3. (1) Обвиняемый сваливал вину на солдат: они неистово рвались в бой; он вывел их в бой не тогда, когда им хотелось (день клонился к вечеру), а на следующий день; построил он их в боевом порядке вовремя и в удобном месте. Убоялись ли они прославленного врага или не выдержали его натиска, но все кинулись врассыпную, (2) и толпа увлекла его, как это было с Варроном под Каннами[2435]и со многими военачальниками. (3) Да и какая польза государству, останься он один на поле боя? Разве что его смерть могла избавить государство от будущих бедствий. (4) Не был он заведен нехваткой продовольствия в места трудные, не вел он свое войско неизвестной дорогой и не попал с ним в засаду: побежден он в бою, открыто. Сердца его воинов и врагов не в его власти: каждого человека делает смелым или трусливым его природа.
(5) Дважды выступал обвинитель и требовал пени;[2436]в третий раз привлекли свидетелей – Фульвия позорили всячески, и очень многие под клятвой показывали, что начало смятению и бегству положил претор: (6) покинутые им воины бежали, решив, что командир испугался не зря. Собрание пылало гневом, потребовали даже казни Фульвия. (7) Тут возник новый спор: Фульвий заявил, что с него дважды требовали денег, а в третий раз требуют уже жизнь, и обратился к народным трибунам. (8) Те ответили, что не препятствуют своему сотоварищу, обвинителю, – да это и разрешено ему обычаем предков. Он волен действовать, как предпочтет – по закону или согласно обычаю, – пока не добьется казни виновного или денежного взыскания[2437]. (9) Семпроний[2438]заявил, что он обвиняет Фульвия в тягчайшем преступлении, и потребовал от городского претора, Гая Кальпурния, назначить день для народного собрания[2439]. (10) Подсудимый попытался найти другой выход: не может ли прибыть на суд его брат Квинт Фульвий (он был славен своими подвигами[2440], и надеялись, что он вот‑вот возьмет Капую). Фульвий писал и просил об этом, жалобно умоляя за брата; сенаторы запретили ему, во имя государственных интересов, оставлять Капую. Когда наступил день комиций, Гней Фульвий ушел в изгнание – в Тарквинии. Народ признал[2441]эту ссылку законным наказанием.
4. (1) Война тем временем всей силой обрушилась на Капую. Ее, однако, не брали приступом, а держали в осаде – рабы и простой народ не выдерживали голода, и нельзя было сквозь цепь сторожевых постов послать вестников к Ганнибалу. (2) Нашелся нумидиец, который заявил, что врагам не попадется и письма доставит. Он действительно отправился ночью, пройдя посередине римского лагеря. У кампанцев затеплилась надежда, и они, пока еще были силы, стали отовсюду делать вылазки: (3) хотя многие конные сражения кончались для них почти благополучно, пехоту одолевали. Но римлян не столь радовали победы, сколь огорчали поражения от врага, кругом осажденного и почти обессилевшего. (4) Наконец придумали, как при нехватке сил помочь делу сообразительностью.
Из всех легионов выбрали юношей сильных, легких и быстрых, им выдали круглые щиты, меньше размером, чем у всадников, и по семь дротиков длиной в четыре фута[2442], с железными наконечниками, как на копьях у легковооруженных[2443]. (5) Всадники приучили этих юношей вскакивать сзади них на лошадь и быстро по сигналу соскакивать. (6) Ежедневно упражняясь, юноши привыкли смело прыгать; они и выступили против кампанских всадников, выстроившихся на равнине, лежащей между лагерем и городской стеной. (7) Когда дошло до метанья дротиков, легковооруженные по данному сигналу спрыгнули с лошадей. Всадники внезапно превращаются в пехотинцев, нападают на вражескую конницу (8) и осыпают ее градом дротиков; метали не целясь, но ранили много людей и лошадей, а главное – напугали неприятеля неожиданным и необычайным приемом. На смятенных врагов бросались всадники: бегство и избиение продолжались до самых ворот; (9) римская конница с тех пор всегда оставалась победительницей. (10) Решено было иметь легковооруженных в легионах; говорят, совет объединять действия пехоты и конницы подал центурион Квинт Навий, за что военачальник и отличил его.
