Проснулся я, когда солнце уже стояло в зените, и яркий свет назойливо бил в глаза.
Сладко потянувшись в кровати, я медленно перекатился на бок и с удивлением уставился на лекарства, сложенные на столе. Затем взглянул на будильник, который безжалостно свидетельствовал о том, что занятия в институте пропущены. В тот же миг вернувшаяся память всё расставила по местам.
Я скинул одеяло и пристально осмотрел тело. Цел, господи благослови! За это не грех было бы выпить даже спросонья.
Наспех одевшись, я подскочил к окну. Тёплый ветерок потеребил прядь волос на лбу. Я забрал их пятерней на затылок и облокотился на подоконник. С высоты моего седьмого этажа открывался вид на уныло пустующие улицы города, блестящие в зелени налившихся солнцем листьев деревьев. Редкие прохожие шагали по дороге, и только где‑то вдалеке виднелось небольшое скопление людей. По непривычно опустевшей улице время от времени проезжали легковые автомобили и армейские грузовики, с наглухо закрытыми брезентом кузовами.
Я пошёл к телефону и набрал Сашкин номер:
– Алло, – ответил незнакомый мужской голос.
– Будьте добры Сашу.
– А кто его спрашивает?
– Это его друг, Филиппов Андрей.
– Подождите минутку, – на другом конце провода послышалось шуршание и глухой звук голосов. Затем мужчина снова ответил: – Подождите на трубке, он сейчас подойдёт.
Боясь что‑либо вообразить себе, я стиснул телефонную трубку и замер в ожидании.
– Филин, привет, – наконец раздался хриплый голос друга.
– Саня, ты живой! Как ты? Слушай, я проспал всё на свете. У тебя всё нормально? Как тётя Света?
– Андрюха, мамы больше нет, – он заикался и после паузы продолжил. – Я и плакать то уже не могу. Всё как во сне происходит. Самом поганом сне, Филин.
Моя рука ослабла, и в горло будто вогнали бутылочное горлышко. Так всё сжалось внутри. На силу я выдавил: – Могу к тебе приехать?
– Да… Приезжай. Мы тут вдвоём с дядей Женей… – он передумал продолжать, – приезжай. Я жду.
Не помню, как я положил трубку и оказался на кухне. Сидя на табурете с горбушкой хлеба в руке я разревелся как девчонка. Слёзы неумолимым потоком заструились по моему лицу. Я уронил голову на руки и от отчаянья сотрясался в рыданиях. Я был один, и мне незачем было сдерживать неумолимый поток горечи отчаянья. От нас уходят родные и близкие, когда, кажется, уж они‑то заслужили себе жизнь среди нас вечную. Не они должны умирать. Кто угодно, но только не они.
Слезы принесли облегчение. Как будто вместе с ними с глаз сползла пелена тревоги и внутреннего мандража последних часов. Настало время действовать.
Перед тем как выйти из квартиры я, на всякий случай, сунул в карман штанов бинт и пластырь. Дорога до дома друга была неблизкая, и ввиду вероятного отсутствия какого‑либо наземного транспорта, пришлось тащиться к метро пешком.
Жилые районы Москвы это прямоугольники и трапеции кварталов многоэтажных домов, именуемых иногда микрорайонами. Не сказать чтобы похожие друг на друга, но состоящие на большую часть из комбинаций серийных пяти, девяти, двенадцати, шестнадцати, семнадцати этажных домов. Существует целый ряд нетиповых серий, но для окраин города (спальных районов) это скорее редкость. В каждом из микрорайонов свои школа и детский сад (не менее чем по одному). Магазины. Сфера энных услуг. При заселении районов ещё те новоселы сажали липу, черёмуху, тополь, берёзу и так далее. Надзор за домами ведётся на авось. По вечерам у крыльца подъезда то и дело шмыгнет по своему делу крыса. И год от года кажется, что они становятся все жирнее и наглее.
Я проживал в типичном для столицы районе юго‑западного округа Теплый стан. В двенадцатиэтажной панельке 1972 года постройки. Уютные зелёные дворы, детские площадки с мухоморами зонтиками. Гаражи‑ракушки. Всё настолько родное, что с завязанными глазами прошёл бы и не сбился с придомовых дорог. Оно и сейчас вроде также, только…
Первое, что поражало больше всего – это почти полное отсутствие людей на улице для этого времени суток. В пределах видимости у дороги я заметил с десяток человек, что обычно случалось ночью, да и то в скверную погоду. Люди, встречающиеся на пути, в большинстве случаев вглядывались мне в лицо. Не пряча глаз, не минуя безразличием прошедшего по тебе взгляда, а именно с интересом изучая друг друга. Днём ранее, это выглядело бы, по крайней мере, настораживающим. Сам, заразившись такой манерой, и позабыв про вежливость, я тоже стал пытливо рассматривать каждого встречного. Не сильно, однако, преуспел в анализе при этом. Двоих отметил как явно больных новой формой заболевания. Остальные, пожалуй, выглядели, как и прежде, статистическими людьми. Только без радости жизни. Все.
