ТОЧКИ И ЛИНИИ
СЭЙТЕ МАЦУМОТО
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА
С древних времен в Японии существует один печальный обычай. Мужчина и женщина, любящие друг друга и не имеющие возможности соединиться, вместе кончают жизнь самоубийством. Предварительно они сговариваются, выбирают какой-нибудь уединенный красивый уголок – горячие источники, морское побережье, горы – и проводят здесь свои последние минуты. Потом принимают яд, бросаются со скалы в пучину или в кратер вулкана. Как правило, никогда не прибегают к огнестрельному или холодному оружию.
Этот широко распространенный обычай получил название "самоубийство влюбленных по сговору". Когда обнаруживают трупы мужчины и женщины, вместе покончивших самоубийством, полиция обычно не производит тщательного расследования.
ОЧЕВИДЦЫ
Вечером 13 января Тацуо Ясуда пригласил в ресторан "Коюки" на Акасака своего знакомого. Этот человек занимал пост столоначальника в одном из министерств.
Тацуо Ясуда возглавлял фирму "Ясуда секай", поставлявшую фабричное оборудование. За последние годы фирма начала расти. Говорили, что она обязана своим процветанием крупным государственным заказам. Поэтому Ясуда и водил дружбу с чиновниками.
Он был частым гостем в "Коюки". Первоклассным этот ресторан не назовешь, зато там спокойно и уютно, посетители чувствуют себя свободно. А главное, официантки хороши, все как на подбор.
Ясуду считали хорошим, клиентом. Денег он не жалел. Угощая приятелей, говорил официанткам, что это его бизнес. Однако о положении своих знакомых никогда особенно не распространялся.
В это время как раз велось следствие по делу о взяточничестве в одном из министерств. Поговаривали, что в нем замешано много дельцов, вхожих в министерство. Начали с мелких чиновников, но газеты высказывали предположение, что к весне доберутся и до крупных.
В связи с этим Ясуда стал еще более осторожным. Иногда он появлялся в "Коюки" с одним и тем же человеком по семь-восемь раз. Официантки называли его приятелей "ку-сан", но что это за люди, Ясуда не говорил. Было известно только, что все они чиновники.
Собственно говоря, в ресторане не интересовались, чем занимаются знакомые его клиента. Деньги-то платил Ясуда.
Тацуо Ясуде было лет тридцать пять. Приятное лицо. Немного смугловат, правда, но глаза ласковые, брови темные, хорошо очерченные, прямой нос, широкий лоб. Держится вежливо и просто, как и подобает умному бизнесмену.
Официантки относились к нему благосклонно. Но он не старался сблизиться ни с одной из них. Со всеми был одинаково приветлив.
Его обычно обслуживала О-Токи. Так уж повелось с того раза, когда он впервые пришел в "Коюки". Но и с ней у Ясуды были просто хорошие отношения.
О-Токи двадцать шесть лет. Но она выглядит такой свежей и юной, что больше двадцати двух ей не дашь. Клиентам нравились ее глаза, большие, темные, смеющиеся. Отвечая на какой-нибудь вопрос, она умела бросить быстрый задорный взгляд исподлобья. Конечно, она знала, что это производит впечатление, и кокетничала вовсю. Нежное овальное лицо, маленький подбородок. Особенно хороша она была. в профиль. Не мудрено, что некоторые посетители пытались соблазнить ее. Все официантки были приходящими.
Появлялись часа в четыре, уходили около одиннадцати. Бывало, назначат О-Токи свидание после работы под эстакадой станции Синбаси. Сразу отказать клиенту нельзя. Она соглашается, а сама и не думает идти. Так повторяется раза три-четыре. Если не дурак, то поймет.
– Ну, что с этими олухами поделаешь? – смеется О-Токи. – А еще злятся!
Один так ущипнул недавно!
Она приподнимает подол кимоно и показывает ногу подругам. На коже синеватое пятно.
– Сама виновата. Не надо давать поводов, – вмешивается в разговор Ясуда, поднося к губам рюмку. Он свой человек, при нем можно говорить все что угодно.
– Ну да, Я-сан! Вы-то ни к кому не пристаете! – заступается за подругу официантка Яэко.
– А что толку приставать? Все равно останусь с носом.
– Это вы-то? Ну нет! Я-то знаю это точно! – хохочет расшалившаяся Канэко.
– Ну, ну, не болтай чепухи!
– Брось, Канэ-тян! – говорит О-Токи. – Все наши девушки влюблены в Я-сана, а он ни на кого и не смотрит. Так что оставь свои надежды.
– Чудак он! – смеется Канэко.
Ясуда действительно нравился всем официанткам "Коюки". Может быть, если бы он задумал за кем-нибудь всерьез поухаживать, они бы и не устояли. Что ж поделать, обаятельный мужчина.