5. (1) В таком положении были дела под Капуей. Ганнибал разрывался: надо было взять Тарентскую крепость и нельзя было упустить Капую. (2) Но Капуя значила больше; на нее обращены были взоры всех союзников и врагов: ее судьба должна была стать примером, каковы бы ни были в свое время последствия ее отпадения от римлян.
(3) Ганнибал, оставив б о льшую часть обоза и все тяжеловооруженное войско в Бруттии, направился в Кампанию с отборной пехотой и конницей, способной идти ускоренным маршем. За стремительно двигавшимся Ганнибалом шло тридцать три слона. (4) Он остановился в укромной долине за Тифатами[2444], горой, нависшей над Капуей; завладел крепостцой Галатией[2445], выгнав ее гарнизон, и обратился на осаждавших Капую. (5) Предварительно он сообщил в Капую, чтобы капуанцы в то самое время, когда он нападет на римский лагерь, открыли все ворота и дружно высыпали на врага. Страх он навел великий. (6) С одной стороны он повел нападение сам, а с другой – высыпала вся кампанская конница с пехотой и с ними пунийский гарнизон, которым командовали Бостар и Ганнон. (7) Римляне, чтобы в сумятице не кинуться всем в одну сторону и не остаться где‑нибудь без прикрытия, (8) разделили войско так: Аппий Клавдий против кампанцев; Квинт Фульвий против Ганнибала; Гай Нерон, пропретор, с конницей шести легионов – вдоль дороги на Свессулу[2446], легат Гай Фульвий Флакк с союзнической конницей – по реке Вултурн[2447].
(9) Сражение началось не только с обычного громкого клича и беспорядочного гула; вдобавок к мужским голосам, конскому ржанью и лязгу оружия толпа трусливых кампанцев, разместившихся по стенам, гремя медью, словно при лунном затмении[2448]в ночной тишине, подняла такой крик, что отвлеклись от боя даже сражающиеся. (10) Аппий легко отбросил кампанцев от вала; тяжелей приходилось Фульвию, на которого наступал Ганнибал с пунийцами. (11) Шестой легион отступил; когорта испанцев[2449]с тремя слонами дошла до самого вала и прорвала римский строй в середине; они надеялись ворваться в римский лагерь, но боялись, как бы не оказаться отрезанными от своих. (12) Фульвий, видя, что легион в страхе и лагерь в опасности, уговаривает Квинта Навия и других старших центурионов напасть на вражескую когорту, сражающуюся под валом. (13) Минута, говорит он, решающая: если дать врагам свободно пройти, они ворвутся в лагерь, и это будет им легче, чем прорвать плотный строй войска: надо их перебить под валом. (14) Это – дело недолгое: врагов немного, от своих они отрезаны; римляне испугались, что их строй прорван: вот пусть и обратят его на неприятеля с обеих сторон, чтобы он оказался в тисках. (15) Навий, услышав речь вождя, выхватил знамя[2450]у знаменосца второго манипула гастатов и устремился на врагов, грозя бросить знамя в их середину, если воины сейчас же не пойдут за ним в бой. (16) Он был огромного роста в сверкающих доспехах; высоко поднятое знамя обращало на него глаза сограждан и врагов. (17) Когда он дошел до испанских знамен, в него со всех сторон полетели копья и чуть не весь вражеский строй кинулся на него, но ни толпа врагов, ни град дротиков не смогли остановить его ярость.
