Социокультурное восприятие времени и пространства

Реферат по онтологии

Оказывается, что в разных культурах смыслы и значения понятий времени и пространства существенно отличаются. В связи с этим интересно проследить различие в понимании данных категорий уже на семиотическом уровне. Так, например, в современном русском языке существуют три языковых обозначения времени, которые определяют событие относи­тельно момента речи. В других языках формы времени могут указы­вать на временную дистанцию (близость или отдаленность события) или имеются системы «относительных» времен, «дающие сложную двух- (и даже трех-) ступенчатую ориентацию, т.е. ориентирующие со­бытие по отношению к какой-либо точке отсчета, локализуемой, в свою очередь, относительно момента речи».

А это, в свою очередь оз­начает, что представители разных культур воспринимают время по-разному. Сданной проблемой сталкивается любой переводчик, ко­торый вынужден осуществлять интерпретацию при передаче временных смыслов одной культуры на язык другой. С точки зрения индивидуального восприятия это означает, что представители разных культур различным образом могут описать временное состояние, т.е. по разному отнестись к расположению событий во времени.

Более того, как очень интересно показал Г. Гачев, различия в понимании пространства и времени существенно влияют не только на специфику их восприятия, но и на специфику их использования даже в физике. Культура, которая выражается через язык, детерминирует образы и представления о мире, в том числе и научные, окрашивает науку в национальные цвета.

Так, например, у Декарта, пространство — это прежде всего «распространение — протяжение — растекание некой полноты — жидкости». То же самое в русском языке, где пространство может означать широту, пространность и т.д. А в немецком языке Raum связывается с понятием чистоты, пустоты и ограничения, даже фонетически. Пространство — это фактически отстранство.

Не менее важны языковые различия в фиксации понятия времени. В английском языке данное понятие, также, как и «пространство», про­исходит от слова «простирать», в латинском — от слова «тянуть» (вспом­ним русское выражение «тянуть время»), ау немцев «другое понятие вре­мени — как рубленого отрезка: время — срок; это вечность — тянется, длится». Любопытно, что русское слово «время» по ряду этимологичес­ких версий состоит из двух слов: древнейшего индоевропейского корня г-аг (вращать, крутить, упорядочивать, творить, где везде, кстати, этот древнейший сакральный корень прослушивается) и «мя», т.е. буквально слово «время» означает «то, что вращается вокруг меня». Здесь подчерки­вается присутствие субъективного начала в восприятии временных отно­шений, о чем мы уже писали и на чем мы еще остановимся.

Таким образом, разное понимание времени порождает и во мно­гом различное понимание мира. И здесь действительно стоит заду­маться, а не был ли прав И. Кант, говоря о пространстве и времени как априорных формах нашего рассудка, который посредством их интер­претирует мир соответствующим образом. А поскольку индивидуаль­ный рассудок присущ конкретной личности, то и его схемы во многом определяются социокультурными обстоятельствами. Таким образом, пространство и время различаются в культурном смысле «по горизонта­ли», т.е. в разных одновременных культурах.

Но существуют и «вертикальныеразличия» в истолковании простран­ства и времени, когда нам трудно проникнуть в образ, мысли людей преж­них эпох: Так, например, в Древнем Китае время трактовалась не как не­кая последовательность равномерных и направленных в будущее собьпий, а, напротив, как совокупность неоднородных отрезков. По­этому историческое время получает свои личные имена, связанные с жизнью конкретных людей, прежде всего императоров. Соответствен­но, такое понимание времени требовало и иного представления о про­странстве. Замкнутое пространство и цикличное время — вот модель мира, в котором живет человек. Поэтому будущее рассматривалось в Китае не как нечто стоящее впереди и еще не осуществленное, а, скорее, как нечто уже бывшее и до сих не превзойденное по своему совершен­ству. К нему предстоит вернуться после нынешнего периода всеобщего хаоса и упадка. Исключительное почитание предков в Китае также объ­ясняется тем, что поколения уходили в весьма своеобразное простран­ственно-временное небытие, которое существует параллельно и посто­янно оказывает или благое, или вредное воздействие на мир людей.

Очень глубокие и тонкие размышления проводит П. Флорен­ский, показывая связь представлений о пространстве с духовным со­стоянием эпохи, которое реализовывалось в произведениях искусст­ва, и делая вывод о том, что каждая эпоха выбирает соответствующую ей систему пространственно-временных координат.