Пройдя с полкилометра по главной улице района, я отметил, что все торговые киоски были закрыты. Однако из дверей местного универмага на перекрестке вышли люди. С пакетами в руках. Я ступил на пустующую магистраль и, перейдя её, направился на экскурсию.
У угла здания магазина расположился милицейский патруль из четырёх человек. Молодой капитан, не выпуская сигареты изо рта, с суровым видом внушал что‑то младшим по званию. Подчинённые внимательно слушали его, переминаясь с ноги на ногу. Когда я подошел ближе, коротконогий толстый сержант окинул меня взглядом и тут же отвернулся. Я замедлил шаг. Появилось мимолетное желание задать какой‑нибудь самый незначительный вопрос. Сержант тут же снова повернул вросшую в плечи голову, и насупил брови. Желание моё сразу растаяло, так и не сформировавшись.
Я подошёл ко входу в магазин, отметив, что и на другой стороне улицы расположился военный патруль из трёх человек, возглавляемый долговязым парнем в униформе.
Внутри магазина, на прилавках, наблюдался прежний ассортимент продуктов. Во всяком случае, мне так показалось. Людей внутри было немного. Я взял газировку и пошёл к кассам. Уже находясь в трех шагах от обклеенного ярлыками жвачек кассового аппарата, на моем пути встала молодая девчонка с распущенными волосами. Она смущённо улыбнулась и молча сунула в руки листок бумаги. От неожиданности я рассмеялся: – Брачный контракт?
– Нет, это не он, – без тени улыбки ответила она.
Я просмотрел на стандартный лист А4. Передо мной оказался вопросник, в котором были обозначены шесть пунктов и пустые поля для ответа напротив. Все чётко, с выдержанными интервалами в строках. Документ был исполнен по всем правилам делопроизводства. Из симпатии к девушке и чувства уважения к проявлениям общественной деятельности в такое время, я прислонился к стене и взялся собственноручно заполнять анкету.
1. Место рождения и возраст (полных лет): Москва, 22 года
2. Род занятий, место работы/учёбы: студент четвёртого курса Московского авиационного института
3. Семейное положение, количество проживающих совместно: холост, живу один (сирота)
4. Имелись ли в вашей семье наследственные заболевания, генетические особенности рода: (я задумался на минуту) аллергия, больше не помню, не знаю
5. Попадали ли вы в автомобильные аварии, имелись ли основательные травмы и повреждения тела: нет
Далее шел не вполне корректный, но, пожалуй, самый важный шестой вопрос:
6. Были ли среди ваших ближайших родственников пострадавшие за последние сутки (исход): нет
В конце вопросника я проставил время заполнения и сегодняшнее число: 13:40, 18 сентября.
Отдав листок, я расплатился за воду и, заметив ещё двух милиционеров позади кассовых аппаратов, вышел наружу. Стояла прекрасная солнечная погода. Настоящее бабье лето в середине сентября. Такие чудные деньки.
Невольно я отметил, что ещё не встретил на улице ни одного человека преклонных лет. Лишь однажды мимо меня протопал мужчина лет шестидесяти. Причем настолько бодро, что, берусь судить, он себя к пожилым явно не отнёс бы. Да и действительно – все относительно весьма и весьма. Но как же, чёрт побери, Сашка вчера угадал такой поворот событий?! Теперь то и я уж уверовал в математику этого естественного отбора в противоестественном событии в целом. Хоть людская склонность к ошибке до появления неопровержимых доказательств оставляет всегда место вероятности. Но всё же определенные тенденции уже на лицо. Отрицать этого было нельзя.
Впереди проскочили трое людей, несущих на руках человека в окровавленной простыне, и сели в машину. Еще дальше по улице я заметил людей столпившихся над телом мёртвой женщины и рыдающего на коленях мужчину подле неё. Бедняга целовал её руки, размазывая кровь по лицу и умолял не оставлять его одного. «Не спешите вы, – пробормотал я под нос. – Боюсь, повидаетесь с ней вновь еще скорее, чем рассчитываете».
Уже минуя их, я обернулся на звук мотора и увидел, как из кабины подъехавшего грузовика вышли двое военных и погрузили в фургон тело женщины, насилу угомонив обезумевшего мужа. Катафалки. Вот это что. В оперативности не откажешь. Следим за чистотой улиц или собираем трупы в целях общественной безопасности?
