Рарнар встал и огляделся: везде, насколько только хватало его взгляда, лежал сухой снег, такой, какой обычно выпадает на середину зимы; везде всё было покрыто морозной шапкой, кое-где оборвавшейся и лежавшей лебяжьим пухом на ветвях деревьев; Чурта, расходившаяся в этом месте на два рукава, была полностью скована голубым глянцем льда и, казалось, по этому льду можно было перейти на другой берег, как по волшебному стеклянном мосту. Деревня совершенно не была похожа на столицу: людей здесь оказалось меньше, дышалось гораздо легче, да и таких густых лесов вокруг Верчута попросту не было.
— Итак, — Зазвучал неприятный басистый голос предводителя оборонительных отрядов. — Я собрал здесь вас, чтобы решить, какое место заслуживает этот дикарь в нашей деревне, где он сможет принести нам пользу. На какую работу…
— Работу, скажешь ещё, — Резкий голос престарелого селянина прервал обращение воина. — Надо было скормить его свиньям, а кости повесить на воротах, чтоб другим неповадно было! Всему вас надо учить!
— Дед Верчут, мы, конечно, весьма ценим ваше непредвзятое мнение, но приказ правителя заключался в том, чтобы отправить дикаря на работу в места, где помощи ждут больше всего, — Молодой воин с некоторым презрением кинул взгляд на опешившего от такого ответа старика. — А вы помните, что такое Торчок? Великий разлив Чурты, житница нашей родимой земли! А кто прополет сорняки, кто вспашет бескрайние поля, что станут вскоре ещё больше? Может быть, вы вызоветесь это сделать? — Вояка нахмурил бровь, и тут на него снизошло внезапное озарение. — Да, точно! Я отправлю его пахать по весне, а пока... а пока он может строить дома и прокладывать дороги, не так ли? — С этими словами он подошёл к дикарю и похлопал того по бедру. — Ну что, теперь ты будешь жить и работать здесь, поздравляю!
Так начались долгие годы заточения Рарнара в деревне Торчок, которые он запомнит на всю свою оставшуюся жизнь.
Первым делом начальник отвёл знакомого нам дикаря к бригаде лесников и молвил: смотри за их действиями - уж они-то научат тебя жить по-людски; сказал пару непонятных слов старейшему из них и ушёл. В это время тот, главный лесничий деревни, матёрый мужик лет сорока, уже обратился к Рарнару.
— Эх, кого они мне только привели... Вот ты знаешь, как построить крепкий дом, такой, чтобы до сошествия Верчута с западных гор простоял? — С этими словами мужичок ловко щёлкнул дикаря по покрытому белой шерстью пузу. — Не знаешь, да и откуда тебе знать, сидишь, поди, в своей пещере, нянчишь детишек и на войну изредка ходишь. А вот мы тебя сейчас и обучим всей премудрости. Ну-ка, парни, возьмите то бревно!
Несколько молодчиков, более походивших на только вылетевших из-под родительского крыла подростков, чем на умудрённых опытом лесников, взяли с необычайной натугой тёмный замшелый остов столетнего дуба и поставили его недалеко от командира. Рарнар же, хоть и не понимал, зачем они это делают, с интересом наблюдал за происходящим действом, так напоминавшим ему те дни, когда он чинил большую деревянную штуковину в одной из южных деревень.
— Видишь? Здесь грунт твёрже и дом не осядет. — Приказчик заглянул в жёлтые глаза дикаря. — Да, ты ведь даже не понимаешь, зачем это всё нужно, ведь так? Ничего, серость не порок - я вижу в тебе определённый интерес и мне это нравится; ты ведь понимаешь, что именно стремление к развитию сделало нас теми, кто мы есть, а значит, всё остальное лишь вопрос времени для тебя. Давай-ка посмотрим. Взгляни сюда. — Учитель постучал по бревну и произнёс диковинное слово «Чёриччи», что обозначало «бревно» на языке народов Чур. — Чё-рич–чи! — Рарнар поначалу просто стоял и смотрел, но через несколько повторов решил попытаться сделать то же, что и его новый друг. — Да, правильно, засунь язык себе промеж зубов и попробуй пошипеть.
Наставник показывал ему на своём примере, что именно от него требуют, а беловолосый послушно всё повторял. — Очень хорошо! Очень хорошо! — Преподаватель от души хвалил Рарнара за его стремление, хоть и вместо диковинных звуков у того выходило лишь невнятное рычание “Роррисы“ — А это видишь? Это называется «Руд». — Учитель показал на почву. Это слово означало грунт, Землю и вообще всё, что было связано с территорией или площадью. — Ну-ка повтори! — Столь близкое и понятное для дикарей слово желтоглазый повторил практически без запинок. После этого приказчик Чарч решил, что хоть беловласый и является способным учеником, но выпускать его строить дома прямо сейчас, без всякой подготовки, как минимум опасно.
