«Не суди их! Это были настоящие солдаты, и они сражались до самого конца». — Голос прозвучал очень слабо, на грани слышимости, будто издалека.
Мальчишка вскочил, нервно оглядываясь и выцеливая давно опустошенным пистолетом неведомого противника. Осознав беспомощность своего оружия, он снова бросился вниз, рассчитывая разжиться трофейным автоматом или пулеметом. Мертвым воителям они были ни к чему.
Однако туман во второй раз не принял его, сгустившись настолько, что стал непроходимым.
«Глупое железо не помогло гораздо более могучим и опытным мужам. Стоит ли повторять чужие ошибки?» — Теперь голос звучал значительно громче.
Иван в панике пытался пробиться внутрь тумана, но запутывался в нем, словно в липкой паутине, — каждое новое движение давалось с неимоверным трудом. «Не трать силу понапрасну. Она тебе скоро понадобится».
Наконец Мальгину удалось краем глаза засечь нечеткий силуэт на границе между залом и ведущим в него проходом. Именно оттуда всего несколько минут назад пришел он сам. «Неужели привидение?» — пронеслось в разгоряченном мозгу.
В ответ на невысказанную мысль странный собеседник лишь беззлобно рассмеялся:
«Увы, привидениям не дано беседовать с живыми».
Юноша изо всех сил пытался выскользнуть из неожиданно крепких объятий обволакивающего тумана, чтобы, наконец, повернуться к незваному гостю и рассмотреть того во всех подробностях, но тщетно. Мистические оковы не резали и не холодили рук и ног, но держали надежнее всякого металла.
«Ты не должен бояться. Я помогу. Они все погибли, потому что пытались видеть, хотели иметь власть слышать, обладали способностью говорить. Ты — справишься. Должен справиться. Я проведу тебя через Бажовскую костницу…»
|
|
«Бажовская, Бажовская, Бажовская, — молоточками застучало в голове обливающегося горячим потом Ивана. — Неужели…»
Голос пробивался сквозь хаотичные, беспорядочные мысли испуганного до смерти юноши:
«…я сомкну твои очи — они не увидят зла. Мидзару. Я прикрою твои уши — они не услышат зла. Кикадзару. Я закрою твои уста — они не скажут о зле. Ивадзару». Захлебывающийся адреналином Иван закричал, вложив в вопль все накопившееся отчаяние, выплеснув неотступно преследующую боль, излив непомерные страдания, выпавшие на его долю. Но было уже поздно — звуки умерли, негасимый свет померк. Наступила вечная ночь.
* * *
Живчик протер глаза и ошалело покрутил тяжелой от не принесшего отдохновения сна головой.
— Ваня! — позвал он. — Ванька, где ты?
Ответа не было. Костя напрасно чиркал зажигалкой, отыскивая Мальгина, — слабый, колышущийся огонек выхватывал из тьмы только каменные стены бесконечных коридоров.
— Ваня!
«Ваня, Ваня, Ваня» — передразнивало гулкое, издевательское эхо.
— Где ты?
«Ты, ты, ты…»
Принять то, что он остался в кромешной темноте, посреди неизвестного подземелья в полном одиночестве, Живчик не хотел, да и не мог. А потому упорно продолжал звать потерянного товарища.
«Ваня, Ваня, Ваня».
Костя не страшился ни черноты исчезающих в неизвестности туннелей, ни ужасающего для многих одиночества. Напротив, он давно привык путешествовать в одиночку, не мучая себя бременем чужих страхов, надоедливых истерик и капризов. Однако это таинственное место приводило бывалого путешественника в панический, сокрушительный, ничем не объяснимый ужас.
|
|
Живчик злился на себя, ругал последними словами за трусость, пытаясь распалиться и встретить опасность в адреналиновом угаре. Вместо этого все тело сотрясала мелкая дрожь да бессильное, вгоняющее в беспросветную тоску отчаяние брало сердце в железные тиски.
