«Былые воспоминания затоптаны кем-то извне… Я наркоман, но не сумасшедший, и уж точно не убийца!» – прочитал я на первой попавшейся мне странице. Ящик мы-таки вскрыли. Первое, что попалось мне под руку, был ежедневник в потертой кожаной обложке.
– Дорогой, наверное… – произнес я, но мои слова были проигнорированы. По наброскам на страницах я понял, что это дневник Артура. На последних страницах записей уже не было, только эта… В основном же листы были заполнены многочисленными набросками.
Вместе с этим мы с моим новым другом нашли еще много вещей, которые, как он мне поведал, принадлежали другим пациентам.
– А вот и Димкины монетки! Бедняга столько их искал, а они вот где, – пациент указал на прозрачный пакетик с различными монетами. Я подумал, что ими в наше время уже ничего не купить. – Только ему они уже ни к чему, – добавил он. «Почему?» – хотел произнести я, но больной перебил мои мысли: – А это Сереги из восьмой палаты, – указал он на игральные карты. – Столько всего… – наши глаза лихорадочно забегали по остальным вещам.
– Так ты искал все это? – спросил я.
– Не... – бросил он мне в ответ, – я искал свое, а здесь одно чужое! – мне показалось, что глаза его медленно наполняются слезами. – Моего Вани здесь нет, – постояв недолго, он направился к выходу, но вдруг, вспомнив обо мне, произнес: – Поторопись, малой! Скоро Цербер явится.
Не желая больше оставаться в кабинете один, я зашагал следом за ним, но вспомнив, что мы даже не задвинули ящик стола, вернулся и попытался замести следы преступления.
Пока закрывал дверь с мыслями в предвкушении дневника, который прихватил с собой, новоиспеченный друг испарился.
***
«4.03.16 г.
«Всякая вещь – живая. Надо только суметь разбудить ее душу», – наткнулся на эту фразу сегодня, и в моей голове сразу же возникли вопросы: всякая ли вещь имеет душу и все ли, что имеет душу, – живо?»
7.03.16 г.
«Уже несколько месяцев не притрагивался к кистям. Вдохновение, если, конечно, оно вообще существует в природе, обо мне, видимо, позабыло. Раньше я думал, что достаточно подпитываться желанием, чтобы творить. Только вот сначала тебе нужно взрастить в себе это желание.
Недавно мне предложили один изощренный способ – наркотики. Это чистой воды саморасправа. И я это прекрасно понимаю, но сдается мне, выхода другого нет».
5.02.17г.
«Что ж… Я-таки влетел в клетку и нахожусь в ней уже довольно долгое время. Кто бы мог подумать, что это действительно сработает?! Сработает лишь наполовину. Да! Я снова рисую. Снова живу… или все же – нет? В любом случае то, что сейчас происходит со мной, нравится мне больше! Ты будто обретаешь невидимые крылья – потрясающее чувство! Только… в последнее время в мозгу лишь одно: «Не обманись!»
3.03.17 г.
«Нашел свою музу в незнакомке. Еще раз убедился в том, что общественный транспорт – рай для художников».
Короткие записи пытались принять какой-то определенный смысл, но я никак не мог уловить его. Пролистав еще немного, продолжил тщательно впитывать выводимые образы.
7. 04.17 г.
«Этой ночью она приснилась мне. Я не удивился, ведь уже несколько дней не наблюдал ее в своем маленьком мирке и все ждал, когда она вернется. Она решила прийти ко мне… только ко мне. Даже во сне я уловил приятный запах ее тела…
Начался сон с неожиданно настигшего меня дождя. Я стоял под ним и долго наблюдал, как капли впивались в сухость асфальта. Постепенно я почувствовал, что за мной тоже кто-то пристально наблюдает.
– Здравствуй, – послышался голос из-за спины. Я обернулся. – Прости, что долго не приходила. Я сломалась, и меня долго не могли починить.
– А сейчас тебя починили? – спросил я, разглядывая набухшие бледные груди под налипшей тканью насквозь промокшего длинного красного платья.