В тот самый вечер, 13 января, Ясуда проводил до вестибюля своего знакомого, министерского чиновника, и вернулся в кабинет. Выпил еще и вдруг предложил:
– Девушки, хотите, я завтра угощу вас где-нибудь обедом?
Бывшие в кабинете Яэко и Томико обрадовались и сразу согласились.
– А где же О-Токи-сан? Давайте и ее возьмем, – сказала Томико, оглядываясь. О-Токи не было, она зачем-то вышла.
– Да нет, хватит и вас двоих. А О-Токи-сан пригласим как-нибудь в другой раз. Неудобно, если все трое сразу опоздают на работу.
Ясуда был прав. Ведь официантки приходят к четырем. Если пойдут обедать, конечно, задержатся. Разумеется, сразу троим опаздывать нельзя.
– Так, значит, договорились. Приходите завтра в половине четвертого в "Левант", на улицу Юракуте, – сказал Ясуда, улыбаясь глазами.
На следующий день, 14 января, Томико пришла в "Левант" в назначенное время. Ясуда уже сидел за столиком в глубине зала и пил кофе.
– А-а! Очень рад! – сказал он и указал ей место напротив. Увидев клиента в непривычной обстановке, Томико немного смутилась и покраснела.
– Яэ-тян еще нет? – спросила она, усаживаясь.
– Наверное, скоро придет.
Широко улыбаясь, Ясуда заказал кофе. Не прошло и пяти минут, как появилась Яэко. Она держалась застенчиво. Кругом было полно шалопаев.
Поблизости сидели две женщины в кимоно. По их виду не составляло труда догадаться, чем они промышляют.
– Ну, так куда же мы пойдем? – спросил Ясуда. – Что вы предпочитаете европейскую кухню, китайскую кухню или тэнпура[1]. Или, может быть, хотите угря?
– Европейскую кухню, – в один голос ответили обе девушки. Видно, японская кухня осточертела им на работе.
Выйдя из "Леванта", они направились в сторону Гиндзы. Погода была хорошей, но ветреной. На углу улицы Оварите перешли дорогу, миновали универмаг "Мацудзакая". В эти часы на Гиндзе бывает не очень многолюдно. Две недели назад тут с утра до вечера толпился народ, делая покупки к Новому году.
– А помнишь, что здесь творилось накануне рождества?
– Ужас!
Переговариваясь, женщины шли за Ясудой. В "Кок-д'оре" тоже было пусто.
Ясуда поднялся по лестнице, выбрал столик.
– Ну, девушки, что мы закажем? Выбирайте.
– Да нам все равно.
Яэко и Томико сначала чувствовали себя неловко, потом освоились, взяли меню, начали совещаться. Никак не могли выбрать.
Ясуда украдкой глянул на ручные часы. Яэко заметила.
– Я-сан, вы торопитесь?
– Нет, пока время терпит. Но вечером мне надо быть в Камакуре.
– Ой, а мы копаемся! Давай, Томи-тян, выбирай поскорей!
Обед тянулся довольно долго – закуски, суп, второе и так далее. Все трое непринужденно болтали о пустяках. Ясуда, казалось, был доволен. Когда подали фрукты, он снова взглянул на часы.
– Вам уже надо идти?
– Нет, посидим еще немного.
Но когда принесли кофе, Ясуда опять отвернул манжет.
– Вам пора. Извините, мы так вас задержали, – сказала Яэко, собираясь подняться из-за стола.
– Н-да… – Прикрыв глаза, Ясуда курил, словно что-то обдумывая. Знаете, неохота мне с вами расставаться. Даже грустно стало. А что, если вы проводите меня до Токийского вокзала?
Не поймешь – не то шутит, не то всерьез говорит. Девушки переглянулись.
Они уже и так опоздали на работу.
А если еще ехать на вокзал… Однако Ясуда действительно казался озабоченным. Может быть, ему и правда грустно. Нехорошо получится, если сразу его оставить после такой приятной встречи.
– Ну ладно, поедем, – решилась Томико. – Только сперва надо позвонить на работу. Скажу, что еще немного задержимся.
Она вышла и сейчас же вернулась, весело улыбаясь.
– Ну, все. Отговорилась. Поехали!
– Вы уж извините меня, – сказал Ясуда, вставая, – в общем как-то неловко все получилось. Он снова посмотрел на часы.
– А когда ваш поезд? – спросила Яэко.
– Хотелось бы успеть на 18.12. Или на следующий. Сейчас тридцать пять минут шестого. Если сразу поедем, как раз успеем.
Ясуда быстро расплатился по счету. Машина домчала их за пять минут. По дороге Ясуда все время извинялся, а Яэко и Томико его успокаивали:
– Да что вы, Я-сан! Должны же мы хоть как-то отблагодарить вас!
– Ну ладно, коли так.
На вокзале Ясуда купил билет, девушкам дал перронные. Поезд на Камакуру отправлялся с тринадцатого пути. Стрелки электрических часов подползли к шести.