«Где ты, ты, ты…»
Федотов продолжал бессмысленный поиск, терзал слабеющую на глазах зажигалку, и та, наконец, породив крошечный прощальный огонек, иссякла. Зато заговорил дозиметр, выдав череду пока еще коротких, отрывистых тресков. Впереди ждало нечто фонящее, а значит, смертельно опасное.
Дважды чертыхнувшись (один раз на так не вовремя закончившуюся зажигалку, второй — на свою неуемную энергию, уничтожившую единственный источник света), Живчик все же продвинулся на несколько шагов вперед. Дозиметр уже надрывался, голося изо всех сил, — идти дальше, даже в радкостюме, было чистейшим безумием.
«Что же там, черт возьми, такое?» Конечно, очаги повышенной радиации попадались не только на поверхности, но и под землей, однако исключительно редко. Живчик пошарил рукой по земле, поднял небольшой камешек и зашвырнул его далеко вперед, по направлению к предполагаемому излучающему объекту. Вопреки Костиным ожиданиям, камень не ударился о твердое препятствие, а, свободно пролетев отмеренное расстояние, приземлился почти бесшумно. «Почти», потому что перед тем, как встретиться с полом, он все же издал один характерный, пусть и еле слышимый звук. Всплеск! Всего в нескольких метрах от Живчика была открытая вода, и, похоже, отнюдь не лужа.
|
|
Открытие фонящего источника не принесло молодому человеку никакого облегчения. Напротив, обозначившаяся проблема буквально пригвоздила его своей неразрешимостью: как Ванька смог здесь пройти?! А он прошел именно здесь, потому что других путей попросту не существовало! Ни ответвлений, ни перекрестков, ни развилок — ничего, лишь единый, монолитный туннель. Не мог же дисциплинированный Мальгин наплевать на собственный дозиметр!
И только в последнюю очередь Живчик вспомнил о себе. Ему некуда было отступать, а дорога, ведущая вперед, оказалась непроходимой. Он оказался в западне.
Глава 15
ХОЗЯЙКА МЕДНОЙ ГОРЫ
Самые важные человеческие чувства, зрение и слух, исчезли. Растворились в ночи, бросив ослепшего и оглохшего калеку Ивана на произвол злой судьбы.
Он хотел закричать и не мог: язык не слушался. Неведомый голос выполнил свои обещания: мидзару, кикадзару, ивадзару. Не вижу, не слышу, не говорю. Причудливые, странные слова наконец-то обрели смысл. Однако плата за его обретение оказалась чрезмерной. Поколебавшись с секунду, дозорный осторожно приподнял ногу и сделал шаг. Тело, лишенное почти всех чувств, оставалось покорным — конечности безропотно выполняли все команды, а сам он двигался. Неизвестно куда и зачем, но двигался!
Эйфория, порожденная маленькой победой, неважно, над кем или чем, быстро сошла на нет, сменившись… клаустрофобией. Некогда огромный мир сузился до куцего осязания и обоняния. Во Вселенной, существующей лишь на ощупь, было тесно и неуютно. Запустение, отсутствие жизни, мертвенный покой — даже запахи ощущались лишь полунамеками. «Я» Мальгина стало иным. Оно определялось одним лишь движением без смысла и направления, а боль в усталых мышцах служила одновременно подтверждением бытия, напоминанием о «присутствии» среди живых и наградой за продолжение бесконечной борьбы. Идти, переставлять ноги, шаг за шагом, не останавливаться, идти! Левая рука Ивана уперлась во что-то влажное, склизкое, податливо-упругое. Дозорный в испуге отпрянул, но кончики его пальцев сохранили мерзкое ощущение от контакта с чем-то запретным и ужасным. В сознании закрутились всевозможные образы, порожденные только что полученным тактильным опытом. Мозг судорожно анализировал, сравнивал, подбирал единственно правильный ответ на незаданный вопрос. Когда Мальгин уже был готов понять и принять знание о том незримом, к чему он помимо своей воли прикоснулся, кто-то осторожно обхватил его правую руку и увлек за собой. И Ваня, к своему собственному безмерному удивлению, безропотно и доверчиво последовал вслед за ним.
