Международный порядок
политический порядок государственный мировой
Международный порядок - это динамическое состояние, которое характеризуется разным уровнем зрелости, т. е. степенью выраженности его параметров. К ним, в частности, относятся:
а) полнота (соотношение порядка и отклонений от него в различных подсистемах, сферах международных отношений);
б) масштабы (размеры социального пространства, на которое распространяется порядок);
в) стабильность (частота и глубина нарушений порядка);
г) прочность (устойчивость порядка по отношению к возмущающим воздействиям).
В зависимости от степени выраженности перечисленных параметров международный порядок может иметь высокий, средний или низкий уровни зрелости. Это относится как к миру в целом, так и к отдельным его регионам. В истории международной системы были этапы большей или меньшей упорядоченности отношений субъектов мировой политики. Так, большинство ученых-международников едино во мнении, что в период «холодной войны» международные процессы носили более предсказуемый, организованный характер. В то же время человечество переживало эпохи крайней нестабильности, когда правила и нормы в отношениях международных акторов повсеместно нарушались (например, периоды мировых войн). Многие авторы, как мы уже отмечали, считают, что конец XX - начало XXI вв. характеризуется ослаблением и даже деградацией международного порядка.
Все более широкое признание получает идея о том, что порядок и хаос не являются диаметральными противоположностями, что между ними нет четкой грани. Более того, в любой открытой нелинейной системе, в том числе международной, хаос и порядок могут переходить друг в друга. По мнению В.В.Васильковой, мир соткан из чередований и взаимопереходов хаоса и порядка, организации и дезорганизации, равновесия и неравновесности, необходимости и случайности, динамизма и гомеостаза. В.Лапкин и В.Пантин также подчеркивают сложность, противоречивость эволюции глобальной системы: «… В реальности имеет место гораздо более сложное движение, включающее крупные потрясения, упадок прежних мировых лидеров, частичную хаотизацию мировой политики и периодические изменения самого вектора ее развития».
В международной системе состояние порядка поддерживается с помощью механизмов двух типов: организованных и стихийных. Организованные механизмы предполагают применение комплекса целенаправленных сознательных действий, осуществляемых с помощью системы управления с целью упорядочения международных отношений. Такие механизмы действуют во всех социальных системах, созданных человеком, поскольку их отличительной особенностью является целенаправленность. Порядок в международной системе не возникает сам по себе, он является результатом усилий, организующих действий людей, позволяющих обустроить отношения между народами и государствами, сделать их предсказуемыми, подчинить определенным правилам и нормам.
Вместе с тем, организованные механизмы поддержания международного порядка далеко не всегда эффективны, обладают ограниченными возможностями.
Это обусловлено спецификой международной системы. В отличие от других социальных систем, она носит во многом децентрализованный характер. Действительно, эффективное централизованное управление международной системой, включая ее упорядочение, невозможно, по крайней мере, в обозримой перспективе. Это объясняется следующими основными причинами: наличием множества центров власти в лице суверенных государств; несовпадением интересов акторов международной политики; отсутствием культурно-идеологической общности в международной системе.
Кроме целенаправленной деятельности определенных организационных структур порядок в мире поддерживается стихийными механизмами самоорганизации. В их основе лежат объективные процессы и явления (например, общемировые, глобальные проблемы), которые устанавливают и укрепляют связи между государствами и негосударственными акторами, делают их взаимозависимыми и заставляют неосознанно (или осознанно) придерживаться определенных правил в отношениях друг с другом. В международных отношениях словно действует «невидимая рука», по выражению А.Смита, которая придает упорядоченность разрозненным действиям акторов мировой политики.
В столкновениях и переплетениях их интересов и воль методом «проб и ошибок» создаются некие образцы политического поведения, правила, обычаи и нормы. Попытки изменить правила в свою пользу порождают компенсаторные процессы, сопротивление других акторов, что приводит к восстановлению равновесия и порядка в международной системе.
В реальности международный порядок поддерживается как организованными, так и стихийными механизмами, но их соотношение на различных этапах эволюции международной системы, как и соотношение порядка и хаоса, разное. Организованные механизмы, как правило, преобладают в стабильные периоды, а стихийные, в переходные, нестабильные.
