Г. П. Куропятник
В статье исследуются письма и дневники солдат-северян, которые "представляют значительный интерес, ибо они отвергают или, наоборот, подтверждают выдвинутые ранее гипотезы и позволяют не только уточнить многие детали, но подчас по-новому взглянуть на крупнейший катаклизм в истории мировой цивилизации XIX в."
Американской гражданской войне посвящены десятки тысяч изданий. Только за два последние десятилетия вышли в свет более тысячи книг, часть которых в аннотированном виде представлена в опубликованном в 1996 г. ценном библиографическом справочнике. Он охватывает практически все стороны жизни американского общества в военные годы — от боевых схваток, экономики, внешних сношений, социального положения до искусства, литературы и историографии (31 раздел и три указателя — авторский, предметный и указатель названий аннотированных книг).1
Усилиями нескольких поколений историков досконально изучены причины, развитие и итоги грандиозного конфликта, а результаты исследований обобщены в историографических работах. После анализа влияния войны на отдельные штаты и регионы дальнейшей разработке подверглись биографии почти всех крупных политиков, генералов, финансистов и общественных деятелей. Наконец, пристальное внимание было обращено на то, как же воспринимали трагические события не политики, газетчики, писатели или генералы, а основная масса американцев — те, кто, рискуя жизнью, подавлял мятеж и кто обеспечивал армию всем необходимым из городов и ферм.
Пионерами в серьезном изучении этого аспекта считают проф. Бэлл Уайли2 и проф. Генри Коммаджера, издавшего два увесистых тома писем участников войны. В предисловии к ним Коммаджер справедливо подчеркнул: «Вне всякого сомнения, ни одна другая глава в новой истории (США. — Г.К.) не была столь правдиво, тщательно и всесторонне документирована обыкновенными мужчинами и женщинами; в годы Гражданской войны каждый по сути становился собственным историком».3 Подхватила и развила эту тему плеяда талантливых ученых последней трети нашего столетия — Дж. Макферсон, Р. Митчелл, Р. Джимерсон, Л. Соум, Дж. Гэллман, Ф. Пэлудан и др. В личных письмах и дневниковых записях они искали ответы на следующие вопросы: как воспринимали происходившие события их участники и современники? За что они воевали? Как относились к своим противникам, таким же, как и они, белым американцам? Что у них было общего и что разъединяло? Что они думали по поводу рабства на Юге и свободных негров на Севере? Как воспринимали разрушения и насилие, которые чинились в ходе военных действий на территории своей страны? Значительная часть источников уже опубликована в виде выдержек из дневников, подборок фронтовых писем на страницах исторических журналов, издающихся в каждом штате. Еще большая их часть, по компетентному мнению разработчиков этой тематики, хранится в архивах исторических обществ, рукописных фондах университетов, местных краеведческих музеях, семейных архивах и ждет новых пытливых исследователей. Скрупулезная научная обработка сотен миллионов листов дневников и писем современников Гражданской войны с использованием наиновейших компьютерных программ наряду с другими важными источниками поможет полнее и достовернее, чем прежде, определить подлинное отношение разных слоев населения к происходившим более века назад бурным переменам. Но уже сейчас обнаруженные и введенные ими в научный оборот документальные свидетельства вместе с анализом, обобщениями, комментариями и выводами представляют значительный интерес, ибо они отвергают или, наоборот, подтверждают выдвинутые ранее гипотезы и позволяют не только уточнить многие детали, но подчас по-новому взглянуть на крупнейший катаклизм в истории мировой цивилизации XIX в.
