СТРАТЕГИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ ЭЛЕКТРОЗАПИСИ ДЛЯ КЛИНИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ И ПСИХОТЕРАПИИ (1944)

ИГРАНИЕ РОЛЕЙ В СОЦИОМЕТРИЧЕСКОМ ИССЛЕДОВАНИИ (1934)

Когда наша попытка помочь Эльзе приспособиться к группе, в которой она жила, путем лечения внушением, анализа ее поведения, изменения ее функции в общежитии и функции ее подруг внутри группы не привела к измене­нию ее поведения, мы задумали создать для нее совершенно новое окружение. Вопросом являлось, где и с кем ее поме­стить. В этом случае социометрический тест являлся полез­ным методическим путеводителем, указывающим нам тех индивидуумов в коллективе воспитательниц, преподава­телей и других девушек, на которых было направлено ее спонтанное чувство. Когда мы обнаружили, что ее интерес более или менее сосредоточивался на некоторых лицах в трех разных коттеджах, мы обратили внимание на этих лиц, особенно на мотивы, побуждавшие Эльзу искать с ними общение, и то, как они реагировали на ее чувство. Поскольку объем ее знакомств в коллективе был мал, мы полагали, что, помимо этих лиц, могут быть многие другие лица, которые могли бы оказать благотворное влияние на нее, и мы пыта­лись увеличить круг ее знакомств, заставив ее встречаться с ними в группах, играющих роли.

Эльза участвовала в одной из импровизированных игро­вых групп, ей часто предоставлялась возможность играть различные роли — роли дочери или матери, подруги или возлюбленной, горничной или богатой дамы, воровки или судьи. Она играла эти роли в многочисленных стандартных жизненных ситуациях, таких, какими они представляются подростку, растущему в трущобах большого индустриаль­ного города. В этих ситуациях она имела дело с семейным конфликтом: отец и мать, занятые ожесточенными спорами, в конечном счете ведущими к разводу; с трудовым конфлик­том, когда ее увольняют с работы, потому что она поздно возвращается в общежитие; с любовным конфликтом, в ко­тором она любит юношу, такого же бедного и отверженного, как она сама. Анализ текста и жестов, используемых в этих импровизированных ситуациях, дал нам ключ к лучшему пониманию ее ранней жизни в семье и тому эмоциональному напряжению, которое постепенно довело ее до настоящего состояния.

При этой технике мы имели возможность видеть ее играющейvis-a-vis тех индивидуумов, которых она выбрала в социометрическом тесте, а такжеvis-a-vis других девушек, которых она не знала раньше, а также в ролях, выбранных ею самой или нами. Когда социометрический тест был повто­рен через четыре недели, она прибавила трех других дево­чек к тем, с которыми хотела жить совместно, и в свою оче­редь была выбрана четырьмя. Девочки, к которым она чув­ствовала влечение, делились на тех, которые в свою очередь выказывали влечение к ней, тех, которые отвергали ее, и тех, которые были безразличны к ней. Для того чтобы по­нять, какие связи обещали быть более длительными и бла­готворными, мы заставили ее играть в стандартных жизненных ситуациях с различными лицами, как отвергающими ее, так и чувствующими к ней влечение, для того чтобы мож­но было представить, каково будет их поведение по отно­шению к ней в жизни. Нашим принципом было дать девуш­кам возможность самим найти любую ситуацию, которая может случиться в жизни и с которой они могут встретиться в один прекрасный день. Сравнение серии записей 82 си­туаций показывает, что только две из семи девушек, выб­ранных Эльзой, вызвали у них спонтанное выражение, ко­торое находилось в благоприятном контрасте в отношении эмоции и суждения с ее повседневным поведением и в которых не было обычных мелких тенденций, которые проявля­лись в ее речи и действиях, когда она играла с другими девочками. Казалось, ей хотелось завоевать симпатию Жа­нетты и Флоренс, когда она играла с ними. После постепен­ного исключения коттеджей, не подходящих для Эльзы, и тщательного рассмотрения ее отношения к этим двум девушкам, а также к воспитательнице коттеджа II этот коттедж, по-видимому, оказался наиболее подходящим для Эльзы.

Дж.Л.Морено

Социометрия. Экспериментальный метод и наука об обществе.Издательство «Иностранной литературы», М., 1958.

СТРАТЕГИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ ЭЛЕКТРОЗАПИСИ ДЛЯ КЛИНИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ И ПСИХОТЕРАПИИ (1944)

Теперь, когда электрозапись терапевтических сеансов повсеместно признана и используется психотерапевтами всех направлений, может быть, стоит рассказать, как эта идея возникла у меня. Каждая новая идея имеет свой соб­ственный генезис, обычно в лице мыслителя, ни одна идея не возникает из ничего, хотя несведущему, которому не «известны муки первооткрывателя, и может так показаться.

Между 1921 и 1925 годами я был занят двумя параллель­ными исследованиями: во-первых, изучением электромаг­нитных полей и изобретением записывающего инструмента и, во-вторых, изучением спонтанности — творчества, а также инструментов прогресса «исследования спонтанно­сти» (см.«Stegreiftheater», 1923). Хотя эти две идеи кажутся несовместимыми, именно благодаря их комбинации возник­ла идея электрозаписи терапевтических сеансов.

В сотрудничестве с Франком Лерницем мы начали с того, на чем кончил датский инженер Паульсен. Мы предложили следующие улучшения: а) замена стальным диском тесьмы Паульсена; б) использование обеих сторон диска — одной для слуховых, а другой для зрительных впечатлений;

в) помимо этого, его использование в качестве «электромаг­нитного фонографа», чтобы связать инструмент с радио и телевидением и таким образом создать теле- и радиоконсерв. Вот почему изобретение было названо «радиофильмом». Новость об этом изобретении была сообщена из Вены агент­ством Ассошиэйтед Пресс, а «Нью-Йорк тайме» впервые ознакомила с ней американского читателя («Нью-Йорк тайме», пятница, 3 июля 1925 г.):

«Изобретение радиозаписи: венские ученые записывают диктора на диск фонографа.

Сегодня венская пресса сообщила о нововведении в ра­диовещании. Таковым является изобретение австрийского ученого Морено и инженера Лерница, которое, по их сло­вам, делает возможным фиксирование звуков радиовеща­ния так же, как на граммофонной пластинке, и их после­дующее воспроизведение любое количество раз. Главная часть аппарата состоит из дисков, на которые записываются звуки радиовещания при помощи спирали, состоящей не из более глубоких или более мелких нарезов, как на грам­мофонной пластинке, а из непрерывного ряда более или менее сильно намагниченных точек, согласно силе или объе­му звука. Также возможно записать только некоторые части, пропуская другие. Диски размагничиваются путем простого процесса и могут быть снова использованы. Изобретатели не заявляют, что они открыли какой-либо новый принцип, но что они просто объединили известные элементы в нечто определенно новое».

Американский концерн финансировал это изобрете­ние и вместе с моделью доставил нас в Соединенные Штаты в октябре 1925 года. Следовательно, я приехал в США не из-за социометрии или психодрамы, но благодаря нашему изобретению инструмента для электрозаписи. Идея созда­ния записей терапевтических сеансов представилась мне весьма важной возможностью сделать терапевтическое ис­следование более точным и объективным и наиболее полез­ным для психических больных. Вначале я упорно отвергал эту идею по следующим причинам: она противоречила гиппократову правилу — не опубликовывать истории болезни больных, особенно сведений интимного характера. Электро­запись терапевтических процессов и их последующее воспро­изведение казались неэтичными, полностью противоречащими духу гиппократовой клятвы. Помимо этого, во многих местах превалировала и все еще превалирует идея, что пациенты, обращающиеся за советом к психотера­певту, будут весьма обеспокоены, если они будут знать, что произведена запись их слов, и это даже может помешать их выздоровлению. Полагали, что это может помешать спон­танности их высказывания и, таким образом, снизит те­рапевтический эффект врачебного совета. Также выясни­лось, что у пациента будет справедливая причина возбудить дело о клевете против врача за опорочивание его частной жизни и подрыв его положения в обществе благодаря демон­страции таких записей. Поэтому моей первой реакцией на эту идею было: «Нет, этого нельзя делать». Между тем, ког­да я организовывал лабораторию для исследования спон­танности в Спонтанном театре (Stegreiftheater) в Вене, я независимо от этого пришел к проблеме, которая являлась в известной степени параллельной. В театре спонтанности не существует какого-либо писаного текста. На самом деле, в старом драматическом исследовании проблема записи дей­ствий не существовала, потому что рукопись пьесы и режис­серские указания были даны заранее. Предполагалось, что каждое представление являлось стопроцентным повторе­нием записи, уже сделанной драматургом и режиссером. Не требовалось дополнительной записи развивающегося.действия. Но в театре спонтанности стали необходимыми.какие-то средства записи, так чтобы была возможность со-. хранить для студентов и пациентов то, что было создано в этот момент. Шагом в этом направлении являлась моя запись межличных постановок при помощи межличных и по­зиционных, диаграмм. Хотя они являлись хорошим прие­мом измерения, они были слишком неполными и безжизненными. Электрозапись допускает воспроизведение не толь­ко подлинных слов и диалога, но и подлинного голоса участ­ников.

