Все же, вероятно, Соломон втайне завидовал другим принцам. Порой ему хотелось вести такую же веселую и разгульную жизнь, как и они. И уж само собой он жадно следил за тем, как проводит время его старший брат, всеобщий любимчик Авессалом, который «…завел у себя колесницы, и лошадей, пятьдесят скороходов» (2 Цар. 15:1).
В синодальный перевод, увы, опять вкралась неточность: на самом деле в оригинале речь идет не о «скороходах», а о пятидесяти воинах, бывших телохранителями и почетным эскортом принца. Понятно, что когда Авессалом разъезжал по городу и окрестностям на невиданной до того в Иерусалиме колеснице в сопровождении опять-таки незнакомой доселе евреям конницы, все это производило сильное впечатление на окружающих, и уж тем более на ребенка, каковым еще был Соломон. Феномен «влияния старшего брата», который может стать для мальчика даже более предпочтительным образцом для подражания, чем отец, хорошо известен психологам.
Возможно, именно под влиянием Авессалома Соломон начал ценить роскошь, утвердился в мысли, что «царь должен жить красиво», а неотъемлемыми признаками такой красивой жизни для него стали все те же колесницы, лошади и рослые, пышущие здоровьем и силой гвардейцы эскорта.
И все это у него появится, когда он станет царем.
***
Не исключено, что то особое внимание, которое Давид оказывал Соломону, и возбудило ревность и подозрения Авессалома, убежденного, что именно он является после убийства Амнона законным наследником престола. А видя, что отец медлит с объявлением имени наследного принца, Авессалом и решился на мятеж.
Нет никаких сомнений в том, что мятеж Авессалома стал одним из самых ярких переживаний детства Соломона, навсегда врезался в его память, и эти воспоминания оставались с ним до конца жизни.
Как следует из библейского рассказа, Авессалом долго и тщательно готовился к свержению отца с трона. Он сумел собрать партию своих сторонников внутри дворца, который возглавил советник Давида Ахитофел, о мудрости которого в народе ходили легенды. Будучи дедом Вирсавии, Ахитофел, видимо, так и не простил Давиду его греха с внучкой и ее мужем, а потому стал не просто душой, а «мозговым центром» заговора Авессалома.
Не исключено, что именно по совету Ахитофела принц стал всеми возможными способами усиливать как среди лидеров и старейшин колен, так и в простом народе недовольство правлением Давида. Это было тем более легко, что недовольных хватало и без этого. Многие представители колена Вениамина (Биньямина), к которому принадлежал первый израильский царь Саул (Шаул), по-прежнему считали Давида самозванцем и узурпатором трона. Среди других десяти колен зрело недовольство налоговой политикой царя и порядком призыва на армейские сборы. Вдобавок к этому Авессалом, встречая всех приходивших во дворец просителей, намеренно внушал им, что его отец уже давно не в состоянии справедливо вершить суд и прислушиваться к просьбам подданных.
Наконец настал день, когда Авессалом решил, что он вполне может собрать достаточную армию для свержения отца, а значит, пришло время действовать.
О том, когда именно происходили эти события, между различными исследователями и комментаторами до сих пор идут ожесточенные споры. Исходя из того, что рассказ о мятеже Авессалома начинается с фразы «По прошествии сорока лет царствования Давида Авессалом сказал царю…» (2 Цар. 15:7), ряд комментаторов делают вывод, что в момент мятежа Авессалому было 40 лет, то есть все эти события происходили в последний, 40-й год царствования Давида.
Однако великий Абарбанель[22]был убежден, что эти слова следует понимать так, что Авессалому было около сорока лет, но все же не ровно 40. «Книга порядка поколений» («Сефер седер гадорот»), считающаяся одним из самых авторитетных трудов по библейской хронологии, датирует этот мятеж 37-м годом царствования Давида. Таким образом, по мнению ее автора, раввина Ихиэля бен Шломо Хайльперина, в момент бунта Давиду было 67 лет, Авессалому — 37, а Соломону — девять[23].
