Некоторое время назад togo предложил прослушать запись курса лекций известного американского философа Герберта Дрейфуса по книге Мартина Хайдеггера «Бытие и время». Курс был прочитан в 2007 году в университете Беркли, и теперь эта запись предоставлена в открытом доступе на Internet Archive. Обсуждение первых четырех лекций началось тут: 1, 2, 3, 4, а дальше я пустился в «самостоятельное плавание» по этим записям, итогом которого стали эти заметки.
Лекция 23. Мир и реальность
Последняя часть 1-го раздела книги - «забота» /Care/. В общих чертах забота есть то, что порождает для Субъекта смысл; с другой же стороны она есть то, через что он может быть понят.
Речь пойдет о структуре разомкнутости /disclosedness/: Субъект сосредоточен на своем бытии, он занят им, и именно такая сосредоточенность позволяет ему разомкнуть мир.
Субъект обладает изначальным пониманием бытия, хотя оно и не является артикулированным. Но, несмотря на это базовое понимание, имеет место отклонение, уход: «...в соответствии со своим падающим способом бытия, он в первую очередь и в большинстве случаев сворачивает к пониманию «мира»«(245). То есть в силу своей склонности он ориентируется на внутримировые /within-the- world/ сущности и не замечает инструментальное бытие, поэтому все вокруг он осмысливает как разнообразие вещей предметного бытия. ««Бытие» приобретает значение «Реальности»«(245), а субстанциональность становится его основной характеристикой. В итоге эта тенденция оказывается приоритетной, а «остальные способы бытия определяются в виду реальности негативно и путем отнятия» (245). Поэтому Хайдеггером ставится задача показать, что «...реальность не просто лишь один способ бытия среди других, но что онтологически она в самой своей основе определенным образом связана с Субъектом, миром и инструментальным бытием» (245).
Дрейфус обсуждает эпистемологическую проблему - как можно убедиться, что внешний мир существует? Решение кроется в том, чтобы провести различие между миром, который разомкнут, и сущностями, которые обнаруживаются. Барьеру между субъектом и миром Хайдеггер не придает никакого значения, и в его философии он отсутствует. «Вопрос о том, есть ли мир вообще и может ли его существование быть доказано, не имеет смысла, если он поставлен Субъектом как бытием-в-мире, да и кто еще его поставил бы?» (246) В этом состоит его трактовка проблемы трансценден- ции.
В итоге Хайдеггер подводит к выводу, что эпистемологический вопрос о реальности следует «возвратить» как онтологический в экзистенциальную аналитику Субъекта.
Хайдеггер пишет, что «верить в мир», доказывать его реальность, предполагать его тем или иным путем - за всеми этими разнообразными попытками аргументации, если их взять самих по себе, возникает образ субъекта, который не уверен в своем мире. Поэтому он «... должен сначала приобрести уверенность в своем мире» (250). А это отношение, в свою очередь, определяется его способом бытия-в-мире. Мы уже в мире, еще до того, как задан вопрос. Да по большому счету и вопрос невозможен, «...поскольку сама сущность, которая составляет его тему, такова, как мы видели, что отталкивает всякую формулировку этого вопроса» (250). Впрочем, Дрейфус полагает, что все это изрядно запутано, и нелегко понять, поэтому, что Хайдеггер этим хотел сказать.
Почему же мы верим во все это - что у нас в голове имеются мысли, что есть внешний мир, что они друг от друга отличаются?
Дрейфус указывает на то, что наши навыки невозможны без упражнения, а значит - вне независимого мира.
Иногда мы имеем такой опыт, который ничему не соответствует, и мы полагаем, что он весь - в голове. Однако считать сознание неким вместилищем мыслей - такого нет в нашем опыте.
Витгенштейн здесь согласен с Хайдеггером, поскольку для него также нет проблемы «внешнее/внутренне»; мы имеем дело с вещами, мы справляемся с задачами, мы практикуем, мы - уже в мире.