Кроме того, поскольку сохраняется полная акустиче­ская картина сеанса, у исследователя-клинициста возни­кают возможности анализа, возможности, возникающие не так легко, если имеются только отрывочные записи происходящего, сделанные по окончании сеанса. Идеи, возник­шие у меня позднее, являлись логическим следствием за­писи: а) анализ содержания словарного объема каждого участника; я выдвинул гипотезу, что количество слов, произ­несенных в данной ситуации, является показателем агрессивности или неагрессивности данного индивидуума; б) ко­личественный анализ эмоционального и идеологического со­держания постановки (см. «Кто выживет?», стр. 186—190);

в) длительность сеанса и отношение действии к паузам.

Поэтому я предложил, чтобы «говорящая машина фото­графировала процесс» и «чтобы мы систематически поль­зовались этой машиной при записи личных данных». И да­лее, что «любые реакции, наблюдаемые психологом, и данные, сообщаемые индивидууму во время случайного или заплани­рованного интервью, малоценны, по крайней мере, с точки зрения совместного, поддающегося контролю исследования, поскольку они являются просто впечатлениями, оставшими­ся в памяти наблюдателя. Многообразные интерпретации, предлагаемые сторонниками субъективизма в психологии, не являются соответствующей демонстрацией и рассмот­рением совершившегося, поскольку в них не сохранен момент».

Также «.изучение применения электрозаписи привело ав­тора и его сотрудников к подчеркиванию значения записи спонтанного поведения в специально выбранных ситуациях, которые являлись неподготовленными и неожиданными для испытуемого» [1] ¹.

Я также предложил, чтобы «запись мимического выраже­ния реакции, которую можно недооценить в спешке представ­ления, стала доступной для изучения. Знаки, предпочитае­мые психологом и, следовательно, подчеркиваемые им, присут­ствуют здесь совместно со знаками, которые он мог просмо­треть.

Умственная одаренность, которая сказывается в боль­шой способности к мимическому выражению, может тог­да наблюдаться одновременно со сравнительно малой способ­ностью к вербальному выражению, или наоборот, и, таким об­разом, может быть соответственно оценена. Это несоответ­ствие вербального выражения другим выражениям субъекта ведет к выводу, что свободная ассоциация слов сама по себе часто является обманчивой основой изучения. Многие жесты и движения, непроизвольные или произвольные, остаются незамеченными испытателями во время теста благодаря то­му, что сам процесс поглощает все их внимание. Эти действия часто имеют определенное влияние на субъекта. Во время последующего просмотра фильма каждое малейшее отклонение поведения может стать значимым наряду с ключом к противоречащим тенденциям в действующих лицах»¹.

Дж.Л.Морено

Социометрия. Экспериментальный метод и наука об обществе.

Издательство «Иностранной литературы», М., 1958.

ОБСУЖДЕНИЕ РАБОТЫСНАЙДЕРА «СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ПСИХОТЕРАПИИ» ² (1947)

Психиатры часто утверждали, что психологи не «способ­ны» заниматься психотерапией, но за последние годы их точка зрения постепенно менялась. Психологи в свою оче­редь часто утверждают, что они обладают преимуществом перед психиатрами в использовании научных методов. Однако объективный подход и взаимопонимание чрезвы­чайно важны, если мы хотим иметь единый фронт психоте­рапевтов. Благодаря таким статьям, как статья Снайдера, еще больше увеличится существующий хаос в психотера­пии, а также пропасть между психиатрами и психологами. Автор постоянно подчеркивает, что психиатры часто склон-ны к ненаучному, субъективному, интуитивному подходу, в то время как психологи верят в экспериментальный метод и в научное утверждение; психиатры широко пользуются эзотерической терминологией, а психологи используют тер­мины, которые являются универсальными, то есть приняты­ми повсеместно учеными. Такой предрассудок, который про­низывает всю статью, сильнее всего выражен в заявлении, направленном против Фрейда и Морено. В главе о психо­анализе автор говорит:

«Одной из трудностей для читателя, не искушенного в психоанализе, является то, что словарь психоаналистовиастолькоэзотеричен, что часто мало что значит... Боль­шинство психиатров в этой стране и почти каждый психо­лог скорее согласятся с Бланшетт, что психоанализ — это медицинская психология, не имеющая достаточных корней или связей с научной медициной и научной психологией».