– Не знаю, – она медленно подошла ко мне, будто боясь чего-то. – Но ты ведь это проверишь? – не дождавшись ответа, девушка взяла меня за руку. – Пойдем! – И я повиновался…
Вскоре мы очутились в каком-то захудалом доме.
– Нарисуй меня! – сказала она, отпустив мою руку, и повернулась ко мне лицом. – Именно меня!
– Я не могу… – произнес я. Это место почему-то казалось знакомым...
– Тогда…почини меня, – девушка распустила волосы. Влажные локоны рассыпались по изящным плечам.
– Я не могу… – повторил я, а затем добавил: – Для этого мне нужны все детали.
Сон на этом заканчивается, и я не имею ни малейшего понятия, что он может означать…»
Я отложил дневник и пошел на кухню ставить чайник. Голова гудела. Мысли указывали лишь на один единственный вопрос: «Зачем я все это делаю?». Ответа не было. «Надо поспать», – подумал я, допивая свой кофе, и, ощущая его резкий вкус во рту, понял, что эта идея немножечко припоздала. Зазвонил мобильный. Я насторожился, и не зря. На экране отражалось большими буквами «ФИЛИПЫЧ». Так втихую, за глаза, но любя, мы прозвали заведующего нашим отделением Александра Филипповича. Ответить я не осмелился. Понятно, что звонили мне из-за взломанного ящика в кабинете психиатра. Обход на мне, значит, и ответственность тоже. Ну и дурак же я все-таки. После первого звонка я ждал еще, но больше не было… Сдавшись, я перезвонил сам. Звонили мне действительно из-за взлома; хотели поговорить лично, но был уже поздний час, поэтому встреча была перенесена на завтра, хотя по графику я не должен был выходить. Я понимал, что это не к добру. Они знали, что именно я был там и именно я взял дневник Артура. По крайней мере, мне так казалось.
А что, если я просто верну назад эту вещь? Но как? Я сделал себе еще один кофе и вернулся в гостиную.
– Надо хотя бы дочитать! – произнес я. – Иначе все это зря!
«15.05.17 г.
«– А у тебя бывает навязчивое ощущение того, что за тобой наблюдают, даже когда рядом никого нет?» – спросила меня недавно одна из моих подруг, нежась в моей постели.
– Бывает временами, – удивился я своему же ответу. – А у тебя с этим как?
– В последнее время меня не покидает это чувство, даже сейчас, – она прильнула ко мне, а я приобнял ее за плечи. Внезапно она захохотала. – Слушай, может, ты меня нарисуешь? – она снова рассмеялась, но я продолжал молчать. В ответ она игриво заглянула мне в лицо, накручивая на свой палец локон пепельно-русых волос: – А я тебя потом щедро отблагодарю.
Я хмыкнул и, привстав, потянулся к свои вещам. На сегодня благодарностей достаточно. Может быть, в следующий раз… «Нарисуй меня! Именно меня...» – всплыло в голове воспоминание из сна.
Муза моя больше не приходит ко мне наяву, но я часто вижу тот сон… одно и то же врезалось в память, и я никак не могу от этого избавиться».
26.05.17 г.
«Я чувствую, как внутри меня увеличивается пустота, а клетка, в которой мне было некогда удобно, наоборот – становится меньше. Все же я обманулся, когда влетал в нее. Думал, в любой момент можно выйти из игры, но с каждым шагом было все интересней, что же будет дальше… Медленно схожу с ума, но… есть в этом один небольшой плюс…
Мне снился сон. Теперь уже другой. В этот раз мы не встречались под дождем, а потом она не уводила меня. В этот раз я сам ее нашел. Все тот же дом, но она не та, что была в прошлые разы. Совершенно другая. Темную комнату освещало несколько свечей. Я, зайдя в нее, рыскал глазами в поисках нужного мне силуэта… Обнаружился он не сразу. Девушка лежала на полу, прикованная цепями к батареям. Она не спала, нет. Увидев меня, попыталась привстать, но вскоре обессиленно поникла. Когда же ей наконец удалось хотя бы присесть, прислонившись спиной к холодным батареям, она поймала мой взгляд, от которого я долго не мог оторваться. Что-то зашевелилось внутри меня. Я встал и хотел было уйти, но у дверей остановился…
– Не оставляй меня, – хрипло прошептала она…»
На этой странице кроме записей было еще и нечто похожее на набросок, но, видимо, автор не справился и почти сразу бросил затею.