Механизмы поддержания порядка можно типологизировать не только по степени организованности, но и по содержанию. К институциональным механизмам относится не только деятельность организаций, в том числе государств, но и совокупность правил и практик, режимов, которые определенным образом регулируют международные отношения (баланс сил, дипломатический механизм) Международные режимы и организации способствуют упорядоченности мировой политики, поведения ее основных акторов.
Правовые механизмы воплощаются в международном праве. Это совокупность договорных и обычных юридических принципов и норм, представляющих сложный правовой комплекс, предметом регулирования которого являются межгосударственные и иные отношения.
Правовые средства поддержания порядка играют важнейшую роль, поскольку юридические нормы являются теми главными ориентирами, которые сдерживают произвол международных субъектов. Однако нормы международного права действуют лишь в том случае, если суверенные государства с ними согласны и готовы им подчиняться. Это обстоятельство снижает эффективность правопорядка в мире, приводит к тому, что многие нормы международного права не имеют универсального применения.
Значение экономических факторов поддержания порядка в настоящее время возросло. Укрепление экономических связей, создание международных режимов, которые регулируют правила торговли, финансовых, транспортных связей и т. д. способствуют упорядочению международных отношений, вызывают заинтересованность в соблюдении норм и обязательств элементами международной системы. [61] Формирование единого типа хозяйственной практики в рамках глобальной экономики выводит экономические механизмы упорядочения международной системы на первый план среди других средств порядкообразования.
Складывание в мире культурно-идеологического консенсуса между народами и государствами по поводу неких базовых ценностей, безусловно, способствовало бы тому, чтобы субъекты международной политики придерживались определенных норм и правил во взаимоотношениях друг с другом. К сожалению, в мире, разделенном идеологически и культурно, до подлинного консенсуса еще очень далеко. Поэтому ценностные механизмы обеспечения международного порядка, в целом, не демонстрируют высокой эффективности.
Современные информационные механизмы порядка позволяют более тесно координировать деятельность субъектов мировой политики, направленную на регулирование международных процессов, делают отношения между ними более «прозрачными», предотвращая тем самым возникновение конфликтов.
Механизмы поддержания порядка - это не сам порядок. Это институциональные, экономические, культурно-идеологические, информационные средства упорядочения международных отношений, обеспечения их организованности и предсказуемости.
С точки зрения специфики средств поддержания порядка, можно выделить порядок страха (который обеспечивается принудительно, с помощью различных санкций, применяемых как международными организациями, так и отдельными, наиболее влиятельными акторами мировой политики); порядок интереса (основой которого является заинтересованность сторон в поддержании порядка, выгода, извлекаемая из стабильного, предсказуемого международного сотрудничества) и порядок согласия (который обусловлен добровольным соблюдением субъектами международных отношений правил и норм, исходя из определенных принципов и идеалов).
На разных этапах функционирования и развития международной системы соотношение средств и методов поддержания порядка специфично. Можно сделать предположение о том, что в настоящее время порядок страха, особенно поддерживаемый военно-силовыми методами, постепенно уступает место порядку интереса, хотя этот процесс носит сложный и противоречивый характер.
В процессе эволюции международной системы меняются не только средства и методы поддержания порядка, но и его масштабы. Если на раннем этапе развития человечества упорядоченность международных отношений носила фрагментарный, разрозненно-региональный характер, то по мере расширения и укрепления мировых экономических, политических и культурных связей (особенно, начиная с эпохи великих географических открытий) к концу XIX - началу ХХ вв. был сформирован порядок во всемирном масштабе. Однако есть основания полагать, что по-настоящему мировым порядок становится лишь в результате процесса глобализации, который приобрел интенсивный характер с 1970-х годов прошлого века и обусловил окончательное превращение международного сообщества в целостную глобальную систему, отличающуюся взаимосвязанностью, единством. Развитие мировой системы сопровождалось юридическим оформлением трансформирующегося порядка в виде международных договоров, соглашений (Вестфальских 1648 г., Венских 1815 г., Версальско-Вашингтонских после первой мировой войны, Ялтинско-Потсдамских после второй мировой войны).
