У американского писателя—фантаста Роберта Шекли есть рассказ "Битва" (подозреваю, в оригинале этот рассказ называется "Аrmageddon"). Итак близится день последней битвы, Армагеддона. К главнокомандующему генералу в бункер входит священник и от имени духовенства просит разрения принять участие в Битве Господней. А вот дальше, пожалуй, стоит привести большую цитату:
"Верховный главнокомандующий Феттерер нервно забарабанил пальцами по бедру. Он предпочел бы остаться в хороших отношениях с этой братией. Что ни говори, а даже ему, верховному главнокомандующему, не повредит, если в нужный момент за него замолвят доброе слово…
– Поймите мое положение, – тоскливо сказал Феттерер. – Я – генерал, мне предстоит руководить битвой…
– Но это же Последняя Битва, – сказал священнослужитель. – В ней подобает участвовать людям.
– Но они в ней и участвуют, – ответил Феттерер. – Через своих представителей, военных.
Священнослужитель поглядел на него с сомнением. Феттерер продолжал: – Вы же не хотите, чтобы эта битва была проиграна, не так ли? Чтобы победил Сатана?
– Разумеется, нет, – пробормотал священник.
– В таком случае мы не имеем права рисковать, – заявил Феттерер. Все правительства согласились с этим, не правда ли? Да, конечно, было бы очень приятно ввести в Армагеддон массированные силы человечества. Весьма символично. Но могли бы мы в этом случае быть уверенными в победе?
Священник попытался что—то возразить, но Феттерер торопливо продолжал: – Нам же неизвестна сила сатанинских полчищ. Мы обязаны бросить в бой все лучшее, что у нас есть. А это означает – автоматические армии, роботы—перехватчики, роботы—танки, водородные бомбы.
Священнослужитель выглядел очень расстроенным. – Но в этом есть что—то недостойное, – сказал он. – Неужели вы не могли бы включить в свои планы людей? – Многие, – сурово произнес священник, – считают, что было ошибкой поручить Последнюю Битву военным. – Извините, – бодро возразил Феттерер, – это пораженческая болтовня. С вашего разрешения…
Он указал на дверь, и священнослужитель печально вышел.
– Ох, уж эти штатские, – вздохнул Феттерер. – Итак, господа, ваши войска готовы?
– Мы готовы сражаться за Него, – пылко произнес генерал Мак—Фи. – Я могу поручиться за каждого автоматического солдата под моим началом. Их металл сверкает, их реле обновлены, аккумуляторы полностью заряжены. Сэр, они буквально рвутся в бой.
– Превосходно, – подвел итог генерал Феттерер. – Остальные приготовления закончены. Телевизионная передача для населения всего земного шара обеспечена. Никто, ни богатый, ни бедный, не будет лишен зрелища Последней Битвы.
– А после битвы… – начал генерал Онгин и умолк, поглядев на Феттерера.
Тот нахмурился. Ему не было известно, что должно произойти после битвы. Этим, по—видимому, займутся религиозные учреждения.
– Вероятно, будет устроен торжественный парад или еще что—нибудь в этом роде, – ответил он неопределенно.
– Вы имеете в виду, что мы будем представлены… Ему? – спросил генерал Делл.
– Точно не знаю, – ответил Феттерер, – но вероятно. Ведь все—таки… Вы понимаете, что я хочу сказать.
– Но как мы должны будем одеться? – растерянно спросил генерал Мак—Фи. – Какая в таких случаях предписана форма одежды?
– Что носят Ангелы? – осведомился Феттерер у Онгина.
– Не знаю, – сказал Онгин.
– Белые одеяния? – предположил генерал Делл.
– Нет, – твердо ответил Феттерер. – Наденем парадную форму, но без орденов.
Генералы кивнули. Это отвечало случаю.
И вот пришел срок.
В великолепном боевом облачении силы Ада двигались по пустыне. Верещали адские флейты, ухали пустотелые барабаны, посылая вперед призрачное воинство. Вздымая слепящие клубы песка, танки—автоматы генерала Мак—Фи ринулись на сатанинского врага. И тут же бомбардировщики—автоматы Делла с визгом пронеслись в вышине, обрушивая бомбы на легионы погибших душ. Феттерер мужественно бросал в бой свою механическую кавалерию. В этот хаос двинулась роботопехота Онгина, и металл сделал все, что способен сделать металл.