Я посмотрел на часы. Почти восемь часов вечера. Я возвратил свой взгляд к строчкам дневника.
«– Откуда берутся настолько эмпатичные люди? – озвучил я вопрос, но в глубине тихих комнат ответа так и не последовало.
Я зашагал обратно к ней, но на полпути остановился. Не решаясь подойти ближе, приземлился на стоящее рядом кресло. Она улеглась в том же положении, что и в начале нашей встречи. Мои веки потяжелели, и через мгновение я уснул. До этого ни разу ничего подобного не было.
Разбудили меня яркие лучи солнца, проглядывающие через щели в ажурных гардинах.
Я озадаченно осмотрелся. Все та же комната, свечи… только теперь в дневном свете. Она же лежала, прикованная теми же цепями, на кровати, которую я до этого ни разу не заметил…
– А ты знал, что в каждом из нас существует три личности? Каждая личность борется за право быть главной, но –
– … для каждого из них отведена своя особая роль. – закончил я за нее фразу.
И тогда я ясно осознал, что нахожусь в западне своего же разума. А эта девушка всего лишь вызвана моим воображением. Я попытался встать, но ничего не почувствовал. Даже оцепенения не было. Я стал абсолютной пустотой.
– Ты хочешь отсюда выбраться? – спросила она, прохаживаясь по комнате. Цепи негромко звенели. Теперь на ней было полупрозрачное белое платье, тонкие бретельки которого то и дело сползали вниз…
– Это уже невозможно, – сухо произнес я.
Не промолвив и слова, она подошла ко мне и протянула свою руку. Я попытался схватиться за нее, но ничего не вышло. После нескольких тщетных попыток я не смог шевельнуться ни на милиметр. Она убрала руку. Запястья ее с каждым движением протирались до крови под звеньями цепи.
– Очень больно? – глупый вопрос внезапно вырвался из меня против моей воли.
– А тебе? – она взглядом пробежала по моим рукам. Теперь и я был прикован. Я почувствовал, как на лбу выступили капли пота. – Не бойся! Уже поздно спасать меня, но я постараюсь спасти тебя… – она наклонилась к моему лицу… На миг ее губы коснулись моих… А еще через мгновение волна солнечного света накрыла комнату, ослепив и раздавив нас…
Пришел в себя я через несколько дней на полу в своей комнате. Встать не было сил… и я снова погрузился в сон».
10.08.17г.
«Дела мои обстоят не очень: за все это время выходил на улицу лишь пару раз. Избегаю людей. Раздражает абсолютно каждый. Рисовать окончательно перестал. Совсем не хочется... (неразборчиво)...сон перестал приходить ко мне, и я снова пытаюсь не попасть в ту же клетку…»
Наконец я дошел до последней записи:
«15. 10. 17.
«Былые воспоминания затоптаны кем-то извне… Я наркоман, но не сумасшедший, и уж точно не убийца!»
Неожиданно позвонили в дверь. Я затаился, притворившись, будто в квартире никого нет… Но некто за дверью не унимался. Когда же наконец все затихло, я на цыпочках переплавился к двери и посмотрел в глазок – никого.
Так же на носочках повернул обратно.
– Так это все-таки был ты, – раздавшийся из моей комнаты голос невольно заставил меня вздрогнуть. На том самом месте, где я сидел еще пару минут назад, обнаружился мужчина со спокойным, непроницаемым выражением лица. Я нахмурился. – И зачем тебе понадобилась эта вещь? – он бросил дневник на стол.
– Лучше скажите мне, Роман Алексеевич, откуда у вас ключи от моей квартиры?
– Оттуда же, откуда у вас ключи от моего кабинета, – чуть улыбнувшись, ответил врач. – Кажется, вы превысили свои полномочия. Кто вы? Как мне к вам обращаться?