Чтобы собрать вокруг себя всех сторонников и не дать Давиду оперативно вмешаться в ситуацию, Авессалом обратился к отцу с просьбой разрешить ему совершить благодарственное жертвоприношение в Хевроне — якобы во исполнение некого обета, данного, еще когда он жил в изгнании в Гисуре. Вслед за этим Авессалом направил во все концы страны гонцов к своим сторонникам — с тем чтобы последние ждали условленного сигнала из Хеврона, после которого они должны объявить народу о его воцарении в Хевроне и начале похода на Иерусалим. Кроме того, на всех дорогах были расставлены трубачи, призванные трубить в шофары[24], как только окончится церемония помазания Авессалома на царство.
Так все и произошло. Тысячи сторонников Авессалома, представляющие все колена Израиля, собрались в Хевроне, и вспыхнувший на жертвеннике огонь был одновременно огнем мятежа. Как только прибывший из Гило Ахитофел провозгласил Авессалома царем, на всех дорогах раздался протяжный звук шофаров. Им ответили трубные звуки рогов в сотнях сел и городов страны, и уже затем на их улицах раздался клич мятежников: «Авессалом воцарился в Хевроне!»
Узнав, что Авессалом движется на Иерусалим с многотысячной армией, Давид решает покинуть город, чтобы не допустить гражданской войны на его улицах и возможного осквернения в ходе этих боев главной национальной святыни — Ковчега Завета.
Оставив гарем с десятью женами и наложницами в Иерусалиме, Давид берет с собой только любимую Вирсавию и сына Соломона, несколько десятков своих приближенных и покидает столицу в сопровождении лишь сохранивших ему верность старой гвардии и отряда наемников общей численностью примерно 1200 человек.
И вот это-то обязательно должен был запомнить девятилетний Соломон: как он с матерью и пророком Нафаном едут на телеге, запряженной мулами. Позади телеги идет отец, великий царь Давид: босой, в простой, разодранной от горя одежде, утирая рукавом слезы и всем своим видом демонстрируя покорность Божьей воле.
В этот момент Соломону, возможно, впервые открылось, что царская власть сопряжена не только с почестями, раболепием и роскошью, но и с постоянной угрозой потерять трон в результате войны или заговора. Причем заговорщиками вполне могут оказаться люди, которым ты безоговорочно доверял. А значит, выходило, что доверять царю никому нельзя. Тем более самым близким своим родственникам, которые вполне могут считать себя вправе претендовать на трон. Следовательно, любой заговор царь должен подавлять еще в зародыше, при первом же легком подозрении…
Подтверждение этим своим мыслям принц Соломон получил, когда царская процессия, миновав Масличную гору, подошла к городку Бахуриму. Так как Иерусалим находился в землях колена Вениамина, то и весь путь бегства Давида пролегал через деревни вениамитян, многие из которых, как уже говорилось, отнюдь не питали симпатии к царю. Теперь эти люди выстроились вдоль дороги, чтобы вдоволь позлорадствовать над поверженным самодержцем. Но больше всего поразило Соломона то, что среди этих злопыхателей был Семей, сын Геры — его учитель Закона, урокам которого он с таким благоговением внимал и которого считал образцом добродетели.
Теперь Семей, сын Геры, велев своим домочадцам забрасывать Давида и его воинов камнями, сам бежал вслед за царем и вопил:
— Убирайся! Убирайся вон, убийца и мерзавец! Обратил Господь против тебя всю кровь дома Саула, вместо которого ты стал царем, и передал Господь царство в руки Авессалома, сына твоего, и вот ты в беде, ибо ты — убийца![25]
Видел Соломон и то, как его кузен Авесса (Авишай), командир гвардейцев, подъехал к Давиду и предложил казнить Семея за оскорбление Его Величества, но Давид запретил ему это, демонстрируя полную покорность Божьей воле: «И сказал царь: что мне и вам, сыны Саруины? пусть он злословит, ибо Господь повелел ему злословить Давида. Кто же может сказать: зачем ты так делаешь? И сказал Давид Авессе и всем слугам своим: вот, если сын мой, который вышел из чресл моих, ищет души моей, тем больше сын Вениамитянина; оставьте его, пусть злословит, ибо Господь повелел ему. Может быть, Господь призрит на уничижение мое и воздаст мне Господь благостью за теперешнее его злословие» (2 Цар. 16:9–12).
Увы, нам не дано знать, что подумал Соломон, услышав эти слова отца — удивился ли он бесконечности его милосердия, или уже тогда понял всю мудрость такого поведения и извлек для себя еще один урок.