Орды адских сил врезались в строй, раздирая в клочья танки и роботов. Автоматические механизмы умирали, мужественно защищая клочок песка. Бомбардировщики Делла падали с небес под ударами падших ангелов, которых вел Мархозий, чьи драконьи крылья закручивали воздух в тайфуны.
Потрепанная шеренга роботов выдерживала натиск гигантских злых духов, которые крушили их, поражая ужасом сердца телезрителей во всем мире, не отводивших зачарованного взгляда от экранов. Роботы дрались как мужчины, как герои, пытаясь оттеснить силы зла.
Астарот выкрикнул приказ, и Бегемот тяжело двинулся в атаку. Велиал во главе клина дьяволов обрушился на заколебавшийся левый фланг генерала Феттерера. Металл визжал, электроны выли в агонии, не выдерживая этого натиска.
В тысяче миль позади фронта генерал Феттерер вытер дрожащей рукой вспотевший лоб, но все так же спокойно и хладнокровно отдавал распоряжения, какие кнопки нажать и какие рукоятки повернуть. И великолепные армии не обманули его ожиданий. Смертельно поврежденные роботы поднимались на ноги и продолжали сражаться. Разбитые, сокрушенные, разнесенные в клочья завывающими дьяволами, роботы все—таки удержали свою позицию. Тут в контратаку был брошен Пятый корпус ветеранов, и вражеский фронт был прорван.
В тысяче миль позади линии огня генералы руководили преследованием.
– Битва выиграна, – прошептал верховный главнокомандующий Феттерер, отрываясь от телевизионного экрана. – Поздравляю, господа.
Генералы устало улыбнулись. Они посмотрели друг на друга и испустили радостный вопль. Армагеддон был выигран, и силы Сатаны побеждены.
Но на их телевизионных экранах что—то происходило.
– Как! Это же… это… – начал генерал Мак—Фи и умолк.
Ибо по полю брани между грудами исковерканного, раздробленного металла шествовала Благодать. Генералы молчали. Благодать коснулась изуродованного робота. И роботы зашевелились по всей дымящейся пустыне. Скрученные, обгорелые, оплавленные куски металла обновлялись. И роботы встали на ноги.
– Мак-Фи, – прошептал верховный главнокомандующий Феттерер. – Нажмите на что—нибудь – пусть они, что ли, на колени опустятся.
Генерал нажал, но дистанционное управление не работало.
А роботы уже воспарили к небесам. Их окружали Ангелы Господни, и роботы—танки, роботопехота, автоматические бомбардировщики возносились все выше и выше.
– Он берет их заживо в рай! – истерически воскликнул Онгин. – Он берет в рай роботов!
– Произошла ошибка, – сказал Феттерер. – Быстрее! Пошлите офицера связи… Нет, мы поедем сами.
Мгновенно был подан самолет, и они понеслись к полю битвы. Но было уже поздно: Армагеддон кончился, роботы исчезли, и Господь со Своим воинством удалился восвояси".
Роберт Шекли
Этот фантастический рассказ – хорошее противоядие против огороднических фантазмов "старца Антония".
Бегство, проповедуемое этим апокрифом, предполагает разлучение не только с городскими квартирами, но и с привычно—каноничным укладом церковной жизни[363]. Это бегство от епископов.
Любимая мысль "старца Антония" состоит в постоянном напоминании о превосходстве "старцев" над предателями—епископами. "Кто обличал впавшее в арианство, монофизитство и прочие ереси священноначалие? Пустынные монахи—отшельники, старцы по—нашему. Поэтому все было сделано, чтобы вытравить старчество из церковной жизни" (с. 134). Ну, а главный борец с ересью Ария кто был? Разве не святой епископ Афанасий Великий? А против Нестория кто восстал? Разве не святитель Кирилл Александрийский? А ересь монофизитов (как раз рожденную монахом Евтихием и ревностно поддерживаемую египетским монашеством) разве не обличал св. римский папа Лев Великий?