12 апреля 1861 г. федеральная морская крепость форт Самтер содрогнулась под ураганным огнем пушек Конфедерации Юга. Рубикон был пройден. Белые южане, имея в тылу несколько миллионов черных рабов, пошли войной на белых соотечественников. Линкольн призвал «всех лояльных граждан» встать на защиту Союза и Конституции. По всему Северу прокатилась волна патриотических выступлений. После отделения ряда южных штатов и создания Конфедерации значительное число северян было готово дать им возможность уйти с миром. Но когда конфедераты взяли форт Самтер, надругались над государственным флагом, а их вооруженные отряды появились в нескольких милях от Вашингтона, общественное мнение резко изменилось.4 Северяне тотчас, практически без разногласий, выступили за сохранение целостности страны. Хотя, конечно, каждый, кто готов был за это воевать, руководствовался личными соображениями. Многие после достижения провозглашенной цели — сохранения Союза — вероятно, надеялись решить какие-то конкретные житейские проблемы, свои и своей семьи. Судя по множеству опубликованных документов, желание защитить правительство от мятежа и тем самым сохранить Союз доминировало у (северян над прочими желаниями и целями.5
В этом отношении симптоматично свидетельство пленного конфедерата. Он подробно записал спор, возникший у него с солдатами Союза о причинах войны. Северяне уверяли, что они пошли на войну из-за того, что Юг первым ее начал, обстрелял форт Самтер, не подчинился федеральной власти, поднял мятеж и образовал Конфедерацию. Эти аргументы пленный конфедерат назвал «пустыми и ребяческими» и обратил внимание на то, что когда в ходе спора «эти и другие доводы (северян. — Г.К.) оказались несостоятельными, то они с явным пренебрежением к другому мнению начали твердить свой жалкий и вредоносный тезис о том, что «Союз должен быть сохранен… Такова основа их позиции»».6
Доводы небольшой, но весьма активной группы аболиционистов и радикалов из Республиканской партии, что главное зло — рабство, вызывали неприятие, во всяком случае, не находили поддержки. Многим противникам раздела страны казалось, что защита Союза должна быть всепоглощающей целью начавшейся схватки, а все другие вопросы, в том числе вопрос, уже давно будировавшийся аболиционистами, не имеет к этому никакого отношения. На занятие ими такой позиции влияла не только сложившаяся обстановка после агрессии Юга, но и политический курс недавно избранного ими же президента. Мнение Линкольна, что «самым важным вопросом является сохранение Союза», разделял и Уолт Уитмен.7
К подобным умозаключениям склонялось большинство из тех 1,8 млн. избирателей, которые отдали свои голоса за Линкольна пять месяцев тому назад. Но были и другие. Линкольн не мог игнорировать тот факт, что только на Севере против него проголосовало более 1,5 млн., а по всему Союзу — почти 2,8 млн.8
Выдвинувшая Линкольна партия выступала за сохранение Союза, защиту Конституции (которая гарантировала всем гражданам неприкосновенность собственности, в том числе на рабов), за свободное предоставление гражданам земель Запада, где рабство не допускалось, и в то же время за сохранение рабства там, где оно существовало. В своей инаугурационной речи Линкольн торжественно обещал придерживаться этих положений, подчеркнув, что он как президент «не имеет законного права и склонности к тому, чтобы прямо или косвенно вмешивать ся в дела рабовладения в тех штатах, где оно существует».9 При этом следует иметь в виду, что, втягиваясь в войну, Север в определенной степени сам являлся «рабовладельческой республикой», где в пяти штатах насчитывалось около 1 млн рабов.
Умонастроения прихожан своей церкви в Филадельфии (штат Пенсильвания) после Самтера подробно охарактеризовал священник Джеймс Мэй в письме от 26 июня 1861 г., т.е. за месяц до первого крупного сражения Гражданской войны при Балл-Ране. Филадельфийцы «говорят, что артиллерийская бомбардировка форта Самтер и нависшая угроза захвата Вашингтона, как удар электрического тока, встряхнула весь Север и побудила к активности, но не с целью вторжения (на Юг. -Г.К.), покорения или отмщения, а по простой причине: когда на тебя напали, то необходимо обороняться». Всем было ясно, что не Север, а именно Юг «силой захватил общенациональную собственность, выгнал федеральные войска, оказал сопротивление правительству, открыто угрожает свергнуть его (и) развязал войну». Из ежедневных задушевных бесед с филадельфийцами священник пришел к выводу, что вопрос «стоит вообще о существовании правительства США… Север желает добиться от Юга только одного: такого же, как на Севере, соблюдения Конституции. Тогда все будет в порядке». В заключение частного письма своему южному другу (письма, не предназначенного, естественно, для опубликования) Дж. Мэй отметил: «Здесь не ставится никакой цели и даже нет никакого желания вмешиваться в дела рабства».10
Такого же суждения о главной задаче, вставшей перед страной в результате мятежа, придерживались многие из 75 тыс. добровольцев, вступивших в армию по апрельскому призыву Линкольна. С первых же дней воевавший на стороне Союза виргинец Дэвид Строзер, размышляя над судьбой страны, записал в свой военный дневник: «Какое значение по сравнению с грандиозной проблемой единства страны могут иметь такие вопросы, как свобода негров или рабство, партийные догмы, расовые предрассудки или ненависть к другой секции».11 Таким солдатам, как Строзер, было ясно, что мятеж представлял серьезнейшую и непосредственную угрозу молодой, еще далеко не совершенной демократии, являвшейся оплотом республиканизма среди господствовавших в мире королевств, монархий и империй.