А.Я. Гуревич, исследуя проблему восприятия времени у древних скандинавов, также отмечает его существенные отличия от современ­ных представлений. Время здесь «не течет линейно и без перерывов, а представляет собой цепь человеческих поколений. Дело в том, что вре­мя ощущается и переживается этими людьми... еще в значительной мере циклично, как повторение». Время — это прежде всего течение жизни людей, что закрепляется даже в практике заключения договоров, которые «сохраняют силу, пока они живы». С таким пониманием времени связано и убеждение людей в том, что они могут воздейство­вать на время через систему сакральных действий. Следовательно, в отличие, например, от современных представлений физики, что про­шлого уже нет, будущего еще нет, а есть лишь настоящее, древние скандинавы понимали, что прошлое хотя и миновало, но когда-то вер­нется. «Будущего еще нет, но вместе с тем оно уже где-то таится, вслед­ствие чего провидцы способны его с уверенностью предрекать. Время мыслилось подобным пространству: удаленное во времени (в прошлое или будущее) представлялось столь же реальным, как и удаленное в пространстве».

Помимо «социокультурной нагруженности» представлений о про­странстве и времени сложность понимания данных категорий связана еще и с тем, что человек в своей жизни оперирует ими постоянно, он имманентно погружен в пространственно-временной поток собственного сознания. И субъективные восприятия пространства и вре­мени не менее, а гораздо более важны для человека, чем абстрактное и отчужденное понимание их физического смысла. Действительно, если вы кого-то ждете, то для вас время течет медленнее, стрелки ча­сов как будто бы останавливаются. Более того, если в этот момент из­мерить ваш пульс или давление крови, то налицо будут изменения этих объективных физических параметров. Так что психологическое переживание не менее важно, чем объективные факторы. В некото­ром смысле мы можем повлиять на время.

Так, например, если вы заняты каким-то делом и день пролетает для вас быстро, значит, он наполнен событиями. Зато по прошествии некоторого времени, вспоминая все эти события, вы как бы растяги­ваете прошедшее время, вам есть что вспомнить. И напротив, если день мучительно тянется от безделья и отсутствия значимых событий, то по прошествии некоторого времени вам нечего вспомнить, и тогда говорят о том, что время прошло незаметно. В этом случае правомер­но говорить о субъективно-психологическом переживании времени Л. «Если бы скорость восприятия и обработки информации человеком значительно убыстрилась, то все изменения во внешнем мире каза­лись бы ему относительно замедленными».

Рассматривая с философской позиции пространство и время как формы проявления бытия, мы можем выделять в последнем относи­тельно самостоятельные уровни, относительно которых происходит спецификация данных категорий. Таким образом, качественные ха­рактеристики данных уровней в значительной мере изменяют общие представления о пространстве и времени, наполняя их конкретным содержанием.

Поэтому, говоря, например, о времени, мы ни в коем случае не должны понимать его только в физическом и даже в природном смыс­ле. Время есть мера социально-исторического и всякого иного бытия: «Как такая мера оно может быть измерено и сосчитано в тех или иных отвлеченных единицах, как-то: год, месяц, час или еще в более отвле­ченных единицах частоты колебаний атома какого-либо удобного для этого элемента, но оно всегда есть нечто иное и большее, чем этот счет и это измерение. Оно есть мера человеческой жизни и человече­ского ее определения».

Поскольку мир представляет собой иерархическое, многоуровневое образование, мы можем выделять и соответствующие этим уровням специфические пространственно-временные отношения.

Например, мы можем говорить об историческом или социальном времени. Оно весьма своеобразно. Это не просто физическое время, измеряемое длительностью истории. Для естественных наук время — это совокупность однородных отрезков. А история, события в ней принципиально неоднородны. Есть периоды, когда время как бы застывает, а есть периоды таких исторических преобразований, когда в жизнь одного поколения как бы вмещаются целые века. К. тому же история развивается таким образом, что насыщенность событиями и изменениями постоянно нарастает, т.е. историческо­му времени свойственно убыстрять свой ход. Поэтому историчес­кое время — это выделенная длительность, текучесть конкретных событий с точки зрения их значения для людей прошлого и насто­ящего времени.