Как это и характерно для нынешней реформационной литературы, и книжка про "старца Антония" противопоставляет "простого народа" и предателей—архиереев. "Высшее священноначалие, власть предержащие уже в ересь впали. Но не испорченный народ поддержал праведников" (с. 139). Вообще—то о народном протесте против движения жидовствующих ничего не известно. Протест начался как раз сверху: с новгородского архиепископа Геннадия – второго человека в иерархии тогдашней Русской Церкви.
И вот подобные ядовитые глупости переходят в этой книжке со страницы на страницу. Тут и комсомольские смакования "дорогих машин и неоскудевающих столов высшего духовенства" (с. 274). И разрезы скальпелем в стиле – "Временное правительство приветствовали все, вплоть до высшего архиерейства. Все, кроме старцев, признанных и нет" (с. 141). И личные мемуары, заставляющие вспомнить одного из сыновей Ноя: "Я ему говорю: простите, владыка, а Страшного суда не боитесь? А он мне: то ли будет, то ли нет, а пожить и тут хочется!" (с. 100). И указания на сегодняшние реалии: "Проверку силы ада уже провели, присвоив всем номера. С молчаливого согласия, а то и прямого благословения духовенства вся страна превратилась в лагерь… У каждого храма есть настоятель, над настоятелем – архиерей. Кто только за его спиной стоит?" (сс. 132 и 227).
И все это – ради основного тезиса: "служить вне узаконенной государством церкви" можно (с. 197). Если ты считаешь, что тебя отстранили от служения за твою сверхобычную духовность – то имеешь полное право служить без благословения архиерея.
На упоминание о канонах, устанавливающих епископальную структуру Церкви, следует ответ: "Единственный и неизменный принцип – соблюдение себя" (с. 289).
"Отец Антоний, как соотнести ваше старчество с иерархией и четким порядком в церкви? – А кто благословлял великого Антония? А тысячи подвижников фивейских и нитрийских?… Почему великий во святых Паисий остался в Валахии, не захотел он этой твоей иерархии?! А почему? Мню, что отнюдь не из—за архиереев, но потому, что Православие – это свобода духа и любое ограничение его уже протестантство" (сс. 286—287). "Ты хотел понять, чем наполнен этот дряхлый сосуд, как он вообще может без благословения правящего существовать, так ведь?… С чьего благословения служили литургии на телах полуживых мучеников в римских тюрьмах? А причастие пустынников Ангелами? Да что там говорить, примеров кажущегося нарушения принятых обычаев в житиях, и в самом Евангелии – множество!" (с. 288 и 190).
И вообще – ныне "окончание времен, вступают в силу другие законы" (с. 270). А то, что Апокалипсис назначен на завтра, для "старца Антония" вне сомнений: "Зачем выплавляется столько стали? Скажи, сколько килограмм железа вы используете у себя дома? Пускай сто килограмм. Умножь на число жителей, добавь нужды армии, общественных дорог. А куда все остальное девается? Идет же оно на подготовку прихода антихриста, вот куда! Значит, не нужно оно все это производство" (с. 257—258).
Правда, и тут есть противоречие внутри самой книжки. С одной стороны, она настаивает, что все самое страшное уже началось и чемоданы надо готовить уже сейчас. С другой, она претендует на предсказательность и обещает, что "Англии не будет, остров уйдет в море, отягощенный океаном грехов… То же ждет и Японию. Китай захлестнет большую часть России. Желтыми будут все земли за горами и после них. Африканцы заполнят наши города и веси" (сс. 170—171). "Скоро греховодники станут потчевать своих гостей блюдами из детских тел, людоедство будет восприниматься вполне нормальным действом, признаком хорошего тона. Ты доживешь" (с. 160). Ну, казалось бы, раз тебе так хорошо известно будущее, то можно установить и последовательность своих действий: вот сначала исчезнут Англия и Япония, потом придут китайцы, потом реклама будет зазывать в дорогие рестораны на дегустацию человечины, ну а потом и явится антихрист. Значит, в промежутке между предпоследним и последним актами и наступает время для бегства (если уж считать его полезным)…
Так проявляется главная линия апокрифа: тайные молитвенные дома и литургии без ведома местного правящего архиерея преподносятся в этой книге как подвиг, а не как нарушение канонических правил (при этом "старец Антоний" лицемерно на каждой странице врет, что он горой стоит за соблюдение этих правил). Впрочем, и правил—то он не знает, а потому и выдумывает, будто "Апостольские правила" запрещают священнику в мирской одежде заходить в алтарь (с. 285). А ведь во времена написания "Апостольских правил" еще не было никакой особой одежды для духовенства, богослужебные же облачения находились в алтаре и чтобы в них облачиться, в алтарь и нужно было сначала зайти в обычной одежде[364].