Международный порядок неоднороден. Собственно, в мире одновременно существует множество порядков, поскольку международная система состоит из большого числа подсистем. Так, по уровню подсистем можно выделить следующие типы международного порядка: глобальный (мировой) [ региональный; субрегиональный; международно-ситуационный; групповой; двусторонний. Каждый из них отличается от других степенью зрелости и механизмами поддержания.
Типы порядка проявляются и на вертикальном срезе международных отношений (глобальный, региональный), и на горизонтальном - т.е. на одном и том же, например, глобальном уровне отражают своеобразие взаимосвязей в определенной группе стран.
Кроме того, специфические формы порядка существуют и в других подсистемах, разнообразных сферах (экономической, политической) международных отношений. Так, механизмы и степень выраженности порядка в межгосударственных отношениях и в отношениях между негосударственными акторами международной жизни могут серьезно различаться.
Таким образом, международный порядок представляет собой состояние международной системы, которое проявляется в подчиненности отношений ее элементов определенным принципам, нормам и правилам. Это динамическая характеристика, которая имеет определенные уровни зрелости, проявляющиеся не только на различных этапах эволюции международных отношений, но и на одном и том же этапе в разных подсистемах (например, территориальных). Существуют объективные потребности в поддержании порядка в международной системе, однако они не могут быть реализованы без целенаправленной деятельности народов и государств по упорядочению отношений между ними.
4. Современное состояниемирового политического порядка
Современный политический порядок нестабилен, так как содержит интенции распада классической, построенной на приоритете национально-государственного устройства системы. В связи с этим раздаются заявления о неизбежности глобализации, доминирования транснациональных сетевых структур (финансовых, политических, культурно-информационных) и отмирания национального государства, которое так или иначе перестает быть адекватной формой реализации социальных и политических интересов населения.
Одновременно происходит противоположный по вектору процесс образования новых государств, поддерживается право на национальное самоопределение. Можно ограничиться констатацией парадокса постсовременности и архаики, глобализации и локализации, транснациональной политики и субполитик. Парадокс фиксирует противоречие, которое взывает к аналитике, осмыслению как конфигурации современного мирового порядка, так и экспансии «национальных суверенитетов». На постсовременном пространстве возникли не только признанные международным сообществом статуарности, но реальностью являются так называемые непризнанные государства с ярко выраженными притязаниями на национальную государственность и субъектность в мировой политической системе.
Если действовать по логике «территориальной целостности», так называемые непризнанные государства - это квазигосударственные образования, анклавы с криминальной (трофейной) экономикой, классовые политические решения, и такой стигматизирующий подход обязывает к блокаде, изоляции, военно-политическому давлению и содействию воссоединению с государством-метрополией.
Если воздержаться от однозначных оценок и двойных стандартов, принять во внимание жизнеспособность квазигосударственных образований и их способность действовать автономно от формальных политических институтов, стигматизация кажется идеальным вариантом. Политические элиты Азейбарджана, Грузии, Молдовы, пришедшие к власти в начале 1990-х годов, провозгласили политику «этнократии», ассимиляции национальных меньшинств и ликвидации политической автономии. На конкретных территориях действуют сообщества с традиционными экономическими, хозяйственно-бытовым укладами, политической и культурно-языковой интегрированностью, то есть национальные меньшинства обладают не меньшим, а то и большим мобилизационным потенциалом, чем «новые центры власти».
Понятие «непризнанные государства» и их место и роль в политическом порядке
Непризнанные государства «фронтирны», находятся в орбите взаимодействия с родственными народами. Встает проблема политической справедливости: если перестала существовать «империя», аргументы «территориальной целостности» не кажутся столь бесспорными в контексте реальных или воображаемых угроз национальной дискриминации и обособления от сложившихся культурных, социально-ролевых, хозяйственных связей.
Классический подход использует идею законодательного суверенитета, но не замечает, что помимо законодательного суверенитета центр усиливает подчинение, находясь в гуще населения. Если же часть населения демонстрирует сеционистские устремления, и если не увлекаться конспирологической версией (кознями внешних сил), вероятно предположить, что центр законодательства не легитимен, не вызывает доверия или не способен к политическому компромиссу.
