Среди партий и движений, вышедших на политическую арену после Манифеста 17 октября 1905 года, значились и презрительно именовавшиеся “черной сотней”. Возможно, срабатывала ассоциация: черный – значит, темный и реакционный. <…>
Проводя исторические параллели (в средневековой Руси “черной сотней” именовалось податное посадское население), “Руководство монархиста-черносотенца” вопрошало: “Почетное ли это название – черная сотня? Да, очень почетное. Нижегородская черная сотня, собравшаяся вокруг Минина, спасла Москву и всю Россию от поляков и русских изменников...” Черносотенцы занимали крайне правый фланг российского политического спектра, причем за свой экстремизм они заслужили репутацию “революционеров справа”.
Правый фланг консолидировал свои ряды значительно позже демократов и либералов. Объяснялось это, помимо прочего, тем, что в самодержавной монархии правящие круги не нуждались в каких-либо политических организациях. Их идеология была государственной доктриной, а интересы защищались всей мощью карательного аппарата империи. Лишь на рубеже XIX – XX веков возникли общества, которые можно определить как предшественников черносотенцев.
Подобно всем политическим партиям, черносотенцы до своего организационного оформления прошли стадию идейного становления. Поскольку всякий социально-экономический кризис проявляется в первую очередь в сфере человеческой мысли, уличным схваткам всегда предшествует бескровная, но не менее ожесточенная борьба по философским, историческим и литературным вопросам. Ревнители старины, убедившись, по их собственным словам, “в той опасности, которую представляла для русского дела космополитичность высших слоев высшего общества, признали желательным дать жизнь националистическому кружку”. Так было создано Русское собрание, в руководство которого вошли писатель князь Д.П. Голицын, правнук декабриста князь М.В. Волконский, литератор В.Л. Величко. В деятельности Собрания принимали участие видные представители художественной интеллигенции, включая И.Е. Репина и Н.К. Рериха. Ученые доклады о славянских и русских древностях, художественные выставки и музыкальные вечера, которые устраивались в Русском собрании, были подчинены задачам борьбы против распространения казавшихся чуждыми западных веянии. Противоположные позиции занимали умеренные либералы, объединившиеся в кружок “Беседа”. И хотя они не выходили за цензурные рамки, ни для кого не было секретом, что под видом отвлеченных теорий обсуждались злободневные дела. Обе организации стали школой для будущих политиков. Участники “Беседы” пополнили либеральные партии – от октябристов до кадетов, а члены Русского собрания образовали костяк руководства различных черносотенных союзов.
Активизация политической жизни в стране привела к возникновению еще нескольких организаций ультраконсервативного толка. Так, в начале 1905 г. вокруг редакции “Московских ведомостей” сложилась Русская монархическая партия, руководителем которой стал редактор этой газеты В.А. Грингмут. Через несколько месяцев “кружок дворян”, возглавляемый графами Павлом и Петром Шереметьевыми, преобразовался в Союз русских людей. По мере нарастания революционных событий монархисты все более отчетливо осознавали, что аристократический облик их организаций лишает их шансов в конкурентной борьбе с другими политическими партиями. <…>
Переломным моментом стали события, связанные с объявлением Манифеста 17 октября 1905 г. Обещание даровать населению политические свободы было воспринято леворадикальными партиями как сигнал к усилению натиска на самодержавие. Однако вслед за демонстрациями под революционными лозунгами улицы российских городов заполнили манифестации с иконами и хоругвями, быстро переросшие в погромы. За две октябрьские недели, по самым приблизительным подсчетам, погромная волна накрыла более 350 населенных пунктов. Грандиозные побоища пережили Одесса, Киев, Вильно, Екатеринославль, Кишинев, Минск, Орша, Симферополь.