Обмен мнениями в солдатской среде, чтение попадавших на фронт с опозданием северных газет приводили их к убеждению, что провозглашение независимой Конфедерации — это незаконный мятеж, а их борьба за единство страны — правое и угодное Богу дело. Поэтому Бог на их стороне и будет способствовать их усилиям.12 В письмах родным и друзьям, порой в высокопарных выражениях, они уверяли в готовности защитить страну от «этого чудовищного и дьявольского мятежа и уберечь от расчленения наш любимый Союз». Подполковник из Нью-Джерси Роберт Макаллистер писал с фронта домой, что они отправляются «на подавление опасного мятежа с целью проучить южан и крепко втолковать им то, что они не смогли усвоить в мирное время, а именно: непозволительно с бухты-барахты свергать правительство, тогда как Бог требует послушания закону и соблюдения порядка».13 Капитан Эдвард А. Актон, выходец из того же штата, обнаружил важные документы о тайной подготовке Юга к войне. На их основе он пришел к выводу, что главным образом властолюбивые амбиции лидеров Дикси привели к развязыванию военных действий.14
Фермер из Нью-Гампшира Орен Фарр, попавший на передовую солдатом, считал, как и многие его однополчане, что в разгоравшейся схватке с Югом речь идет о самом существовании Союза. Он писал с фронта жене: «Сейчас вопрос ставится следующим образом: сохранится ли страна или ее не будет, свобода или рабство».15 Солдаты, вступившие в армию из промышленных городов, — мастеровые, рабочие, ремесленники, в основной своей массе воспринимали начавшийся мятеж как столкновение между свободным трудом и рабством, хотя, поддерживая позицию президента, не выступали с требованием отмены рабства там, где оно существовало. Для них рабство было неприемлемо, хотя и по разным причинам. Но в первые месяцы войны их решимость подавить мятеж диктовалась не столько враждебностью к самому Югу, сколько опасениями за свободные институты Севера.
Джон Пирсон в письме домочадцам объяснял, что война ведется в защиту свободного правительства против «аристократов-рабовладельцев и беззакония».16
Рядовой армии Союза из сельского округа штата Нью-Йорк Констант Хэнке сформулировал свое понимание происходившего в стране почти в весьма популярных ныне терминах. По его мнению, столкновение Севера и Юга не что иное, как идеологический конфликт двух цивилизаций. Уже принявший к тому времени боевое крещение и дважды раненный, этот простой солдат в письме домой мечтал о том времени, когда «наша страна действительно станет землей свободных и трудолюбивых людей и подлинным поборником прав человека».17
Первые же месяцы после Самтера продемонстрировали, что мятежники обладают армией, способной выигрывать сражения. Многие северяне быстро осознали, что война будет затяжной и еще долго придется испытывать тяготы, невзгоды и свою судьбу, ежедневно рискуя жизнью.18 «Я совершенно изнемог за время броска через штаты Теннесси и Миссиссипи. Весь день на марше, а в моем ранце ни крошки еды, — сообщал один из них своей кузине. -«На ужин пришлось жарить кочерыжку от кукурузного початка». Но оптимизм не покидал уже прошедшего через огонь и воду солдата: «Такой армии не страшны никакие преграды: солдаты могут сражаться без форменного обмундирования и сапог, без провианта и без укрытий от непогоды в ночное время. Ну, а если солдат пожалуется на голод и недомогание, полковой фельдшер посоветует ему не слишком перегружать желудок».19
Смертельная опасность, лишения и далеко не идеальные условия походной жизни не страшили сотни других добровольцев. Они гордились, что им доводится участвовать «в великом сражении за Союз, Конституцию и закон». Патриотические чувства нашли яркое выражение в частных письмах домой уже упоминавшегося Роберта Макалистера: «Я вступил в армию потому, что люблю свою страну, ее установления и готов пожертвовать многим — даже самой жизнью, чтобы сохранить в целости нашу чудесную родину и лучшее в мире правление… Мы будем отвечать перед Богом, если не внесем свой вклад в дело сохранения для последующих поколений дарованных нам гражданских и религиозных свобод».20 Такой же смысл в развернувшейся общенациональной драме усматривали, судя по их личным письмам, сержант из Коннектикута Генри Холл, офицер из Миссури Базил Лазиэр и многие другие. Рядовой солдат из Айовы заверил жену, что «готов пойти на жертвы, лишь бы наши дети жили в условиях свободы…».21
Размышления и обсуждение происходивших на их глазах событий подводили многих северян к умозаключению, что война за Союз одновременно становится борьбой за укрепление свободы каждой отдельной личности. В связи с этим некоторые из них указывали на важность воспитания патриотических чувств и религиозных верований, что в дальнейшем, при вступлении на территорию Юга, позволило усилия Севера по подавлению мятежа квалифицировать как «священный поход».22