6. (1) И легат Марк Атилий со знаменем первого манипула принцепсов того же легиона двинулся на испанскую когорту. Начальники лагеря легаты Луций Порций Лицин и Тит Попилий упорно бились перед валом и убили слонов, уже взбиравшихся на вал. (2) Тушами слонов завалило ров: вот и мост или насыпь для перехода врагу. На трупах слонов завязалась жестокая свалка. (3) От одной стороны римского лагеря кампанцы и карфагенский гарнизон были отогнаны; бились у самых ворот Капуи, выходящих к Вултурну;[2451](4) врывавшихся римлян сдерживали не столько воины с их оружием, сколько метательные машины, поставленные над воротами и своими снарядами не подпускавшие к ним. (5) Приостановила натиск римлян и рана Аппия Клавдия: он, стоя перед знаменами, одобрял воинов, когда копье попало ему в грудь под левое плечо. Очень много врагов перебили перед воротами; остальных перепуганных загнали в город. (6) Ганнибал, видя гибель испанской когорты и упорство, с каким защищают лагерь, оставил осаду и стал отходить с пехотой, прикрывая ее с тыла конницей. (7) Легионеры рвались преследовать врага, но Флакк велел бить отбой – довольно того, что и кампанцам от Ганнибала помощи было мало, и Ганнибал это сам почувствовал.
(8) Убито было в тот день, по словам описывающих эту битву, восемь тысяч у Ганнибала, три у кампанцев; у карфагенян отнято пятнадцать знамен; у кампанцев – восемнадцать. (9) У других писателей я вычитал, что битва эта вовсе не была такой трудной, что больше было пустого страха, чем воинского пыла, когда в римский лагерь неожиданно ворвались со слонами испанцы и нумидийцы (10) и слоны прошли по лагерю, с шумом опрокидывая палатки, а испуганные мулы и лошади, оборвав привязи, разбежались. (11) Суматоха еще усилилась обманом: Ганнибал подослал людей, знавших латинскую речь и одетых по‑италийски, чтобы они именем консулов объявляли: лагерь‑де взят, пусть каждый солдат позаботится о себе и бежит в соседние горы. (12) Обман, правда, быстро распознали; врагов перебили много; слонов выгнали огнем из лагеря.
(13) Это сражение, как бы ни началось оно, как бы ни кончилось, было последним перед сдачей Капуи. Медикс тутикус кампанцев[2452]этого года, Сеппий Лесий, вышел из простого и бедного народа. (14) Его мать когда‑то просила гаруспика истолковать знамение, посланное ее сыну. Тот ответил, что главная власть в Капуе еще перейдет к этому мальчику. (15) Мать, как рассказывают, и внимания не обратила на эти слова: «Да, конец кампанцам, если высшая власть перейдет к моему сыну». Шутка обернулась правдой. (16) Кампанцы были измучены войной и голодом; надежды выстоять не было; те, кому рождение давало право на высокий пост, от него отказывались. (17) Лесий, скорбя, что первые люди Капуи ей изменили, принял, последний из всех кампанцев, высшую должность в городе.
7. (1) Ганнибал, видя, что он не может ни вызвать римлян на сражение, ни прорваться через их лагерь к Капуе, (2) и боясь, как бы новые консулы не отрезали его от обоза, решил отказаться от тщетных замыслов и сняться с лагеря. (3) Раздумывая, куда бы идти, он вдруг решил двинуться к Риму, где голова всей войны. Это было его всегдашним желанием, но он упустил случай после битвы при Каннах – на него за то многие негодовали, да он и сам в том каялся[2453]. (4) При неожиданном переполохе, пожалуй, удастся занять какую‑то часть города, (5) а если Рим окажется в опасности, то оба римских военачальника или один из них тотчас оставят Капую; если они разделят войско, то оба станут слабее и будут содействовать удаче его или кампанцев. (6) Беспокоило его одно: как бы кампанцы не сдались сразу же после его ухода. Он прельстил подарками готового на все нумидийца: пусть тот под видом перебежчика войдет в римский лагерь и – с другой его стороны – тайком проберется с письмом в Капую. (7) Письмо было полно уговоров: он ушел‑де на благо им, он отвлечет римское войско и его военачальников от осады Капуи на защиту Рима, (8) пусть не падают духом, потерпят еще несколько дней – и римляне снимут осаду. (9) Затем Ганнибал приказал подвести суда, захваченные на реке Вултурн, к маленькому укреплению, которое он выстроил еще раньше защиты ради[2454]. (10) Когда ему сообщили: судов столько, что он может переправиться в одну ночь со всем войском, он запасся продовольствием на десять дней и переправил еще до рассвета свои легионы, с ночи стоявшие на берегу.