– Прекрасно! Успел на 18.12, – сказал Ясуда. На тринадцатый путь электричку еще не подали. С восточной стороны тянулись другие пути для поездов дальнего следования. Четырнадцатый тоже пустовал, на пятнадцатом стоял состав.
– Видите, вон экспресс "Асакадзэ". Он следует до Ха-каты на Кюсю, пояснил Ясуда.
Перед экспрессом суетились пассажиры и провожающие. Последние поцелуи, грустные взгляды, торопливые рукопожатия. Обычная картина.
– Вот это да! – воскликнул вдруг Ясуда. – Посмотрите, посмотрите-ка туда, уж не О-Токи-сан ли это?
Девушки изумленно обернулись. Напрягая глаза, вглядывались они туда, куда указывал Ясуда.
– Точно! Она! – Яэко так и замерла от удивления. Действительно, по платформе у пятнадцатого пути в толпе шла О-Токи. Нарядно одетая, с чемоданом в руках, она, несомненно, собиралась уехать этим экспрессом.
Наконец и Томико увидела ее:
– Да! Действительно, О-Токи-сан!
Но самой большой неожиданностью был незнакомый мужчина, который шел с ней рядом. Молодой, в темном пальто и тоже с чемоданом. Непринужденно болтая, как близкие люди, они пробирались через толпу к концу состава.
– Господи, да куда же она едет? – прошептала Яэко, вовсю тараща глаза.
– И с мужчиной… Интересно, кто он ей? – заикаясь, продолжала Томико.
Не зная, что за ней наблюдают три пары глаз, О-Токи вместе со своим спутником шла вдоль вагонов. Наконец у одного из вагонов они остановились, взглянули на номер. Мужчина вошел первым, О-Токи – за ним.
– Ай да О-Токи-сан! – ухмыльнулся Ясуда. – Видно, сбежала на Кюсю со своим милым.
Обе девушки продолжали стоять в оцепенении. Никак не могли оторвать взглядов от вагона, в котором исчезла О-Токи. По платформе вдоль состава сновали пассажиры.
– Куда же она собралась? – наконец выдавила из себя Яэко.
– Наверно, далеко, если в экспресс села.
– Разве у О-Токи-сан был кто-нибудь? – зашептала Томико.
– Не знаю. Уж больно все неожиданно.
Обе девушки говорили шепотом, словно почувствовав присутствие какой-то тайны.
Ни Яэко, ни Томико не знали личной жизни О-Токи. Она была не из тех, кто любит рассказывать о себе. Кажется, она не замужем. Да и любовника скорее всего не имеет. Во всяком случае, ничего такого о ней не говорят. Очевидно, среди подобных женщин есть два типа – откровенные и замкнутые. О-Токи принадлежала ко вторым.
Поэтому обе подружки были потрясены, обнаружив неизвестную им сторону жизни О-Токи.
– Пойти, что ли, глянуть, что за мужчина?.. – оживляясь, сказала Яэко.
– Еще что придумала! – одернул ее Ясуда. – Не надо лезть в чужие дела.
– Ой, Я-сан, уж не ревнуете ли вы?
– Ну да! – рассмеялся Ясуда. – Я ведь еду повидаться с женой!
Вскоре на тринадцатый путь подали электричку линии йокосука. Она заслонила экспресс "Асакадзэ". На светящемся циферблате стрелки показывали восемнадцать часов одну минуту.
Ясуда вошел в вагон, помахал девушкам рукой. До отправления оставалось одиннадцать минут. Высунувшись в окно, он сказал:
– Идите, девочки, вам ведь некогда. И спасибо большое.
– Может, и правда пойдем?.. – Яэко замялась, ей очень хотелось поближе взглянуть на О-Токи и ее спутника. Спускаясь по лестнице, Яэко сказала:
– Послушай, Томи-тян, давай все-таки посмотрим!
– Ну-у, нехорошо ведь… – ответила Томико. Впрочем, она сама сгорала от любопытства. И они помчались к экспрессу. Подойдя к нужному вагону, девушки через головы провожающих заглянули в окно. Внутри все было залито ярким светом. Они отчетливо увидели сидящую в кресле О-Токи и рядом с ней ее спутника.
– Ты посмотри, как она сияет! – зашептала Яэко.
– А он – ничего, интересный, – Томико впилась глазами в мужчину. – Как ты думаешь, сколько ему лет?
– Лет двадцать семь – двадцать восемь. А может быть, и двадцать пять.
– Значит, на год моложе или старше О-Токи-сан.
– Давай войдем в вагон, подразним!
– Да ты что, Яэ-тян?! Разве можно! Томико удержала подругу. Некоторое время они следили за парой. Потом Томико сказала:
– Ну ладно, пошли. И так уже здорово опоздали. Придя в "Коюки", они тотчас же обо всем доложили хозяйке. Для нее это тоже было неожиданностью.