Погибло по меньшей мере 1600 и было искалечено 3500 человек. Эти погромы часто называют еврейскими, но в действительности они не имели исключительно этнической направленности. Жертвами погромщиков становились прежде всего интеллигенты, студенты – все те, к кому подходило ненавистное определение “демократ” и кого толпа заставляла целовать царские портреты. <…>
После погромов начался бурный рост черносотенных организаций. За несколько месяцев были зарегистрированы десятки партий и союзов <…>
Возможно, самым уязвимым местом черносотенцев была их слабая организованность. Большинство из вновь возникших организаций ограничивали свою деятельность пределами одного города, уезда, редко – губернии. Отношения между ними были крайне запутаны, и в этом они заметно отставали от либеральной буржуазии, успевшей создать кадетскую партию. Монархисты регулярно созывали всероссийские “съезды русских людей”, но постановления съездов не имели обязательной силы для местных организаций. Предпринимались попытки создать руководящий центр, однако выбранная на коалиционной основе Главная управа оказалась недееспособной.
Самым крупным из черносотенных партий был Союз русского народа, учрежденный в ноябре 1905 г. в Санкт-Петербурге. Он быстро расширил сферу своего влияния, т.к. изначально был ориентирован на массы. Уже через две недели был открыт первый отдел в Ярославле, а через полтора года сетью провинциальных отделов была покрыта почти вся Россия. К Союзу присоединился ряд ранее самостоятельных черносотенных организаций: Астраханская народно-демократическая партия, Иваново-Вознесенская самодержавно-монархическая партия, Курская партия народного порядка, Орловский союз законности и порядка, Петербургское общество активной борьбы с революцией и ряд других. <…>
Руководящим органом Союза русского народа являлся Главный совет. Следующим звеном были губернские отделы со своими советами, далее городские и уездные – и так до сельских подотделов. Однако эта стройная иерархия существовала в основном на бумаге. Связь провинциальных отделов с Главным советом и между собой носила эпизодический характер, а примкнувшие к Союзу черносотенные организации зачастую сохраняли полную самостоятельность. Как признавал один из лидеров Союза, “там были возможны самые различные взгляды отдельных лиц, групп, даже отделов, так что говорить об этом как о чем-то однородном, которое могло бы одинаково мыслить, я не могу”.
Союз возглавил А.И.Дубровин, детский врач. Монархист крайнего толка, сторонник жесточайших репрессий, он, составив солидное состояние частной практикой, пожертвовал его на пропаганду черносотенных идей. “Говорил он некрасиво, – вспоминал один из его соратников, – но с огромным подъемом, что действовало на простых людей, из которых и состояло большинство членов Союза русского народа”. Речи Дубровина завораживали огромные толпы, наполнявшие Михайловский манеж – место массовых собраний “черной сотни”; но подлинной стихией Дубровина были закулисные интриги.
В отличие от председателя Союза его заместитель В.М.Пуришкевич был настоящим публичным политиком. Внук бессарабского протоиерея поставил свои таланты на защиту дворянских привилегий. Делал это он с такой страстью, что его имя быстро стало нарицательным для обозначения реакционера и погромщика. Не меньшим ораторским даром, хотя и большим цинизмом, обладал курский помещик Н.Е.Марков. Он открыто признавал классовый характер самодержавной власти, а обращаясь к либералам, предупреждал, что они не понимают гибельности собственной тактики, ибо, спровоцировав социальный взрыв, первыми падут жертвами “кровожадных инстинктов простонародья”.
Характерно, что руководство Союза, постоянно подчеркивавшее свою неприязнь к “куче навоза” (так в черносотенной прессе именовали интеллигенцию), состояло в основном из представителей творческих профессий – ученых, врачей, адвокатов. Среди вождей “черной сотни” были академик А.И.Соболевский, филолог и один из зачинателей исторического изучения русского языка, хранитель Горного музея Н.П.Покровский, художник А.А.Майков (сын известного поэта), адвокаты А.И.Тришатный и П.Ф.Булацель. <…>
Отношение православного духовенства к “черной сотне” не было однозначным. Против правых радикалов выступили митрополит Санкт-Петербургский Антоний и ряд церковных владык, но за них – волынский архиепископ Антоний, саратовский епископ Гермоген, известный пастырь Иоанн Кронштадтский. В качестве почетных и действительных председателей отделов Союза фигурировали два митрополита, девять архиепископов и епископов.