Тепло человеческих рук… После холодной, тошнотворной слизи оно успокаивало, внушало доверие. Ивану просто хотелось идти вслед тому, кто вел его, аккуратно, но крепко сжимая ладонь. Ни о чем не думать, забыть обо всем, только идти…
В голове зазвучал тревожный звоночек: столь нагло и упорно внушаемая слепая вера заставила насторожиться и прийти в себя. Обманчивая, коварная нега, влекущая юношу в неведомые дали, пропала без следа — Мальгин попытался вырвать руку из чужого захвата, но ладонь уже была пуста, и его кулак сжался, не встретив ни малейшего сопротивления. Зато мощный толчок в спину заставил дозорного пролететь несколько метров. Чудом не завалившись лицом вперед, Иван со всей возможной скоростью развернулся и принялся наносить слепые удары по невидимому противнику. Ни один из них не достиг цели, зато последовал еще один толчок, теперь уже в грудь, далеко отбросивший беспомощного человека. А за ним — еще и еще. Целый град следующих друг за другом тычков загонял растерянного и более не способного к защите юношу все дальше и дальше. Каждую секунду Мальгин ожидал неизбежной встречи со стенкой, но вместо этого его ноги запнулись о выступ на земле, и Ваня, как подкошенный, рухнул наземь, весьма болезненно приложившись спиной о бетонный пол. Однако вместе с жуткой болью вернулись и некоторые чувства — теперь он отчетливо различал шелест скользящего невдалеке грузного тела. Что-то невыразимо ужасное, источающее невообразимые миазмы, с причмокиванием и утробным урчанием приближалось к нему. Услышал он и отчаянный, оглушительный крик:
«Вставай, беги!»
Забыв о боли, Иван вскочил и тут же получил новый толчок в грудную клетку:
«Шевелись, нам туда!»
Куда «туда», выяснить не удалось — его вновь схватили за руку и, развернув на сто восемьдесят градусов, потащили за собой. Дозорный больше и не думал сопротивляться — преследующее его слизистое нечто не оставляло никакого выбора.
Бегство прекратилось так же внезапно, как и началось. Безвестный спаситель резко остановился и с облегчением выдохнул:
«Все… прошли!»
Иван узнал голос говорившего — это он обещал провести дозорного через Бажовскую костницу. Только раньше голос казался бестелесным и бесполым, а сейчас ласкал слух красивым женским сопрано.
— А ты, Ванечка, молодец… я рада, что не ошиблась в тебе.
«Откуда она знает мое имя?!!» — немедленно встрепенулся с трудом приходящий в себя юноша.
— Иван Мальгин, не порти первого положительного впечатления от личной встречи! — засмеялась женщина.
— Но откуда…
— Значит, слышать голоса в своей голове, это в порядке вещей, а предположить, что они могут из этой самой головы информацию черпать, уже нечто из ряда вон выходящее? — Собеседница открыто потешалась над ничего не понимающим Иваном. Впрочем, злобы в ее словах он не почувствовал.
— Кто ты? — Дозорному отчаянно хотелось увидеть эту странную женщину, но зрение никак не возвращалось. Ее мелодичный, текучий, чуть насмешливый голосок очаровывал, заставляя фантазировать, насколько прекрасна может быть его обладательница.
— Ну-ка, ну-ка, особо воображению волю не давай, — читая его мысли, хохотнула «невидимка», явно пребывающая в отличном настроении. — Я, конечно, ничего так на вид, грех жаловаться, но и лишнего выдумывать не стоит. А то, если разочаруешься, когда глаза прозреют, я их обратно и выцарапаю, чтобы неповадно было девушек обижать!
Вся накопленная за последние страшные дни и бесконечные часы тяжесть рухнула с усталых плеч Ивана, и он засмеялся вместе с этой — наверняка очень симпатичной — хохотушкой. В ответ она обняла его и нежно потрепала по растрепанным волосам:
— Не буду врать, что все позади, но пока отдыхай. Ты заслужил…
* * *
Иван видел Ботаническую — безмятежную, свободную, счастливую. Там его ждали дед и Светик. Завидев внука, дедушка радостно замахал рукой, а девушка с криком бросилась навстречу.