В книге «История концепции времени» Хайдеггер пишет: «Абсурдно требовать от субъекта доказательств существования, если все вопрошание о мире и все попытки доказать или показать, что мир существует, он обнаруживает в самом своем бытии. Мир в собственном смысле слова есть именно таков, что он уже под рукой для всякого вопрошания. Вопрос продолжает задаваться лишь на основе постоянного непонимания способа бытия того, кто поднимает вопрос. Для этого способа бытия, также как и для самого бытия, то есть для самого вопрошания является определяющим то, что нечто вроде мира всегда уже обнаружено, может быть встречено как сущность, может показать себя как сущность». Это вопрос онтологический, а не вопрос веры или неверия.
Является ли Вселенная вместе со своим содержимым независимой от нас? Существовала бы она без Субъекта? Очень многие полагают, что Хайдеггер антиреалист. Но это не так. Вещи размыкаются в соответствии со способом бытия Субъекта. Так ли это? Проблема в том, что мир размыкается для Субъекта и только им самим, потому что он вброшен в него. Независимой Вселенной нет, ибо мы не можем придать смысл этой идее. Если нет разомкнутого мира, независимость становится пустой. Мир есть совместный итог наших навыков и нашего освоения. Проблема попадает в порочный круг.
Антиреалисты настаивают, что для Хайдеггера нет чистого предметного бытия, нет чистого обнаружения. Дрейфус не соглашается с этим мнением: вещи-в-себе, не зависимые от нашей практики, для Хайдеггера существуют, но об этом - в другой книге, которая о науке. О вещах-в-себе Хайдеггер думает - в некотором минимальном смысле, - и доступ к ним мы имеем; так что он этот термин употребляет в своих произведениях.
Есть и другой вопрос: Серль, к примеру, полагает, что существуют мысли и представления, которые четко отличаются от мира. Хайдеггер считает иначе...
Лекция 24. Реализм Хайдеггера
Был ли Хайдеггер реалистом? В какой мере он полагал, что вне субъекта существует что-то самостоятельное? Вопрос сложный и запутанный - разные стороны его философии указывают на разные ответы. На этот счет есть статья самого Дрейфуса, где этот вопрос разбирается. Есть много оснований отнести позицию Хайдеггера к тому, что носит название «дефляцонный реализм» - «сдувшийся» реализм, который полагает: вещи вне нас реальны не более чем то, что мы встречаем в своем опыте. В то же время Хайдеггер стремился быть - если так можно выразиться - «твердым» /robust/ реалистом, для которого являются осмысленными и независимость внешних объектов, и опыт науки. Дрейфус полагает, что у Хайдег- гера имелись средства в его философии, чтобы заявить этот реализм, но он почему-то ими не воспользовался.
В самом деле, Субъект и природа производят совместно нашу реальность, и эта идея - дефляционный реализм. Однако если реальность все-таки имеется, то еще до того, как та или иная сущность начнет раскрываться, мы уже выносим впереди себя нашу пред-схваченность /fore-having/, пред-всматривание /fore-sight/, пред-осмысление /fore-conceptions/. Даже ученые не свободны от этого. Каким же образом выйти к «настоящему» реализму?
В «Основных проблемах» Хайдеггер говорит, что все сущности, которые мы встречаем, не зависят от нас. Совокупность этих сущностей, взятых как целое, не зависит ни от какого восприятия.
Все, с чем мы сталкиваемся - в нас, и в то же время - оно в себе.
«Сущности есть, совершенно независимо от опыта, в котором выявлены, от ознакомления, где они обнаружены, от постижения, в котором выясняется их природа. Однако бытие «есть» лишь в понимании тех сущностей, чьему бытию принадлежит нечто подобное пониманию бытия» (228). В другом месте Хайдеггер уточняет: «Бытие (не сущности) зависит от понимания бытия; другими словами, реальность (но не реальное) зависит от заботы /care/» (255). Все это позволяет отнести его позицию к дефляционному реализму: бытие молотками зависит от нас и скоординировано с нашей практикой, но молотки от нас не зависят. Он также утверждает, что природа зависит от нас, но она не зависит от нашей практики.