Лидеры “черной сотни” утверждали, что их организации, в отличие от других партий, выражают интересы всей нации. В такой трактовке принадлежность к Союзу русского народа выглядела священной обязанностью каждого верноподданного, в то время как членство в любой другой политической организации приравнивалось к государственной измене. Ряды черносотенцев быстро росли, и к концу 1907 – началу 1908 гг. в 2229 местных организациях числилось, согласно данным Министерства внутренних дел, более 400 тыс. человек. Таким образом, крайне правые опередили по численности все политические партии России вместе взятые.
Социальный состав черносотенных союзов отличался исключительной пестротой. Если первые ультраправые организации имели аристократический характер, то в дальнейшем они пополнились представителями неимущих классов. Подавляющее большинство черносотенцев было крестьянами. <…>
Черносотенцы создали ряд рабочих организаций, например, киевский Союз русских рабочих, руководимый типографщиком К.Цитовичем. Программа этого Союза была составлена с учетом профессиональных интересов рабочих и обещала противодействовать “произволу, вымогательству, всем видам корыстного и безнравственного отношения к рабочим со стороны администрации заводов, фабрик и других ремесленно-промышленных заведений, старших рабочих и бороться законом указанными средствами против произвола при расчетах и увольнениях рабочих со службы”.<…>
Если говорить об идейных источниках черносотенства, то прежде всего следует назвать “теорию официальной народности”, основное содержание которой сводилось к трехчленной формуле “православие, самодержавие, народность”. Сформулированная в первой трети XIX века николаевским министром Уваровым, она дожила в качестве государственной доктрины до начала XX века. Среди своих духовных отцов черносотенцы также числили славянофилов – А.С. Хомякова, братьев И.С. и К.С. Аксаковых, братьев И.В. и П.В. Киреевских, Ю.Ф. Самарина и др. Активно использовался славянофильский тезис о противоположности между Россией и Западом. Вообще-то признание “особого” пути России было характерным для различных политических течений – вплоть до народничества. В основе подобных представлений лежали объективные различия уровней экономического развития, государственных систем, религий и т.п. В интерпретации черносотенцев славянофильский тезис о “гниющем Западе” означал неприемлемость для России буржуазных ценностей, Запад обличался в экспорте бездуховности, узкого материализма, эгоизма и индивидуализма.
Резкой критике подвергался капитализм, который считался искусственно взращиваемой и органически чуждой для России хозяйственной системой. В своих программных документах черносотенцы исходили из представления о России как о земледельческой стране и отдавали предпочтение патриархальному хозяйству перед товарным, мелкому ремесленному производству – перед крупным. Вместе с тем они не покушались на частную собственность и, разумеется, были чужды социалистическим устремлениям.
Демократия представлялась черносотенцам самым ужасным злом, которое породил Запад. В их понимании человек всегда являлся частью некой общности – общины, сословия, племени. Они были убеждены в принципиальной недостижимости народовластия, какие бы избирательные системы или выборные учреждения для этого ни устраивались. <…>
С точки зрения крайне правых, для России с ее многонациональным населением самодержавная монархия являлась единственно возможной формой правления, “наилучшим для нашей Родины способом приведения к единому знаменателю 140 миллионов умов и воль”. Но черносотенцы доказывали, что самодержавие утратило свой истинный облик, ибо “…русские государи, начиная с Петра I, хотя и продолжали именовать себя самодержавными, но это самодержавие было уже не православно-русским, а весьма близким к западноевропейскому абсолютизму, основанному не на православно-церковном и земско-государственном единении и общении царя с народом, а на праве сильного…”. Отсюда – идеализация допетровской эпохи, как и идеала социальной гармонии. При этом следует отметить, что черносотенцы уже в 1906–1907 гг. отказались от чего-то подобного созыву Земского собора или восстановлению патриаршества.