Я остановился поглядеть, чем кончится процесс. Крепкие парни занесли тело под брезент кузова. Но рвущегося за ним мужчину легко оттеснили в сторону и закрыли полог. Затем проследовали в кабину, не взяв его с собой и туда. Я не приметил никаких бумаг в их руках. Всё чётко. Без слов. В глазах собирателей даже какая‑то злость и решимость к применению силы. Если что. Но этого «если что» и не последовало. Свои же удержали скорбящего, но не сильно сопротивлявшегося такому повороту дела мужчину. Фургон тронулся с места и исчез за поворотом. Куда отправились? Удивила скорее покорность близких увезённой женщины, нежели безапелляционная работа военных и отсутствие оформления. Как однако ж быстро к такому обороту мы все приблизились. Действительно, всё под контролем.
«Итак, – размышлял я на ходу, – чем отметилась минувшая ночь? Сколькими смертями? Каков процент их к оставшимся в живых?» Практичный взгляд на жизнь разбудил во мне тягу к статистике. Сухой, лишенной эмоций, статистике, годящейся для страниц моего дневника. Имели ли место события, определяющие поведение таких счастливчиков как я? Простых, по сути, обывателей. Очевидно, что источник информации здесь же – на улице. Доверять телевидению я, как и большинство сограждан, так и не научился. Это в России уже традиция. И с глубокими ветвистыми корнями. Поэтому, только привычный дедуктивный метод познания и остается.
Тем временем, я дошёл до ближайшей станции метрополитена. Рядом с её входом находилось значительно большее количество людей, чем ранее отмеченных мной. Стояли по одному и в группах. Кто‑то надрывал глотку в алкогольном забытьи, кто‑то рыдал компаниями, поминая усопших. На столбике, поддерживающем литеру «М», трепетала заботливой рукой повязанная чёрная лента. Нос пощекотала витающая смесь запаха спиртных испарений и табака. Под ногами валялись пустые бутылки.
Пьяный парень, только что открывший об угол ларька бутылку пива, молча протянул её мне. Я отказался. Задев меня плечом, он подошёл к витрине магазина и помочился на неё. Тут же рядом расположился патруль охраны порядка, смешанный из сотрудников милиции и военных. Всего семь человек. Они пока просто наблюдали. Но трезвым напряжённым взглядом, держа в поле зрения все перемещения людей. Похоже, эти тоже только пока изучали ситуацию, как и я. Примечали тенденции. Чтобы лучше контролировать. Пока ещё довольно либерально. А потом? Уже скоро, подумалось мне, их поведение может измениться. И не в сторону гуманизма. Всё под контролем.
Выяснив, что метрополитен работал, я быстро сбежал вниз. Вход остался платным. На платформе сотня людей ожидала прибытия поезда. Оказалось, интервалы в движении составов сильно увеличились. Я прислонился к колонне и вместе со всеми стал ждать.
– Оставьте меня в покое, кретины! – обернувшись на крик, я заметил, как двое людей в камуфляжной форме, протискиваясь сквозь толпу, тащат на руках женщину с выделявшимся на груди кофты кровоподтёком.
– Я должна уехать… к подруге. Да в чём дело? – она визжала, плюясь красной слюной.
– Объясните, что происходит, – из всех собравшихся встрял лишь один мужчина. – Почему вы забираете её?
Солдат повернул в сторону мужчины измученное лицо: – Отойдите ради Христа, или я за себя не ручаюсь. – Выдержав паузу и обращаясь уже ко всем, он сквозь зубы добавил: – У нас приказ.
На миг заткнувшаяся женщина в их руках, снова стала брыкаться, но мне показалось, что как‑то уже обречённо. Вступившийся мужчина пожал плечами. Лишь после того, как патруль поднялся наверх, им вдогонку раздались робкие возгласы возмущения.
Я стал невольным свидетелем разговора стоявшей рядом пары. Они возбужденно обсуждали имевший только что место «вопиющий случай нарушения свободы и конституционных прав». Похоже, эти оптимисты всерьёз рассматривали возможность обращения в суд для оспаривания преступных приказов военных. Вместе с тем, из их уст я услышал о том, что это, увы, не единичный случай. Мужчина свидетельствовал своей подруге, что уже видел, как сегодня на улице в армейский грузовик забрали пожилого человека с кровоточащими ранами.