В главе о психодраме он говорит: «Сам Морено ненаучен и интуитивен в своем подходе... Морено постулирует отношения и модели поведения, кото­рые можно объяснить только в терминах его эзотерической системы. В этом отношении его метод подобен психоанали­зу Фрейда» (стр. 333). Общеизвестно, что психоанализ име­ет свои корни во французской психиатрической школе Шарко. Если он даже внес несколько оригинальных идей в медицинскую психологию, это само по себе не делает его ненаучным. В статье по психотерапии обращаться с Фрей­дом так, как будто он мертвая собака, просто смешно. Он был великим эмпиристом, он тщательно формулировал свои гипотезы и отбрасывал их, когда новые наблюдения, по-видимому, требовали этого. То, что он был доэкспериментален, не означает, что он был ненаучен, ибо психология индивидуума не вышла еще из своего детского возраста, когда Фрейд занялся ею; он был настолько научным, насколь­ко это допускала данная стадия развития. К несчастью, сло­ва «научный» и «эзотерический» употребляются Снайдером в морализующем, почти поучительном тоне. Все научные тер­мины когда-то были эзотерическими, и многие из них явля­ются теперь повсеместно принятыми. Нужно ли бояться вводить новые идеи или создавать их только из-за того, что наши современники сочтут их эзотерическими? Не нужно позволять, чтобы боязнь новых идей и нелюбовь к ориги­нальности подняли голову под прикрытием ограниченной концепции науки и возникновения новых идей.

В руках Снайдерапсиходрама и социометрия становят­ся интуитивными и эзотерическими, пользуясь его собствен­ной терминологией. Если бы он захотел более тщательно изу­чить предмет, он узнал бы, что выдающиеся достижения психотерапии за последние годы тесно связаны с социометрическими и психодраматическими методами. Это не имеет ни­чего общего со спорами о «направляемом-ненаправляемом» поведении, которые психиатры ведут в течение более пяти­десяти лет. При «социометрической консультации» консуль­тант может быть анонимным; он не только не направляет поведения, но он может совершенно не присутствовать, когда происходит процесс терапевтического выбора. Социограмма, отражающая эмоциональные течения, действую­щие среди членов группы, становится объективным доку­ментом, на котором основаны его рекомендации в качестве советчика. В принципе процесс соучастия перенесен из отношения консультанта к клиенту в отношения клиента к кли­енту.

Психодраматическая консультация более сложна; прак­тически все проблемы, которые появляются отдельно вжаждой из текущих психотерапий, вновь возникают в уве­личенном виде или в новых комбинациях во время психо­драматического сеанса. Благодаря разнообразию проблем, с которыми клиенты приходят к нам, имеется много версий психодрамы. Единый метод, который может быть применен повсеместно, еще не найден. Наиболее старой и популярной формой психодрамы является самонаправляемая форма, в которой Я клиента является единственным режис­сером-постановщиком, причем, если он этого пожелает, ему помогают в этом режиссер и вспомогательныеego. В другой версии психодрамы режиссер находится вне ситуации и терапевтический процесс имеет место между двумя и более.клиентами, участвующими в конфликте.

Не может быть большего контраста, чем тот, который существует между нережиссируемым интервью и саморежиссируемой постановкой психодрамы. Отсутствие режис­суры требует минимального самовыражения консультанта; психодрама требует максимального самовыражения клиента. Слово «нережиссируемый» часто вводит в заблуждение. Это негативный термин, подразумевающий, что нужно позво­лить спонтанности клиента выразить себя без какого-либо вмешательства извне. Авторы— сторонники отсутствия ре­жиссуры часто пользуются языком спонтанности в об­ратном смысле; они озабочены тем, чтобы консультант воз­можно менее стимулировал клиента, но не заботятся о том, насколько силен стимул субъекта быть самим собой. На практике наблюдаются различные типы интервью; было, однако, обнаружено, что как бы ни осторожен был интервьюи­рующий в своих вопросах на уровне действия, они играют различные роли, которые воздействуют на субъекта не под­дающимся контролю путем. Один консультант может иг­рать отцовскую роль, одобрительно улыбаясь, у другого деловой подход, третий может быть холоден и безразличен;

?• -Все они могут пользоваться той же ^амой техникой опроса, Но впечатление, произведенное на клиента, будет разным. Очевидно, что сам внешний облик консультанта обязатель­но влияет на клиента; он обладает, как мы, социометристы, говорим, телеэффектом.