«Злую шутку» играет принцип территориальной целостности, дает «карт-бланш» для действий, не совместимых с «внутренним суверенитетом» национальных меньшинств. Любое политическое сообщество, по крайней мере, в случае, если оно считает себя демократическим, обязано отличать своих членов от тех, кто ими не является: непризнанные государства удовлетворяют потребность в коллективной политике самоопределения групп, ограниченных в политико-правовом статусе. Сербы Краины, армяне Нагорного Карабаха, русские Приднестровья были объявлены в новых государственных образованиях «изгоями», но, в отличие от других жертв суверенизации, ими был сделан выбор в пользу перехода от внутреннего к внешнему суверенитету, культурно-политическая автономия трансформировалась в идеологию.
Альтернативой предлагается «космополитическое гражданство», апелляция к мировым организациям или вынужденная адаптация, что не избавляет от риска поражения в гражданских правах. Непризнанные государства связаны с институционализацией ранее уже существовавших негосударственных организационных форм и легитимационными процедурами «национального суверенитета». В непризнанных государствах реализуется вмешательство, право на пользование политической автономией при изоляции индивидуальных прав. Какие бы обвинения в политической коррупции и несостоятельности не выдвигались правящему классу непризнанных государств, позиции «квазигосударственности» кажутся привлекательными по сравнению с периферийностью в государствах-метрополиях.
В реальности государства ориентированы на интеграцию в большие политические сообщества (Европейский Союз, Россию), поэтому обходной путь через примыкание к государству-метрополии считается неэффективным по политическим и моральным соображениям. Конечно, Приднестровье, которое по экономическому потенциалу в 2 раза превосходит Молдавию, Молдова с ее последним местом в Европе по уровню жизни не готова к умножению проблем социальной жизни. Непризнанные государства реализуют политику политической автономии, ассоциирования со стабильными политическими сообществами. Государства-метрополии, как правило, являются клиентами военно-политических альянсов, что подтверждается стремлением к интеграции в НАТО Грузии, Молдавии, Азербайджана. Вероятно преобладают соображения воспользоваться военно-политическим потенциалом блока, реализовать цели «воссоединения» через политику коллективного участия.
Современный мировой порядок как бы легитимирует непризнанные государства, что связано с неопределенностью институциональных образований и стимулированием «мини-государственности». Такое влияние внешне хаотично, фрагментеризованный порядок представляется управляемым и подчиняется логике глобализации. Однако при этом приобретаются интересы внешнего суверенитета народов, стремящихся к политическому самоопределению.
Даже если это политико-правовое обоснование кажется хрупким, этнократические государства не в состоянии удовлетворить притязания автономных сообществ на политические и культурные запросы. Подобные брутальные позиции удивительным образом резонируются с неспособностью новых государств обеспечить наличие элементарных услуг в образовании, здравоохранении, минимальный уровень жизни. Непризнанные государства являются объектом притязаний бедных государств мира (Шри-Ланка, Грузия, Молдова). Можно предположить, что существование политического вакуума выгодно этнократической элите, которая ориентирована на негативную мобилизацию, воспроизводство «ограниченной демократии» и замещения актуальных социальных и экономических проблем вопросом территориальной целостности.
Население государств склонно поддерживать политическую автономию, так как в современном дерурализированном мире не существует иных компенсаторных механизмов, кроме включения в неформальные политические и экономические практики. Интересно, что по соображениям политического выживания вырабатывается принцип «сетевой» политики, координации по принципу «быстрого реагирования» и гибкости применения политико-правовых норм. Разумеется, непризнанное государство может воплощать мечту транснациональной преступности (теория Золотого треугольника в 1966-1996 годах). Преобладает тенденция политической автономизации, которая уже была закреплена в этнократических государствах (Югославия, Швейцария), но утрачивается в эмпирических образованиях.
Современный мировой порядок структурирован по принципу «глобального неравенства», контроля над институтами национального государства со стороны транснациональных корпораций и держав-гегемонов. «Непризнанные государства» являются следствием «эффекта бумеранга», они резонируются в использовании квазигосударственных, традиционных и инновационных антиглобалистских интенций. Статус «непризнанности» дает автономию во внешней политике, что было бы малоэффективно при включении в систему «ограниченных суверенитетов».