Разброс мнений не ограничивался приведенными здесь суждениями. Переживавший зарю демократии Север учился с достоинством и осознанно пользоваться свободами, которые удалось закрепить конституционными актами. Свобода слова и вероисповедания позволяли каждому раскованно мыслить и открыто выражать свое понимание происходящего. Немало северян прямо отвергали войну как способ разрешения противоречий, указывая на ее безрассудство и бесчеловечность.23 Эти люди осуждали экстремистов Юга и Севера, приведших, как они считали, страну к расколу на две части и братоубийству. Однако ход мысли некоторых из них приводил к защите «особого института» как самого Подходящего для черных образа жизни. В этом отношении их взгляды фактически совпадали с позицией многих южан. Освобождение рабов, по их утверждениям, приведет страну в состояние хаоса, нарушит «естественно сложившиеся отношения между расами».
Но, пожалуй, решающее влияние на подвижки во мнениях оказывали успехи и поражения на полях сражений. Даже незначительное наступление федеральной армии на территорию Юга немедленно выносило на поверхность такие проблемы, принципиальное решение которых могло повернуть прежние представления на 180°. К примеру, как обращаться с рабами, оказавшимися по любой причине в стане армии Союза? Некоторые генералы объявляли их «контрабандой» или «конфискацией», как собственность мятежников. До поры до времени такие действия решительно пресекались Верховным главнокомандующим. Но это происходило на виду у всей страны и не могло не влиять на общественное мнение. На фоне этих событий и вяло текущей войны агитация небольшой группы аболиционистов в тылу и на фронте стала восприниматься по-другому.24 Усилилось давление радикалов на Конгресс (создание Комитета по руководству войной и др.) и Белый дом. Наконец, следовавшее одно поражение северной армии за другим вынудило президента и правительство прибегнуть к более решительным мерам (акты о конфискации, отмена рабства в столичном округе Колумбия и т.п.).
Однако радикалы в Конгрессе и аболиционисты, служившие в армии, сочли эти меры недостаточными и настаивали на немедленной отмене рабовладения. Молодой солдат из Коннектикута Юриа Пармели писал матери, что он воюет «за Свободу в равной степени для раба и белого человека».25 Исходя из того, что Север «вместе с Югом виновен в грехе рабства и поделом выпавшие на его долю военные испытания», солдат Уильям Г. Данхэм пришел к умозаключению, что война не может закончиться до тех пор, пока рабы не станут свободными.26 Аболиционист из Род-Айланда сержант Генри Сайммонс в письме жене негодовал по поводу того, что правительство никак не может решиться на смелый шаг. Он один из тех, кто давно уже «выступает и голосует против (рабства), вынужден теперь идти в бой за его сохранение».27 Вместе с тем в радикальных требованиях некоторых аболиционистов ощущался налет расового подхода. Солдаты и офицеры федеральных частей, понесших тяжелые потери в живой силе, высказывали недовольство тем, что белые добровольцы рискуют жизнью в жестоких сражениях с мятежниками, а вызволяемые ими из неволи черные остаются в стороне. Поэтому, считали они, «нужно дать оружие в руки негров, чтобы спасти жизнь белым».28
Вместе с тем многочисленные сторонники Союза на Севере и в федеральной армии враждебно или, по крайней мере, подозрительно относились к аболиционизму. Против эмансипации выдвигались самые разные мотивы: конституционные, экономические, политические, военные. Одни полагали, что вмешательство во внутренние распорядки южных штатов усилит враждебность и сопротивление Конфедерации и исключит какое-либо примирение воюющих сторон. Другие не скрывали своей убежденности в необходимости рабовладения на Юге, поскольку, по их мнению, «низшая раса, хотя и должна подчиняться высшей для общего блага наибольшего числа людей», стоит за единство страны.29
В стране проходила шумная пропагандистская кампания аболиционистов, но в рядах действующей армии их было немного. Если верить солдатским письмам с фронта, менее одного человека из ста, а может быть из тысячи, вступали в северную армию с открыто выраженным стремлением добиться отмены невольничества черных. «Если кто-нибудь думает, что наша армия проливает кровь за освобождение негров или что этот вопрос каким-то образом связан с главной целью войны, то они жестоко ошибаются», — клятвенно заверял своих родных в Бостоне сержант Уильям Пайппи, и добавлял: «Я не думаю, что в армии на одну тысячу солдат найдется хотя бы один аболиционист». Из службы в армии рядовой Джозеф Осборн извлек свой урок: «Следует избегать политической войны, и пусть те, кто вызвал ее, сами и воюют».30 Особенно неприязненно он относился к аболиционистам, обвиняя их в развале страны.