8. (1) Обо всем этом Фульвий Флакк узнал еще заранее от перебежчиков и написал сенату. Люди были настроены по‑разному: каждый смотря по своему характеру. (2) Все были встревожены, сенат созвали немедленно, Публий Корнелий, по прозвищу Азина[2455], забыв о Капуе и обо всем на свете, стал сзывать на защиту Города все войска, находившиеся в Италии. (3) Фабий Максим считал позором оставить Капую, пугаться угроз Ганнибала, гонять туда‑сюда войска по его указке. (4) Ганнибал, победитель при Каннах, не осмелился идти к Городу, а когда его прогнали от Капуи, он исполнился надежды взять Рим. (5) Не осаждать Рим он идет, а вызволять осажденную Капую. Рим защитят с войском, в нем находящимся, Юпитер, свидетель нарушения договора Ганнибалом, и другие боги. (6) Эти противоположные мнения победило мнение Публия Валерия Флакка[2456], отвергшего крайности. Памятуя и о Риме и о Капуе, он написал военачальникам, находившимся под Капуей, какой гарнизон охраняет Рим; они знают сами, сколько сил у Ганнибала и сколько войска нужно для осады Капуи. (7) Поэтому если часть войска с военачальником во главе можно отправить в Рим, причем осада Капуи не ослабеет, (8) то пусть Клавдий и Фульвий договорятся между собой, кому осаждать Капую, а кому идти к Риму и не допустить осады родного города.
(9) Это сенатское постановление было доставлено проконсулу Фульвию в Капую: сотоварищу его, страдавшему от раны, пришлось вернуться в Рим. Отобрав из трех войск тысяч пятнадцать пехотинцев, он перевел их, а также тысячу всадников через Вултурн. (10) Удостоверившись, что Ганнибал пойдет по Латинской дороге, он заранее предупредил граждан Сетии, Коры и Ланувия, расположенных при Аппиевой дороге: (11) пусть заготовят продовольствие и у себя в городах и подвезут его к дороге из отдаленных сел, пусть стянут в города гарнизоны, чтобы каждый город мог рассчитывать на свои силы.
9. (1) Ганнибал, перейдя Вултурн, в тот же день стал лагерем недалеко от реки. (2) На другой день, миновав Калы, он прошел в область сидицинов: один день грабил ее и опустошал, а затем пошел через области Свессы, Аллиф и Казина по Латинской дороге[2457]. Под Казином Ганнибал постоял два дня, опустошив всю округу, (3) минуя Интерамну и Аквин[2458], пришел в область фрегелланцев[2459]к реке Лирис[2460], где увидел сломанный ими мост, чтобы замедлить продвижение Ганнибала. (4) И Фульвию пришлось задержаться у Вултурна: суда Ганнибал сжег, а плоты, чтобы переправить войско, Фульвий соорудил с трудом – едва хватило леса[2461]. (5) После переправы на плотах оставшийся путь был для Фульвия уже легок: не только в городах, но и вдоль дороги были заботливо сложены съестные припасы; солдаты шли бодро, уговаривая друг друга прибавить шагу: идут ведь защищать родной город.