Сетевые структуры выходят на уровень взаимодействия с международными институтами, неэффективными для национальных государств, обремененных политическим клиентелизмом. Абхазия может играть на региональных противоречиях России и Турции, что не может радовать проамериканское руководство Грузии. Приднестровье эффективно использует экономическое и политическое соперничество России, Украины, объединенной Европы. Непризнанные государства восполняют вакуум «нейтралитета», будучи не связанными блоковыми обязательствами и сохранением внутренней стабильности в условиях нестабильного мира.
Противопоставление «глобального закона» и «местного порядка» ведет к репрессивному применению закона и порядка, принятию пространственных ограничений и изоляции к представителям чуждых этнических групп. Государство «национального суверенитета» вписывается в систему глобализации, когда энергичное и дисциплинированное население отчуждается от принятия политических решений. Эпоха политического модерна, политического прогресса, как ни парадоксально, находит убежище в так называемой квазигосударственности, реализации права на политическую автономию пусть и ценой статуса «непризнанности».
Современный мировой порядок нестабилен, потому что исключает альтернативу «центру - периферии». Непризнанные государства демонстрируют сетевую политическую структуру, не включенную в системные международные институты, но имеющую влияние в региональных политических пространствах. Рано или поздно непризнанные государства могут на вполне законных основаниях в рамках разделенной компетентности концептуально и институционально участвовать в международных отношениях.
Заключение
Первоначальный анализ исторического развития феномена политического порядка позволил прийти к выводу, что феномен политического порядка в современной политологии относится, с одной стороны, к числу проблем восходящих еще к античным и средневековым периодом социально-политической жизни, но, с другой стороны, в еще большей степени его можно отнести и к числу относительно новых, наименее разработанных теоретической и процессуальной политологией именно в последнее время.
Средневековое европейские представления о социально-политическом порядке были, во-первых, глубоко теократическими и клерикальными, основанными на вере в верховенство Бога (Христа), правящего земными делами посредством священников, высшего клира римской католической церкви, транслирующего и навязывающего волю божью не только низшему сословию простолюдинов, но и сословию знатных, аристократов и самим королям; во-вторых, этот теократический и клерикальный порядок был жестко структурированным в различные социально-политические иерархии, во главе которых также стоял Бог, за которым непосредственно следовал Папа, стоявший выше и императора и королей, вслед за которыми стояли более низкие сословия и разряды вплоть до простолюдинов; в-третьих, этот порядок охватывал собой не только статические состояния идеального (теократического и клерикального) устройства общества и государства, но и состояния динамические, которые мыслились, однако, исключительно в категориях функционирования, но не развития - поэтому всякое серьезное и принципиальное изменение социально-политического порядка понималось как его извращение, как нарушение и превращение его в беспорядок.
Понятия политического порядка и политического режима являются по сути своей тождественными. Однако дальнейшее развитие западной политологической мысли разделило значение этих двух терминов, оставив за словом «порядок» (ordo) только наиболее общее его значение, а более конкретные его концептуализации закрепив за французским словом режим (regime). При этом понятие политического режима было положено в основу новейших, неклассических политологических концепций, ключевое место в которых занимает, в свою очередь, понятие прав человека.
В отличие от этого, в русскоязычной литературе по теоретической политологии в настоящее время понятию режима отводится сравнительно подчиненное место. В российской науке, сохранившей в большей степени связь с классическими представлениями политической теории, эти понятия сегодня выражают только лишь одну из сторон общего и всеобъемлющего понятия формы государства.
В общем, для различных современных подходов к определению политического режима характерно то, что он понимается не как особая форма правления (в основе которой лежит признак обладания верховной властью), а как некая совокупность методов, способов, форм использования, применения (преимущественно демократической) власти правящими кругами. В то же время конкретный анализ соответствующей литературы показывает, что на самом деле ставшие традиционными политические режимы выделяются на существенно иных основаниях. И прежде всего это относится к концепции одного из основоположников теории политических режимов Р. Арона. В самом общем виде он выделяет только два противоположных политических режима - многопартийный и однопартийный, избирая в качестве основного критерия механизм назначения высших руководителей государства.