– Вот как?! О-Токи-сан вчера отпросилась на пять-шесть дней. Сказала, что хочет съездить на родину. А сама, значит, с мужчиной… – хозяйка широко раскрыла глаза от удивления.
– Какое там на родину! Ведь О-Токи-сан из провинции Акита, а это совсем в другой стороне.
– Подумать только! Казалась такой скромной. Вот и верь после этого тихоням. Небось гульнет в Киото.
И все три женщины переглянулись.
На следующий вечер Ясуда снова появился в ресторане с каким-то знакомым.
Позднее, проводив его, как обычно, он вернулся и заговорил с Яэко:
– Ну, как О-Токи-сан, наверное, сегодня не работает?
– И не только сегодня. Целую неделю гулять будет! – сообщила Яэко таинственным шепотом.
– Ого! Что же это, свадебное путешествие, что ли? – спросил Ясуда, потягивая вино.
– Вот именно! Просто ума не приложу!
– А что тут особенного? Вы бы тоже попробовали, а?
– Извините уж, не на таковскую напали! Или, может быть, вы Я-сан хотите пригласить?
– Я? Нет! Не могу же я один взять всех вас. Так поболтав немного, Ясуда ушел. На следующий день опять привел двух знакомых. Пили. И на этот раз прислуживали Томико и Яэко. Разговор снова коснулся О-Токи. Однако О-Токи вскоре удивила всех еще больше.
САМОУБИЙСТВО ВЛЮБЛЕННЫХ
Если ехать из Модзи по основной ветке кагосимского направления, то, не доезжая трех остановок до Хакаты[2], будет маленькая станция Касии. Вправо от этой станции дорога ведет в сторону гор, к синтоистскому храму Касииномия, влево – к бухте Хаката.
Далеко в море тянется узкая коса, соединяющая побережье с гористым островом Сиганосима. Еще дальше в тумане проступает силуэт острова Ноконосима.
Это побережье сейчас называют Касийским взморьем, а в старину оно было известно просто как бухта Касии. Канцлер Отомоно-Табибито, гуляя однажды по берегу, сочинил такие стихи:
На берегу бухты Касии по утрам дети собирают дары моря, увлажняя рукава чистым и белым песком…
Однако современная рациональная действительность чужда такому лиризму королевской эпохи. Холодным утром 21 января, около половины седьмого, по этому берегу шел рабочий. О нет, он не собирал "дары моря", он направлялся на завод в Надзиму.
Только что рассвело. Над морем висел молочно-белый туман. Очертания косы и острова Сиганосима едва-едва проступали. С воды дул ледяной, пахнущий солью ветер. Рабочий шагал быстро, слегка сутулясь, подняв воротник пальто.
Но этому скалистому берегу проходила кратчайшая дорога на завод.
Но вдруг он увидел нечто необычное – два странных предмета на черной каменистой земле. Они были лишними в знакомом пейзаже и портили его.
Солнце еще не взошло. Два холодных тела в холодном бледно-зеленом свете раннего утра. Полы одежды шевелились, словно дрожа от стужи. Ветер трепал волосы. Все прочее было неподвижно. Неподвижные черные туфли. Неподвижные белые таби[3].
Привычный день рабочего был нарушен. Он свернул с привычной дороги.
Прибежав в город, забарабанил в стеклянную дверь полицейского участка.
– Там… на взморье… лежат двое… мертвые!
– Мертвые?!.
Старый полицейский, протирая глаза и зябко поеживаясь, начал застегивать мундир.
– Да-да! Два трупа – мужчины и женщины!
– А далеко?
– Да нет, близко. Я провожу.
– Хорошо Подожди немного.
Старик пришел в себя, записал фамилию и адрес рабочего, позвонил в местное управление полиции. Потом оба поспешно вышли из участка. Было морозно.
На месте происшествия ничего не изменилось. Ветер все так же шевелил волосы покойников. Женщина лежала на спине. Веки плотно сомкнуты, губы чуть-чуть приоткрыты, видна белая полоска зубов. Щеки розовые. Одета в мышиного цвета зимнее пальто, под ним – темно-вишневое кимоно. Вся одежда в порядке. Поза спокойная. На плотно сжатых ногах чистые, не испачканные землей таби. Рядом – аккуратно поставленные виниловые дзори[4].
Голова мужчины была повернута в сторону. Цвет лица тоже свежий, розовый, словно у спящего. Темно-синее пальто, коричневые брюки. Черные, хорошо начищенные туфли. Синие, в красную полоску носки.
Трупы лежали совсем рядом. Из трещины в скалах выполз маленький краб и вскарабкался на бутылку из-под апельсинового сока, валявшуюся рядом с мужчиной.
– Видать, влюбленные. По сговору и покончили с собой, – сказал старый полицейский, глядя на умерших. – Бедняги. Молодые еще.
Над морем появился краешек солнца.
Касийское полицейское управление сообщило о случившемся в управление полиции префектуры Фукуока. Примерно через сорок минут оттуда на место происшествия прибыла машина. Приехали начальник сыскного отдела, два сыщика, полицейский врач и эксперты.
