Обычно Парижскую Коммуну и Иваново-Вознесенский Совет отождествляют.[1] На том простом основании, что это первые опыты пролетарских революций и установления диктатуры пролетариата. А если различия рассматривают, то, в основном, в плане функционирования главных действующих сил (прежде всего органов власти) по достижению целей: в Париже – это значит в столице государства, в центре, ближе к решению вопроса о государственной власти в социальной революции. А в Иваново-Вознесенске – значит в рядовом городе, значит, событие имеет региональное (местное) значение, а, значит, интересно как отдельный опыт организации профсоюзов, забастовочных комитетов, городской жизни и самого органа самоорганизации рабочего класса. И вообще, чаще всего их рассматривали раздельно, полагая, что связь обусловлена уже тем, что они суть одно движение, явления одной сущности. Но получается, что над самой-то организацией этой сущности недостаточно задумывались. А зря, хотя это и объяснимо остротой борьбы с правительством, и остротой борьбы с мелкобуржуазными тенденциями внутри революционного движения, особенно с анархистским идолом «общин». Об уровне понимания самих творцов Парижской Коммуны говорит её название и первые практические шаги по строительству нового государства (правительства) и общества (собственно Коммуны). Выборы, назначенные Центральным комитетом Национальной гвардии и состоявшиеся 26 марта (через восемь дней после начала революции) проходили в коммунальный совет Парижа. Такие коммунальные советы есть и по сию пору во Франции, как и соответствующий термин. Так назывались территориальные органы регионов. Это было нормальное буржуазное название. Поэтому коммунары, чтобы отделить себя сразу от буржуазного государства и его названий приняли и 28 марта торжественно объявили на площади перед Ратушей: «Именем народа Коммуна провозглашена!». Имелась в виду Центральная община и Центральный орган государства, к которому должны были присоединиться самостоятельные коммуны других городов. И это правильно и хорошо. Но! Но что значит «Коммуна» в это время? Ведь коммуна – это значит община, общество, а не управляющий орган, который был только что образован, вернее – провозглашен. И он только провозглашен! Ведь термином «коммуна» обозначался в те времена не орган управления (не правительство, каковым и была Коммуна), а округ (регион) или люди, в нем проживавшие. А орган управления называли «совет коммуны». А в провозглашенной коммуне пока почти ничего нет, кроме избранного городского Совета, названного «Коммуна». Да притом «Парижская Коммуна», то есть сразу же положена рефлексия: она только городская (для города Парижа) или центральная – для страны? Т.е. под Коммуной можно было понимать и общность парижан. Но это было бы неточно, поскольку среди парижан была масса буржуа и настроенных против Коммуны в новом, революционном, смысле.
На самом деле коммунары назвали свой управляющий государственный орган на большой вырост. Вот когда государство отомрет (растворится в Коммуне-Обществе), тогда останется одна Коммуна. Правда это будет Коммуна Коммун как добровольный союз городов-Коммун. А в Париже Коммуна только зарождалась. У неё не было главной основы: организованных рабочих на предприятиях, составивших бы её производственную основу в форме единичных коммун. Все это ещё только предполагалось сделать. Правда, инстинкт рабочего класса сразу повел Коммуну по многим правильным направлениям, в том числе она сразу стала устанавливать связи с производственными коллективами и общественными организациями трудящихся. Но в начале пути нужно четко фиксировать: был создан именно Совет Коммуны, состоявший из 86 человек, а не сама коммуна как новый тип общины. [2] Коммуна как общность горожан была лишь «в-себе», в понятии, её еще нужно было создать. Поэтому истинным названием было бы «Совет Коммуны». Коммунары как совет коммуны и начали сразу строить коммуну-общину в масштабах города и государства с опорой Центральной администрации страны на «собрание делегатов всех объединенных коммун».[3] Рефлексия город-государство сразу стала тормозом развития государства: коммунары в основу политической программы положили «полную автономию коммун на всем протяжении Франции» и «федерацию самоуправляющихся коммун-городов». Отсюда же и другие ошибки: они не взяли Французский банк, чем затруднили свою работу и дали возможность этому банку финансировать своих врагов.
Первым декретом они упразднили старую постоянную армию, потом упразднили полицию, установили максимальные оклады госслужащим, отделили церковь от государства, ввели выборность, сменяемость и ответственность всех должностных лиц. Они опирались на организации трудящихся: кооперативы, профсоюзы, производственные ассоциации и содействовали их развитию. Революционеры организовывали коммуны в других городах: Лионе, Марселе, Тулузе… А старейший коммунар Шарль Белэ выразил пожелание сделать Францию «… поддержкой слабых, защитницей трудящихся, надеждой угнетенных всего мира и основой Всемирной республики».[4] Таким образом, рабочее государство сразу обозначило свою суть и стратегию своего развития.
В этом смысле ивановские рабочие под руководством большевиков действовали по-видимости противоположным образом: он создали Совет рабочих депутатов, то есть орган управления забастовкой, который принял на себя и задачи управления городом. А поскольку Совет образовался на основе профсоюзов, рабочих комитетов и забастовочных комитетов предприятий, т. е. первичных производственных коммун, постольку под Советом возникла городская коммуна: так что это был тоже Совет Коммуны, состоявший из рабочих-представителей первичных коммун. Такчто его можно было назвать и «Совет коммун». Но пока это тоже была Коммуна скорее лишь в возможности, больше по понятию, чем по реальному функционированию, хотя она уже имела реальные корешки на предприятиях и была, в отличие от всеобщей Парижской Коммуны, особенной Коммуной – городской, на уровне города. И в этом смысле ивановские рабочие учли опыт парижан и начали более правильный путь строительства Совета – снизу, с единичных коммун, руководимых профсоюзами, рабочкомами и забасткомами. Хотя и здесь название органа управления правильное, но одностороннее. Оно верно и хорошо схватывает главное – это власть рабочих. Но оно не показывает, что это а) власть не этих отдельных рабочих-депутатов, а власть делегировавших их (от французского – deputer–делегировать) рабочих предприятия, составляющих первичную (единичную) коммуну; б) власть не делегатов-депутатов лично, а власть особенной (городской) коммуны: это власть Совета коммуны.
Поэтому и в Париже, и в Иваново-Вознесенске мы видим явление одной сущности на разных стадиях её развития и осознания: Коммуны и её Совета во всеобщей (государственной), особенной (городской, региональной) и единичной (производственной) формах.
Таким образом, за 35 лет пролетариат прошел путь от всеобщей формы Совета (в масштабе государства) до особенной формы (в масштабе обычного городского Совета). Хотя понятно, что всеобщее имело в себе также и момент особенного – городского Совета, который в Париже был подчиненным моментом. Но только когда в 1917 году начали с единичных коммун на предприятиях, объединенных городским Советом в особенную (городскую) коммуну, тогда смогли создать и всеобщую (государственную) Коммуну. Правда, на первых порах, лишь в её слабом одиноком зародыше, окруженном стихией внутренней российской и мировой буржуазной и феодальной враждебной противоположности.