Я зажмурился, с удивлением понимая, что не могу вспомнить свое имя. Мужчина выждал минуту, кивнул и продолжил:
– Может, тогда присядем и попробуем разобраться в ситуации?
– Было бы неплохо, – произнес я, рассеянно проходя вовнутрь гостиной и усаживаясь на диван. Гость присел на стул напротив меня.
– Вы не замечали в последние дни вокруг себя странностей? А ведь работаете здесь уже несколько лет.
Он немного помолчал.
– К чему такое рвение к личным вещам моего бывшего подопечного? Чем вас так заинтересовала жизнь Артура? – заметив смятение на моем лице, психиатр продолжил: – Вы когда-нибудь слышали о диссоциативном расстройстве личности, или же, попросту говоря, раздвоении личности? – И с любопытством придвинулся, наблюдая за моей реакцией.
Разрастающаяся пустота.
Я лежал на своей койке лицом к открытым дверям. Прошлой ночью меня забрали в больницу. Только уже в качестве пациента, а не санитара. Я позволил это сделать, да! Но только лишь из-за того, что имя… Я никак не мог вспомнить свое имя; все остальное, о чем говорил мне наш врач, я не воспринял всерьез, ибо не считал себя больным. Совершенно. «А какой больной считает себя таковым?» – пронеслось в голове. Я закрыл глаза и перевернулся на другой бок.
– Псст-пст! Эй, засранец! Малооооой! – гулкий шепот наполнил палату. Я не повернулся, хотя узнал зовущего. – Эй! – хлопнули меня по спине. – Ты что тут разлегся, малой? Иди работай! – серьезным тоном прозвенели слова у меня прямо над ухом.
– Я здесь больше не работаю! Теперь, как видишь, тоже пациент! – не выдержал я, накричав на своего приятеля-взломщика.
Тот сначала опешил, а потом грустно произнес, присев на край стула, стоящего между моей и соседской койками:
– Цербер постарался… – но тут же, резко вскочив, продолжил: – Вставай! Вставай, говорю! Давай думать, где наши… – не успел он закончить, как в палату зашли санитары.
– Идем, – один из них обратился ко мне. – Тебя ждет Роман Алексеевич.
Я приподнялся с кровати.
– Не верь! Слышь, малой? Не верь никому, кроме себя… и меня! – кричал в спину безымянный друг.
«Надо будет спросить его имя», – подумал я, улыбнувшись брошенным вслед словам, особенно последнему.
***
– Доброе утро! – вежливо поздоровался врач, когда меня завели в кабинет. Каждое мое движение он проводил взглядом, и от этого мне стало не по себе. Рядом с ним стояла видеокамера.
– Неужели та самая? – воскликнул я, когда приблизился к столу, но ответа не получил.
– Скажи мне, удалось ли тебе что-нибудь вспомнить? – спросил Роман Алексеевич, протянув вперед какую-то книжку в потертой кожаной обложке. Я отрицательно замотал головой. Врач слегка нахмурился.
– А почему вас здесь называют Цербером? – вопрос против моей воли вырвался из уст. Что ж, отступать некуда. – Насколько мне известно, это трехглавый пес, охраняющий выход из Ада… Не самое лестное прозвище для психиатра, который время от времени проводит безобидные беседы с пациентами… – я призадумался, а потом, ухмыльнувшись, продолжил: – Пожалуй, оно больше подходит нам, санитарам... – воображение мигом нарисовало нелепую картинку, но я постарался мысленно отмахнуть ее.
– Хм-м… – задумчиво протянул доктор, а потом, улыбнувшись, произнес: – Как видишь, Дима, тремя головами я не обладаю, но…Издалека наблюдать легче. Видишь, кто в какую сторону бежит. – Видимо, этим он хотел сказать, что не зря его так называют, но я не сразу это понял и продолжил:
– А Цербера стоит бояться? – полюбопытствовал я, задумчиво потирая рукой подбородок. Доктор прищурился:
– Отчасти. Все людские страхи рождаются в ваших головах. А каков твой самый большой страх?
Я призадумался.
– Я боюсь темноты. А еще… змеи. Не люблю их.