Видимо, во время стоянки в Бахуриме оставленные Давидом в столице соглядатаи принесли вести о происходящем в Иерусалиме. Вместе с царедворцами Соломон слушал рассказ о том, как, следуя совету Ахитофела, Авессалом раскинул свой шатер на крыше царского дворца (той самой крыше, с которой Давид некогда увидел Вирсавию) и на глазах всего народа велел вводить к нему в шатер жен и наложниц отца. Причем последние, если верить вестникам, не особенно этому противились.
Так как женщинами прежнего царя мог пользоваться только его законный наследник, то всем было понятно, что этим шагом Авессалом решил показать, что считает себя именно таковым. Одновременно, совершив это прелюбодеяние, Авессалом отсек всякую возможность примирения с отцом и дал понять, что готов идти до конца, то есть до уничтожения самого Давида и всех его сторонников. И не удивительно, что многие приближенные Давида, услышав рассказ о деяниях Авессалома, ощутили смертельный страх.
Однако Соломона, как можно предположить, больше всего поразило в нем поведение женщин, та покорность и даже сладострастие, с которой они отдавались красавчику Авессалому. Во всяком случае, возможно, именно здесь таятся корни его противоречивого отношения к женщине, столь явственно проявляющегося в ряде стихов в Книге притчей Соломоновых и Книге Екклесиаста — восхваления верной жене и хозяйке дома перемежаются в них с представлением о женщине как изначально порочном существе, недостойном доверия.
«Три вещи непостижимы для меня, и четырех я не понимаю: пути орла на небе, пути змеи на скале, пути корабля cреди моря и пути мужчины к девице[26]. Таков путь и жены прелюбодейной; поела и обтерла рот свой и говорит: „я ничего худого не сделала“» (Прит. 30:18–20), — утверждается в «Притчах».
«И нашел я, что горше смерти женщина, потому что она — сеть, и сердце ее — силки, руки ее — оковы; добрый пред Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею… Чего еще искала душа моя, и я не нашел? — Мужчину одного из тысячи я нашел, а женщину между всеми ими не нашел» (Екк. 7:26–28), — еще более резко выражается «Екклесиаст».
Это тайное презрение и патологическое недоверие к женщине, очевидно, и не дало царю Соломону познать, что такое любовь, и вкусить простые радости семейной жизни. Именно отсюда берет свое начало его легендарное любвеобилие — ведь ни одну из принадлежавших ему женщин он никогда по-настоящему не любил.
***
…Тем временем в Иерусалиме происходили и другие важные события, о которых Соломон, разумеется, знать не мог.
Давид был не очень высокого мнения об уме Авессалома, но у него были все основания опасаться хитроумного Ахитофела, умеющего просчитывать на много шагов вперед. Ахитофел между тем понимал, что самое главное в создавшейся ситуации — это не дать Давиду собраться с силами, сформировать армию из оставшейся ему верной части народа. Поэтому он предложил Авессалому не медлить, а собрать 12 тысяч воинов и напасть на отдыхающее в Бахуриме небольшое Давидово войско и убить отца.
Однако тут в дело вмешался другой советник — Хусий (Хушай), намеренно притворившийся сторонником Авессалома, а на деле сохранивший верность Давиду. Оценив всю опасность совета Ахитофела, Хусий убедил Авессалома сначала собрать как можно большее войско, а уже затем нанести сокрушительный удар по Давиду. И Авессалом допускает роковую ошибку: он принимает совет Хусия, а не Ахитофела.
В результате Давид успел перейти Иордан и обосноваться на его восточном берегу в городе Маханаиме, куда стали стекаться его сторонники. Скоро Давиду удалось сформировать небольшую армию, численность которой, по разным источникам, колебалась между четырьмя и несколькими десятками тысяч человек.
Поняв, что Давид получил необходимое время для того, чтобы прийти в себя и подавить мятеж, Ахитофел покончил жизнь самоубийством, а Авессалом вместе с огромной армией под командованием Амессая (Амасы) двинулся к Маханаиму.
Бой между двумя еврейскими армиями развернулся в долине между Маханаимом и заболоченным Галаадским (Гилеадским) лесом. Сам царь, прислушавшись к настойчивым просьбам трех командиров своих дивизий — Еффея (Итая), Иоава и Авессы, — остался внутри города, пытаясь с его стен наблюдать за ходом сражения. Там же, в Маханаиме, находились в это время и Вирсавия с Соломоном, прекрасно сознававшие, что от исхода этой битвы зависит и их жизнь.