Переваривая собственный опыт увиденного ранее, я подумал: «Что ж, люди судачат о странностях в поведении правоохранительных органов. Совсем не единичных, а напротив, системных и описанных в каких‑то, не известных нам, приказах. Значит за этими, казалось бы, нелепыми действиями военных скрывается некая программа государства? Программа обширная и, наверняка, применяемая повсеместно. Не только в столице. Из чего следует, что моя собственная стратегия жизни может базироваться лишь на знании такой вот программы. Да где ж я её возьму? А ведь прошло так мало времени… Значит дело действительно дрянь. Всё только начинается».
Гудок привычно предвестил появление из тоннеля поезда. Тот остановился. Судорогой встряхнул себя и раскрыл двери. Подумав о машинисте, без бинтов ли он, я зашёл с толпой внутрь…
Подходя к Сашкиной квартире, посмотрел на часы – 15:52.
Я позвонил в дверь и, спустя минуту, друг открыл её. В дверях, я обнял его, и Сашка, прижавшись к моему плечу, заплакал. За прошедшие с последней нашей встречи сутки, он сильно сдал. Синяки под глазами, бледное щетинистое лицо, дрожащие руки. В одетой наизнанку футболке он был похож на забытого ребёнка. Страшно и больно было на это смотреть.
Мы простояли несколько минут там же, в дверях. Из квартиры не доносилось ни звука. Оттого плач Саши, перешедший в всхлипывания на плече, достигал непосредственно моей души. Наконец, я почувствовал, что он освободился, и тогда повёл его в комнату. Посередине стоял заваленный книгами стол. На краю его, с корешка фолианта «Анатомии человека» приготовилась к нырку на пол сковорода с остатками яичницы. На ковре валялись газеты. Я обратил внимание, что одна из них была раскрыта на разделах объявлений бытовых услуг. Работал телевизор без звука. Саша махнул в сторону дивана. Я, не церемонясь, сел на скомканное постельное бельё.
– Дядя уехал?
– Да. У него своя семья, – мой друг вытряхнул из пачки сигарету. Она упала на пол и закатилась под диван. Сашка запустил пачкой по серванту.
– Слушай, дружище, ты хоть ел? Давай чего‑нибудь сварганю по‑быстрому? – я привстал, собираясь пойти на кухню.
– Сиди ты… Посидим немного, потом поедим. Куда спешить? Не куда уже… Видишь как всё, – он наклонился к моему лицу, пристально всматриваясь красными воспалёнными глазами, – всё остановилось, брат. И время и дела. Всему конец. Сидишь и ждёшь своего часа. И он пробьет, Филин, – Сашка откинулся обратно на спинку стула.
– Слушай, я понимаю…
– Понимаешь? – мой друг неожиданно выпрямился, – понимаешь, говоришь? Ты наверно умнее всех тогда! Понимает он.
– Я не о том, ты неправильно…
– Да чёрта лысого кто чего понимает! – Саша вскочил, и стул с грохотом упал на пол. – За один день половина населения всей… ВСЕЙ планеты подыхает! Каково, а?! – он вскинул руку вверх, запрещая мне отвечать. – Филин… ну о каком понятии нам говорить? Всё встало с ног на голову… Я теперь один остался. Ты же знаешь… как это бывает, – он опустил глаза, – Андрюха, мне жить не хочется.
Его голос вновь задрожал. И, уткнувшись в ладони лицом, Саша затряс плечами. Я не знал что делать. Смотрел на него, разрываясь от соболезнования горю. Пожалуй, когда я шёл сюда, то не был готов к такому. Представлял, конечно, что будет не просто. Но оказаться один на один… Я не нажил ещё достаточно опыта для таких ситуаций в своей короткой жизни.
Просто заставил себя встать и подойти к нему. Аккуратно положил руки на плечи: – Прости, что так говорю, но хочешь ты того или нет, ты должен продолжать жить. Ты обязательно поймешь для чего. Но сейчас сделай это хоть ради меня. Ведь ты сам у меня один остался.
Мой друг рассказал, что после того, как его отец отвёз маму в больницу, он остался дома один. Отец был категорически против, чтобы Саша ехал с ними. И тот признался, что лишь испытал облегчение от этого. Испугался.
Прошло более трёх часов, как среди ночи раздался звонок. Сашин папа сообщил, что мамы больше нет. Плакал. Но, как Саше показалось, то скорее был стон, а не плач. Отец велел оставаться дома на телефоне. Сказал, что сам задерживается в больнице на какое‑то время, чтобы уладить все дела. Предупредил, что приедет его брат – дядя Женя. Незадолго до моего звонка дядя действительно появился у Саши. С дурной вестью. Оказалось отцу стало плохо ещё по пути в больницу. Мой друг подтвердил, что уже тогда его сердце сковало льдом неизбежного предчувствия. Он же видел, как ЭТО происходит. Вместе с дядей они стали ждать сведений из лечебницы. Продолжали надеяться на чудо. Несмотря на тяжелейшие условия для работы больницы, с его отцом все‑таки постоянно кто‑то находился рядом, оказывая посильную помощь. Но, о чём они узнали позднее, сложный характер его травм и общая ослабленность организма оставляли лишь призрачные шансы на удачный исход. Чуть позже полудня, Сашкин отец скончался.
