В последнее время взгляд на детство изменился. Если раньше изучение развития ребенка первого года жизни шло преимущественно в направлении этапов его физического развития, а исследование особенностей формирования его социальных функций начиналось много позже, то в настоящее время акцент в изучении ребенка переместился на ранние этапы его социализации, проходящие в рамках системы «мать — дитя». Надо отметить, что традиционный подход к изучению онтогенеза ребенка состоял в исследовании динамики развития нервно-психических качеств и индивидуальных особенностей младенца вне контакта с матерью, в отрыве от динамики преобразований, одновременно проходящих в организме матери. Ставя во главу угла воспитательной доктрины не столько личностный, сколько социально-коллективистский фактор, теоретики и педагоги нивелировали роль матери до уровня прочих внешних воздействий, абстрагируясь от ее роли как ведущего, определяющего звена в полноценном биопсихическом развитии ребенка. Этим оправдывалась столь распространенная практика раннего отрыва ребенка от матери, которая продолжается и по сей день. Находясь еще в родильном доме, мать и дитя уже в первые минуты (пожалуй, самые важные для них обоих!) оказываются разъединенными по каким-то «медико-гигиеническим» соображениям. В дальнейшем же забота о ребенке передается в руки «профессионалов» дошкольных воспитательных учреждений. Традиционные подходы в области здравоохранения и выработанные стереотипы родительского поведения также способствовали тому, что больше внимания уделялось физическому развитию детей, тогда как обследование нервно-психической сферы ребенка начиналось лишь с периода формирования у него речи и было обусловлено по большей мере выявлением каких-либо более или менее выраженных отклонений. С другой стороны, изучение ребенка как автономной системы приводило к тому, что, несмотря на довольно большое число работ, касающихся развития у детей тех или иных функций (см., например, [9]), исследования, как правило, не выходили за рамки организма, т. е. из рассмотрения исключалась специфика среды, в значительной степени формирующая психику ребенка. Кроме того, подобный абстрагированный взгляд на «ребенка вообще» приводил к некоему статистическому усреднению индивидуальных проявлений. Существенно, что, пожалуй, первыми, кто поставил вопрос о необходимости рассмотрения генеза человека лишь в контексте его реальной жизнедеятельности в среде, были психологи — представители психоаналитической школы, которые в качестве решающего фактора психических отклонений взрослого человека выдвинули нарушение контактов с матерью в самые ранние периоды его онтогенеза.
Вся логика развития науки о человеке подвела к тому, что на повестку дня была поставлена задача изучения первого года жизни ребенка как базового возраста для формирования основных нервно-психических функций и становления адекватной системы межиндивидуальных взаимоотношений [21]. Вместе с тем в современных отечественных исследованиях по возрастной физиологии и психологии этот возрастной период развития ребенка остается наименее изученной проблемой, несмотря на то что критичность и решающее значение самых ранних периодов индивидуального развития вытекают из общебиологических закономерностей формирования поведения и психики.