Если есть антиминс с мощами – этого достаточно для литургии без благословения правящего епископа (о том, почему именно русские антиминсы позволяют литургисать без архиерея эта книжка рассказывает на с. 191).
Антиминс – "вместо—престолие". Это по сути верительная грамота от епископа, которой он благословляет совершать Литургию в его отсутствие. Поэтому так важна на антиминсе подпись архиерея. А вот вшивание мощей в антиминс как раз необязательно: не мощи святого дают возможность совершения литургию, а единство литургисающего священника с Церковью; единство и которое и выражается в его канонической связи с епископом.
Поэтому и разворачивает священник антиминс на престоле в тот момент ектеньи, когда возносит моление о епископе[365]. При возгласе же в конце ектении о оглашенных – «Да и тии с нами славят…» – священник целует антиминс. Но не то место, где в него вшиты мощи (русская традиция, которой нет у греков), а то место, где стоит подпись епископа. Тем самым священник берет благословение у своего архипастыря на совершение этой литургии в удалении от кафедрального собора.
Но по мнению лиц, стоящих за изданием книги "Старец Антоний" подпись архиерея начинает считаться важнее самого архиерея. И в самом деле – в Иркутской епархии в 2001 году три священника засобирались в леса – подальше от "печати антихриста", коей они сочли ИНН. Узнав об их призывах, к ним приехал архиепископ Иркутский и Ангарский Вадим, чтобы уговорить беглецов продолжить их обычное пастырское служение. Диссиденты, однако, отказались сослужить со своим епископом и даже не подошли к владыке под благословение. По их мнению, архиерей, принявший налоговый номер, становится безблагодатным вероотступником. И тем не менее, уходя в тайгу, эти священники не забыли взять антиминсы, подписанные архиепископом Вадимом (по милости Божией двое из них уже вразумились и, принеся надлежащее покаяние, вернулись к нормальному церковному служению).
Появление практики раскольничьего обращения со святыми антиминсами, и появление "богословского" оправдания такой практики требует церковного обсуждения вопроса об антиминсах.
Представляется целесообразным при смене правящего архиерея заменять все антиминсы в епархии – ибо приходские священники составляют собор вокруг своего живого и правящего архиерея, а не вокруг прошлого епископа. Храм, однажды освященный епископом, переосвящать новому архиерею уже не надо. Но зачем, вознося имя одного архиерея, целовать подпись совсем другого?
Святые мощи, вшитые в антиминсы, следует конечно, перелагать в новые антиминсы. Прежние же подлежат хранению в кафедральном соборе, как это и предписывает церковная традиция относительно забрызганных, стершихся или порванных антиминсов.
Возможен и иной вариант: не заменяя сам антиминс, дополнять его подписью нового правящего архиерея. При этом антиминс заново освящать не нужно. Но можно определить, что за дни Цветной Триоди (это время наиболее уместно, потому что Пятидесятница есть день рождения христианской Церкви и есть день сообщения апостолам тех благодатных даров, которые и переданы ими епископам), следующими за назначением нового архиерея, в этой епархии все антиминсы должны быть заменены или дополнены росписью нового правящего архиерея.
…В послании Президента В. В. Путина после захвата школы в Беслане сказано, что против нашей страны ведется необъявленная война. Было бы странно, если бы враги России разрушали ее государственную жизнь, убивали ее детей, но при этом оставили бы в покое духовный стержень русской жизни – Православную Церковь. И в самом деле, мы видим, что последние 10 лет одна за другой следуют попытки внести раскол в жизнь Русской Православной Церкви.