Предложенные Р. Ароном критерии достаточно хорошо отражают политическую суть современных обществ, однако, во-первых, они касаются только современного, в основе своей демократического государственного строя и потому разделяют, по существу, только различные формы демократии; но, во-вторых, даже и в этом случае они недостаточно полны и точны, на что указал, впрочем, уже и сам Р. Арон. В частности, так называемые авторитарные политические режимы плохо укладываются в классификацию, предложенную Р. Ароном. Тем не менее недостатки этой концепции не могут служить основанием для отказа от представленного в ней объективно-нейтрального теоретического подхода и замены его релятивистско-эмпирическим подходом, при котором в качестве демократии как отправной точки для дальнейших теоретических различений принимается только та ее модель, которая эмпирически реализована в настоящее время в странах Западной Европы и США.
В то же время в современных, особенно англоязычных, политологических концепциях явственно ощущается стремление к подмене оснований и попытка сделать именно понятие способов и методов правления главным, лежащим в основе всей теоретической конструкции, из которого якобы и следуют все другие понятия. Во избежание понятийной и терминологической путаницы в теоретической политологии следовало бы ввести понятия либеральной демократии, авторитарной демократии, тоталитарной демократии и т.д., а не объявлять только либеральную форму демократии демократией как таковой. И по сути, современные западные авторы ищут критерии различия политических режимов в конечном счете в самих механизмах выбора и смещения руководителей государства, но в то же время не могут отказаться и от обязательного сравнения их с теми механизмами (принимаемыми и неизменно за идеальный образец), которые приняты в настоящее время качестве эталона в Западной Европе и США. Все же другие политические режимы рассматриваются ими как некие «повреждения» этого образца. Подводя итог анализу феномену политического порядка вообще и концепциям политического режима, в частности, мы можем, в качестве общего вывода, констатировать, что в основе современных концепций политических режимов (и политического порядка в целом) можно выделить следующие два главных источника и две группы основополагающих идей. С одной стороны - это классические представления об источнике государственной власти, о государственном устройстве, государственном строе и различных формах государственного правления, среди которых главенствующее место занимает идея демократии как власти всего народа. Однако, с другой стороны, с этими классическими идеями сплетены некоторым образом идеи прав человека, утверждаемые, по существу, независимо от любой формы правления и любого государственного строя и адресуемые в качестве ограничительных норм любой власти государству вообще, без дальнейших его определений.
В то же время необходимо отметить, что указанные две группы идей соединены в современных концепциях политических режимов недостаточно последовательным, эклектичным образом, что признают и сами сторонники модернистских концепций государственной власти.
Современная же российская политология исходит из классических в своей основе понятий формы государства, формы правления и государственного устройства. Однако в определениях этих основных категорий до сих пор содержится, на наш взгляд, целый ряд неясностей мысли и смешений разнородных понятий, среди которых прежде всего необходимо указать на смешение понятий политического суверена и высшего государственного должностного лица (лиц).
Источник этого смешения был заложен еще в «Политике» Аристотеля. Основная причина этого состояла в том, что Аристотель нигде не дал четкого определения ключевого понятия своей политической теории - понятия верховной власти. В результате под этим термином оказались, действительно, смешаны два ключевых понятия: 1) понятие политического суверена и 2) понятие высшей государственной долэ/сности (или высшего органа государственного управления), что в эпоху Аристотеля (да и в эпоху европейского средневековья) практически не различалось на практике, а потому не могло быть удовлетворительно различено и в теории. Отчетливое различение этих двух понятий стало возможным и необходимым только в Западной Европе Нового времени, когда оказалось вдруг, что новый для того общества политический суверен - народ - не способен (по чисто техническим причинам) стать во главе государства и осуществлять непосредственное управление государством в качестве верховной власти.
В общем виде политический суверенитет может быть определен как признаваемое тем или иным народом обладание каким-либо политическим субъектом верховной государственной властью в силу самого факта его существования. Именно суверен наделяет властью всех остальных субъектов государственного управления (всех должностных лиц в государстве), сам же «суверен» обладает ею изначально.