– С темнотой все понятно. А почему вы боитесь змей? Смею заявить, что они невероятно удивительные создания, – сдержанно продолжил беседу доктор. Какой он сегодня сговорчивый, подумал я.
– Потому что змеи могут убить своим ядом.
– Как думаете, могли бы вы испытывать к ним страх, если б не знали о таких вот особенностях их физиологии? – спросил психиатр, едва заметно приподняв брови.
– Думаю, да... – пробормотал я наконец после продолжительного молчания. В голове мелькнула мысль, что он снова стал обращаться ко мне на «вы», как и прошлым вечером. – Наверное, страх усиливается, когда сталкиваешься с неизвестностью.
– Что ж, думаю, ты прав. – врач замер, посмотрев в сторону, будто прислушивался к шуму за стеной. – Тебя пугает то, чего-то не знаешь, точнее, не помнишь? – он снова указал на записную книжку, принадлежавшую Артуру.
– Доктор, вы меня пугаете. Если ваши предположения верны, и я действительно псих, почему тогда я не чувствую этого?
– Больной не осознает того, что он болен… – мягко заметил Роман Алексеевич.
– Если бы у меня была вторая личность, как вы меня пытаетесь убедить, – Артура, то у меня были бы пробелы в воспоминаниях. А я не могу вспомнить лишь свое имя, черт возьми! – Мне вспомнился рассказ Харуки Мураками «Обезьяна из Синагавы». – В конце концов, его же не могли у меня украсть! – я запрокинул голову, как когда-то это сделал Артур на просмотренной мной видеозаписи, но сразу же вернулся в исходное положение. – Может, оно у вас в ящике стола.
– Кстати, зачем ты полез в него? – вспомнил врач.
– Искал успокоение для своей души, – ответил я, указав на записную книжку. – Он был моим другом, и его талант умер вместе с ним. Меня не покидает ощущение, что он осознал нечто ужасное в наших с ним разговорах, словно мои слова были неким катализатором. Любопытно, что же было на уме у такого талантливого художника? Только, как видите, мне это ничем не помогло.
– Откуда ты узнал о ящике? Тебя явно должен был кто-то надоумить!
– Я... ничего не знаю.
– Не хочешь сдавать приятеля? Твое счастье, что ты унес только дневник, в котором не оказалось никакой ценности, как предполагалось, – в голосе Романа Алексеевича послышалось легкое раздражение. – Все эти вещи принадлежат умершим больным, – врач внезапно осекся, глаза остекленели, а его рука стремительно потянулась к блокноту, записывая что-то. Дописав, мужчина резко отбросил ручку, и, наконец, чуть севшим голосом продолжил: – Тяжело признавать, но, кажется, я ошибся, – он снял очки и лихорадочно протер глаза, затем снова обратился ко мне: – Думаю, я должен извиниться за то, что солгал тебе.
Я сильно удивился, но промолчал.
– Дело в том, что твой друг Артур задолжал нам душу, – доктор пристально посмотрел на меня.
– Душу? – нахмурился я.
–Именно! – он выдохнул, и встав со своего места, посмотрел на меня. – Почти каждый здесь, в этой больнице, продал когда-то, свою душу дьяволу. Я же здесь для того, чтобы забирать в назначенный срок то, что причиталось по договору боссу, в случае если она затеряется на Земле. Во всех этих вещах... – он вытащил ящик из стола и поставил прямо поверх бумаг. Я придвинулся, изумленно разглядывая предметы, еще вчера казавшиеся мне бесполезными побрякушками. –...были вложены души их хранителей или создателей. Только вот в этом, – он приподнял дневник, – И следа от души нет. – Мужчина вернулся в кресло.
– А мое имя? Оно тоже здесь?
– Нет. Где твое имя, я и сам не знаю. Я почувствовал некую связь между тобой и Артуром и, учитывая, что твоя душа никогда не продавалась, решил, что ты можешь оказаться ключом к его тайне. Но я ошибся.
– А мое имя? – не унимался я. – Где же тогда мое имя?
– Я не знаю, – раздраженно произнес он. – Видишь ли, я хочу попросить тебя об одной услуге. Баш на баш, как говорится. Я помогу тебе найти твое имя в обмен на твою душу. Или душу художника. – он протянул мне руку для пожатия.