И линию желаемого раскола недруги Церкви и России провели чрез противопоставление епископата и монашества, монашества и духовных школ, монашества и приходского духовенства.
Газеты, анонимные листовки и брошюрки (а порой и не анонимные, а порой и имеющие ложные благословения и ложные подписи) год за годом твердят одно: якобы иерархия утратила духовность и православность; якобы епископы не то тайные католики, не то масоны—экуменисты; якобы священноначалие, если на него не надавить митингами, не может понять, кто по настоящему свят, равно как и не может увидеть настоящей же духовной опасности (в налоговых номерах или в паспортах).
Тотальное недоверие к епископам, помноженное на слух о наступлении антихристовых времен, дают "богословское" оправдание проповеди решительного самочиния и непослушания, а также практике беззастенчивого попирания церковных канонов. В конце концов в сознании людей, охваченных этой пропагандой, делается допустимым нарушение самого главного, что есть в церковных канонах: церковного единства.
Очень многое сложилось вместе: и массовое полузнайство, и наследие позднесоветского диссидентства, и властолюбие некоторых "православных публицистов", и рассчетливая игра наших недругов, мечтающих в России провести очередную "оранжевую революцию". Вместе это поставило нашу церковную жизнь на порог серьезной мутации.
Как ее остановить? – Для начала хотя бы перестать воспевать "простецкую веру".
ПОЧЕМУ НЕ СОЗЫВАЮТ ПОМЕСТНЫЙ СОБОР?
В дни работы архиерейского собора в Москве телевизионщикам было трудно получить картинку из зала, где эта работа проходила. Собор шел за закрытыми дверями. Зато напротив этих самых закрытых дверей явно старалась привлечь к себе внимание небольшая группа пикетчиков. 60 человек, считающих себя ревнителями Православия, громко протестовали против налоговых номеров и электронных паспортов, а также требовали созыва Поместного Собора Русской Церкви.
В Уставе Русской Православной Церкви значится, что ее высшим органом управления является Поместный Собор. Но в 2000 году из Устава было убрано упоминание о какой бы то ни было привязке созыва Поместных Соборов к временным рамкам. Согласно новому Уставу, архиерейский Собор должен собираться не реже чем раз в 4 года, а вот для Поместного собора никакая периодичность не указана. Это означает, что созыва Поместного собора теперь следует ожидать лишь для избрания нового Патриарха.
В Церкви нашлись люди, которые сочли, что такая перемена ограничила их права. И вот при виде архиереев они не склоняют головы – "Благослови, владыко!", а скандируют: "По—ме—стный со—бор!!!! По—ме—стный со—бор!!!!".
Теперь пора прояснить термины.
Архиерейский собор – это собрание всех епископов Русской Православной Церкви. На Собор 2004 года из 19 стран мира (от Японии до Великобритании) прибыли 146 епископов, считающих именно Московского Патриарха своим "Великим Господином и Отцом".
Поместный собор – это собрание, которое составляют не только епископы, но и делегаты, избранные от духовенства, монашества (в том числе и женского), духовных учебных заведений и мирян. Понятно, что те миряне, которые рассчитывали озвучить свою позицию с высшей церковной трибуны, теперь, при бессрочном откладывании Поместного собора, ощутили себя ущемленными.
Реакция вполне естественная. И все же в ней есть серьезное противоречие. Дело в том, что сами "протестанты" считают себя людьми, исповедующими Православие столь традиционное и каноническое, что даже Патриарх и Синод находятся у них под подозрением. Увы, защищают они традицию, которая об этой защите их не просила и которую они сами толком не знают.
Например, каноническое право Православной Церкви вообще не знает такого понятия как "Поместный Собор". На Вселенских Соборах древности право голоса имели только епископы[366].
Император Феодосий в порядке подготовки III Вселенского Собора в Эфесе (431 г.) повелел – "как мирян, так и монахов, и собравшихся уже, и имеющих еще собраться, всячески отдалять от Эфеса, как людей ненужных для предстоящего исследования догматов; не надобно допускать, чтобы они производили смятение и препятствовали мирным постановлениям отцов собора"[367]. Аналогично было распоряжение императрицы Пульхерии при созыве VI Вселенского Собора в 451 году «мы повелеваем всячески изгонять из города и областей и монахов, и мирских, которых никакая причина не призывает на собор»[368].