Сон! Прекрасный сон, вместивший в себя все лучшее, что когда-то было у простого дозорного с самой лучшей на свете станции. Вот бы не просыпаться, навсегда остаться здесь, среди любимых…
Из дальнего туннеля раздался приглушенный, но явственно слышимый шелест. Что-то приближалось — огромное, смертельно опасное, ненасытное. Хлюпая, на станцию полилась зловонная жижа, а из темноты возникла склизкая…
— Проснись! Проснись, говорю! — Кто-то энергично тряс Ивана за плечи. Сбрасывая остатки сна, дозорный ошалело крутил тяжелой от увиденного кошмара головой.
— Ч-что?
— Ну и проняла тебя эта страшилка! Как говорят сталкеры, по самый костный мозг. — Черты сокрушавшейся женщины до сих пор оставались невидимыми, но силуэт ее тела, оказавшегося довольно миниатюрным, пусть и слабо, но различался. Значит, зрение возвращалось!
— Я тебя почти вижу, — кончиками губ улыбнулся Иван.
— Верну я тебе скоро твои драгоценные глазки, не переживай. Вот чудищем своим мерзопакостным грезить перестанешь, и сразу прозреешь.
— Не понимаю, — честно признался Мальгин.
— Ничего удивительного. Это же я тебя как облупленного знаю, а ты пока — словно ежик в тумане. Но это дело поправимое: спрашивай, отпираться и юлить не буду.
В голове Ивана роилась целая куча вопросов, причем хотелось узнать все и сразу, но приходилось расставлять приоритеты. На первом месте оказалось зрение и препятствующее его возвращению «мерзопакостное чудовище».
Женщина задумчиво вздохнула, собираясь с мыслями.
— Хмм… Ну, на самом деле, никакого нет чудища, — вздох повторился. — Ты какую версию хочешь услышать, банальную или красивую?
Уставший от загадок юноша без колебаний выбрал банальную.
— Тогда все просто. Бажовская костница — это ментальная аномалия. Могучая и гиблая… Народу здесь полегло — не счесть. А скольким еще дурачкам отважным предстоит буйну головушку сложить, даже думать не хочу. Костница извлекает из подсознания пробивающихся сюда смельчаков их самые потаенные, запретные страхи, а затем проецирует на органы чувств… Я понятно излагаю?
Иван отрицательно покачал головой.
— Ну, смотри, вот ты — очень сильно боишься слизняков. Даже не боишься, а прямо-таки истерически трясешься от одного их вида и впадаешь в глубокий транс. Аномалия тебе такую пакость и подсунула. Только в размерах увеличила, антуражу понагнала да хищным нравом наделила. Скажи спасибо, что я тебе зрение и слух отключила, иначе бы давно с инфарктом лежал и к прочим скелетикам потихоньку присоединялся. Так яснее?
Поморщившись от упоминания о ненавистных слизняках, Ваня неопределенно пожал плечами:
— Но я даже понять не успел…
Женщина перебила:
— А если бы успел, то все, кранты! Аллес гемахт, гитлер капут!
Непонятную фразу дозорный предпочел пропустить мимо ушей. Ему вообще не очень нравилась манера собеседницы выражаться. Как-то не очень все это шло красивому и мелодичному голосу.