Социальная проблематика в программах крайне правых была представлена слабо. Они уклонялись от конкретных предложений в аграрной сфере, ограничившись лишь указанием, что “никакие меры, направленные к улучшению быта крестьян, не должны нарушать неприкосновенности земельной собственности”. Зато чрезвычайно подробно была разработана программа по национальному вопросу. В сущности, черносотенцы заняли пустовавшую нишу, поскольку российские социал-демократы, эсеры, анархисты провозгласили себя интернационалистами. Хотя в империи действовали армянские, еврейские, латышские, польские, финские партии, не было партий, связавших себя исключительно с русским населением. Черносотенцы не замедлили воспользоваться этим положением и объявили о своей монополии на патриотизм. Популярному в революционных кругах тезису о праве наций на самоопределение вплоть до отделения от России и создания собственных национальных государств был противопоставлен лозунг “Россия для русских”.
Черносотенцы провозглашали, что “русская народность, как собирательница земли русской и устроительница русского государства, есть народность державная, господствующая и первенствующая”. Они требовали предоставить русским исключительное право на участие в государственном управлении и службу в правительственных, судебных, земских и городских органах. Для русских предусматривался комплекс экономических льгот и привилегий: исключительное право на заселение окраин, приобретение и аренду земли, разработку природных богатств и т.п. Было продекларировано, что “племенные вопросы в России должны разрешаться сообразно степени готовности отдельной народности служить России и Русскому народу”. Соответственно с этим все народы, населявшие Россию, разделялись на “дружественные” и “враждебные”.
Надо иметь в виду, что черносотенцы подразумевали под русскими все славянское население Российской империи. Они отказывали украинцам и белорусам в праве на национальную культуру именно потому, что считали их языки диалектами русского. Кроме того, термин “истинно русский” означал не этническую, а скорее политическую принадлежность. Читателям черносотенных газет не казалось странным, что “истинно русскими” называют московского публициста Грингмута или ялтинского градоначальника Думбадзе. Никого не удивляли и планы черносотенного руководства создать Мусульманский союз русского народа из казанских татар.
“Истинно русским” противопоставлялись “инородцы”, в первую очередь – евреи. В силу экономических и религиозных факторов в России издавна существовали юдофобские традиции. Антисемитские настроения были равно распространены и в правящих сферах, и среди простых людей. Российским законодательством предусматривалась “черта оседлости”, за пределами которой запрещалось проживание лиц иудейского вероисповедания. Однако черносотенцы пошли дальше, провозгласив евреев “врагами рода человеческого”. Несмотря на то, что социальное расслоение среди евреев было таким же глубоким, как среди других народов, они заявляли, что евреи представляют сплоченную этническую общность, имевшую целью достижение мирового господства. Антисемитская литература разъясняла, что первой жертвой этого дьявольского плана выбрана Россия: “Русский характер, черты национального уклада русских людей, отменное историческое гостеприимство славян вообще, и в особенности русских, прекрасно взвешены и учтены евреями, недаром Россия буквально осаждена евреями”. Указывая на широкое участие еврейской буржуазии в торговле и промышленности юго-западных регионов, черносотенцы твердили об экономическом засилье евреев во всех сферах жизни, а активное участие евреев в революционном движении давало им повод повторять, что революция – “дело рук почти исключительно евреев и ведется на еврейские деньги”.
Черносотенцы добивались неукоснительного исполнения особого законодательства о евреях, а также планировали введение новых ограничительных мер. Союз русского народа обещал добиться признания всех проживающих в империи евреев иностранцами, правда, без привилегий, которые имели подданные других государств. Евреям должен был быть навсегда закрыт доступ к государственной службе, преподавательской деятельности, журналистике, адвокатуре, врачебной практике. Вдобавок к печально известной “процентной норме”, ограничивавшей доступ евреев в учебные заведения, предлагалось изгнать лиц иудейского вероисповедания из всех гимназий и университетов, в которых обучался хотя бы один христианский юноша. Одновременно предполагалось запретить евреям открывать собственные школы.