Соломон не мог не помнить, как стоявший на стене Маханаима стражник увидел, что к городу бежит гонец, и поспешил доложить об этом Давиду.
— Что ж, если он бежит один, верно, несет весть о победе — в противном случае сюда бежала бы вся армия! — воскликнул Давид.
Так оно и было. Армия под командованием Иоава обратила собранное Авессаломом народное ополчение в бегство, и оно разбежалось по всему лесу. Однако когда Давид услышал о том, что вопреки его просьбе Иоав отдал приказ убить Авессалома, он мгновенно забыл о победе. Запершись в комнате крепостной башни, Давид оплакивал мятежного сына и осквернителя своей чести так страстно, что Иоаву пришлось вмешаться и бросить в лицо своему повелителю резкие, но справедливые слова:
«И пришел Иоав к царю в дом и сказал: ты в стыд привел сегодня всех слуг твоих, спасших ныне жизнь твою и жизнь сыновей и дочерей твоих, и жизнь жен и жизнь наложниц твоих; ты любишь ненавидящих тебя и ненавидишь любящих тебя, ибо ты показал сегодня, что ничто для тебя и вожди и слуги; сегодня я узнал, что если бы Авессалом остался жив, а мы все умерли, то тебе было бы приятнее; итак встань, выйди и поговори к сердцу рабов твоих, ибо клянусь Господом, что если ты не выйдешь, то в эту ночь не останется у тебя ни одного человека; и будет это для тебя хуже всех бедствий, какие находили на тебя от юности твоей доныне» (2 Цар. 19:5–7).
К сожалению, Библия опять-таки ничего не говорит, как воспринял все происходящее Соломон; что он думал, слыша плач Давида по Авессалому?
Но зато сама история доказала, что Соломон не обратил внимания и, к сожалению, не извлек никаких уроков из тех событий, которые последовали за победой над Авессаломом.
***
После гибели Авессалома в стране сложилась парадоксальная ситуация безвластия.
Так как Авессалом был коронован в полном соответствии с Законом — с церемонией помазания, трубления в шофар и публичного объявления его царем, то многие евреи считали его законным правителем страны, в то время как Давид в их глазах потерял право на царство. После поражения Авессалома в Маханаим с заверениями верности Давиду стали являться один за другим старейшины различных колен Израиля. Но день шел за днем, а среди них все не было вождей колена Иуды — самого многочисленного колена, к которому принадлежал и сам Давид и которое, как ни странно, наиболее активно поддержало Авессалома.
Лишь после долгих переговоров, проведенных со старейшинами иудеев первосвященниками Садоком (Цадоком) и Авиафаром (Эвьятаром), колено Иуды выразило свою покорность Давиду. Только после этого он торжественным маршем, под ликующие крики толпы выступил из Маханаима в Иерусалим.
Соломон, судя по всему, все это время находился в роскошном паланкине рядом с отцом. Он, разумеется, видел, что одним из первых, кто встречал царя сразу после переноса паланкина через Иордан, был Семей, сын Геры. Упав на колени, Семей слезно молил о прощении за брошенные недавно в лицо Давиду оскорбления. И вновь, когда Авесса предложил казнить Семея, Давид резко остановил племянника и публично поклялся Семею, что сам он никогда не вспомнит ему прошлого и не убьет его. И хотя в душе Соломона бушевала ярость, по реакции толпы он понял, что отец поступил правильно. Казнь Семея вряд ли пошла на пользу начавшей восстанавливаться популярности Давида в народе, в то время как эта его демонстрация отходчивости и милосердия была воспринята с восторгом.
Но там же, при переправе через Иордан, произошла стычка между представителями колена Иуды и других колен, давшая начало новому мятежу во главе с Савеем, сыном Бихри (Шевой бен Бихри).
Савей отнюдь не пытался провозгласить себя царем. Нет, напротив, он ратовал за возвращение «к старым добрым временам», когда никакого царя у евреев не было и в помине, каждое колено жило само по себе и объединялись они только для войны.
Таким образом, Савей угрожал самой идее сплочения евреев в единую нацию, а также идеям государственности и монархии вообще. И Давид это прекрасно понял: «Тогда Давид сказал Авессе: теперь наделает нам зла Савей, сын Бихри, больше, нежели Авессалом…» (2 Цар. 20:6).