— Ре-ше-но! Я возьму тебя на воспитание! Ты же и сам знаешь, что тебе этого хочется, и мы все видим, что ты славный малый, так что решение это окончательное: ты поживёшь у меня, а моя жена обучит тебя всем премудростям... хотя я не думаю, что ты влезешь в мой дом. — Приказчик задумчиво оглядел Рарнара с головы до ног. — Знаешь что? В этот раз мои подчинённые построят тебе жилище, где ты сможешь жить и учиться. Считай это моим подарком тебе на новоселье. — С этими словами на снегу появился план будущего дома, ловко вычерченный приказчиком.
После всего этого они пошли на главную площадь деревни, где уже был накрыт праздничный стол, а жена и дочь Чарча разливали по кубкам ароматный берёзовый напиток. Наконец все собрались, и впервые Рарнара пригласили за стол как равного; много тостов прозвучало за обеденным столом, но один из них запомнился дикарю больше всего: когда старый дедушка Верчут решил попомнить о корнях и выпить за родную землю, все встали для тоста, и Рарнар с ними; когда же дед наконец произнёс тост «За родную землю» и все подхватили его благородный порыв, то Рарнар громко провыл так понравившееся ему слово: «Рууууд!», что было мгновенно встречено оглушительным громом аплодисментов, а в сердце старого Верчута это нашло такой сильный отклик, что он даже прослезился, а после пира подошёл к беловолосому и сказал: «А ты, малец, не промах. Будь я трижды старым просоленным воякой, но клянусь: ты будешь неплохим человеком, уж получше тех столичных выскочек. Ты видел столичных выскочек? Считают, что лучше всех, вы посмотрите, у них же проспекты выложены из камня, а не насыпаны из гравия! Знай, мальчик мой: всё это чуждое и не нужно нам; лишь общение с Великим, нашим предводителем, властителем западных гор, помогает нам жить по совести, и никакие расписные плитки этого не заменят. Пойдём со мной, я должен показать тебе кое-что» — С этими словами Верчут отвёл его на окраину города, туда, где стоял странного вида монумент, состоящий из нескольких камней, расположенных по окружности, и огромного валуна в центре: дед подошёл к этому исполину, прислонил руку и стал произносить странные слова. Рарнар смотрел за ним с недоумением и некоторой оторопью: зачем же люди по своей воле будут приходить к каким-то непонятным замшелым камням, лишь затем, чтобы потрогать старый булыжник и произнести пару предложений, которые могли бы сказать другу или знакомому? Тем временем старец закончил. — Скоро и ты сможешь понять всю суть действа сего: просто приди сюда когда тебе понадобится очистить свой разум от посторонних переживаний и собрать мысли в кулак, если у тебя появятся какие бы то ни было проблемы; я абсолютно уверен, там, где бы ты только не проживал, у тебя было такое место уединения.
На выходе от монумента дикаря встретил Чарч, собиравшийся проводить его к месту ночлега; спустя некоторое время они пришли к большому коровнику, стоявшему на другом конце поселения: нельзя было сказать, что Рарнару не понравилось его новое жилище, он счёл его и достаточно тёплым, и достаточно сухим, да и в его родном шалаше никогда не было так уютно, но что-то беспокоило беловолосого, мысли его спутались: ведь этот грязный, засаленный хлев не шёл ни в какое сравнение с новым домом в том виде, в каком его обрисовывал лесник: у коровника не было ни широких окон, через которые свет мог бы пробиваться через пелену тьмы по утрам, ни погреба для хранения продуктов, ни даже стен, скорее только перегородки, которыми коровы отделялись от главного прохода. Подумав немного, он всё же взял охапку соломы, положил её на пол и решился прилечь. Мысли об обмане терзали ум его: не может так быть, что такие приятные люди, разительно отличавшиеся от жителей Верчута, оказались лишь слащавой маской, за которой скрывается всё то же лицемерие и невежество? Впрочем, эти мысли быстро покинули его и он проспал беспробудным сном до позднего утра.
***
Ах, весна, прекрасная пора! Всё в мире расцветает, животные, выйдя из зимних укрытий, красуются своим похорошевшими за время сна шкурками; земля пробуждается от долгого сна. В это время ранним утром Рарнар уже спешит на поля, чтобы скорее начать работу: много где побывал дикарь за это время, успел он и проложить новые ровные дороги от деревни до самого поля, успел и попытать свои силы в архитектурном искусстве, но трудиться на ферме ему нравилось больше всего: работа эта приносила Рарнару внутреннее успокоение.
На ферму его перевели только несколько недель назад, с началом схода снега, но дикарь уже успел неплохо освоиться на новом месте: он хорошо управлялся с мотыгой, плугом и бороной и совсем не думал о том, что находится в рабстве. За зиму он успел основательно выучить язык Чур, и хоть его произношение оставляло желать лучшего, он был грамотнее большинства жителей Верчута.