Сказать, что мой друг был подавлен, значит не сказать ничего. Рухнувшая за считанные часы жизнь. Он жил сам, но никак не мог понять где. Во сне или наяву? Двигался, но боялся сделать лишний шаг, от которого вернётся чуть затихшая боль. Мне самому не понаслышке было знакомо это состояние.
– Где у тебя лекарства? – я спросил, не особо надеясь на прямой ответ. Но Саша молча ткнул пальцем на ящик в гарнитуре, а сам перебрался на диван.
Порывшись в аптечке, я нашел тазепам. Достал две таблетки и заставил его запить их водой. После чего отправил в другую комнату на кровать.
– Ты должен бороться за жизнь сейчас, потому что это в первую очередь твой долг перед родителями. Поверь мне, они хотят этого, пускай их уже и… Они всё равно всегда будут с тобой. Это не банальщина. Просто слушай сейчас. Потом поймешь. Ты сможешь почувствовать их присутствие. До удивительного это порой реально, – я сел рядом на край кровати, на которой мой друг вытянул ноги. – Мне казалось порой, что мамина рука гладит мои волосы. Натуральным образом, проводит по ним. Это… не только вера. Они действительно рядом. Мне кажется, как в нарезанном слоями мире живут невидимыми для нас. Но протянешь руку – и вдруг поймаешь что‑то ладонью. Я конечно не оригинален в представлении этих образов, – усмехнулся сам себе, – но оттого не стану их отрицать. Куда проще согласиться, что так и есть… Саня, я прошёл через всё это уже давно. Признаюсь, боялся тишины ночи, потому что совсем не просто укрыться тогда от льющегося по венам одиночества. Совсем не просто. И выход зачастую видится один – самоубийство. Такое легкое на первый взгляд решение. Однажды даже влез на подоконник. Думал, всё! Сам знаешь, мысль, становящаяся навязчивой, сама собой не уходит. Но глянул вниз и струхнул. Ноги то снаружи, и тело туда уже клонит. Тут вцепился в раму со всей силы. Влез назад, еле отдышался. Господи, как же рад, что ты меня уберег. И, знаешь что? Внутрь квартиры завалился с ощущением, что будто руки меня туда толкают. Тогда поверил уж окончательно в присутствие родителей рядом. Такие дела, друг… Теперь тебе испытание. Но я искренне надеюсь, что нам повезёт. Ради них, наших родителей, может быть. Потому я сам не сдамся этим грёбанным обстоятельствам. И тебе не дам. Клянусь, мы будем бороться за жизнь вместе. Всегда. Мы должны сохранить жизни в благодарность родным за всё сделанное ради нас. Они нас породили в этот мир. Они с нами пожертвовали молодостью. Чтоб мы жили. Так как мы можем их теперь предать? Понимаешь? Все ради любви к ним, к себе.
Я поднялся на ноги: – Ты поспи, брат. Отдохни, а я всё время буду рядом. Только позови, слышишь. И я сделаю всё, что ты хочешь. А завтра… будет завтра.
Мой друг лежал лицом к стене. И только по его мокрому сопению и вздрагиваниям плеч я понимал, что он меня слышит. Он понимает.
Мне показалось, что Саше стало легче. Не так быстро отляжет от сердца, конечно. Но шаг за шагом. Слово за словом. Вместе мы справимся.
Вернувшись в большую комнату, за дверью я нашел початую бутылку водки. Полез в сервант за рюмкой и уставился на своё отражение в зеркале. Уши расплывались лопухами по салатницам. Нос краснел уродливым отростком. Рот сквозь призму хрусталя сверкал звериным оскалом. Кто мы? Живые, или уже только отражение жизни?… Я всё хорошо сказал ему. Мог признаться себе, что был доволен. И я верил, что так оно и есть на самом деле. Вот буду пить здесь, а на диване тетя Света с Сашкиным отцом сидят рядом. Брр! Даже жутковато стало.