Господин Снайдер ссылается на одну из моих работ—«Научные основания групповой психотерапии». Ему не извест­но, что эта статья — просто подведение итогов, что за ней стоят пятнадцать лет исследовательской работы, в которых принимало участие несколько сот сотрудников и которая была изложена в девяти томах «Социометрии», в книгах, подобных «Кто выживет?», и приблизительно в пя­тидесяти монографиях. Верх невежества в отношении зна­чения психодрамы и групповой психотерапии проявляется в заявлении Снайдера: «При оценке психодрамы, пожалуй, стоит отметить, что сам Морено проводит в Нью-Йорке дважды в неделю платные сеансы для публики» (стр. 334)1'. Это явно осуждающее замечание. Снайдер, по-видимому, полагает, что недостаточно для психотерапевта, а, может быть, также и ненаучно и неприлично проводить публичные сеансы. Дело в том, что наиболее революционные изменения со времени психоанализа в психотерапии связаны с откры­тыми сеансами для публики. Мои открытые сеансы имели огромное значение, поскольку они разрушили два канони­ческих шаблона, в первую очередь тот, что консультант запирался с клиентом в отдельную комнату и никакой дру­гой клиент или консультант не разделяли опыта данного сеанса: он был и должен был оставаться строго секретным. Публичный сеанс широко открыл дверь для участия боль­ших и малых групп в общем терапевтическом опыте. Во-вторых, не проводилось записей во время сеанса, который должен был оставаться священным и секретным в интере­сах клиента. Но как только была нарушена интимность терапевтического отношения один на один, стало само со­бой разумеющимся, что позволительно одновременно на­блюдать и записывать терапевтический процесс. Это про­ложило путь к объективизации интервью. Клинические достижения, полученные благодаря публичному сеансу, автоматически вызвали также достижения в объективной записи и анализе его операций. Принцип электрозаписи, производимой одновременно с терапевтическим процес­сом, был провозглашен мною семнадцать лет назад и с тех пор присутствовал во всех моих работах и часто применялся на практике; поэтому любопытно, что Снайдер приписыва­ет приоритет в этом нережиссирующему советчику:

«Реакции, наблюдаемые психологом, и откровения инди­видуума в течение интервью, случайного или планируемого, являются малоценными, по крайней мере с точки зрения совместного поддающегося контролю исследования, посколь­ку после сеанса они становятся просто тем, что запечат­лелось в памяти наблюдателя. Многообразные интерпрета­ции, предлагаемые сторонниками субъективизма в психоло­гии, не являются соответствующей демонстрацией и рас­смотрением совершившегося, поскольку в них не сохранен момент. Я часто предлагал поэтому, чтобы «говорящая ма­шина фотографировала процесс» и чтобы мы систематически пользовались этой машиной при записи личных данных»2.

Психодраматическая процедура, будучи отпрыском социометрии, должна рассматриваться и оцениваться на осно­ве социометрической методологии и эксперимента. Кон­цепции, подобно социодинамическому эффекту, социальному атому и теле, могут показаться эзотерическими и интуи­тивными только тому, кто сам не знаком с методами, при по­мощи которых они исследовались.

¹ См. эти цитаты в «ApplicationfortheGroupMethodtoclassifi­cation», опубликованном Национальным комитетом тюрем в 1931 и 1932 годах, стр. 16—18.

1¹ Впсиходраматическом институте Нью-Йорка мною проводился де­сятинедельный семинар — один раз в неделю,— как это обычно дела­ется специалистами в той или иной области. Плата за весь семинар была 15 долларов. Плата за один сеанс—1 доллар 65 центов. Аудитория состояла из студентов университетов и колледжей Нью-Йорка и окрест­ностей.

2J. L.Мо r e nо. Application of the group method to classificati­on, New York, The National Committee on Prisons and Prison Labor, 1931, p. 16 (последнееиздание: «Group method and group psychotherapy», New York, Beacon House, p. 16).