Я изрядно занервничал.
– Хорошо! Даю тебе день на раздумья. Можешь занять свой пост наблюдателя, – с этими словами Роман Алексеевич убрал руку.
– Спасибо, – кивнул я. – Кстати... а почему Цербер, охранявший некогда выход из Ада, теперь выполняет здесь человеческую «грязную» работу?
Психиатр пожевал губами.
– По сути, одна и та же работа. Почти ничего не изменилось, кроме обличия. Мое дело – искать возможные варианты вместилищ пропавших душ, но не видеть их.
– Хм-м… Что ж, могу идти работать?
Мне кивнули в ответ, и я вышел.
***
– Малой! – окликнул меня безымянный, который в момент моего возвращения уже домывал полы в коридоре. – Я уж заждался! – он по-отцовски меня обнял. Я улыбнулся в ответ и хотел уже было спросить, как его зовут, как мужчина перебил мое намерение: – Я нашел Артуркину вещь! Хе-хе-хе… На-шел! Вы искали и не нашли, а я…
– Что за вещь? И где ты нашел ее? –нахмурился я.
– Дык у тебя она была, малой! В шкафчике твоем!... – радостно воскликнул он.
Мы пошли в раздевалку. Вот уже долгое время я не пользовался ею, так как практически не сменял рабочую одежду. Узкая дверца моего шкафчика оказалась взломана, и внутри мы обнаружили наброски и портреты, которые рисовал Артур. Один из них отличался от всех остальных грубостью нанесенных мазков. Это было изображение неизвестного мне женского лица. Приятель схватил другой рисунок и поднес его вплотную к своим глазам, в результате чего я заметил на обратной стороне симпатичный тонкий профиль. На всех остальных набросках также обнаружились небрежные, но вполне различимые изображения все той же девушки в разных положениях и масштабах: большие, маленькие, на весь лист, с марку величиной. Штрихи были такие легкие, что их не было видно с лицевой стороны других набросков.
– Вот! – он указал на девушку, – Это она тогда пришла за ним… Смерть.
Я присмотрелся к ее наиболее отчетливому портрету, который обнаружил первым. Холодное выражение лица… вздернутая верхняя губа...
– Та девушка! – озарило меня. – Неужели? Спасибо тебе! Ты сильно меня выручил! – обратился к больному. Наскоро накинув из шкафчика халат почище, я затопал к выходу.
– Плохая это идея, – в спину крикнул мне товарищ и, уже доковыляв до меня, продолжил: – они изначально играли не по правилам –
– Кто – они? – я нахмурился.
–... а Смерть – оп! Сама к нему пришла! – проигнорировал он мой вопрос. – Хех, так ты ничегошеньки не знаешь?! – он суетливо забрал у меня рисунок и положил обратно в шкафчик – Пусть это пока полежит здесь, а ты иди за мной. Чтобы разобраться в чем-то, нужно знать все детали, – на миг мне показалось, что он совершенно здоров и адекватен, но вплоть до того момента, пока не услышал его фирменное «хе-хе»: – Мне нужно вымыть туалеты на втором этаже, пошли! Пока я буду драить их, ты впитывай то, что я буду вещать! – я кивнул, а затем спросил:
– Тебя, кстати, как зовут? Уже давно хочу спросить, а все не получается.
–Юлий я! – заулыбался он.
–Значит, Юрка! Юрец!
Мужчина остановился.
– Какой еще Юрка? Малой, не нарывайся! – я озадачеНно на него глянул. – Ю-лий! Так Цезаря звали… Знаешь такого?
– А-а! Я понял. Значит, Юлий, – мы снова зашагали.
– А тебя как?
– Не помню, – задумчиво произнес я, когда мы дошли до туалета.
– Ну и ладно! – ответил он, – мне его знать не так уж и обязательно, хе-хе… А теперь слушай!
Я послушно кивнул.
– Артурчик наш был парнем талантливым, только талант не всегда несет в себе что-то положительное. Сложно жить, когда знаешь, что он у тебя есть, а применить это никак не получается. Или получается, но не так, как хотелось бы. Вот и Артурка маялся, пока к нему эти не заявились.