Ранний возраст рассматривается в качестве сензитивного и крайне важного периода для личностного развития ребенка. Именно в этот период особенно интенсивно развиваются предпосылки основных психофизиологических процессов, обусловливающих будущую способность ребенка к речевой и мыслительной деятельности, возможность адекватного восприятия и использования в поведении внешних воздействий. Сейчас все более опровергается точка зрения на младенца как tabula rasa, на которой индивидуальный опыт «напишет» свою картину. Ребенок не рождается «чистой страницей», на которой можно записать все, что угодно, — существуют определенные программы физического и нервно-психического развития, своевременное и правильное развертывание которых определяет уровень психического развития ребенка и его включенность в социальную среду. Так, по мнению П.К. Анохина [2], многое из того, что считается специфически человеческим, приобретенным после рождения в результате воспитания и обучения, на самом деле содержится в его генетике и заготовлено в виде «фиксированных соотношений нервных структур». Иерархия генетических программ развития ребенка коррелирует с гетерохронностью созревания функциональных систем организма. Если раньше традиционно придерживались взгляда, согласно которому в течение первых трех лет жизни ребенка под воздействием активного обучения происходит становление его перцептивной и интеллектуальной сферы, то исследования последнего времени заставили изменить эту точку зрения, показав, что новорожденные уже обладают определенными перцептивными умениями, выступающими как необходимые предпосылки для дальнейшего развития способностей [20]. Более того, вероятно, неправомерно говорить о «несовершенстве» поведения ребенка на ранних этапах его развития — поведение детей на каждом возрастном этапе представляет собой определенную целостность, увязанную с соответствующим морфо-функциональным уровнем развития мозга, имеющую свои мотивы, задачи, стратегии. Было выявлено, что новорожденный первой недели жизни уже представляет собой определенную индивидуальность: он имеет характерный для него стиль движений, поз, присущий только ему эмоциональный статус (темперамент) — черты, которые окажут немаловажное влияние на весь процесс его нервно-психического и личностного развития. По-видимому, также вряд ли можно говорить с достаточной долей уверенности, что в тот или иной период развития младенца какая-либо психическая функция у него еще не развита: она уже может существовать, но в непривычном для нас измерении, находясь на другом качественном уровне, т. е. существует свой, определенный язык мозга. Так, есть основания говорить о существовании у младенцев своеобразной «импринтинговой» памяти, которая берет начало едва ли не с внутриутробного периода. Исследования на новорожденных показали, что предъявление младенцам записи шума кровотока матери и биения ее сердца, произведенной в период беременности, приводило к изменению частоты вокализаций младенца и проявлению на его лице позитивных эмоций [27]. Сейчас уже показано, что мозг ребенка чрезвычайно чувствителен и восприимчив к различным воздействиям. Он мгновенно схватывает и каким-то образом прочно запечатлевает приходящую информацию. Этот процесс запечатления (импринтинга), который имеет
место и в животном мире, особенно ярко проявляется в особо чувствительный период на самых ранних стадиях постнатального онтогенеза. Поэтому и то, с чем и как столкнется ребенок, т. е. какова будет его биосоциальная среда, во многом определит и его ранний индивидуальный опыт, который со временем отнюдь не пропадет, а, отложившись в самых глубинах подсознания, наложит свой отпечаток на дальнейшее формирование всей эмоциональной и нервно-психической сферы ребенка и даже в зрелом возрасте может дать знать о себе в ряде не контролируемых сознанием форм поведения. Но эта область для нашей психологии, которая предпочитала считать мозг ребенка tabula rasa, оставалась долгие годы запретной. Не говоря уже об учении великого австрийского психолога 3. Фрейда — родоначальника психоанализа, сам феномен подсознательного был признан (?!) нами лишь где-то в семидесятых годах. А ведь подсознание занимает в психике человека гигантское поле — это наша эмоциональная сфера, властно владеющая человеческой личностью. А.А. Ухтомский писал, что «...из сложных глубин подсознательного предопределяется человек в своих поступках, перспективах и восприятиях» [11]. Говоря о биосоциальной природе человека, нельзя не отметить, что предрасположенность в восприятии человека именно своего социума заложена в качестве возможности в нем изначально. Так, полученные на младенцах данные свидетельствуют о том, что дети рождаются, уже обладая определенной информацией о структуре человеческого лица [22], [24], т. е. действует некая врожденная программа узнавания и предпочтения именно человеческих лиц как основного элемента видового социума. Однако это всего лишь возможность, «запуск» которой зависит от активации самого социума, т. е. от того, насколько активны и полноценны будут контакты с младенцем взрослых людей, и прежде всего матери. Знаменитый немецкий педиатр, почти полностью посвятивший себя изучению ребенка первого года жизни, Альбрехт Пейпер, говорил, что «среда ребенка — это его мать». Поэтому наряду с критическими периодами развития нужно выделять и понятие критических периодов социализации ребенка, важнейшим из которых является период раннего детства. Так, показано, что психическая депривация в детском возрасте (слабая материнская забота, нарушение контактов с ребенком) приводит в дальнейшем к относительно низким показателям развития у детей интеллектуального потенциала, а также повышению риска развития у них различных соматических заболеваний [26].