<…> Черносотенцы использовали как легальные, так и нелегальные методы борьбы. При Главном совете Союза русского народа была образована боевая дружина и районные группы. Боевые дружины были созданы в десяти городах, самой многочисленной была одесская Белая гвардия, состоявшая из 300 боевиков. Петербургское Общество активной борьбы с революцией располагало агентурной сетью в революционном подполье. Оружие для черносотенных дружин поступало из армейских и полицейских арсеналов, а также закупалось за границей. В июне 1906 г. дружинники убили одного из лидеров кадетской партии М.Я.Герценштейна, в марте 1907 г. – кадета Г.Б.Иоллоса, Черносотенцы также организовали покушение на жизнь бывшего премьер-министра графа С.Ю.Витте, которого считали главным виновником революционной смуты. Оценивая черносотенный террор в целом, можно сказать, что боевые дружины Союза русского народа не могли – ни по выучке, ни по дисциплине – сравниться с дружинами эсеров и других революционных партий. В большинстве случаев черносотенцы могли лишь оказать содействие полиции и войскам. <…>
СОЮЗ 17 ОКТЯБРЯ
Союз 17 октября вместе с примыкавшими к нему партиями и организациями представлял собой правый фланг российского либерализма и занимал промежуточное положение между конституционными демократами и правыми радикалами. <…>
Октябризм как политическое течение возник и начал организационно оформляться на основе “меньшинства” земско-городских съездов. Партийное размежевание в либеральном лагере в основном закончилось после издания Манифеста 17 октября 1905 г. Посчитав, что в России созданы необходимые политические предпосылки для движения по пути к конституционной монархии, будущие октябристы приступили к созданию партии, взяв в качестве названия дату издания царского Манифеста. И хотя впоследствии в октябристской среде находилось немало сторонников смены партийной “вывески”, именно под этим названием партия просуществовала весь отпущенный ей историей срок.
Организационно Союз 17 октября начал складываться в последних числах октября 1905 г., когда в Москве, а затем и в Петербурге состоялось несколько встреч либеральных земцев с представителями крупной буржуазии. Помимо разработки программных вопросов на этих совещаниях шло формирование руководящих органов Союза – Московского и Петербургского отделений ЦК. В ноябре на проходившем в Москве земско-городском съезде будущие октябристы выступили уже более или менее сплоченной группой. В своем “особом мнении” по поводу принятой съездом общеполитической резолюции они высказались за оказание правительству помощи и поддержки “в водворении порядка ради скорейшего созыва Государственной думы”, против прямых выборов в Думу и превращения ее в Учредительное собрание. Кроме того, в резолюции “меньшинства” решительно отвергались предоставление автономии Польше, как и повсеместная и немедленная отмена “исключительных мер и военных положений” ввиду “революционного состояния страны”.
Ноябрьский земско-городской съезд совпал с выработкой октябристами основ своей программы, первый вариант которой был опубликован в газете “Слово” 9 ноября. На съезде в число лидеров складывавшейся партии выдвинулся один из братьев Гучковых – Александр. Потомственный почетный гражданин Александр Иванович Гучков (1862–1936), происходивший из семьи известных московских предпринимателей, с 1902 г. был директором Московского учетного банка. Общественную известность и репутацию смелого, решительного человека и патриота он приобрел в годы русско-японской войны, в которой принял участие в качестве главного уполномоченного Российского общества Красного Креста. Как политик Гучков дебютировал осенью 1905 г, на сентябрьском земско-городском съезде, на котором заявил, что критерием политической “вражды” или “союза” для него служат вопросы об автономии Польши и о “децентрализации законодательства” (сам он, конечно, был ярым противником и того, и другого). Эта же националистическая нота прозвучала в выступлениях Гучкова и на ноябрьском земско-городском съезде. Вскоре А.И. Гучков занял пост товарища председателя Московского отделения ЦК Союза 17 октября, а в 1906 г. стал единоличным лидером октябристов, оставаясь таковым в течение всего времени существования партии. <…>
Организационно Союз 17 октября был задуман как “объединение всех партий центра, независимо от их второстепенных отличий и оттенков”, а потому был весьма рыхлым образованием. С самого начала в октябристской среде получило распространение допускавшееся уставом параллельное членство в других партиях и организациях. Само членство в Союзе 17 октября не влекло за собой обязательного выполнения каких–либо специальных партийных поручений, как и уплату фиксированных членских взносов. Несмотря на то, что с 1906 г. лидеры октябристов пытались внедрить в практику чисто партийные методы руководства Союзом, многие рядовые члены партии продолжали рассматривать его скорее как дискуссионный клуб, но не как организацию, предполагавшую наличие строгой дисциплины и иерархичности. Непостижимым образом это “свободолюбие” уживалось с возвеличиванием А.И. Гучкова, восхваление заслуг и персональные здравицы в адрес которого стали обязательным атрибутом всех общепартийных форумов, начиная с 1907 г.