Трупы сфотографировали очень тщательно, в разных ракурсах. Низкорослый полицейский врач приступил к осмотру.
– И мужчина и женщина отравились цианистым калием. Об этом свидетельствует розовый цвет лица. Очевидно, выпили яд вместе с фруктовым соком.
Врач поднялся с колен и носком ботинка слегка дотронулся до бутылки. На ее дне еще оставалась оранжевая жидкость.
– Когда наступила смерть, доктор? – спросил начальник, пощипывая усики.
– Часов десять назад. После вскрытия установим точнее.
– Так… десять часов назад, – пробормотал начальник, – следовательно, вчера, около десяти вечера. Оба приняли яд одновременно?
– Да. Вместе с апельсиновым соком.
– Холодное место выбрали для смерти, – сказал один из сыщиков. Это был тощий, замученный человек лет сорока трех, в старом, изрядно потрепанном пальто.
– Ну, знаете ли, Торигаи-кун, – врач взглянул на сыщика, – вы рассуждаете с точки зрения живого. А для смерти все едино – холодное место или жаркое.
Если на то пошло, ведь и фруктовый сок не зимний напиток. Возможно, добавил врач, – они были в состоянии аффекта, то есть в состоянии крайнего психического возбуждения, противоположного нормальному.
Сыщики с улыбкой переглянулись: ну вот, пошел козырять научными терминами!
– Не так-то просто выпить яд. На это еще надо решиться. Очевидно, при определенном возбуждении нервной системы смерть кажется желанной, – докончил мысль врача начальник сыскного отдела.
Второй сыщик спросил:
– Господин начальник, вероятно, здесь не имело места насильственное принуждение к самоубийству?
– Думаю, что нет. Одежда в порядке, никаких следов борьбы не видно.
Приняли яд по взаимному согласию.
Он был прав. Женщина лежала так спокойно, словно прилегла отдохнуть, предварительно сняв дзори и аккуратно поставив их рядом. Даже таби не успела испачкать. Очевидно, это было самоубийство влюбленных, договорившихся вместе покончить счеты с жизнью. Сыщики вздохнули с некоторым облегчением и в то же время почувствовали растерянность – делать им было нечего. Если отсутствует состав преступления, значит, нет и преступника.
На специальных машинах трупы увезли в полицию. С тихого взморья Касии убрали посторонние, мешавшие предметы, и оно снова застыло в лучах холодного зимнего солнца.
В полиции трупы подвергли тщательному осмотру. Фотографировали еще несколько раз, по мере того как снимали одежду.
В кармане пиджака мужчины обнаружили бумажник. Там лежали сезонный билет от Токио до Асакэя и визитные карточки. По ним и опознали покойного. В сезонке значилось:
"Кэнити Саяма, тридцать один год". Визитные карточки давали еще более подробные сведения: "Помощник начальника отдела N. департамента N. министерства М". Далее следовал домашний адрес.
Сыщики переглянулись. В этом отделе министерства как раз раскрыто дело о взяточничестве. Ведется следствие. Газеты пишут об этом каждый день.
– А предсмертной записки не нашли? – спросил начальник сыскного отдела.
Записку искали старательно и дотошно. Но ее не было. В карманах умершего обнаружили деньги – около десяти тысяч иен наличными, носовой платок, рожок для туфель, сложенную вчетверо газету и измятый счет вагона-ресторана.
– Счет вагона-ресторана? Странную вещь хранил, – начальник аккуратно расправил скомканную бумажку. – Дата – 14 января, поезд № 7, обслуживался один человек, общая сумма – триста сорок иен. Счет с грифом ресторана "Токие нихон секудо". Что ел – неизвестно.
Женщину тоже опознали. В ее бумажнике, помимо восьми тысяч иен, лежали маленькие женские визитные карточки: "Токио, район Акасака. Ресторан японской кухги "Ко-юки", Токи".
– Очевидно, Токи – это ее имя. По-видимому, официантка из ресторана "Коюки" на Акасака, – сказал начальник. – Самоубийство по сговору.
Влюбленный чиновник и официантка. Что ж, вещь вполне возможная.
Он приказал послать телеграммы по адресам, указанным в визитных карточках.
Судебный врач тоже тщательно освидетельствовал трупы. Никаких внешних повреждений не было. Причина смерти – отравление цианистым калием подтвердилась. Смерть наступила между десятью и одиннадцатью часами вечера 20 января.
– Значит, решили прогуляться по берегу перед тем, как перейти в лучший мир, – попробовал пошутить один из сыщиков.
– Да-да, видно, насладились жизнью напоследок! Однако при вскрытии не обнаружили следов близости между умершими.
Сыщики удивлялись – подумать только, умерли в чистоте!