Вдруг его кто-то окликнул: «Эй, Рарнар!». Он обернулся - это была миловидная девушка Чуанра, дочь главного лесничего. — Рарнар, зачем тебе эти камни? Они же совершенно мешают тебе работать! — С некоторым возмущением кричала она.
— Нру и пускрай мешаюд, они дороги мне, тем более, этро традиция!
— Ну и что, что традиция, она не стоит того, чтобы портить почти новый костюм! Ты только посмотри, как ты растянул карманы на брюках! — Она пребывала в шоке от увиденного. — А куртка, прекрасная кожаная куртка, что ты с ней сделал?
— Да ладрно тебе, этро всего лишь курртка! Разве это самрая лучшая вещь во всём мире? Нет! Наш народ веками обходился без куррток, туник и брюк, и посмотри: разве мы хуже каких-то напырщенных снобов из Верчута?
Девушка опешила, а Рарнар, довольный своим ответом, уже быстро шагал в своей куртке, сшитой из нескольких туник обычных Чур, по просёлочной дороге, ведущей на поля.
***
Жизнь в деревне текла легко и размеренно, как вода в пересыхающем степном ручье. Дни улетали, не оставляя даже надежды на возвращение, а Рарнар всё трудился на ферме, не зная покоя и отдыха: работа ему продолжала нравиться, даже несмотря на то, что объём её в сезон сбора урожая резко возрос: ему хорошо платили, часто давая либо мясо свиней, либо бочку берёзового сока; за сбор урожая он получил целых пять мешков зерна, которые в те времена можно было спокойно обменять у мельника на пять мешков муки. Но даже несмотря на своё немеренное богатство, дикарь часто скучал по родным лесам, и хотел вернуться туда; он всеми силами старался подавить мысли о доме: Рарнар был одет в хороший войлочный костюм, за обедом употреблял незнакомые дикарям бобовые и тушёных в томате кроликов, даже начал в качестве хобби вырезать деревянные фигурки разных животных, чтобы хоть как-то напоминать обычного гражданина Чур, но всё было тщетно, и эти воспоминания всё равно настигали его, лишали сна, забирались в самое сердце; бывало так, что он и не спал вовсе, а только возносил молитвы Верчуту, прося избавить его от страшных дум, но его философская натура вопила, утверждая, что нельзя выкинуть родину из своего сердца, и что не может Рарнар стать гражданином Чур, родившись дикарём; так он и покидал молитвенный валун в смятении лишь затем, чтобы следующей ночью вновь вернуться к нему.
— Ну что же, я достиг своей цели, я стал полезным в обществе, но почему же всё это гложет меня? Неужто не в этом смысл всего существования, почему я просто не могу жить как обычный Чур? — Подобные мысли часто посещали его, и в таком болезненном для его души состоянии он провёл всё три года заточения в деревне Торчок. Ничто не могло отвлечь его от этих раздумий: ни многочисленные товарищи из числа людей, ни любимое хобби; летом за несколько дней, отдыхая после работы, он успел прочесть «Легенды о Верчуте», которые ему Чарч предоставил «для пущего разумения языка», от корки до корки, и это притом, что многие соседи вовсе не умели читать, и поэтому Рарнар по вечерам садился на скамеечку около своего дома и читал им, но всё это было для него пыткой - дети, что постоянно слушали его рассказы, постоянно спрашивали, почему беловолосый рассказывает им про основание государства Чур, и это очень пугало его: он понимал, что не сможет стать полноценным гражданином, которым себя считал; дикарь так и не смог жить среди Чур, и всё ждал, когда же это закончится, когда настанет конец его мукам и он сможет отправиться к себе на родину.
***
Однажды, закончив сбор урожая знойным летом сотого года от основания Верчута, он по обыкновению присел на скамейку и стал ожидать слушателей, но с удивлением обнаружил, что к нему подошла только Чуанра.
—Послушай, Рарнар, ты слышал последние известия?
—Конечно нет, мрожет, ты расскажешь мне, что случилось?
—Чив мёртв, теперь государство беззащитно перед толпами дикарей. Да, он был жутким лицемером, свиньёй и ханжой, но что нам теперь делать?
—Ликовать! Наконец ваша земля получила шанс на исправление, вы столько лет были погребены в пороках и лжи, и вот он, ваш шанс, используйте его!
—Да, я понимаю, но и ты пойми: дикари придут сюда и перебьют нас всех, что с нами станется?
—Думаю, ты права, но надо всё обдумать: Верчут не сразу строился, и решение мгновенно придумать невозможно, но права на ошибку у вас нет: выберете недостойного и всему государству придёт конец, всё утонет в грязи и ханжестве. А теперь ступай, куда направлялась, не буду больше тебя задерживать.
С этими словами Рарнар отправился к храму Верчута, помолился за всех жителей своей деревни и вернулся к себе: вернулся, чтобы в последний раз насладиться жизнью в тёплом и сухом доме.