В силу этого, прежде всего необходимо различать, во-первых, кому принадлежит верховная власть, согласно Конституции (или Традиции) страны - этим определяется государственный строй; и, во-вторых, - кому и как передаются политическим сувереном реальные властные полномочия, независимо от того, от кого они исходят - этим определяется форма правления.
В основе любого политического порядка и государственного строя лежит -понятие политического суверенитета. Политический суверенитет может быть только двух основных родов, различающихся, в зависимости от того, где - на небе или на земле - помещает тот или иной народ абсолютного политического субъекта, обладающего этим суверенитетом. В связи с этим, мы можем разделить все виды государственного строя прежде всего на теократические и социетарные. В первом случае политический суверен помещается на небеса (и вообще в сферу сверхъестественного), во втором случае он полагается на земле в виде чего-то реально {эмпирически) существующего (чаще всего в самом обществе).
Теократический государственный строй может проявляться в трех основных (простых или чистых) формах - монархической (при которой бог передает свою власть на земле только одному роду или фамилии), аристократической (при которой несколько родов или фамилий наделены властью от бога) и демократической (при которой бог передает свою власть всему народу в целом). Последняя форма государственного строя впервые появляется в древнееврейском государстве, сегодня она представлена в некоторых исламских государствах. При теократическом государственном строе по необходимости главнейшую роль играют религиозно-политические институты, обеспечивающие механизмы передачи власти от сверхъестественного суверена земным правителям (а также осуществляющие религиозный контроль за отправлением властных полномочий). В современных условиях в наибольшей степени к традиционным теократиям приближаются исламские государства.
Что же касается государственного строя социетарного, в котором политический суверенитет полагается не на небесах, а на земле, то он также может быть трех видов - монархическим (когда сувереном является один род или одна фамилия), аристократическим (когда сувереном признаются несколько знатных родов) и демократическим, где политическим сувереном признается весь народ в целом, и только он. При этом политический суверенитет носит не сверхъестественный, а естественный, натуральный характер, при котором реальным живым людям приписывается верховное право наделять властью всех должностных лиц в государстве, но сами они не получают этого права ни от кого другого, а владеют им «от рождения». Именно эти три вида государственного строя и описывал, по существу, в своей «Политике» Аристотель как единственно мыслимые и возможные. Однако, как мы уже отмечали выше, он не отличал их при этом от форм правления. С другой стороны, реальный государственный строй, даже у древних греков и римлян был все же, в основе своей, теократическим. Истинно социетарный государственный строй утверждается только в Западной Европе Нового времени, где впервые в истории происходит официальная секуляризация государственной власти и политики в целом.
Список литературы
1. Конституция Российской Федерации. 1993.
2. Всербщая Декларация прав человека. Принята Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 г.
3. Алексеева Т.А. Современные политические теории. М., 2000.
4. Аристотель. Политика // Сочинения: В 4-х т. Т. 4. М., 1983.
5. Ашин Г.К., Лозанский Э.Д., Кравченко С.А. Социология политики. Сравнительный анализ российских и американских политических реалий. М., 2011.
6. Барис В.В. Политология. Актуальные Теоретико-прикладные проблемы.1. М., 2012.
7. Василик М.А., Вершинин М.С. Политология:. М., 2011.
8. Гаджиев К.С. Введение в политическую науку. М., 2007.
9. Гомеров И.Н. Государство и государственная власть: предпосылки, особенности, структура. М., 2002.
10.Дегтярев А.А. Основы политической теории: Учеб. пособие. М., 2008.
11.Дибиров А.-Н.З. Теория политической легитимности: Курс лекций. М., 2007.
12.Дюверже М. Политические институты и конституционное право // Антология мировой политической мысли. Т. 2. М., 2007.
13.Зотова З.М. Власть и общество: проблемы взаимодействия. М., 2001.
14.Ирхин Ю.В. Политология. М., 2006.
15.История политических и правовых учений. Учебник / Под ред. О.Э. Лей-ста. М., 2010.
16.Констан Б. Принципы политики // Классический французский либерализм. М., 2000.
17.Марченко М.Н. Проблемы теории государства и права. М., 2006.