(6) Гонец из Фрегелл шел днем и ночью, вести, принесенные им, ужаснули Рим. Их разнесли по городу, добавляя к услышанному пустые выдумки, которые еще сильнее переполошили всех. (7) Женский плач слышался не только из домов; женщины высыпали на улицы, бегали из храма в храм, обметали распущенными волосами алтари[2462]и, (8) стоя на коленях, воздевая руки к небу, молили богов вырвать Город из вражеских рук, избавить от насилия матерей‑римлянок и маленьких детей. (9) Сенаторы находились на форуме: каждый из должностных лиц мог в любую минуту к ним обратиться: одни получали распоряжения и отправлялись исполнять свои обязанности, другие спрашивали, нет ли какого‑нибудь поручения. В крепости, на Капитолии, по стенам, вокруг города, даже на Альбанской горе и в Эфуле[2463], в крепости, ставят охрану. (10) Среди всей этой тревоги доносят: проконсул Квинт Фульвий выступил с войском из Капуи. Дабы власть его не была умалена по прибытии в город, сенат постановил приравнять власть Квинта Фульвия к консульской. (11) Ганнибал в отместку за разрушение моста жестоко опустошил область Фрегелл и через области фрузинатов, ферентинцев и анагнийцев[2464]дошел до Лабиканских земель[2465]. (12) Оттуда он направился через гору Альгид к Тускулу. Город его не принял, и он спустился вниз правее, в сторону Габий, затем пошел в Пупинию[2466]и стал лагерем в восьми милях от Рима. (13) Чем ближе подходил неприятель, тем больше беженцев гибло от рук нумидийцев, шедших впереди, тем больше брали в плен людей всякого звания и возраста.
10. (1) Среди этого смятения Фульвий Флакк вошел с войском в Рим через Капенские ворота[2467], направился через центр Города и Карины[2468]к Эсквилину и расположился лагерем между Эсквилинскими и Коллинскими воротами[2469]. Плебейские эдилы доставили туда продовольствие; консулы и сенаторы прибыли в лагерь, (2) где совещались о важнейших государственных делах. Постановлено было, что консулы ставят свои лагери около Коллинских и Эсквилинских ворот;[2470]городской претор Гай Кальпурний начальствует в Капитолии и крепости, сенат в полном составе собирается на форуме: вдруг понадобится что‑то немедленно обсудить. (3) Тем временем Ганнибал подошел к реке Аниену и стал в трех милях от Города. Расположившись лагерем, он с двумя тысячами всадников проехал до Коллинских ворот и до самого храма Геркулеса[2471]. Он разглядывал совсем вблизи стены и расположение Города (4) с такой дерзкой беспечностью, что Флакк не выдержал и выслал всадников с приказом отогнать врага назад в его лагерь. (5) Когда сражение завязалось, консулы приказали, чтобы нумидийцы‑перебежчики, стоявшие тогда на Авентине числом до тысячи двухсот человек, прошли через город на Эсквилин; (6) сочтено было, что никто лучше них не сумеет драться среди лощин, огородных изгородей, гробниц и дорог, идущих оврагами. Люди, увидев из крепости и с Капитолия, как конные нумидийцы спускаются по Публициеву взвозу[2472], закричали, что Авентин взят. (7) Началось смятение, беготня; не будь сразу за Городом карфагенского лагеря, перепуганная толпа высыпала бы из Рима, а теперь, укрываясь в домах и постройках, люди стали бросать камни и дротики в проходящих сограждан, принимая их за врагов. (8) Успокоить смятение и объяснить ошибку было невозможно: улицы были переполнены стадами скота и селянами, которых неожиданная, страшная беда гнала в Город. (9) Конное сражение было счастливо; врага отбили. И поскольку то тут, то там по пустякам возникала зряшная тревога и приходилось людей успокаивать, постановлено было, чтобы все бывшие диктаторы, консулы и цензоры получили военную власть на время, пока враг не отойдет от городских стен. (10) Остаток дня и следующая ночь были тревожны, но пустые тревоги были рассеяны.
11. (1) На следующий день, перейдя Аниен, Ганнибал вывел в боевом строю все войско; Флакк и консулы от сражения не уклонились. (2) Оба войска приготовились к битве – наградой победителю был бы Рим, – как вдруг хлынул ливень с градом; солдаты, чуть не побросав оружие, укрылись в лагере, но вовсе не из страха перед врагом. (3) И на другой день войска, выстроившиеся на том же месте, заставила разойтись такая же буря, но стоило солдатам укрыться в лагере, наступала удивительно ясная и тихая погода. (4) Карфагеняне сочли это знамением; слышали будто бы и слова Ганнибала: никак‑де не овладеть ему Римом: то ума не достанет, то счастья. (5) Надежду Ганнибала умалили еще два обстоятельства: одно неважное, другое важное. Важное состояло в том, что, пока сам он сидит с войском под стенами Рима, в Испанию отправилось пополнение римскому войску; неважное – в том, (6) что, как узнал он от какого‑то пленного, поле, где он стоит лагерем, только что продано, да еще без всякой скидки. (7) Выходит, в Риме нашелся покупатель на землю, которую он, Ганнибал, захватил, которой владеет. Он так возмутился, что тотчас же вызвал глашатая и велел ему объявить: продаются лавки менял, расположенные вокруг римского форума.