— Скажи, пожалуйста, какие мы нежные! — огрызнулась разозлившаяся собеседница, в очередной раз прочитав не предназначенные для нее мысли. — Выражаюсь, как умею. Меня, сироту уралмашевскую, сталкеры с малолетства растили… Сталкершей я жила, сталкершей и…
Поняв, что сболтнула лишнего, она мгновенно напустилась на Ивана:
— И вообще, чего ты все время отвлекаешься?! Хотел слушать — слушай! Костница живых через себя пропускать не привыкла. Гадостное место, что тут скажешь… Так вот, обломавшись с защищенным мной зрением и слухом, она стала давить на осязание, а с ним я не работаю, не моя это специализация. И ведь почти, сука такая, продавила. Ты уже в двух шагах был от догадки, чего там руками нашелудил. Если бы сообразил, то со страху немедленно Кондратию пред светлые очи бы и представился. Я тебя гипнозом попробовала оттуда вытянуть, но ты взбрыкнул очень не вовремя… Молодец, конечно, что грубое вмешательство в сознание прочувствовал, но на тонкое да изящное никак не поспевала. Пришлось пинками и тычками из костницы выпроваживать — не до манерностей было. Так что извиняй, чем богаты…
Мальгин лихорадочно обдумывал услышанное:
— А ты аномалию, получается, не боишься?
В голосе женщины послышалась неожиданная горечь:
— У меня все страшное в жизни уже произошло… да и в смерти тоже. Нечем больше пугать… Давай про меня пока не будем, ладно?
— Ладно. — Иван спорить не стал, слишком уж глубокой и явственной звучала ее боль. — Кстати, я ведь до сих пор даже имени твоего не знаю, глупо как-то.
— Ха! — Настроение собеседницы мгновенно переменилось. — По имени меня только любимый-ненаглядный называл… Другие же все больше Хозяйкой величали. Хозяйкой медной горы, если полностью.
Перед затуманившимся взором Ивана промелькнули давние, крепко забытые воспоминания — дед с толстой книгой в руках, а на коленях у него маленький Ваня, единственный и обожаемый внук. Малыш водил по обложке крохотным пальчиком, повторяя вслед за взрослым: «Па-вел Пет-ро-вич Ба-жов. Ска-зы».
— Ты опять мне на сознание давишь? — догадался юноша. — Так я всякие «Малахитовые шкатулки» да «Каменные цветки» с детства терпеть не мог, потому что не понимал никогда.
— Ну и дурак! — похоже всерьез обиделась Хозяйка. Дальше шли молча. Наконец Ваня устал бороться с мучительным любопытством:
— Почему Хозяйка-то?
— Потому что Бажова, в отличие от глупышей всяких, взахлеб читала, это раз. Живу, если можно так сказать, вблизи станции Бажовская, это два. Во владениях моих, помимо прочих богатств химических, целые горы меди сокрыты, это три. — И, немного поколебавшись, добавила: — А может, никакой меди и нет вовсе… не сильна я в горном деле. Просто тот сталкер, что мне за батю был, покуда на Эльмаше однажды не сгинул, всегда свою дочу приемную красиво так звал, витиевато — Медной горы хозяйкой. Не помню… не знаю, за что. Но вот так с детства и повелось.
Зрение полностью вернулось к Ивану спустя несколько часов. Все это время они куда-то шли и болтали с Хозяйкой обо всем на свете. Та рассказывала про диковинных мутантов, обитающих в этом районе, об аномалиях и подземных загадках, а Ваня объяснял быт своей родной станции и вспоминал забавные происшествия из недавнего, оказавшегося таким безмятежным, прошлого. Под негласным запретом оставались лишь темы о цели их совместного путешествия («Как дойдем, так все узнаешь») да история — по всей видимости, трагическая — самой женщины.
Словоохотливая и смешливая Хозяйка скоро понравилась Ване. Правда, иногда она раздражалась, стоило затронуть в разговоре нечто ей неприятное, либо наоборот, начинала обидно подтрунивать над Иваном, задевая его за живое. Впрочем, чувствуя, что переходит границу, она тут же отыгрывала обратно, не чураясь безотказных чар женского кокетства и легкой, почти незаметной лести. А ее похвалы, признавался сам себе юноша, были чертовски приятны, и он немедленно прощал Хозяйке доводившие его минуту назад бестактные остроты и подколы. Самым сложным оставалось свыкнуться с тем, что женщина легко читала все его мысли, как бы он ни пытался их скрыть.