– Кто – эти?
– Дык, Дьявол… со своею свитой, – он указал наверх, на кабинет Романа Алексеевича, который как раз находился над нами на третьем этаже. Слушай дальше! Пришли они, значит, к нему, и он согласился. Только вот потом заиграли по-другому. Подсадили на дурь и стали ждать. Ждать пришлось недолго, птичка залетела в клетку… А клетка оказалась непростой…
Я недоверчиво вникал в речь старика.
– В какой-то момент Муза его исчезла. Без следа. Дурь ему никак не помогала и… парень совсем потерялся в реальности. Потом выяснилось... – он приподнялся и глубоко вздохнул. –...что она, девушка эта, умерла. Прямо у него на глазах.
– Что? – ошеломленно выпучил я глаза, выпрямившись, – Говорили же, что он ее зарезал.
– Черт их знает! Я не думаю, что Артурка наш не мог это сделать. Он не мог убить свою Музу, которая только вдохновение приносила.
–Значит, его подставили? – задумался я.
– Не совсем. Они пожелали, чтобы он оказался здесь. В подобных местах легче всего забрать душу. Только вот не успели.
– В каком смысле?
– Это сложно объяснить. Начнем с начала. Артур не просто талантливый художник. Он может переносить в рисунок изображение души, как он сам говорил, со всеми ее достоинствами или изъянами. Душа этой девушки поразила его своей неполнотой. Она медленно разрушалась, и в ее душе уже зияла пустота. Ты такой же, – на этих словах я поднял удивленный взгляд. – Такие души и после смерти не обретают покоя, бродя по миру в поисках недостающей детали. Художники или писатели, наделенные способностью подмечать их, благодаря этой своей чуткости могут слиться с ними, восполняя утраченную часть. Цербер просчитался изначально. Эти портреты принадлежат той девушке, описанной в дневнике...
– Ты читал дневник Артура? – удивленно покосился я на него.
– Да. Почти все недостающие страницы у меня, – ответили мне, не поднимая головы.
– Я могу взглянуть? – с недоверием произнес я. Странно. Вчера я и даже не заметил, что в дневнике недостает страниц.
– Но ты должен поклясться, что никому не расскажешь эту тайну! Ты не должен докладывать им!
Что ж, видимо, не суждено мне вернуть свое имя.
– Хорошо, – кивнул я.
Юлий проверил, что поблизости никого нет, и из-за пазухи вытащил несколько листков, сложенных вдвое. Развернув их, я убедился, что старик мне не лжет – это был почерк Артура.
***
«Сегодня я впервые за месяц проехался по тому же трамвайному маршруту – работа зовет. Ненавижу толкаться среди людей, но на такси денег не было.
Среди редких силуэтов, населявших грохочущий трамвай, мое внимание привлекла девушка, сидящая у окна. Подойдя ближе, я понял, что это была она – девушка из моих снов!
Я сел напротив. Впервые мне удалось видеть ее так близко: нас разделяла лишь трамвайная дверь. Видимо, уловив мой пристальный взгляд, она повернулась ко мне. Ее пронзительные светло-карие глаза остановились на мне. Я улыбнулся. Смутившись, она снова отвернулась к окну.
Всю дорогу я смотрел на нее, но больше она не поворачивалась. Мы вышли на одной остановке.
Понимая, что это мой шанс, я наконец решился с ней заговорить.
Зовут ее Виктория, и она просто чудесна! Неожиданно для себя я добился от нее даже небольшого свидания сегодня вечером. Загляну к ней на работу в кафе «Под мостом».
Юлий тем временем уже убрался и стоял рядом со мной.
«Оказывается, она давно замечала мои взгляды. Узнав, что я художник, попросила нарисовать портрет. Я же не сплю?
Только вот не будет ли проблемой, что я уже долгое время не держал карандаш в руках? Для такого случая нужно подстраховаться с помощью... (неразборчиво)...не могу же я ударить в грязь лицом…»
– Выходит, он знал ее имя… они были знакомы! Ничего не понимаю... на записях видеокассет он утверждал, что ничего не знает… не помнит.