– Вероятно, выехали из Токио четырнадцатого, – начальник сыска щелкнул пальцем по счету вагона-ресторана. – Сегодня у нас двадцать первое, значит неделю назад. Где-то отдыхали, а умереть решили у нас, в префектуре Фукуока.
Так-так. Узнайте кто-нибудь, что это за поезд № 7.
Один из сыщиков выяснил, что это экспресс "Асакадзэ" Токио – Хаката.
– Как? Экспресс Токио – Хаката? – начальник задумался. Выходит, прямо из Токио поехали в Хакату. Где же они были целую неделю? Или остановились где-нибудь в Фукуоке, или бродили по Кюсю. Во всяком случае, должен остаться багаж. Надо его найти. Возьмите фотографии и наведите справки в гостиницах!
– приказал он сыщикам.
– Господин начальник, – один из сыщиков подошел к столу, – разрешите взглянуть на счет вагона-ресторана.
Это был тот самый сыщик Торигаи, Дзютаро Торигаи, который ездил на место происшествия.
Он взял счет, тщательно расправил его.
– "Обслуживался один человек"… Выходит, мужчина ужинал один, пробормотал он себе под нос. Но начальник услышал и вметался:
– Ну и что? Может быть, женщина не хотела есть и не пошла в вагон-ресторан.
– Но… – Торигаи пожевал губами.
– Что – но?
– Да, знаете, господин начальник, у них ведь такой аппетит! Пусть сыта по горло, а все равно пойдет за компанию, хоть кофе выпьет.
Начальник засмеялся:
– Ну, может быть, эта уж так наелась, что больше уже никак не могла. Даже за компанию.
Сыщик, казалось, хотел еще что-то сказать, но промолчал и нахлобучил шляпу. Она была такая же обтрепанная, как пальто и костюм. Шаркая стоптанными каблуками, Торигаи вышел.
После полудня нахлынули репортеры. В сыскном отделе сразу стало шумно.
Они громко топали, галдели, перебивали друг друга.
– Послушайте, начальник! Как же мы до сих пор ничего не знали?
Оказывается, некий Саяма, помощник начальника одного из отделов министерства М, покончил самоубийством вместе со своей возлюбленной. И мне об этом сообщают из Токио, из главной редакции! Меня даже в жар бросило!
Видно, токийские газеты узнали о случившемся и срочно связались со своими провинциальными отделениями.
На следующий день в утренних газетах появилось сообщение о самоубийстве помощника начальника отдела министерства N Кэнити Саяма вместе с возлюбленной. Всполошились буквально все газеты, начиная от самых крупных и кончая провинциальными. Заголовки были напечатаны огромными буквами. Пресса намекала, что это не просто самоубийство влюбленных, что смерть Саямы имеет отношение к делу о взяточничестве в министерстве N. которое расследуется в настоящее время… Приводилось высказывание токийской прокуратуры о том, что Саяму не предполагали вызывать на допрос. Однако, делая свои прогнозы, газеты писали, что помощнику начальника отдела Саяме в любом случае пришлось бы дать свидетельские показания. Очевидно, помимо любовных мотивов, самоубийство вызвано нежеланием вовлечь в дело о взяточничестве высших чиновников…
Кипа этих газет лежала на краю стола начальника сыскного отдела, а сам он изучал содержимое маленького кожаного чемоданчика. После довольно длительных поисков один из молодых сыщиков обнаружил этот чемодан в гостинице "Танбая".
Хозяин гостиницы, взглянув на фотографию, подтвердил, что этот человек у него останавливался. В книге прибывших было записано: "Тайдзо Сугавара, тридцать два года, служащий фирмы. Место жительства – город Фудзисава, улица Минаминакадори, 26. Прибыл вечером 15 января, выехал ночью двадцатого, уплатив по счету". Хозяин сказал, что Сугавара приехал и жил все время один.
Уезжая, оставил на хранение чемодан.
В чемодане не было ничего интересного – смена белья, несессер, несколько иллюстрированных журналов, по всей вероятности купленных в поезде. Ни предсмертного письма, ни записной книжки.
Начальник отложил чемодан и спросил молодого сыщика:
– Говоришь, один остановился?
– Да, так сказал хозяин.
– Гм, странно. А женщина? Где же она была все это время? Экспресс "Асакадзэ" прибыл в Хакату пятнадцатого вечером. До самоубийства прошла почти целая неделя. Что делал этот человек с пятнадцатого по двадцатое?
Неужели никуда не выходил?
– Никуда не выходил, все время сидел в гостинице.
– Может быть, к нему все-таки приходила женщина?
– Нет, хозяин сказал, что никто не приходил. Торигаи, присутствовавший при осмотре чемодана, незаметно ушел. Нахлобучил старую шляпу и выскользнул из комнаты. На улице он вскочил в трамвай. Проехал несколько остановок, сошел, свернул в переулок. Остановился перед домом с вывеской "Гостиница Танбая".