Насколько нагло и бесстыдно она копалась в голове у Ивана, настолько же бесцеремонно он теперь уставился на эмпатку — крохотное, навряд ли превышающее ростом метр пятьдесят, хрупкое создание с огромной копной ярко-огненных волос, красиво сбегающих по плечам и ниспадающих до самой «нижней спины». Таких роскошных, длинных и ухоженных волос Мальгин никогда в жизни не видел — борющееся с неистребимыми вшами человечество предпочитало короткие, вплоть до «нулевых», прически. Острое личико с лукаво-веселыми угольками черных глаз выглядело гораздо моложе, чем представлял себе юноша — Хозяйке на вид казалось не больше двадцати пяти лет!
Взгляд Ивана непроизвольно, но жадно скользнул по ее фигуре. К сожалению, также невольному, все соблазнительные подробности скрывались свободного покроя платьем до пола. Само платье поразило не меньше, чем его обладательница: малахитово-зеленое, переливающееся на свету, оно было совершенно книжным, как на рисунках в самых старых книгах. Например, у того же Бажова.
— Дурилка! — залилась звенящим смехом Хозяйка. — Я именно у него фасончик и срисовала, с одноименной мне красавицы. А за формы, вернее, их отсутствие, ты моде девятнадцатого века пеняй, там сплошь скромность и целомудрие в почете были. Любила бы другую литературу, может, и голышом бы дефилировала.
Ваня густо покраснел, вероятно дав волю фантазии.
— Что, понравилась? — Довольная произведенным эффектом, Хозяйка озорно поблескивала глазами. — Тогда считай, что зыркалки ты себе спас: выцарапывать не буду, пусть любуются.
Мальгин внезапно помрачнел, вспомнив о погибшей невесте.
— Да перестань ты! — примирительно махнула рукой девушка. — Не собираюсь я тебя соблазнять, у самой сердечко девичье занято… — И, изменившись в лице не меньше дозорного, тихо добавила: — Гадом одним редкостным…
Пристально взглянувший на нее Иван с бескрайним ужасом обнаружил, что изменения в облике Хозяйки произошли отнюдь не только в переносном смысле! Ее нежные, красивые черты словно бы расплылись, истончились, явив сквозь ставшую прозрачной маску усталое, измученное лицо совершенно иной женщины, отмеченной печатью глубокой печали и неизъяснимого страдания.
— Ты?! Ты — привидение! — что есть силы заорал Ваня и с диким воплем бросился бежать.
Из-за спины послышалось короткое «Твою мать!», и в тот же миг Мальгин со всей дури врезался в появившуюся прямо перед ним Хозяйку. Столкновение вышло совершенно реальным, правда, на земле оказался лишь юноша. Эмпатка, вновь принявшая вид молоденькой девушки, даже не шелохнулась.
— Сам ты привидение! — В ее голосе послышалось разочарование и неподдельная грусть. — Объясняла ведь уже, привидения — всего лишь тупые картинки из прошлого… И кончал бы ты ныть, как баба! Пугливей голубялки, честное слово!
Иван, проклиная все на свете и боясь отвести взгляд от монстра, отползал от него подальше, отталкиваясь от пола пятками и локтями.
— Мальгин, хорош труса праздновать! Ну-ка, стой, а то мозг испепелю к чертям собачим!
Угроза подействовала. Бледный, обливающийся потом дозорный замер на месте.
— Что ж за мужик пошел малохольный! — Хозяйка медленно, без резких движений, видимо оберегая и без того пошатнувшуюся психику молодого страдальца, подошла к нему. Присела на корточки и, сокрушенно покачав головой, извинилась:
— Не сердись, Ванечка. Надо было сразу сказать, но стращать понапрасну не хотелось: после костницы ты и без того не очень выглядел…
Дрожащим от напряжения и пережитого шока голосом юноша чуть слышно выдавил:
— Ты ведь, как она, правда? Как костница, как тот слизняк? Только кажешься… пока в тебя веришь!