Пространство также несет в себе не только физические представ­ления, но и глубочайший человеческий смысл. Для человека прост­ранство всегда выступает прежде всего как некоторое локализованное (индивидуальное) пространство, как более крупное — государственное, этническое пространство, наконец, как некое мировое, космиче­ское пространство. Каждое из этих пространств, наряду с физически­ми характеристиками, имеет свой собственный смысл, который, кстати говоря, не всегда доступен представителю иной культуры или иного этноса. Он часто и самим носителем данной культурной традиции не осознается в явной форме, чаще проявляется стихийно, в си­лу привычки.

Человек другой культуры, не знающий этих неявных культурных смыслов локальных пространств (таких, как жилище, ритуальные и общественные места и пр.), может оказаться в смешной и нелепой си­туации, например, не сняв головной убор или слишком шумно выра­жая свои эмоции, там где этого не следовало бы делать. Таким обра­зом, мы живем не просто в географическом пространстве, состоящем из безликих мест вообще, а в особом культурно-смысловом простран­стве, состоящем из различных значащих мест, оказывающих самое прямое влияние на наше поведение и образ мыслей.

Не только мы формируем пространство, упорядочиваем его сообразно нашим це­лям и желаниям, но и оно активно формирует нас. На основе этого эффекта строится, в частности, все искусство современного дизайна. Один из его разделов так и называется «пространственный дизайн».

ЕС. Кнабе приводит пример особой роли и значения понимания жилого пространства, без знания смыслов которого мы просто не сможем понять другую культуру в силу временной или пространст­венной удаленности от нее. Так, например, римский город, который с физической, геометрической (т.е. с точки зрения своих пространст­венных характеристик) отличается от иного города только количест­венными показателями, всегда несет в себе смысл священного города, который этими показателями никак не определяется. Место построе­ния города «выбирается богами», и это обстоятельство порождает це­лую систему ритуалов как при начале постройки города, так и в даль­нейшей жизни внутри него как в особом, священном пространстве.

Город — это закрытое пространство не только от врагов, но и от чужеземных богов. Поэтому, выходя из города, например, на войну, че­ловек как бы терял на время свои мирные функции земледельца и приобретал свойства воина — жестокость, ненависть и отвагу. Соот­ветственно, возвращаясь в город, он «надевал» оболочку мирного гражданина, для чего, например, в Древнем Риме необходимо было пройти перед алтарем Януса.

Указанные свойства локального пространства часто переносились и на понимание мира в целом (всего пространства), придавая исклю­чительность, избранность народу, живущему в этом локальном прост­ранстве, и его нетерпимость к другим народам. Причем оба эти свой­ства человек должен был демонстрировать. Вместе с тем особое понимание предназначения Рима (его предопределенность быть господином мира) особым образом интерпретировало и некоторые свойства пространства. Оно представлялось «динамичным, мыслилось как постоянно расширяющееся, и расширение это было основано не только на завоевании, но на сакральном праве».

Если уж речь зашла о римской культуре, то заметим, что параллельные и перпендикулярные улицы, прямоугольные кварталы и большая центральная площадь во многих крупных европейских горо­дах — это прямое наследие римской трактовки городского простран­ства, а еще точнее — форма организации пространства в римском во­енном лагере. И это неудивительно, ибо именно вокруг укрепленных римских военных лагерей начинали организовываться многие торго­вые и ремесленные европейские центры.

Любопытно, что в Древней Греции и Древней Индии города имели другую пространственную организацию. Например, древние индий­ские города имели концентрическую и лучевую организацию прост­ранства за счет соответствующим образом расходящихся улиц. По­добную «восточную» структуру имеет и Москва. В каком-то смысле прав был русский мыслитель ЕП. Федотов, усмотревший в истории России момент борьбы между азиатской Москвой и европейским Петербургом, который, кстати, был спланирован Петром совершенно по-римски. Там все организовано параллельно и перпендикулярно.

Литература

1. Алексеев П.В., Панин А.В. Теория познания и диалектика. М., 1991. Аристотель. Соч.: В 4т. М., 1976. Т 1.

2. Кондильяк Э. Соч.: В Зт. М., 1982. Т2.

3. Коршунова Л.С, Пружинин Б.И. Воображение и рациональность. М., 1989.

4. Лекторский В.А. Субъект, объект, познание. М., 1980.