Увидев полицейское удостоверение, управляющий вышел из-за конторки и угодливо поклонился. Проверив сведения, собранные молодым сыщиком, Дзютаро Торигаи решил задать еще несколько вопросов. Приветливо улыбаясь, он спросил:
– Как он выглядел, как держался, когда появился у вас?
– Казался очень усталым. Поужинал и тут же лег спать, – ответил управляющий.
– Скучно ведь целыми днями сидеть в номере. Что же он делал?
– Да ничего особенного не делал. Прислугу беспокоил редко. Книжки читал или валялся. Коридорная и то говорила, что постоялец очень мрачен. Да вот еще – он все время ждал телефонного звонка.
– Ждал звонка? – глаза Торигаи блеснули.
– Да. Предупредил и меня и прислугу, что ему должны позвонить. Просил тут же соединить, как только позвонят. Видно, из-за этого и сидел целыми днями в гостинице.
– Вероятно, – Торигаи кивнул. – И что же, позвонили ему?
– Да. Часов в восемь вечера, двадцатого числа. Я как раз подошел к телефону. Женский голос попросил вызвать Сугавару-сана.
– Гм, да?.. Женский голос?.. И попросил именно Су-гавару, а не Саяму?
– Да, да. Я тут же соединил эту женщину с ним. Ведь он так ждал. У нас коммутатор, так что можно соединить с любым номером.
– А о чем они говорили, не знаете?
Управляющий слегка усмехнулся:
– Видите ли, у нас не подслушивают телефонные разговоры постояльцев.
Торигаи досадливо щелкнул языком.
– Ну, а потом что было?
– Потом… Говорили они минуту, не больше. Сразу после этого гость попросил счет, расплатился, оставил на хранение известный вам чемодан и ушел. Разве мы могли подумать, что он вместе со своей возлюбленной покончит самоубийством!
Сыщик Торигаи устало опустил голову и, поглаживая обросший щетиной подбородок, задумался.
Саяма целую неделю просидел в гостинице и с нетерпением ждал звонка женщины. А когда женщина, наконец, позвонила, он куда-то умчался и в тот же вечер покончил с собой. И возлюбленная с ним вместе. Странно, очень странно!
Перед глазами Торигаи всплыл счет вагона-ресторана с надписью "обслуживался один человек". Он пробормотал: "Зачем же он ее ждал? Чтобы вместе умереть?.."
СТАНЦИИ КАСИИ И ЗАПАДНЫЙ КАСИИ
Торигаи вернулся домой около семи часов вечера. С шумом открыл раздвижную дверь, однако никто не вышел его встречать. Когда он был уже в тесном коридоре, жена крикнула из комнаты:
– Пришел? Вода в ванной нагрелась. Торнгаи заглянул в комнату. Жена убирала вязанье. На столе под белой салфеткой стоял ужин.
– Мы с Сумико уже поели, думали, ты поздно придешь. Сумико пошла с Нитта-саном в кино. Ну, давай, давай, иди мойся.
Дзютаро раздевался молча. Костюм совсем износился, вот и подкладка начала рваться. С отворотов брюк на татами посыпался песок, словно усталость, накопившаяся за долгий трудный день.
Торигаи возвращался домой в разное время. Такая уж у него работа. Жена и дочь ждали его обычно до половины седьмого и, если он к этому часу не приходил, ужинали одни. Дочь, Сумико, пошла в кино со своим женихом.
Дзютаро молча прошел в ванную комнату. Дровяная колонка. Ванна старинного образца – просто круглая деревянная бочка.
– Ну, как вода? – спросила жена.
– Хороша, – нехотя ответил Дзютаро.
Ему лень было говорить. Он любил сидеть в теплой воде и обдумывать свои дела.
Сейчас он думал о вчерашних самоубийцах. Что их толкнуло к этому? Может быть, что-нибудь и удастся выяснить? Из Токио пришла телеграмма от родственников, они приедут за покойниками. А вот газеты пишут, что Саяма замешан в деле о взяточничестве… И что есть люди, которые вздохнут с облегчением, узнав о его смерти… Очевидно, Саяма был добропорядочным, но малодушным человеком. А еще газеты пишут, что между ним и О-Токи были близкие отношения и Саяма очень мучался этим. Значит, покончив с собой, Саяма сразу разрешил два вопроса. Нет, пожалуй, основную роль здесь сыграл страх перед следствием, а женщина только подтолкнула его к смерти.
И все же странно, думал Дзютаро, обливая лицо теплой водой, вместе прибыли в Хакату, потом женщина исчезла.
Он один пятнадцатого остановился в "Ганбая". Дату прибытия помог установить счет вагона-ресторана. С шестнадцатого до двадцатого, целых пять дней, с нетерпением ждал весточки от женщины. А что же делала О-Токи?
Дзютаро вытер лицо полотенцем. Звонок был для него очень важным, ведь он целыми днями никуда не отлучался. Вечером двадцатого, около восьми часов, она позвонила. И попросила позвать Сугавару, а не Саяму. Значит, они договорились заранее. Он тут же ушел. В тот же вечер они вместе отправились на Касийское взморье и покончили с собой. Для влюбленных что-то уж слишком поспешное самоубийство.