Сохранилось письмо еще одного солдата из Массачусетса, который вместе с другими добровольцами откликнулся на призыв Линкольна защитить Союз и Конституцию. Хотя в северных штатах заговорили об эмансипации, Сайлас Фэйлес был убежден, что главная цель войны осталась прежней и советовал своей сестре: «Если кто-нибудь скажет тебе, что правительство ведет войну за негров, втолкуй им, что либо они не знают истинного положения, либо они просто предатели».31 Многие из придерживавшихся сходных взглядов настаивали на том, что пошли добровольцами в армию отнюдь не для освобождения черных и, если такая задача будет поставлена, они ее скорее покинут, так как не намерены участвовать в этом деле. Рядовой Эдвард Пайппи из Бостона уверял брата, что он вместе с однополчанами сражается «за дорогую нашим сердцам страну, за землю отважных и свободных людей, но при условии, что они белые».32
Духом расового превосходства и нетерпимости проникнуты фронтовые письма сержанта Оунли Эндрюса. Он писал жене: «Я считаю, что моя жизнь и счастье моей семьи имеют гораздо большую ценность, чем какого-нибудь ниггера», и не следует жертвовать жизнями «свободных белых граждан» ради освобождения «черных дьяволов».33
Уильям Дюбуа, по-видимому, был не далек от истины, когда отметил, что «в начале Гражданской войны, возможно, лишь один белый американец из ста склонялся к тому, что негров можно интегрировать в американскую демократию».34
В течение первой военной зимы решающее влияние на умонастроения северян оказывали постоянно ухудшавшееся положение дел на фронте и все возраставший приток черных невольников с Юга. Отдельные генералы и офицеры армии Союза на свой страх и риск отправляли перебежавших линию фронта рабов на рытье траншей, возведение укреплений и на другие подсобные работы, несмотря на то но приказом Верховного главнокомандующего А. Линкольна было строжайше запрещено принимать в лагерь беглых рабов: «укрытие сбежавших от своих хозяев негров, говорилось в приказе, оказывает на войска деморализующее и дезорганизующее влияние». За такие самовольные действия высшие офицеры смещались с должностей и попали под арест.35
Еще летом 1861 г. возглавлявший гарнизон форта Монро (штат Виргиния) генерал Бенджамин Батлер объявил просочившихся в его лагерь беглых рабов «военной контрабандой» и отказался выдать негров их прежним хозяевам.36 Сменивший Батлера на посту командира другой генерал продолжал охотно принимать «черную контрабанду», используя ее в качестве рабочей силы для рытья окопов и размещения артиллерийских батарей. В конце августа 1861 г. командующий Западной армией (штат Миссури) генерал Джон Фримонт издал приказ о конфискации собственности (в чем бы она не состояла — земля, рабы, скот и т.д.) только у тех граждан этого штата, кто активно сотрудничал с ирагом.37 Конфискованных рабов отпускали на волю. За это Линкольн немедленно снял генерала с должности, как раз в тот момент, когда он новел свою армию в наступление.38 В скором времени, однако, самому правительству, внутри которого развернулась борьба по вопросу использования бежавших рабов в военных целях, пришлось официально разрешить командующему армией в Южной Каролине генералу Уильяму Т. Шерману использовать в качестве рабочей силы рабов, принадлежавших не только мятежным, но и лояльным рабовладельцам.39
Но чаще случалось наоборот. Приемник Фримонта генерал Халлек приказал не допускать в расположение войсковых частей ни одного черного. Так же действовали другие генералы и полковники, причем некоторые из них даже способствовали возврату беглых рабов хозяевам.40 Эти командиры выполняли приказы из Вашингтона, запрещавшие подстрекать черных невольников к бегству с плантаций и тем более предоставлять им убежище и помощь. Хотя под влиянием аболиционистов отдельные офицеры и солдаты манкировали предписаниями такого рода, многие строго их выполняли. Когда один из пехотных полков Союза шел маршем через штат Кентукки на соединение с другими частями, ему нередко попадались на пути группы покинувших плантации черных, находившиеся в бедственном положении. Полковник быстро пресек попытки некоторых солдат передать им что-нибудь из провианта или одежды грозным окриком: «Мы пришли сюда, чтобы подавить мятеж, а не для кражи рабов у их владельцев». Получив приказ не допускать черных в расположение воинской части и возвращать их владельцам, молоденький солдат Фрэнсис Е. Холл писал матери в Мичиган: «Мне часто бывает жалко этих бедолаг, которые жаждут свободы. Но я вижу, что многие настроены к ним враждебно. Даже в нашем взводе служит много парней, которые не дадут негру даже лоскут одеяла, если увидят, что он умирает».41
Сохранившиеся письма и дневники той эпохи свидетельствуют о широком распространении расовых предрассудков не только на Юге, но и на Севере. Изгнав краснокожих с их исконных земель, бледнолицые с такой же непримиримостью воспротивились появлению на завоеванных просторах черного человека, независимо от того свободный он или раб. Перекатывавшиеся волна за волной за Аллеганские горы группы переселенцев из Европы и восточных штатов были полны решимости превратить плодороднейшие прерии Запада в собственность исключительно белого человека. Вдумчивый путешественник и ученый Алексис де Токвиль обратил внимание на то, что «расовые предрассудки сильнее проявляются в тех местах, где рабство отменено, чем в тех, где оно еще существует. Но наибольшая нетерпимость проявляется там, где рабство никогда не существовало».42
Это наблюдение полностью соответствовало реальному положению в США. Накануне Гражданской войны практически во всех северных штатах и территориях к западу от Аллеган действовали законы об ограничении прав свободных черных, а в некоторых из них (Иллинойсе, Индиане, Орегоне и Канзасе) даже запрещалось появление их в штате.43
В первые же недели после Самтера патриотический настрой янки испарился, как утренний туман под южным солнцем. Начались будни войны, первые кровопролитные сражения, первые убитые и раненые. Северное войско терпело одно поражение за другим от талантливых и отважных генералов Роберта Ли и Томаса Дж. Джексона — «Каменная Стена». Тем временем через линию фронта на Север продолжали «просачиваться» черные рабы с южных плантаций. С этого момента расовая нетерпимость в среде северного общества начала приближаться к критической точке. Из опасения массового наплыва чернокожих расизм на Севере постепенно обретал более неистовые, чем прежде, формы, несмотря на то, что несколько тысяч аболиционистов вели широкую разъяснительную кампанию.