(8) Расстроенный всем этим, Ганнибал стал лагерем у речки Тутия[2473]в шести милях[2474]от Города, а оттуда отправился в рощу Феронии[2475], к храму, славному в те времена своим богатством. (9) Жители Капены и соседи их приносили туда первинки урожая и другие дары, смотря по средствам. Храм был богато украшен золотом и серебром. Все это тогда было разграблено; после ухода Ганнибала там нашли только груды медных обломков; солдаты набросали их[2476], убоявшись богов. (10) О разграблении этого храма все пишут с уверенностью. А Целий рассказывает, что Ганнибал еще по пути к Риму свернул к храму от Эрета, к которому шел от Реаты, Кутилий и Амитерна[2477]. (11) Сначала 57a, из Кампании он прошел в Самний, оттуда к пелигнам; затем, миновав Сульмон, к марруцинам; оттуда через область Альбы[2478]к марсам; отсюда в Амитерн и деревню Форулы. (12) И нет тут ошибки – путь, проделанный таким вождем и таким войском, не мог в людской памяти исказиться за столь короткое время. Так и шел Ганнибал – это несомненно; (13) вся разница в том: шел ли он этим путем к Риму или возвращался от Рима в Кампанию[2479].
12. (1) Римляне осаждали Капую с б о льшим упорством, чем Ганнибал защищал ее. (2) Он направился через Самний, Апулию и Луканию в область бруттийцев, к проливу и Регию, и шел с такой быстротой, что почти захватил врасплох беспечных горожан. (3) Капую в эти дни осаждали с обычным усердием, но все же капуанцы почувствовали, что прибыл Флакк; удивились, почему тут же не вернулся и Ганнибал. (4) Потом при переговорах они поняли, что брошены и покинуты, что пунийцы потеряли надежду удержать Капую. (5) А тут еще по постановлению сената был объявлен врагам проконсульский указ: кампанец, который до определенного дня перейдет к римлянам, останется безнаказанным. (6) Перешедших не было: людей удерживала не верность, а страх: отпав от римлян, капуанцы совершили такие преступления, простить которые было невозможно. (7) Никто не переходил к врагам по собственному решению; не придумали и выхода, спасительного для всех. (8) Знать отмахнулась от города; собрать сенат было невозможно; (9) высшую должность занимал человек, чести этим себе не прибавивший, а достоинство должности унизивший[2480]. Никто из знатных не показывался ни на форуме, ни в другом общественном месте; запершись дома, ждали со дня на день гибели родного города и своего конца.
(10) Все заботы легли на Бостара и Ганнона, начальников пунийского гарнизона. Они, однако, были больше встревожены судьбой не союзников, а своей собственной. (11) В письмах к Ганнибалу они укоряли его не то что свободно, а резко: он не только вручил врагам Капую, но предал их обоих и весь гарнизон на пытку и мучения; (12) сам ушел в Бруттий – отвернулся от Капуи, не пожелал глядеть, как ее берут у него на глазах; подступом к Риму не сумел отвлечь римлян от осады Капуи. (13) Римляне постояннее во вражде, чем карфагеняне в дружбе. Если он вернется в Капую и все военные действия сосредоточит вокруг нее, то и они, пунийцы, как и кампанцы, будут готовы к вылазке. (14) Не затем они перешли Альпы, чтобы воевать с Регием или Тарентом: карфагенское войско должно быть там, где римские легионы. Под Каннами, у Тразименского озера, все шло хорошо, потому что схватывались с врагом, испытывали судьбу.