Может быть, были какие-то обстоятельства, помешавшие им насладиться последней встречей. Но какие неизвестно. И никакой записки не осталось.
Хотя… это ни о чем не говорит. Ведь предсмертные записки обычно пишут зеленые юнцы, а люди постарше не пишут. Кроме того, когда у людей настоящая трагедия, тут уж не до писания. Видно, все-таки это самоубийство по сговору.
Да-да, это несомненно. А счет? Почему "обслужен один человек"?..
– Послушай, выйдешь ты когда-нибудь или нет? – раздался за дверью голос жены.
Распарившийся, раскрасневшийся Дзютаро Торигаи уселся за стол. У него были свои маленькие радости – выпить вечером два го[5]подогретого сакэ, медленно, не торопясь, смакуя каждый глоток. Сегодня он очень устал, и ужин казался особенно вкусным.
Жена сидела рядом и шила кимоно. Ярко-красное, в узорах. Это для дочки.
Скоро ее свадьба.
– Положи, пожалуйста, рису, – Дзютаро пододвинул чашку.
Жена наполнила ее рисом и снова взялась за шитье.
– Выпила бы со мной чаю…
– Да мне не хочется, – ответила она, не поднимая головы.
Отправляя в рот рис, Дзютаро внимательно посмотрел на жену. Постарела.
Наверное, в таком возрасте уже не хочется ни пить, ни есть за компанию.
Вернулась дочь. Она была возбуждена, довольна.
– А Нитта-сан? – спросила мать.
– Проводил до дому и ушел, – ответила Сумико, снимая пальто и садясь к столу. Голос ее звучал радостно. Дзютаро отложил газету, обернулся к дочери.
– Послушай, Сумико, на обратном пути вы заходили куда-нибудь, пили чай?
Дочка засмеялась.
– Какой ты смешной, папа! Ну, выпили чаю. И что?
– Гм… Как раз тот самый случай, – пробормотал Дзютаро. – А вот, например, если Нитта-кун проголодался и хочет зайти куда-нибудь поесть. А ты уже сыта, даже и думать о еде не хочется…
– Ой, папа, какие странные вещи ты говоришь!
– Да ты послушай! Тебе есть не хочется, а он заходит в столовую. Что ты будешь делать? Ждать на улице, разглядывать витрины?
– Не знаю, – Сумико на минуту задумалась, – пожалуй, все-таки пойду вместе с ним. А то скучно будет.
– Пойдешь, значит. А если даже и чаю выпить не захочется?
– Ну и что же!.. Просто посижу рядом. И потом чаю или кофе всегда можно выпить. За компанию.
– Правильно. Так и должно быть, – Дзютаро кивнул дочери. Тон был очень серьезный.
Жена, молчавшая до сих пор, прыснула:
– Ой, отец, что ты такое говоришь?!
– Понимаешь, папа, – добавила дочь, – дело тут не в том, хочется тебе есть или не хочется, все дело в любви.
– Гм… Вот оно что…
"Как здорово сказала! – подумал Дзютаро. – Я-то ломал голову, а она одним словом все объяснила".
Этот вопрос и мучил все время Дзютаро Торигаи. "Обслужен один человек" так было написано на счете вагона-ресторана. Влюбленные мужчина и женщина отправляются на далекий Кюсю, чтобы вместе покончить самоубийством. Их любовь должна быть еще более глубокой и сильной, чем при обычных обстоятельствах. А в поезде женщина отказывается пойти в вагон-ресторан со своим возлюбленным. Если даже она сыта, неужели не хочется использовать каждую минуту, чтобы побыть вместе? За места беспокоиться нечего, они нумерованы, их никто не займет. Осталась караулить чемоданы? Едва ли. Ерунда какая-то получается. Да и в Хакате они ведут себя странно. Разлучаются на целых пять дней. А потом вместе кончают самоубийством. В поведении О-Токи есть что-то, что никак не вяжется с чувствами горячо любящей женщины.
Однако он собственными глазами видел два трупа на Касийском побережье.
Влюбленные, вместе ушедшие из жизни. Никаких сомнений быть не может.
Очевидно, слишком уж он придирается к мелочам.
Так думал Дзютаро Торигаи и курил сигарету за сигаретой.
На следующий день из Токио прибыли родственники умерших. Трупы после анатомирования оставались в морге.
За телом Кэнити Саямы приехал его старший брат, представительный, полный, усатый мужчина. Управляющий отделением одного из крупных банков, как понял начальник сыскного отдела, прочитав его визитную карточку.
За телом О-Токи приехали ее мать, старуха лет шестидесяти, и молодая, изящно одетая женщина. Последнюю звали Томико, она была официанткой ресторана "Коюки", где раньше работала О-Токи.
С