Миряне или священники могли приглашаться на них только по решению Собора для объяснений или участия в прениях, но не для голосования. Если архимандритов и священников, бывших на этих соборах, и приглашали поставить подпись под решениями Собора, то не потому, что эти решения нуждались в утверждении этими архимандритами, а в порядке церковно—государственной дисциплины. Это была подписка о лояльности, взимаемая с клириков государственной Церкви.
Приглашение мирян к соборным дискуссиям и голосованиям появилось на общей революционной волне начала ХХ века. Столь почитаемый "протестантами" император Николай II до конца своего не созывал Поместный Собор. И лишь февральская революция сделала возможным его появление.
Поместный Собор впервые в нашей Церкви прошел в революционных 1917—1918 годах. Было ли это торжеством церковной "соборности" или, напротив, уступкой либеральным чаяниям предреволюционных лет – разговор отдельный, но все же нельзя не заметить, что при переносе разговора о Поместных Соборов в область канонического предания Церкви сразу возникает пустота под ногами: канонами Поместные Соборы просто не предусмотрены.
Итак, Поместный Собор есть знаковое событие именно революционной эпохи: впервые работал он в 1917—1918 годах. Если же мы сегодня расстаемся с революцией (и с контрреволюцией как ее двойником), то естественен и отход от структуры, которая, с одной стороны, незнакома прежним веках церковной истории, а с другой – сама слишком сроднена с революцией, современницей которой она является.
В годы советской власти отказаться от Поместных соборов было нельзя потому, что сама соввласть была порождением той же революционной стихии, и потому, что на мирян она имела больше рычагов воздействия, чем на архиереев. Под предлогом расширения "народной демократии" у священников и епископов отбирались возможности для руководства приходской и церковной жизнью (полномочия передавались приходским старостам, которые нередко назначались прямо самыми компетентными в мире органами).
Да, в досоветской истории России были Соборы, в которых наряду с епископами участвовали миряне. Но это были не церковные соборы, а государственные прото—парламенты. Земские Соборы. Это были соборы не церковные, а церковно—государственные, общенациональные[369]. Духовенство на земских соборах было представлено как сословие. Сегодня же в нашем обществе нет сословий и потому нет оснований для созыва Земского Собора.
На церковно—государственных соборах Древней Руси присутствовали вместе светские и церковные владыки. Но только владыки. Князья, бояре, дворяне. А вот делегатов от крестьян или пономарей там не найти.
Может быть, если в современную Думу будет решено включить епископов – тогда Дума станет подобна Земским Соборам допетровской Руси. Но от этого она не станет органом, управляющим внутренней жизнью самой Церкви. Такого рода слияние могло быть оправданно в условиях, когда объемы понятий "общество" и "Церковь", "народ" и "христиане" были тождественны. Сегодня это очевидно не так. А, значит, при созыве Поместного Собора неизбежно встанет вопрос: "Какой именно народ должен участвовать в его работе?".
Понятно, что народ православный. Но как определить меру православности? Нельзя провести выборы делегатов на собор, пока не определено, кто именно имеет право участвовать в этих выборах. Можно увешать город объявлениями: "Завтра в таком—то зале объявляется собрание для выбора делегатов на Поместный собор". Но как определить, пришли ли действительно прихожане или просто завсегдатаи любых предвыборных встреч? Как добиться, чтобы пришли именно прихожане этого прихода или города, а не свезенные автобусами активисты из других городов? А ведь могут организованно явиться и просто сектанты. Представляете – "Свидетели Иеговы" или рериховцы избирают своего делегата на Поместный Собор Русской Православной Церкви?!
Значит, прежде созыва такого рода локальных собраний нужно ввести фиксированное членство людей на каждом приходе. Во многих странах Запада это есть: человек вписывается в определенный приход, платит годовой взнос на его нужды и обретает право голоса во всех вопросах его жизни.