В итоге бунт Савея был подавлен все тем же Иоавом; сам Савей был казнен жителями города Авел-Беф-Маахи (Авел-Бейт-Маахи), но эта история снова показала, что еврейский народ все еще оставался крайне разрозненным; центробежные силы в нем все еще были не менее сильны, чем центростремительные. А, значит, для преодоления разногласий между коленами и сохранения единства молодого Еврейского государства было крайне важно проводить продуманную внутреннюю политику и ни в коем случае не допускать, чтобы какое-либо колено чувствовало себя ущемленным или дискриминируемым по сравнению с другими.
Самое странное заключается, пожалуй, в том, что Соломон, считающийся эталоном мудрости, в том числе и государственной, так и не понял или не захотел понять этой простой истины.
***
Спустя год после восстания Авессалома в жизни Соломона произошло важное событие — он женился на аммонитской принцессе Нааме.
Безусловно, это был, прежде всего, политический брак.
Вассальный царь Аммона Сови, сын Нааса (Шови бен Нахаш), упоминается в Библии (2 Цар. 17:27) среди тех, кто в дни мятежа Авессалома принял решение сохранить верность Давиду и доставил вместе с Верзеллием Галаалитянином (Барзилаем Гиладянином) провиант для царской армии в Маханаим. Желая отблагодарить Сови за его верность, а заодно и укрепить отношения с ним, Давид и предложил ему породниться. Но если раньше Давид взял бы юную царевну для себя, то теперь, когда прожитые годы давали о себе знать, он решил выдать ее за младшего любимого сына.
Не исключено, что определенную роль в этом решении сыграл все тот же пророк Нафан, уже начавший продумывать пути возведения на трон своего воспитанника. Ему было крайне важно, чтобы, независимо от своего возраста, Соломон к моменту объявления наследника был женат — чтобы никто не сказал, что он слишком юн для роли царя «и еще не познал женщину».
Свадьба юных царевича и царевны состоялась вскоре после того, как Наама приняла еврейскую веру. Через год она подарила Соломону его первенца Ровоама (Рехаваама) — так что в момент начала ожесточенной борьбы за трон Соломон уже был отцом годовалого сына.
Такова, во всяком случае, версия раввинистических авторитетов, основанная на тексте Библии и Талмуда. Чрезвычайно показательно, что еврейский фольклор представляет совершенно иную версию женитьбы Соломона на Нааме.
Само знакомство царя с принцессой, согласно известной еврейской сказке, происходит в те дни, когда властитель демонов Асмодей (Ашмодей) изгнал Соломона из дворца и, приняв его облик, воцарился на троне.
Соломон же, продолжает сказка, стал бродить по всем окрестным странам, прося подаяния, и однажды забрел в столицу Аммона. Здесь царский повар, сжалившись над бродягой, взял его к себе в прислугу на кухню. Соломон был несказанно рад, что теперь у него есть кров и пища, и не знал, чем отблагодарить повара за его доброту.
Однажды он попросил повара разрешить поработать на кухне вместо него и лично приготовить для царя трапезу. А так как был Соломон, помимо всего прочего, искушен и в тайнах кулинарии, знал секреты всех пряностей, то приготовленные им блюда привели царя в восторг. Вскоре Соломон из простого уборщика и мойщика посуды превратился в первого помощника царского шеф-повара.
Как-то раз царская дочь Наама заглянула на кухню. Увидела она Соломона, без памяти влюбилась в него и стала просить отца выдать ее замуж за помощника повара. Просьба эта привела царя Аммона в такую ярость, что он едва не казнил дочь с ее избранником, но затем решил не брать на себя грех их убийства и попросту велел отвезти Нааму и Соломона в пустыню и бросить там умирать с голода.
Но влюбленные, как догадывается читатель, не умерли, а смогли добраться до некоего стоявшего на берегу моря города, где Соломон, чтобы прокормить себя и жену, стал ловить рыбу и продавать ее на рынке. В один из дней Соломон поймал только одну рыбу и принес ее домой — чтобы Наама изжарила ее и им было чем поужинать.