(15) Такое письмо было вручено нумидийцам, пообещавшим за плату его доставить. Под видом перебежчиков они пришли к Флакку в лагерь, чтобы, улучив удобную минуту, оттуда уйти. В Капуе уже давно был голод, и переход их к римлянам никому не показался подозрительным. (16) Но вдруг в лагерь приходит женщина‑кампанка, подружка одного из перебежчиков, и заявляет римскому военачальнику, что нумидийцы перешли к нему с хитрым умыслом, у них с собой письма для Ганнибала; (17) один из них ей проговорился, и она его может изобличить. Его привели; сначала он утверждал, что не знает этой женщины; наконец, видя, что его готовятся пытать, сознался и отдал письмо. (18) Вдобавок выяснилось, что и другие нумидийцы под видом перебежчиков бродят по римскому лагерю. (19) Их захватили больше семидесяти, вместе с вновь прибывшими, высекли и, отрубив руки[2481], прогнали в Капую.
13. (1) Это тяжкое зрелище сломило мужество кампанцев. Народ сбежался к курии и вынудил Лесия созвать сенат. Знать давно уже не участвовала в обсуждении государственных дел, и Лесий при народе пригрозил: если они не явятся в сенат, люди придут к ним домой и вытащат силой. (2) Испугавшись, они пришли в полном составе. Разговор шел об отправке послов к римскому военачальнику. Спросили мнение Вибия Виррия, виновника отпадения от римлян[2482]. (3) Он отвечал, что те, кто говорит о послах, о мире и о сдаче, забывают о том, как бы поступили они сами с римлянами, окажись те в их власти, да и о том, что придется претерпеть им самим. (4) «Вы думаете,– сказал он,– сдаться на тех же условиях, что и в прежние времена, когда мы просили помощи против самнитов[2483]и всецело отдавались в их власть? (5) Вы забыли, в каком положении были римляне, когда мы отпали от них? Как мы издевались над римским гарнизоном и замучили его? Его ведь можно было выпустить Сколько раз мы тревожили осаждающих вылазками, нападали на их лагерь, призывали против них Ганнибала? Совсем недавно мы отправили его отсюда осаждать Рим. (7) Вспомните все, чт о мы от них претерпели, – вы увидите, на что вам надеяться. В Италии враг‑чужеземец, и враг этот не кто‑нибудь, а Ганнибал, все в огне войны, а они, забыв обо всем, забыв о самом Ганнибале, послали обоих консулов и два консульских войска осаждать Капую. (8) Второй год держат они нас в осаде и морят голодом, сами вместе с нами терпят тяжкие лишения и великие опасности: их часто избивали около рва и вала, их почти выгоняли из лагеря.
(9) Нечего об этом: извечная и обыкновенная судьба осажденного города – терпеть лишения и опасности. А вот свидетельства смертельной ненависти и гнева: (10) Ганнибал с огромной пехотой и конницей напал на их лагерь и овладел частью его: даже в такой опасности не сняли они осаду. Он перешел Вултурн и выжег Калийскую область; такое бедствие союзников не отвлекло их. (11) Он повел войско на сам Город; они и внимания не обратили на нависшую угрозу. Он переправился через Аниен[2485]и стал лагерем в трех милях от Города, подошел, наконец, к самым городским стенам и воротам: да он же Рим возьмет, если они не оставят Капую, – они не оставили. (12) Дикие звери, ослепленные бешенством, забудут о нем и кинутся на помощь своим, если ты подойдешь к их логову и их детенышам. (13) Осажденный Рим, жены и дети, чей плач был, пожалуй, слышен здесь, алтари, домашний очаг, оскверненные храмы богов и могилы предков не помешали римлянам осаждать Капую: так неистово домогаются они казни для нас; так жаждут наглотаться нашей крови. (14) Они правы; мы, пожалуй, поступили бы так же, улыбнись нам судьба. Бессмертные боги судили иначе. Я готов к смерти, но, пока я свободен, пока я сам себе владыка, я избегну мучений и позора, которые готовит враг, и умру достойной