Военные неудачи и исход рабов с Юга вынудили правительство Линкольна и Конгресс принять решительные меры по ряду насущных проблем, в том числе по вопросу рабовладения на Юге, в дела которого правительство ранее обязалось не вмешиваться ни при каких условиях. IС сентября 1861 г. (после образования Лиги за эмансипацию) усилилась агитация за отмену рабства. Активизировалась энергичная группа радикальных республиканцев в Конгрессе, в которой выделялись Тадеуш Стивене, Чарлз Сампер, Бенджамин Уэйд, Джордж Джулиан. Одним из первых робких ударов по рабовладению стало решение Сената о прекращении возврата хозяевам беглых рабов. Затем последовали акты об отмене невольничества в столичном округе Колумбия, запрете рабовладения на землях Запада и закон, объявлявший раба свободным человеком при вступлении на территорию, занятую армией Союза. Эти акты явились предвестником грядущих революционных перемен. По некоторым признакам в армии Союза еще до опубликования предварительной прокламации об эмансипации почувствовали, что военная политика федеральных властей начинает меняться. Во многих письмах с фронта ощущалась тревога. Пишущие недоумевали: мы пошли сражаться за сохранение единства страны, а нас заставляют положить свои головы за черных. «Если мы прекращаем воевать за Союз, и начинаем воевать за равенство негров, я решил тут же сложить оружие и уйти из армии», — сообщал в июне 1862 г. сестре солдат из Мичигана.44
Многие солдаты-добровольцы, как и их семьи в тылу, отнюдь не были в восторге от «особенного института» на Юге, но их встревожило опасное, по их мнению, изменение политического курса в Вашингтоне, что приведет к неблагоприятным для северян последствиям. Офицер федеральной армии Чарлз Уэйнрайт принадлежал к горячим сторонникам сохранения целостности страны. Происхождение свое он вел из семьи крупных землевладельцев долины р. Гудзон (штат Нью-Йорк), еще со времен президентства Эндрю Джексона его родственники и друзья поддерживали Демократическую партию. Чарлз добровольно пошел на войну, поверив Линкольну, что единственной целью его правительства являлось подавление мятежа для восстановления целостности страны. Но уже в конце весны 1862 г. получивший звание полковника Ч. Уэйнраит почувствовал, что из Вашингтона подул другой ветер. В своем военном дневнике Чарлз ставил в вину Линкольну то, что он идет на уступки «черным республиканцам», превращает войну в аболиционистскую, а это неизбежно подорвет позиции лояльных жителей Юга, которые выступают за сохранение Союза… «Что же касается меня, — признавался Уэйнрайт на страницах дневника, — то я всегда буду испытывать угрызения совести, что приложил руку к этому делу».45 За три месяца до предварительной прокламации об эмансипации группа солдат Союза в беседе с корреспондентом «Нью-Йорк трибюн» не без обиды на власть и не без оттенка расового превосходства заявили: «Как бы там наверху ни пытались замять этот вопрос, мы догадываемся, что воюем за негров, а негры только еще собираются воевать вместе с нами… Пора и неграм повоевать за Союз».46Примесь расизма обнаруживалась и в доводах официального лица, секретаря Сената полковника Джона Форни, которые он приводил в июле 1862 г. в пользу вооружения черных для отправки их в бой против южан: «Нужно дать оружие в руки негров, чтобы спасти жизни белых».47 Через три дня после публикации предварительной прокламации, 25 сентября 1862 г., находившийся в госпитале после ранения Джон Гэри писал своей Мэри: «Полагаю, что этот документ по сути правилен, но я содрогаюсь при мысли о последствиях его реализации. Конечно, любители сладкой жизни встретят его в штыки. Боюсь, что наша страна приближается к той черте, за которой остается лишь анархия и деспотизм».48