Закрыв шкаф, я сорвал пробку на бутылке и присосался к горлышку. Проглотил и вздрогнул от неприязни: – Ну и дрянь же! – Затем повторил трюк. И ещё раз уже на диване. Сквозь прежний туман в голове забрезжил свет. Невыносимая тоска отступала. И, как водится при этом, мысли обрели лёгкость и этакую невесомость в голове, начав беспорядочное движение и толкая друг дружку. Я поднёс к глазам бутылку. О борт сосуда плеснулась водка. Жаль, пены нет, подумал я и опрокинул остатки стихии в глотку. Фррр! Мотнул головой: – Дрянь! Какая ж она дрянь. – Я бросил бутылку в угол. Раздался грохот, но было всё равно. Голова поймала диванную подушку, и свет погас…
Проснулся я часа два спустя. Просто открыл глаза и с легкостью привел туловище в вертикальное положение. Голова не болела. Только уши чуть заложило. Зато ныла рука. Уснул я, подмяв её под себя. Оттого та затекла до невозможности. Потому, похоже, и проснулся. Пока кровь расходилась по распрямившимся мышцам, я массировал руку и бродил по комнате. Состояние удивительное. Не трезвый еще, но уже и не пьян.
Сходил умылся. Проведал Сашку. Тот спал. Дышал спокойно. Одежда не мокрая. Крови, слава богу, нет. Я вернулся в гостиную, включил телевизор и откинулся на диване.
20‑18. Прайм‑тайм. Телевидение продолжало жить. Жить, показалось, для того, чтобы каждый из нас знал, что ежеминутно за дверьми дома умирают люди, и ты можешь стать следующим.
Развлекательным программам и художественным фильмам больше не было места. Наверняка, они исчезли навсегда из жизни телевиденья. Даже не верилось, что ещё каких‑то два дня назад люди могли получать радость от результата футбольного матча, наслаждаться оперой или вожделеть с экрана массивные груди новой телезвезды. Теперь осталась лишь одна тема для разговоров: почему, когда, чем и насколько этого хватит. Последовательность можно менять. Как известно, от перемены мест слагаемых, все одно – сумма не меняется.
Гипертрофированные выпуски новостей основных каналов представляли собой слабо режиссируемый поток правды с регулярным возвратом к реперной точке: без паники, всё под контролем, все будет хо‑ро‑шо. Знакомые публичные лица встречались ещё реже прежнего. Возникли новые персоны. Респонденты с неизвестными фамилиями. Предшественники уходили туда, откуда, похоже, не возвращаются.
Исчезли официальные заявления первых лиц государства. Только комментарии ведущих, без указания источников информации. Преимущественно: «Как нам стало известно, Президент… бла‑бла‑бла…» или «По нашим сведениям из достоверного источника, министр обороны… бла‑бла‑бла…» и всё в таком же духе.
Россиян успокаивали тем, что «глобальные изменения в мире заставили объединиться все государства и национальные образования в борьбе с трагедией». Со слов журналистов главы государств обсудили и продолжают обсуждать по каналам связи решения о «введении срочных мер по организации защиты населения от воздействия эпидемии». Скандинавские страны провели телемост. При этом упоминании показали лишь короля Норвегии в своём кабинете. Что вовсе не отбило у меня желания посмотреть собственно и сам телемост. Решения скандинавов могли бы быть полезными. Но, так отнюдь не считал продюсер новостей.
Было упомянуто, что для разрешения ситуации «будут использованы все финансовые и стратегические ресурсы стран мира; консолидирован весь научно‑технический потенциал и применены все самые последние разработки, в том числе с грифом ограниченного пользования; привлечены и объединены усилия всех специалистов в этой области». Впрочем, я в этом и не сомневался. ТАМ всё будет. Интересно было узнать, как обстояли дела в России.
Наконец, несколько слов прозвучало о государственной политике нашей страны, проводимой исполнительной властью. Введены особые условия правопорядка в стране (документ не оглашён). Вырабатывались комплексные меры по предотвращению развития эпидемии (меры не указаны). И ещё ряд расхожих клише.
По мне всё это было чепухой. И не только потому, что я не верил начинаниям наших благодетелей (это уже с молоком матери приходит, наследие поколений). Просто социальная машина и в здоровой обстановке была не на ходу. Куда ж её сейчас то насиловать? Да еще на сухую.
Характер нового заболевания был где‑то далеко от вирусологии. И оградить живых от заболевания, нацепив каждому противогаз на голову, очевидно, было невозможно. Принимая во внимание масштабы России, следовало бы подумать о централизации здоровых людей. Ресурсы жизнеобеспечения напрямую зависят от рабочих рук. Крупные города должны позиционировать себя как объединяющие центры. Об этом нужно сказать и создать людям условия для переезда. Такие мысли мне приходили в голову и казались верными.
Независимые от правительства телеканалы более подробно освещали детали происходящего. Оглашались результаты уже проведённых исследований. Приводились выступления и интервью с компетентными специалистами, начавшими работу над проблемой чуть ли не с первых минут её возникновения. Безусловно, и я это понимал, скорые выводы – лишь пристрелка по мишени, но тем не менее.