–Дык, он и не вспомнил. Я забрал их… – он постучал по краю листов.
– Забрал что? Листки?
– Воспоминания. Есть такой талант! – развел он руками. – Я могу забрать память при условии, что человека не окружают вещи, относящиеся к этим воспоминаниям. Поэтому здесь и нахожусь. Продал душу, – подытожил Юлий.
Сомнение вновь затаилось во мне. Неужели...
– Все дочитал? – я покачал головой и снова уткнулся в бумагу.
«Теперь на века в клетке. Каждый, кто думает, что выход из нее есть, ошибается.
Я обвинен в убийстве, которого не совершал. В убийстве человека, который на протяжении всего прошедшего года был для меня призмой, через которую я мог видеть и понимать этот мир.
Помню смутно. Только ее «Спаси меня», лужи крови и тело, лежащее в них.
Естественно, главный подозреваемый я, тот, который не прекратил писать, даже когда она умирала. Будто пока я это делал, вся моя душа готова была перейти на этот холст… Я попросту не мог остановиться...»
– Он впоследствии припомнил, будто убил ее случайный посетитель, – проговорил Юлий и сразу же добавил: – Обидевшийся, что за покупку кофе нельзя приставать к хорошеньким официанткам. Но было поздно. Все уже поверили, что чудак, не отрывавшийся от доработки портрета даже в момент убийства, скорее всего имеет маниакальные наклонности.
– А, действительно, – согласился я. – Вот запись. Но зачем вы скрыли их? Они же доказывают его невиновность!
– Малой, ты такой тормознутый! Здесь написано, где могла очутиться его душа после смерти.
Я уставился в строчки и, догадываясь, спросил:
– Портрет? Нам нужно спрятать тот портрет девушки?
–Ну, наконец-то! Догнал мысль, – заулыбался мужчина. – Только вот души его ты уже не найдешь.
– Почему это? Цербер сам сказал мне, что в вещах могут быть заключены души...
– Да, но там ты ничего не найдешь. Просто очень выразительный портрет девушки. Нет... Душу его забрала она – его Муза, его возлюбленная, его Смерть. Девушка, у которой не было части души, заполнила свою пустоту с помощью портрета, в который перенеслась душа художника.
– Он покончил с собой ради нее?
– Он не хотел позволить Церберу забрать его душу. Когда он обратился за помощью ко мне, я стер его воспоминания о ней, чтобы Цербер не смог догадаться, где спрячется его душа в момент кончины... Пустота возлюбленной стала и его пустотой. Она способна толкать людей на отчаянные шаги… Именно поэтому его и нет сейчас. Он сделал отчаянный шаг. Зато мы успели, – улыбнулся Юлий. – И она пришла вовремя.
– Цербер опоздал. Значит, я не смогу вернуть свое имя, – пробормотал я.
Наступило долгое молчание.
– Ты уже догадался, да? Это моих рук дело. Прости. Я надеялся найти в его ящике фотокарточку сына. Лучше бы мой сын утратил воспоминание обо мне, – горько сказал старик. – Я знал, что ты не выдашь меня, но должен был подстраховаться, поэтому забрал самое безобидное, что мог бы отнять...
– Мое имя.
Юлий кивнул. Вздохнув, он направился в выходу, как за дверью послышались чьи-то торопливые шаги.
– Ц... Роман Алексеевич!
– Почему гуляем? Вы уже навели порядок в туалете?
– Конечно, Роман Алексеевич!
Выйдя на шум, я встретился взглядом с Цербером. Мне показалось, что в его глазах мелькнула досада, но затем его выражение лица снова стало непроницаемым. Доктор зашагал прочь.
– Сань, ну! Ты еще долго будешь зависать? – Мужчина протиснул голову через дверную щель. – А как же моя награда? – Юлий протянул ко мне жадные ладони. Недолго думая, я вручил ему всю пачку.
– Думаю, сегодня ты заслужил! – улыбнулся я ему, и приятель ухмыльнулся в ответ, ничего не сказав, и зашагал к лестницам. А я все стоял и думал как же хорошо, что мне вернули имя.