Совершенно очевидно, что основой взаимодействия человека со средой является общение [6] как способ получения и передачи информации в широком смысле слова (генетической, молекулярной, видовой и пр.). И когда мы говорим о биосоциальной природе человека, мы должны признать, что еще задолго до рождения ребенка между его организмом и организмом матери (которая выступает не только как главный биологический «посредник», но и как основная «биосоциальная» среда ребенка) происходит определенное общение — обмен информацией на соответствующих (гормональном, биохимическом и др.) уровнях. В исследованиях показано, что различные негативные воздействия среды (эмоциональный стресс, неблагоприятные экологические и социальные условия жизни и т. д.), влияющие на организм женщины во время беременности, неминуемым образом сказываются на физической и нервно-психической сфере будущего ребенка, на степени устойчивости его адаптационных процессов к моменту рождения. Таким образом, еще до рождения ребенка между ним и его матерью устанавливается прочнейшая информационная взаимосвязь, формируется неразрывная система «мать — дитя», роль которой становится все более значимой в плане развертывания программ биосоциального развития ребенка. Эмоциональный обмен между матерью и ребенком в первые месяцы жизни младенца является не только первичной формой социальной коммуникации и ведущей формой деятельности младенца, но и базой, на основе которой будет происходить дальнейшее развитие психической деятельности ребенка [25]. Следовательно, система «мать — дитя» является одним из основных условий формирования внутривидовых контактов, усвоения видоспецифических форм поведения. Сама же система отнюдь не является простой моделью социальных взаимоотношений — в ней наиболее ярко проявляются элементы биосоциальной природы человеческих взаимодействий. Но каковы же ведущие механизмы формирования этой системы? На основе чего происходит ее формирование и последовательное развитие? В поиске ответов на эти вопросы вновь обратимся к учению А.А. Ухтомского о доминанте. В рамках представлений этой школы нами было сформулировано понятие «родительская доминанта». Как одну из важнейших и определяющих черт доминанты А.А. Ухтомский выдвигал ее инертность, т. е. способность удерживать деятельность организма в одном ведущем направлении в течение довольно длительных промежутков времени. Приложимость этой черты доминанты к материнству обусловлена самой спецификой онтогенеза ребенка, организм которого оказывается в течение продолжительного времени полностью зависящим от матери или окружающих его взрослых, причем, вероятно, здесь надо говорить не о существовании какой-то одной доминанты, а о целой взаимосвязанной иерархии доминант, которые, последовательно сменяя друг друга, привносят в материнское поведение не только разные биосоциальные задачи (а отсюда и направленность на определенные цели самого поведения), но и обеспечивают длительность протекания всего доминантного цикла (гестационная доминанта — родовая доминанта — доминанта материнства). При этом мать рассматривается как основной и ведущий носитель свойств родительской доминанты (как правило, имеющей нейрогормональную почву), а ее ребенок — как важнейший фактор поддержания и подкрепления этой доминанты, которая может полноценно развиваться только при подкреплении внешним фактором — контактом матери с ребенком. Неся в себе основные свойства доминанты, мать обладает и соответствующим набором нервно-психических и поведенческих проявлений, которые оказываются наиболее значимыми (доминирующими) для ее ребенка. В результате этого происходит формирование единого информационно-эмоционального поля доминанты, в котором и ребенок, и мать действуют в единых «ритмовых» поведенческих проявлениях. Так, было показано, что не только у ребенка происходит импринтинг ближайшего окружения, но и мать в определенный промежуток времени проявляет способности к импринтингу своего младенца [23]. В ряде исследований отмечается также существование уже с первых часов жизни ребенка синхронизации микродвижений партнеров по общению в соответствии с темпом речи матери (так называемая интеракционная синхронизация общения [1]). Однако неразрывность этой системы приводит к тому, что нарушение как эндогенных (депрессии, неврозы и т. п.), так и экзогенных (резкое ограничение или прекращение контактов с младенцем) факторов подкрепления родительской доминанты неизбежно приводит к сопряженным расстройствам как в организме матери, так и в организме ребенка. Но если нервно-психическая сфера матери хотя и существенно ранима, но пластична и адаптивна к различным стрессогенным воздействиям, то еще не сформировавшаяся психика ребенка испытывает в результате этих же воздействий порой необратимые, некомпенсируемые изменения, накладывающие свой отпечаток на формирование всех его индивидуально-характерологических качеств.