Тем не менее, квинтэссенция базовых тематик выглядела следующим образом:
1. В крови всех (!) живущих на Земле людей произошли необратимые изменения, связанные с утратой кровью таких основных её функций, как свёртываемость. Происходит это вследствие исчезновения из крови, так называемых, факторов, благодаря которым в ней образуются тромбы, препятствующие вытеканию из кровеносных сосудов жидкости. Речь идет не только об уже пострадавших от болезни, но (несколько раз повторялось) обо всех! Данные получены со всего мира. Это первое, что стали исследовать медики, и вот какой страшный результат получили. Тем не менее, (напоминают) исследования проводились непродолжительное время и носят лишь предварительный характер, поэтому возможно, что существуют и исключения. Пока о них нет данных, но если такие исключения будут обнаружены, это, безусловно, станет отправной точкой для серьёзной работы по получению эффективной вакцины для борьбы с болезнью.
2. Человечество имеет дело с феноменом «вспоминания» живым организмом подавляющего большинства изменений, имевших место на протяжении жизни и связанных с нарушением целостности кровеносных сосудов. При этом обязательно проявляются все изменения, происходившие вследствие насильственного вмешательства в жизнь организма (а именно травмы). Во многих случаях, но не во всех (!) «вспоминаются» и мгновенно возобновляются процессы, связанные с кровотечением в процессе (например) роста организма и естественных процессов (самое распространенное – менструация). Редки (но есть) случаи возобновления внутренних явных и внутритканевых кровотечений. На первый взгляд, разное время проявления у людей этого феномена связано с генетическими особенностями. В настоящее время генетики не готовы комментировать такие явления, упоминая лишь о последствиях мутационных процессов в организме, произошедших за последние годы. Но очень скоро должны быть готовы заключения, которые будут незамедлительно обнародованы.
3. Велика вероятность, что по истечении пары дней на Земле не останется ни одного человека пенсионного возраста, если, конечно, неведомый процесс изменений защитных функций организма не повернёт вспять. Статистика показывает, что на сегодня самый малый процент среди пострадавших – люди до тридцати лет. Однако ежеминутно возникают случаи поражения тела, в том числе, и среди этой категории.
4. Произошли повсеместные изменения в структуре плазмы крови всех животных организмов на Земле. Оказывается, не только люди столкнулись с новой проблемой. По полученным данным, почти все представители животного мира умирают сегодня подобно людям вследствие кровопотери из открывшихся сосудов, осложнённой изменением свойств крови. В расчет не брали насекомых, некоторых водоплавающих и пресмыкающихся. Рассматривается возможность исследования животных, не затронутых воздействием нового феномена.
Я задумался над тем, скольких кошек и собак мне посчастливилось встретить сегодня на улице. Ничего не получилось (я никогда не обращал на них внимания, покуда какая‑нибудь сявка не облает меня) и пришлось согласиться, что их, пожалуй, стало меньше.
5. В сложившейся ситуации привычное хирургическое вмешательство в клинических условиях, как правило, не приносит результата по ряду объективных причин. В случаях единичных повреждений у одного человека, за время операции можно восстановить целостность повреждённого кровеносного сосуда. Однако, кровопотеря в течение проводимой операции (длящейся зачастую не один час) очень велика, что крайне опасно для жизни. Такие операции могут проводиться лишь в исключительных случаях. И сейчас нельзя говорить об их повсеместном применении. Медицинским работникам не выпал лотерейный билет, поэтому в их среде, как и везде, велик процент смертности.
6. Практически на каждый квадратный метр площади медучреждений приходится по пять больных, требующих постоянного ухода. Персонала и средств не хватает. Мы оказались не готовы к такому повороту событий. «Дефолт», «импотенция» – это всё о наших возможностях эффективно противостоять эпидемии. При этом смельчаки допускают, что политики и приближённые к ним влиятельные люди имеют более выигрышные условия для продления своих дней на Земле. Одним из символов названа Центральная клиническая больница (ЦКБ) в Москве, оцепленная военными. Туда, со слов журналиста, «прорваться можно только на танке с ядерной боеголовкой на борту».
7. (Если обобщенно) Смерть у пострадавших от новой напасти наступает вследствие кровопотери свыше тридцати процентов крови. Во многих случаях смерть наступает от болевого шока, связанного с возникающей травмой. В результате значительной потери крови, происходит централизация кровообращения (снабжаются только основные органы: мозг, сердце, лёгкие, печень, почки), при которой второстепенные органы оказываются «на голодном пайке». На этой стадии можно каким‑то чудом остановить утечку, но из‑за начавшихся необратимых изменений клеток организма, любые мероприятия в конечном итоге приведут к смерти. Просто чуть позднее.