Октябристам всегда была абсолютно чуждой столь характерная для членов революционных партий готовность пожертвовать всем ради достижения партийных целей. Именно поэтому Союз 17 октября, объединявший людей вполне состоятельных, а иногда и очень богатых, испытывал хронические финансовые затруднения. <…>
Как правило, в Союз 17 октября вступали люди зрелого возраста и высокого образовательного ценза, со вполне определившимся и весьма солидным общественным положением. Большинство октябристов принадлежало к поколению, давшему российскому освободительному движению целую плеяду революционеров-“восьмидесятников”. Однако лишь немногие из них отдали дань юношескому радикализму, предпочитая служить России иным, законным путем. Союз 17 октября привлекал в свои ряды крупнейших представителей просвещенного чиновничества. <…> Среди октябристов мы находим людей ярких и по-своему замечательных. Помимо упомянутых, это видные земские и общественные деятели – граф П.А.Гейден, М.А.Стахович, князь Н.С.Волконский; столичные профессора, адвокаты, деятели науки и культуры – Л.Н.Бенуа, В.И.Герье, Г.Е.Грум-Гржимайло, П.П.Марсеру, Ф.Н.Плевако, В.И.Сергеевич, Н.С.Таганцев; издатели и журналисты – Н.Н.Перцов, А.А.Столыпин, Б.А.Суворин; крупнейшие представители торгово-промышленного мира и банковских кругов – Н.С.Авдаков, А.Ф.Мухин, Э.Л.Нобель, братья В.П. и П.П. Рябушинские, Я.И.Утин; деятели других профессий, – в частности глава известнейшей ювелирной фирмы К.Г. Феберже. <…>
Вопреки расчетам создателей Союза 17 октября привлечь в свою партию представителей демократических слоев населения, в первую очередь рабочих и крестьян, им не удалось. <…> В целом по своей социальной природе Союз 17 октября был партией служилого дворянства (еще не полностью порвавшего, однако, с традиционными дворянскими занятиями) и крупной, частично “одворяненной” торгово-промышленной и финансовой буржуазии. <…>
Центральное место в программе Союза 17 октября занимал вопрос о характере и структуре государственной власти в России. “Российская империя, – говорилось в первом ее параграфе, – есть наследственная конституционная монархия, в которой император, как носитель верховной власти, ограничен постановлениями Основных законов”. Таким образом, октябристы заявляли о себе как о противниках идеи сохранения неограниченной власти монарха.
Выступая за упразднение неограниченного самодержавия, октябристы вместе с тем категорически возражали против введения в России парламентского строя, считая его неприемлемым как с исторической, так и с политической точек зрения. В сохранении монархической формы правления они видели залог “связи с прошлым, ручательство в правильном направлении” “государственного корабля, ограждении его от напрасных бурь и шатаний, словом, залог закономерного (органического) развития России из основ ее тысячелетнего прошлого”. Характерно, что октябристы, правда, не без некоторых колебаний, признали целесообразным сохранить за конституционным монархом титул “самодержавный”, видя в этом титуле “историческое достояние” России.
Согласно выработанной октябристами схеме, в структуру высшей государственной власти России должны были войти монарх, царствующий и управляющий одновременно, и двухпалатное народное представительство, формируемое на основе цензовых выборов, прямых – в городах и двустепенных – в остальных местностях. Так представляли себе октябристы способ формирования нижней палаты Государственной думы. Что же касается верхней законодательной палаты – Государственного совета, – смысл существования которой заключался в том, чтобы исправлять и корректировать решения Думы, то это должен был быть узкоцензовый орган, половина членов которого к тому же назначалась монархом. Таким образом, единственным серьезным отличием этого пункта октябристской программы от изданного 20 февраля 1906 г. Положения о Госсовете было уравнение его в правах с Думой (по официальной версии, Госсовет получал право решающего голоса).