и даже легкой смертью. (15) Я не увижу Аппия Клавдия и Квинта Фульвия, у которых голова кружится от небывалой победы; меня не протащат в оковах всем напоказ по Риму в триумфальном шествии[2486]: не спустят в тюрьму[2487], не привяжут к столбу, не истерзают розгами; я не подставлю шею под римский топор. Я не увижу родной город в огне и развалинах; не увижу, как поволокут насиловать наших матерей, девушек и благородных отроков. (16) Альбу[2488], откуда они сами родом, они уничтожили до основания, чтобы и памяти не оставить о своем происхождении. И они пощадят Капую? Да мы им ненавистнее Карфагена. (17) Так вот: тех из вас, кто решил умереть раньше, чем увидеть столько горького горя, я приглашаю на обед. (18) Угостимся, выпьем; всех, начиная с меня, обойдет кубок, и этот напиток избавит тело от мучений, душу от обид, глаза и уши от горьких и недостойных речей и зрелищ – от всего, что ждет побежденных. Во дворе ждут те, кто положит наши бездыханные трупы на большой костер: (19) мы умрем смертью, достойной свободных людей. Сами враги изумятся нашей доблести, а Ганнибал поймет, каких мужественных союзников он покинул и предал».
14. (1) С этой речью Виррия многие были согласны; меньше оказалось мужественных людей, готовых осуществить то, что сами одобрили. (2) Большинство сенаторов, рассчитывавших на милосердие римлян, не раз испытанное в войнах, понадеялись, что снизойдут и к ним: Капую решили сдать и с этим и отправили послов к римлянам. (3) К Вибию Виррию пошло примерно двадцать семь сенаторов; отобедали, постарались заглушить вином мысли о нависшей беде и приняли яд. (4) Встали, обменялись рукопожатием, перед смертью в последний раз обнялись, плача над собой и над родным городом. Одни остались, чтобы телам их сгореть на общем костре, другие разошлись по домам. (5) Яд на сытых и пьяных действовал медленно; большинство прожили целую ночь и часть наступившего дня, но все же умерли раньше, чем отворились перед врагами ворота.
(6) На следующий день Юпитеровы ворота[2489], находившиеся против римского лагеря, по приказу проконсула были открыты и через них вошел один легион и две алы конников[2490]во главе с легатом Гаем Фульвием. (7) Он прежде всего распорядился снести к нему все оружие, какое было в Капуе, расставил у всех ворот караулы, чтобы никто не мог ни войти, ни выйти, захватил пунийский гарнизон и приказал кампанским сенаторам идти в лагерь к римским военачальникам. (8) Когда они пришли туда, всех их немедленно заковали в цепи и велели перечислить квесторам золото и серебро, какое имели. Золота было две тысячи семьдесят фунтов[2491], серебра – тридцать одна тысяча двести. (9) Сенаторов, известных как главных зачинщиков отложения от римлян, отправили под стражу: двадцать пять – в Калы; двадцать восемь – в Теан.
15. (1) О каре для кампанских сенаторов Фульвий и Клавдий никак не могли договориться: можно было уговорить Клавдия, Фульвий был неумолим. (2) Аппий предоставил решение римскому сенату, (3) тем более что сенаторы имеют‑де власть и могут порасспросить, не совещались ли кампанцы с какими‑нибудь латинскими союзниками и не пользовались ли их помощью в ходе войны. (4) Фульвий решительно воспротивился: это‑де недопустимо; нельзя беспокоить пустыми подозрениями верных союзников и судить о них по доносам; доносчику ведь безразлично, что сказать, что сделать. Он, Фульвий, не дозволит подобного допроса и прекратит его. (5) Аппий не сомневался, что его сотоварищ, столь крутой в речах, в деле столь важном станет ждать писем из Рима. (6) Фульвий как раз и боялся, что они ему помешают; он распустил военный совет и приказал военным трибунам и префектам союзников объявить двум тысячам всадников: после полуночи быть наготове.