Для предотвращения последствий, связанных с отсутствием свёртываемости существуют и успешно применяются на протяжении последних лет способы искусственного насыщения крови необходимыми факторами. Это персональная работа с каждым пациентом, требующая специальной подготовки. Представляется, что ключ к победе над эпидемией в изготовлении универсальной вакцины, благодаря которой крови можно будет искусственно вернуть её свойства. По самым скромным оценкам – это масштабная работа не одного месяца. Пока же, борясь с болезнью, наряду с насыщением организма витаминами, необходимо осуществлять переливание крови для продления жизни. Вопросы совместимости крови донора и реципиента отходят на второй план в силу того, что право выбора не велико. Из истории средних веков известно, что, чтобы выиграть минуты жизни люди переливали себе даже кровь животных (!).
8. Важнейший вопрос возникает в связи с отсутствием у населения и лечебных учреждений достаточных медикаментозных средств. Элементарные стерильные бинты, вата, обезболивающие средства – всё это становится большой редкостью. Существуют и запасы, но, учитывая огромную потребность в средствах лечения, представляется важным запустить процесс конверсии производственных мощностей для налаживания их дополнительного выпуска. Тем временем, прогнозы вообще продолжения нормальной работы промышленности, увы, неутешительные. Пора уже серьёзно задуматься о дальнейшей судьбе страны и поддержании условий существования в ней.
Перечисленное – лишь основное из ряда вопросов, которые обсуждались постоянно. Но, по крайней мере, главное было известно. Теперь понятно с чем мы имеем дело. Неясно почему, но всё же… Чертовски верным мне показалось упомянутое кем‑то определение процесса. Оно отдавало каким‑то мифическим привкусом, но, я чувствовал, было очень правильным: ВСПОМИНАНИЕ ЖИВЫМ ОРГАНИЗМОМ. Насколько это определение было многозначительным, настолько же и абстрактным. Память. Наследие. Месть. Оплата по долгам. Любая тема годилась к разбору. Жаль нельзя фантазировать отвлечённо.
Данная реальность (без права выбора): все мы уже охвачены болезнью крови; все люди, у кого начался процесс «вспоминания», в нынешних условиях были обречены на смерть; путь до разгадки человечеством тайны страшного феномена и поиска способов лечения болезни долог. И резюме: сегодня мы все рискуем подохнуть от случайной царапины!
Радовало лишь то, что я, как и мой друг, молоды. Структурированы в группу «генетически готовых» к переменам. Полярны пожилым и «не готовым».
Телевизор вскоре надоел. Я снова уткнулся лицом в подушку. Потянуло к фантазиям на тему: как бы этак прожить оставшиеся дни. Представилось собственное тело, распластанное под палящим солнцем на палубе яхты. Шум океана, солёные брызги, чайки. Девушка в бикини.
Образ девушки отразился определенно лишь одним человеком. Ею. Прежней голубоглазою любовью. Именно любовью, а не влечением. То было всерьёз. И тогда так казалось, а теперь и тем более. Хватит ли мне смелости набрать её номер?… Повод существенный.
К черту гордость! Хватило. На часах было больше полуночи. Плевать. В данных обстоятельствах это не имело большого значения. Я набрал номер, и после третьего гудка услышал сонный голос:
– Да. Слушаю.
– Ольга, привет. Это Андрей.
– Андрей?! – она подавила зевок. – Ты откуда? Ой, прости… – Что‑то там громыхнуло по полу у нее.
– Я в Москве. У Стафа. Астафьева. Ты знаешь его. Оля, как ты? Алло, – в трубке молчание, – слушаешь? Ты в моих мыслях, Оля. Время не лечит. Прости, что говорю тебе об этом. Но твоя магия выше. Ты не уходишь из моей памяти. И я боюсь никогда не уйдешь… Такое происходит. Ты ведь знаешь. Не можешь не знать. Мы скоро все умрём, Оленька. Похоже, самое время просто жить. Оставить всякие глупости и домыслы. И если сохранились чувства – дать им свободу. У меня они есть. Они остались. Оля? Почему ты молчишь? Я говорю лишн…
– Извини, – в трубке стукнуло, и раздался её голос, – упала кружка, а в ней чай оставался. Убрала. Ты что‑то говорил?
– Я… ничего особенного. Ничего. Как ты?
– Я в порядке. Спасибо.
– Как мама? – вопрос был задан только из вежливости. И тяжело вышел. Подумал даже, как бы она не уловила это. Ведь я мог без внутреннего упрёка признаться самому себе, что не испытал бы никакого сожаления, узнав о кончине Ольгиной матери! Эта сума<