В распределении прав между народным представительством и монархом октябристы делали явное предпочтение в пользу последнего. Без императорской санкции не мог вступить в силу или быть отменен ни один закон; царю же принадлежало право назначения и смешения министров, которые, правда, в своей практической деятельности теоретически несли равную ответственность перед ним и народным представительством. <…>
Второй раздел октябристской программы был посвящен требованиям в области гражданских прав. Здесь содержался обычный для либеральной партии перечень положений, включавший свободу совести и вероисповедания, неприкосновенность личности и жилища, свободу слова, собраний, союзов, передвижения и т.д. По своему содержанию этот раздел программы Союза 17 октября был, пожалуй, самым демократичным. Беда заключалась в том, что на практике сами октябристы часто нарушали эти положения своей программы. Особенно это касалось требования гражданского равноправия вообще и еврейского в частности. <…>
Что касается национального вопроса вообще, то октябристы исходили из необходимости сохранения “единой и неделимой” России (эти слова были внесены в параграф 1 партийной программы по решению II съезда) и считали нужным противодействовать “всяким предположениям, направленным прямо или косвенно к расчленению империи и к идее федерализма”. Исключение было сделано только для Финляндии, которой предполагалось предоставить “право на известное автономное государственное устройство” при условии “государственной связи с империей”. <…>
Большое внимание в программе Союза 17 октября было уделено социальным вопросам, среди которых на первом месте стоял аграрный, названный “самым острым, самым больным вопросом на пространстве всей почти великой России”. Октябристы осознавали, насколько тяжелым было положение страдавшего от малоземелья крестьянства, и, более того, находили требования крестьян об увеличении наделов вполне справедливыми. Удовлетворить их октябристы предполагали, во-первых, за счет государства в результате раздачи крестьянам через особые земельные комитеты пустующих казенных, удельных, кабинетских земель и, во–вторых, путем “содействия покупке крестьянами земель у частных владельцев” при посредстве Крестьянского банка. В крайних случаях программа Союза 17 октября предусматривала и “принудительное отчуждение” части частновладельческих земель с обязательным вознаграждением владельцев. Выкупить землю, подчеркивали октябристы, обращаясь к крестьянам, “надо по справедливой оценке и без ущерба для помещичьего хозяйства. Даром же отбирать землю нельзя, это несправедливо, да и к добру не поведет”.
<…> Октябристы считали необходимым уравнять крестьян в правах с остальными гражданами путем отмены всех законов, юридически принижавших податные сословия, а главное – административной опеки над ними; ликвидировать общину и осуществить ряд мер для улучшения экономического положения крестьян (развитие сельскохозяйственного кредита, широкое внедрение агрономических знаний, распространение кустарных промыслов и т.д.).
Таким образом, в решении аграрного вопроса октябристы шли в русле столыпинской аграрной политики. Однако в отличие от П.А.Столыпина, делавшего основную ставку на сравнительно узкий слой “крепких и сильных” крестьян, октябристы рассчитывали на то, что им удастся в относительно короткий срок создать широкий слой зажиточного крестьянства, которое и должно было стать массовой опорой режима.
Подчеркнутая приземленность, практицизм и выдвижение на первый план сравнительно второстепенных вопросов были характерны не только для аграрно-крестьянского раздела программы Союза 17 октября, но и для раздела, касавшегося положения рабочих. Так, в вопросе о продолжительности рабочего дня позиция октябристов была отмечена стремлением защитить интересы русской промышленности. В программе Союза этот вопрос трактовался в весьма общем виде: речь здесь шла о необходимости “нормировки” предельной продолжительности рабочего времени и об “урегулировании” сверхурочных работ. <…> Октябристы резонно отмечали, что в условиях технической отсталости России, а также огромного (по сравнению с Западной Европой) количества религиозных праздников, сокращение рабочего дня до европейского уровня будет иметь следствием резкое удорожание, а значит, и неконкурентноспособность русских товаров.