С другой стороны, Хайдеггер говорит о тенденции видеть природу не зависимой от тех способов, которыми мы ее видим. Дрейфус цитирует его замечание, сделанное в ходе работы над книгой: «Современная физика пришла к открытию законов движения, определяя их способом, который не зависит от каких-либо ссылок на особенности их обнаружения, измерения и характеризации. Теория относительности всерьез восприняла идею абсолютного знания природы. Это не теория об относительной значимости физических законов, правильнее будет сказать, что она выясняет те условия определения и измерения, что дают возможность природе - быть постигнутой исключительно в понятиях ее самой, и ее законам движения - быть понятыми». Здесь выражен и «твердый» реализм, и в то же время утверждается, что познаваемость зависит от нас, и недоумение остается.
Дрейфус говорит о нашем понимании природы и ее компонент: мы понимаем и ищем объяснения для них как для предметного бытия. Хайдеггер же пишет, что мы находим вещи путями, которые зависят от нас, и это создает онтологическую загадку. Вопрос остается: можем ли мы осмыслить те приемы, которыми мы находим вещи сами по себе? Хайдеггер никогда не говорит о чистом обнаружении вещей-в-себе в чистом виде. В этом имеется порочный герменевтический круг: можем ли мы подлинно «разложить мир» /deworld the world/?
Но Хайдеггер представляет вопрос в иной перспективе: «...только если понимание бытия е с т ь, сущности в качестве сущностей становятся доступными; только для сущностей того же способа бытия, как Субъект, понимание бытия возможно в качестве некоторой сущности» (255). То есть лишь Субъект - и только он - имеет возможность «добраться» до всякого бытия.
Существование природы Хайдеггер определяет особым образом. Природа не имеет ни инструментального, ни предметного бытия. ««Природа», которой мы «окружены», есть внутримировая /within-the-world/ сущность... Неважно, как можно интерпретировать бытие «Природы», все способы бытия внутримировых сущностей основаны онтологически на мировости /worldhood/ мира, а соответственно и на бытии-в-мире» (254). А понимание всегда охватывает «целое бытия-в-мире» (194).
Хайдеггер различает понимание и объяснение - различие, о котором говорил уже Дильтей. Объяснение, которое касается предметного бытия, есть особая разновидность понимания. Но она становится вполне «...законной задачей постижения предметного бытия в его существенной непознаваемости» (194). В «Истории концепции времени» Хайдеггер говорит об этом следующее: «Любое объяснение, когда мы говорим об объяснении природы, характеризуется своей вовлеченностью в непонятное. Можно просто сказать, что объяснение суть разъясняющая интерпретация непонятного, причем не так, что это разъяснение позволит нам понять непонятное, поскольку оно остается непонятным в принципе. Природа есть то, что объяснимо в принципе, и что должно быть объяснено, поскольку она непонятна в принципе. Она есть непонятность, простая и чистая. И она непонятна в силу того, что она суть «разложенный» /unworlded/мир, несмотря на то, что мы берем природу в самом крайнем смысле, как она обнаруживается физикой». В этом есть «твердый» реализм, поскольку речь идет о природе, «разложенной» физикой. А физика ее выводит - «разми- ривает» - из нашего целого - мира, который есть, по сути, наше понимание через тотальность практической вовлеченности. Теории становятся все менее и менее понятными, но их предсказательная сила не уменьшается, а только прибывает.
Возможность интерпретации Хайдеггер усматривает в самих сущностях: «...способ, каким должна быть осмыслена сущность, что мы интерпретируем, можно извлечь из нее самой, то есть интерпретация способна загнать сущность в концепции, которым она противостоит своим способом бытия» (191). Это согласуется с тем, что Хайдеггер верит в существование сущностей вещей: «Во- влеченность-в-мир не принадлежит сущности случающихся вещей как таковой, она есть трансцендентальное условие, в первичном смысле, возможности для объектов предметного бытия возникнуть такими, какие они есть» (Метафизические основания логики).