Когда в Белом доме завершалась работа над текстом предварительной прокламации об освобождении рабов, находившихся в собственности у мятежников Юга, в ряде штатов Севера спешно принимались превентивные меры против «наплыва толп ниггеров». Широко было известно, что в прифронтовой полосе, в тылу войск Союза, скопились десятки тысяч сбежавших с плантаций черных рабов, слонявшихся в поисках пищи и укрытия.
В собственном штате Линкольна — Иллинойсе — местная конституция еще раньше запретила черным обосновываться на его территории. На референдуме в июне 1862 г. огромным большинством населения Иллинойса в 2/3 голосов были одобрены новые суровые меры против возможности появления черных. На ноябрьских промежуточных выборах 1862 г. противники партии Линкольна — демократы Севера воспользовались недовольством северян безрадостными итогами войны и обнародованием предварительной прокламации об эмансипации. Их лидеры заявили, что «Демократическая партия будет лишь до тех пор стоять за продолжение войны, пока она ведется за сохранение Конституции и восстановление Союза». Первое означало сохранение института рабовладения на Юге. Тех, кто желал быстро и успешно закончить войну, они призывали забаллотировать на выборах партию, которая не только показала себя неспособной руководить войной, но и усложнила ее путём постановки вопроса об освобождении рабов.49 «Нью-Йорк ньюс», «Чикаго таймс» и другие газеты Демократической партии, чутко уловив первые признаки усталости северян от войны и играя на их расовых предрассудках, осуждали братоубийственную войну, пролитие крови белых за освобождение черных и нагнетали страхи перед нашествием на Север «2-3 млн. полудикарей, которые не только переполнят тюрьмы и приюты для бедных, но из-за дешевизны их рабочей силы лишат бедных тружеников рабочих мест, а все общество начнет деградировать». Многих жителей штата Огайо охватывал ужас при мысли о «смешении рас — 4 млн. негров с их сыновьями и дочерьми».50
Немудрено, что партия, в такой неблагоприятной для себя обстановке за два месяца до выборов оповестившая о намерении освободить рабов, потерпела сокрушительное поражение. Противники Линкольна почти в два раза увеличили число своих представителей в низшей палате Конгресса и завоевали большинство в законодательных собраниях пяти ключевых штатов — Пенсильвании, Нью-Йорке, Огайо, Иллиной-Индиане.51
Но провал на выборах 1862 г. и следовавшие одно за другим катастрофические поражения на фронте не помешали Линкольну подписать 1 января 1863 г. Прокламацию об освобождении рабов. Скорее наоборот. Но об оформлении ее положений в закон и одобрении ее Конгрессом в качестве 13-й поправки к Конституции США в тех условиях не могло быть и речи. Прокламация вызвала восторг одних, яростное осуждение и неприятие других.