Девушка не пришла в восторг от сравнения со слизняком, но все же сдержалась от крутившейся на языке ответной гадости:
— Бажовская костница — это лютая, нечеловеческая злоба. Жадная до крови, до чужих страхов и боли. Но она мертва, вернее, никогда не жила… А я… — Голос Хозяйки предательски дрогнул, она судорожно сглотнула и отвернулась, не договорив. Однако блеснувшую в глазах влагу Иван заметить успел, и эти слезы неожиданно для него самого растопили лед в сердце. Юноша приподнялся на одной руке, а вторую осторожно положил на плечо беззвучно рыдающей Хозяйке. Та, было дернулась, пытаясь освободиться, но Иван лишь крепче сжал кисть, и девушка затихла.
— Это… так странно… Но я верю. Или поверю. — Дозорный пытался найти нужные слова, чтобы успокоить и поддержать, однако получалось, как обычно, неуклюже и неловко. Тогда он просто развернул ее к себе и обнял. Хозяйка, пряча заплаканное лицо, благодарно всхлипнула и прижалась к его груди. Так они и сидели — странная, невозможная пара молчаливых существ, затерянных в глубине Уральских гор. Иван касался ее, и она казалась живой — теплой, дрожащей, настоящей… Лишь когда девушка теряла концентрацию, задумывалась или отвлекалась, черты красивого лица смазывались, теряя очертание, и тогда на него смотрела… иногда пустота, но чаще кто-то глубоко несчастный, отчаявшийся, потерявший надежду.
— Никакая я не несчастная. — Слезы все еще стояли в покрасневших глазах, но кончики губ приподнялись в слабой улыбке. — А надежда… Может, и теряла, врать не буду, но когда первый раз тебя увидела, и ты отозвался на мой зов…
— Расскажи мне все, — попросил Ваня. — Надоело быть ежиком в тумане. Кстати, что такое ежик?
Хозяйка, откинув голову назад, залилась громким смехом:
— Какой забавный незнайка попался в мои сети! Только можно я больше ничего рассказывать не буду? Я ведь девушка талантливая, много чего умею. Хочешь, «кино» про себя покажу?
Сбитый с толку Ваня все же кивнул головой:
— Хочу.
— Тогда закрывай глаза и расслабься, мне так проще будет. И хватит уже бояться, не укушу.
— Я и не боюсь, — обиделся Иван.
— Нашел, кому врать! Ладно, давай смотреть. Только без спросу очи свои любопытные не разувай, хорошо?
Дозорный почувствовал, как его разума что-то коснулась, и в тот же миг он увидел двоих людей, прогуливающихся по перрону неизвестной станции.
«Это Динамо», — раздался в голове голос Хозяйки.
— Игнат, — невысокий, болезненно худой человек обращался к своему значительно более внушительному по размерам спутнику, — отодвигай все текущие дела и собирай бойцов.
Высоченный, широкоплечий Игнат с готовностью согласился:
— Как скажете. К чему нам готовиться?
— ЧП на Бажовской… Ты про свалку химотходов на улице Ткачей слышал? Ну, понятно, ты же у нас столичный житель, тебе простительно. В общем, есть старая свалка, давно заброшенная. Когда Екатеринбург, а тогда еще Свердловск, разрастаться стал, она оказалась чуть ли не в центре города, и властям пришлось все это «благолепие» зарывать. Организовали по-быстрому могильник, а сверху для верности еще и жилых домов понатыкали, причем элитных… После Апокалипсиса упорно ходили слухи, что «схоронка» эта нешуточную течь дала. Ты должен знать, банда мутантов-переростков около ЦПКиО долгое время зверствовала…
Банду мгновенно оживившийся Игнат, похоже, знал.
— Знающие люди на утечку отходов и кивали, мол, благодаря ей не в меру активная живность в районе так лютует. Впрочем, лирику с историей отставим. Главное — источник водоснабжения на Бажовской загадился, да так, что народ на станции как мухи мереть стал, а выжившим после химкоктейля «везунчикам» крышу срывает напрочь. Местные техники грешат, что воду именно «прохудившаяся» свалка отравляет, ведь советские умники ее аккурат рядом с несколькими речками, большей частью подземными, устраивали… Одним словом, надо разобраться: дырку залатать, течь заткнуть.