Заключительные разделы октябристской программы были посвящены вопросам народного образования, реформе суда и системы местного административного управления и самоуправления, мерам в области экономики и финансов, проблемам реформирования Церкви. <…>
КАДЕТЫ
В системе политических партий России конституционно-демократическая партия занимала особое место. Это была партия интеллектуалов, аккумулировавшая в своих рядах цвет российской интеллигенции начала XX в., мечтавшей о радикальном преобразовании страны парламентским путем и на основе общечеловеческих ценностей. Идейные и организационные истоки формирования конституционно-демократической партии генетически связаны с теми качественными изменениями, которые произошли в русском либерализме на рубеже XIX–XX вв. <…>
Первым крупным шагом в деле программного и организационного оформления либерализма нового типа как политической организации в общенациональном масштабе явилось основание нелегального журнала “Освобождение”, издававшегося с июля 1902 г. по октябрь 1905 г. в Штутгарте под редакцией П.Б.Струве. На его страницах были опубликованы первые программные статьи, сформулированы и продискуссированы организационные принципы конституционно-демократической партии. Летом и осенью 1903 г. соответственно оформились две организации – Союз освобождения и Союз земцев-конституционалистов, ставшие в октябре 1905 г. основным ядром кадетской партии. Ее первый учредительный съезд состоялся 12–18 октября 1905 г. в Москве.
К этому времени конституционно-демократическое движение уже выкристаллизовалось, выработало свою программу и тактику, заняло определенное место в структуре политических сил. Находясь на самом левом фланге либерального лагеря, кадеты, с одной стороны, отмежевались от политических партий и организаций, отстаивавших интересы помещиков и промышленников, а с другой – от левых партий и организаций социалистического толка. Лидеры кадетов считали свою партию внеклассовой, соответствовавшей по своим идеалам “традиционному настроению русской интеллигенции”. “Мозговым центром” партии являлись выдающиеся представители русской интеллигенции, искренне желавшие добра и процветания России.
Октябрьский учредительный съезд заложил основы организационной структуры конституционно-демократической партии, принял ее устав и программу, избрал ее временный ЦК. На II съезде, состоявшемся в январе 1906 г., произошло ее окончательное конституирование. Съезд принял решение о добавлении к основному названию партии – конституционно-демократическая – слов: Партия народной свободы; на нем был избран новый состав ЦК, внесены изменения в программу и устав. <…>
Согласно второму параграфу устава, членами партии могли быть лица, “принявшие партийную программу и согласные подчиняться партийной дисциплине, установленной уставом партии и партийными съездами”. После учредительного съезда начался процесс организационного строительства партии по всей стране. Уже в октябре-декабре 1905 г. конституировались 72 кадетские организации, а в январе-апреле 1906 г, уже существовало более 360 кадетских комитетов. Общая численность партии в 1906-1907 гг. колебалась в пределах 50-60 тыс. человек. <…>
Фактически, ЦК партии кадетов на своем протяжении ее существования так и не удалось наладить прочных и регулярных связей с местными организациями. После революции 1905-1907 гг. ЦК не удалось выполнить уставное требование о ежегодном созыве партийных съездов, вместо которых периодически созывались конференции. На самом деле принципиальной важности политические решения принимались сравнительно небольшим числом членов ЦК (10–15 человек). Партийные собрания местных организаций созывались нерегулярно, а их посещаемость оставляла желать лучшего.
В партию кадетов входил цвет русской интеллигенции, часть либерально-настроенных помещиков, средней городской буржуазии, служащие, учителя, врачи, приказчики. Социальный состав кадетов претерпевал изменения в зависимости от конкретной политической ситуации. В период революции 1905-1907 гг. в местных партийных организациях было достаточно много представителей “социальных низов”: рабочих, ремесленников, служащих, а в сельских – крестьян. После поражения революции ряды партии “народной свободы” покинула значительная часть демократических элементов, разочарованная политической линией поведения кадетов в I и II Думах. Процесс “очищения” кадетов от “социальных низов” продолжался вплоть до Февральской революции 1917 г. <…>
В ЦК и думской фракции на всем протяжении деятельности партии кадетов доминировали представители интеллиген