В день вступления Прокламации в силу, 1 января 1863 г., во многих городах Севера и на отвоеванных у Юга территориях прошли митинги и праздничные шествия. В Блэнфорте (Юж. Каролина) большая группа освобожденных негров пришла в расположение лагеря I Южнокаролинского добровольческого полка, набранного из негров. После митинга, Ни котором с приветствиями выступили бригадный генерал Сэкстон и другие офицеры, была исполнена «Ода в честь дня Освобождения» и устроен праздничный обед для всех присутствовавших. В виргинском городе Норфолк более четырех тысяч негров в сопровождении оркестров и с флагами Союза промаршировали по улицам.52
Выдающийся лидер афро-американцев Ф. Дугласс выступал с восторженными речами. «Мы кричим от радости, что дожили до того дня, когда можем провозгласить этот справедливый декрет… О, миллионы порабощенных людей, чей плач наполнял небо и воздух, — взволнованно восклицал Фредерик Дугласс, — вам недолго осталось страдать, час нашего освобождения близится! О, миллионы лояльных людей, искрение стремившихся освободить свою истекающую кровью страну от ужасных опустошений революции и анархии, радостью и благодарностью наполните ваши речи, ибо с освобождением рабов мир и безопасность воцарятся в вашей стране».53
«Теперь мы знаем за что воюем, раньше половина из нас не знала этого, а другая не хотела знать», — писал рядовой солдат Чарлз Б. Рид 9 января 1863 г. Он оценивал Прокламацию Линкольна как необходимый шаг для выигрыша войны и полагал, что «перспектива полного успеха в настоящее время лучше, чем когда-либо». Ко времени издания Прокламации идея отмены рабовладения получила среди солдат Союза большое распространение. Рядовой Джеймс Т. Миллер приветствовал Прокламацию, «поскольку, по его мнению, не было никакой другой причины для ведения этой войны, кроме рабства. Чем быстрее с ним будет покончено, тем лучше для нас». Некоторые набожные аболиционисты, служившие в рядах федеральной армии, полагали, что война ниспослана на страну в качестве наказания за рабство. Один из них, Орра Б. Бэйли, через полтора месяца после вступления Прокламации в силу писал жене: «Я надеюсь, что тучи, которые нависали над нами в течение двух лет, скоро рассеются и мы выйдем из этой войны очищенными и более сплоченными, чем когда-либо прежде».54
Весть о гибели многих тысяч воинов в двух кровопролитных сражениях под Фредерикбергом и Мерфрисборо накануне публикации Прокламации Линкольна глубоко потрясла армию и патриотов в тылу. Многие из них не понимали, почему их отцы и сыновья должны отдавать свои жизни за освобождение черных.
После изучения более ста архивных фондов выдающийся американский историк конца XX в. Рэндэлл Джимерсон пришел к выводу: «Большинство сторонников Союза встретили Прокламацию довольно скептически если не открыто враждебно». Солдат II Мэрилендского добровольческого полка Эйбрэхэм Стайпп сообщал в письме домой, может быть, с определенной долей преувеличения: «Среди огромного числа солдат (нашего полка. — Р.Д.) Прокламация об эмансипации вызвала озлобленность против правительства».55 После совещания военных в Белом доме у сержанта Страдлинга, находившегося в свите командующего Потомакской армии генерала Хукера, случайно состоялся короткий разговор с А. Линкольном. Молодой сержант чистосердечно поведал президенту, что многие его однополчане не пошли бы воевать, если бы знали, что война приведет к освобождению негров.<