Что ответил Игнат, Ваня не услышал — ему в лицо уже летела клыкастая тварь, а сам он оказался в огненном аду. Мутант не дотянулся до Вани буквально несколько сантиметров — что-то ухнуло слева, и хищника разнесло на куски, а мальчишку обдало смердящими кровавыми ошметками.
Вокруг творилось нечто невообразимое: земля под ногами ходила ходуном, дрожащий алым маревом воздух пылал перед глазами, а уши закладывало от страшного непрекращающегося грохота — где-то совсем рядом басил пулемет, стрекотали автоматы, взрывались гранаты, а сквозь неистовство боевого металла изредка прорывалась отчаянная матерщина и дикий рев монстров. Шел бой, и обалдевший Ваня наблюдал его из самого «первого ряда»…
Детали происходящего все время ускользали от не готового к подобному зрелищу юноши. Глаза неведомого бойца (а Мальгин, похоже, видел все через них) слишком быстро и резко «сканировали» окружающее пространство. За долю секунды он успевал оценить обстановку чуть ли не со всех сторон, прицелиться и, не дожидаясь результата мгновенно следующего выстрела, выискивать новую цель. Сумасшедшая круговерть событий завораживала и заставляла буквально захлебываться черно-белой завистью: реакция и незаурядные навыки солдата вызывали восхищение, густо замешанное с горьким ощущением собственной неполноценности.
Нарушая волшебную иллюзию «кино», послышался довольный смешок Хозяйки, и понимание нереальности видения немного отрезвило Ваню. Избавившись от яростной горячки жестокой бойни, он наконец-то смог хотя бы приблизительно оценить общую картину творящегося безумия. В мельтешении кадров ему то там, то здесь удавалось выхватить силуэты других бойцов. Закованные в тяжелую армейскую броню и отлично вооруженные, те бились с неимоверной отвагой и мужеством и одновременно — с непередаваемым, нечеловеческим хладнокровием.
Иван видел напирающих с трех сторон мутов — среди бесконечного множества совершенно неизвестных бестий лишь изредка мелькали «родные» волколаки и слепни, все остальное радиоактивное воинство казалось абсолютно чуждым. По крайней мере, в Ботаническом микрорайоне ничего подобного дозорному не встречалось.
Неожиданно в ухе ожил передатчик, заставив юношу вздрогнуть и в очередной раз позавидовать: на его станции таких продвинутых радкостюмов отродясь не было. Сквозь треск помех послышался хрипловатый командный бас: «Внимание! Отходим, отходим. Денис, поддай огня! Понт, Юпи, прикройте его!» В ответ раздалось дружное «Есть», а один голос с нескрываемой радостью добавил: «Вот так бы сразу!» Основная группа подалась назад, но три солдата остались на месте. На острие клина оказалась массивная фигура с огромным прямоугольным горбом-ранцем на спине, по бокам встали пулеметчики.
«Мужики, — вновь заговорил передатчик, — продержитесь две минуты, а потом уходите. Слышишь, Деня? Давай в этот раз без фанатизма».
Вместо уставного «Вас понял», в руках «горбатого» здоровяка зашипел, извергая потоки пламени, огнемет «Шмель». Мутанты, укрытые непроницаемой стеной огня, взвыли — кто от разочарования и ужаса, а кто — захлебываясь невыносимой болью. Ивану жутко хотелось полюбоваться работой сказочного, воспетого подземными поэтами «Шмеля» («Тому, кто работал „Шмелем“ от души//В течение получаса,//Уже не забыть, сколько спирт ни глуши,//Как пахнет паленое мясо»), но перед ним предстала другая картина. Боец, глазами которого он видел бой, повернулся, и Мальгин наконец увидел, куда именно он попал. Оказалось, что люди закрепились на высоком берегу неширокой, извилистой речки («Это Исеть», — услужливо подсказала Хозяйка), а орды гадов напирают с пустыря, находящегося на противоположной стороне.