Но это есть как раз то, чего так обоснованно опасались верующие советской эпохи. Это то, против чего протестуют и пикетчики у Зала церковных соборов. Ведь их протест против номеров и паспортов мотивирован желанием избежать слежки. Так что вновь их позицию приходится признать противоречивой: любезный их сердцу Поместный собор может стать голосом народа только при условии, что люди сами сдадут государству списки православных активистов.
Еще одно условие для фиксированного членства в приходе, значит, и для участия в выборах делегатов на Поместный собор – это сознательная вера прихожан. А чтобы наши прихожане действительно узнали свою веру – нужно приложить немалое и личное и общецерковное усилие в области миссии и богословского образования. И тут еще одна брешь в логике пикетчиков. Участие в выборах невозможно без обретения осознанной веры, а такое осознание невозможно без богословия. Но и пикетчики и их вдохновители люто ненавидят церковных богословов и миссионеров, считая, что доверять можно лишь "старцам" (чем более юродив, радикален и косноязычен будет "старец", тем более он будет считаться "благодатным"). Вывих этот не нов: на языке церковной традиции он определяется как "ересь гносеомахии". В VIII веке св. Иоанн Дамаскин среди известных ему ересей под 88—м номером помещает "борцов со знанием": "Они отвергают необходимость для христианства всякого знания. Они говорят, что напрасное дело делают те, которые ищут каких—либо знаний в Божественных Писаниях, ибо Бог не требует от христианина ничего другого, кроме добрых дел. Итак, лучше жить скорее попроще и не любопытствовать ни о каком догмате, относящемся к знанию".
Для сознательного участия в церковной жизни необходимо сознательное же принятие крещения взрослыми людьми. Так что самым прямым шагом на пути к Поместному Собору стал бы отказ от крещения взрослых, не прошедших богословские собеседования (крещение детей – это другая тема). Но, боюсь, что такое предложение самими же пикетчиками и их "старцами" будет сочтено "баптизмом" и воспринято в штыки.
А пока этого нет – созыв Поместного собора не станет чем—то более демократичным, чем созыв собора Архиерейского. Просто его делегаты будут назначаться каждым епископом в своей епархии. В советские годы состав делегации на Поместный Собор был вполне предсказуем: епископ, настоятель кафедрального собора (от духовенства) и бухгалтер епархии (от мирян)[370].
В древней Церкви миряне участвовали выборах священников и епископов. Но это были миряне, которые проходили систему церковного оглашения (научения). Собственно, из этой практики и родился наш Великий Пост: неофитов крестили перед Пасхой, а до того в течение 40 дней они должны были изучать Евангелие. По правилам древней Церкви "пред крещением пусть постятся крещающий и крещаемый и, если могут, некоторые другие" (Дидахе, 7). Со временем же предкрещенский пост стал из личного общецерковным и из предпасхального предкрещенским. Пост был временем именно богословского усилия: христиане учили своей вере оглашенных, а те учились. Понятно, что такие люди имели право голоса в Церкви. Когда же христианство стало массовым и систематическое и обязательное обучение вере пред крещением прекратилось, то исчезла и выборность духовенства. Поэтому и восстановление "демократического" начала в Церкви надо начинать не с пикетов, а с возрождения системы всеобщего (для членов Церкви) церковного образования.
Банальность? Да. Но у нас сегодня и банальности усваиваются с трудом. И чтобы обнаружить неусвоенность этой банальности современным церковным сознанием, я лишь еще на шаг разовью этот вроде бы самоочевидный тезис. Чтобы богословская образованность стала нормой, нужно в Церкви вернуть уважение к труду тех людей, которые несут в себе эту образованность и могут ее передать другим.
О ком идет речь? Да прежде всего – о преподавателях богословских школ (семинарий, Академий, богословских институтов). Но среди ревнителей Поместного Собора принято относиться к богословам как к лицам крайне подозрительным, "условно расконвоированным". Мол, "кто истинно молится – тот истинный богослов", а вы, профессора, ведь не старцы, и, значит, молиться не умеете, а потому и верить мы вам не станем…[371] Ну, не станете, так не станете. Просто в этом случае культура богословской мысли так и останется уделом малой части духовенства. И о всенародных выборах иерархов и делегатов можно забыть.