Когда царевна вспорола рыбе живот, она обнаружила в нем золотое кольцо и поспешила отдать его мужу. Взглянул Соломон на кольцо, увидел на нем выгравированное сакральное имя Всевышнего — и понял, что это — то самое кольцо, которое он некогда так опрометчиво сам отдал Асмодею. Тогда понял Соломон, что Всевышний простил ему его грехи и пришло время идти в Иерусалим и возвращать себе трон.
Уже после того, как Соломон снова воссел на престоле, он вызвал к себе царя Аммона, и тот, будучи его вассалом, поспешил явиться.
— Слышал я, — сказал Соломон, — что ты совершил великий грех: убил свою дочь и ее жениха-еврея. Пришло время спросить с тебя за это преступление…
— О повелитель! — ответил на это царь Аммона. — Моя дочь и в самом деле влюбилась в помощника нашего повара. Это привело меня в ярость, ибо негоже царской дочери становиться женой простолюдина. Но я не убивал их — вместо этого я велел завезти их в пустыню и там бросить. Что с ними произошло дальше, мне неведомо.
— Так знай же, — сказал Соломон, — что я и есть тот помощник повара и ты теперь стал моим тестем[27].
Очевидно, что эта легенда, как, впрочем, и многие другие известные сказки и легенды о царе Соломоне, возникла под влиянием сюжетов греческой и персидской мифологии, то есть, вероятнее всего, спустя столетия после смерти царя Соломона, во время Вавилонского изгнания евреев (VI век до н. э.).
Однако пристрастному читателю библейская версия первого брака Соломона может показаться даже еще более сомнительной, чем сказочная: ведь если в момент воцарения Соломону было 12 лет, то, значит, его свадьба с Наамой состоялась, когда ему было 10 лет, а в одиннадцатилетнем возрасте он уже стал отцом.
Но насколько можно доверять этим цифрам? Да и вообще о какой исторической эпохе мы ведем речь; как время жизни царя Соломона соотносится с историей Древнего мира в целом?
***
Надо признать, что вопрос хронологии событий вплоть до жизни царя Езекии (Хизкии, Хизкияу, Иехизкиягу — 724–696 годы до н. э.) является одной из самых сложных и запутанных проблем библеистики.
Традиционная еврейская историография выстраивает хронологию, беря за точку отсчета «Сотворение мира» и далее ориентируясь на указанную в «Пятикнижии» продолжительность жизни его героев как на опорные даты. Составив таким образом хронологию вплоть до выхода из Египта, дальше раввинистические авторитеты начинают опираться на разбросанные по всему тексту Танаха временные ориентиры. К примеру, ключевой для определения времени воцарения Соломона и даты строительства Первого храма считается следующая фраза: «В четыреста восьмидесятом году по исшествии сынов Израилевых из земли Египетской, в четвертый год царствования Соломонова над Израилем, в месяц Зиф, который есть второй месяц, начал он строить храм Господу» (3 Цар. 6:1).
С точки зрения этой хронологической системы, Соломон родился в 2912 году от Сотворения мира по еврейскому календарю (848 год до н. э.) и воцарился в возрасте двенадцати с лишним лет в 2924 году (836 год до н. э.).
Однако большинство историков датируют период царствования Давида и Соломона более ранним периодом.
Так, Барух Каплинский в своей «Биографии царя Соломона», основываясь на Иосифе Флавии и работах израильских исследователей, датирует рождение Соломона 986 годом до н. э., женитьбу на Нааме — 972-м, рождение Ровоама — 971-м, а помазание 12-летнего Соломона на царство — 969 годом до н. э. При этом, по Каплинскому, в течение двух лет он правил на троне вместе с Давидом и лишь в 967 году до н. э., после смерти отца, стал единственным и полновластным царем. В этом случае Ровоам появился на свет, когда Соломону было 15 лет, что выглядит уже вполне реальным даже для наших дней.
Фундаментальная энциклопедия «История Земли Израиля» датирует воцарение Соломона 965 годом до н. э.[28]Василий Васильевич Струве осторожно датировал начало правления Соломона «около 950 года до н. э.»[29].
Известный историк Семен Маркович Дубнов в своей «Краткой истории евреев», впервые изданной в 1912 году, определяет время правления Соломона периодом 1015–977 годов до н. э., утверждая, что тот вступил на престол «едва достигши 25 лет»[30]— видимо, считая, что Давид согрешил с Вирсавией в возрасте сорока четырех лет, учитывая смерть его первенца, но отвергая при этом версию о его длительной болезни.
В хронологии Дубнова с возрастом Соломона во время женитьбы и рождения первенца вообще не возникает никаких вопросов.
В то же время (по меньшей мере, пока у нас не появилось предельно четких археологических доказательств) не стоит сбрасывать со счетов и традиционную версию. В конце концов, теоретически, особенно с учетом того, что для народов Ближнего Востока характерно раннее половое созревание, мальчик в 11 с небольшим лет может стать отцом.
Это тем более вероятно, что Соломон, как известно, был необычным человеком, отличавшимся в числе прочего и непомерным сексуальным темпераментом.
Он вообще любил и умел удивлять окружающих, нередко приводя в замешательство именно тех, кому казалось, что они знают его как облупленного.
Глава третья
«ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЦАРЬ СОЛОМОН!»
В течение трех последних лет жизни царя Давида произошел ряд событий, сыгравших немаловажную роль для всей последующей еврейской истории.
После потрясшей страну гражданской войны Давид, чтобы упорядочить налогообложение и призыв в армию, решил провести всеобщую перепись населения. Однако этот вполне логичный и рациональный с политической точки зрения шаг находился в резком противоречии с Законом. Тора — Пятикнижие Моисеево — как известно, категорически запрещает пересчитывать евреев «по головам», уподобляя таким образом избранный народ скоту и нивелируя значение каждой отдельной личности.
Иоав пытался напомнить Давиду об этом запрете, но царь настоял на своем. Когда же спустя почти десять месяцев перепись была закончена, на страну как наказание Свыше обрушилась эпидемия страшной болезни.
Ожидая от Давида раскаяния в грехе, Всевышний посылает к нему пророка Гада с повелением совершить жертвоприношение на гумне иевусея Орны (Орнана, Аравны), расположенном рядом со стенами Иерусалима. Во время молитвы на гумне Давид видит парящего над ним ангела, и в этот момент, почти на исходе жизни, ему, наконец, открывается то место, где должен быть построен Храм.
Давид спешит выкупить у Орны этот участок земли за 600 шекелей золота (6,854 килограмма) и снова становится одержим идеей строительства Храма. Он не только проводит ревизию всех за многие годы собранных для этого строительства материалов, но и составляет подробный план будущего «Дома Бога», то есть становится его архитектором.
Но к тому времени дни царя были уже сочтены. Давид только-только приближался к своему 70-летию, он отнюдь не был глубоким стариком даже по понятиям своей эпохи, но какая-то страшная болезнь точила его изнутри. Давид буквально на глазах худел и слабел, странная слабость во всех членах валила его с ног; его то и дело сотрясал озноб так, что он кутался в одежды, просил принести ему побольше одеял, но все было тщетно. Тогда у вызванных к царю врачей и возникла спасительная, как им показалось, идея, как вернуть его к жизни:
«Когда царь Давид состарился, войдя в преклонные лета, то покрывали его одеждами, но не мог он согреться. И сказали ему слуги его: пусть поищут для господина нашего царя молодую девицу, чтоб она предстояла царю и ходила за ним, и лежала с ним — и будет тепло господину нашему царю. И искали красивой девицы во всех пределах Израильских, и нашли Ависагу Сунамитянку, и привели ее к царю. Девица была очень красива, и ходила она за царем, и прислуживала ему, но царь не познал ее» (3 Цар. 1:1–4).
Расчет врачей был понятен. Они надеялись, что первая красавица страны не просто согреет Давида теплом своего юного тела, но и разбудит в нем былой жар, и новая страсть придаст ему силы. Увы, этого не произошло. Если следовать прямому тексту Библии, тот самый Давид, который совсем недавно владел целым гаремом, не захотел или не сумел даже овладеть приведенной к нему девушкой, не говоря уже о том, чтобы воспрянуть благодаря ей к жизни.
Правда, мидраш и тут вносит свои поправки. По его версии, Давида так потрясла красота Ависаги (Авишаг), что он решил сохранить ее девственной для своего сына Соломона, хотя еще вполне мог наслаждаться женщиной. Однако, когда Давид сказал ей это, девушка с иронией заметила: «Когда вор не может украсть, он строит из себя честного человека!»
Эта насмешка, говорит Талмуд, привела Давида в такую ярость, что он несколько раз подряд овладел Ависагой, но… необычным путем, «не так, как принято мужчине овладевать женщиной».