Сергей Александрович Морхов
Золото Десятого легиона
Текст предоставлен правообладателем https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=441755
«Золото Десятого легиона»: Вече; М.; 2010
ISBN 978‑5‑9533‑3748‑9
Аннотация
59 год до н. э. Армия консула Гая Юлия Цезаря вторглась в южные пределы владений аллоборгов и гельветов. В одной из стычек гельветы захватили в римском лагере золото, предназначенное для подкупа кельтских вождей, а также штандарт Десятого легиона – Серебряного орла. Разъяренные римляне бросились в погоню и в конце концов вернули штандарт, а вот золото пропало…
В наше время компания молодых ученых и авантюристов решает отыскать казну Десятого легиона. Однако веселое путешествие неожиданно оборачивается клубком весьма опасных загадок!
Сергей Морхов
Золото Десятого легиона
Была пора: жесток и горд,
Безумно предводя бойцами,
С железным топотом когорт
Шел Цезарь галльскими полями…
И над потоком желтой мглы,
И к облакам взметенной пыли
Полет торжественный кружили
Квирита медные орлы…
Эдуард Багрицкий
ПРОЛОГ
Швейцария – благодатный край, раскинувшийся в самом сердце Европы. У страны есть самоназвание – Конфедерация Гельветия, наверное, более правильное. Проглядывает еще и римское определение, дошедшее до нас из глубины веков – Косматая Галлия, от одного имени которой трясло в лихорадке сенаторов и простых граждан Вечного города.
Основная часть территории – это Альпы, царапающие небо заснеженными вершинами. После обильных дождей здесь гуляет туман. Поначалу он медленно поднимается из ущелий и клубится, причудливо меняя свои очертания, словно некий аморфный монстр. Влажная взвесь быстро затягивает округу и накрывает блестящие изумрудной травой крутые склоны. Мгновение – и белесая мгла окутывает дорогу, одинокое шале, мирно пасущихся коров. Но скалистые вершины еще проглядывают, постепенно становясь мутными и далекими. Наконец, горы прячутся во влажной, серой дымке. Сразу тянет чем‑то ледяным, будто огромный, каменный тролль, сидящий у ледника, раздувает щеки и пускает струи холодного воздуха. Трава покрывается росой, все размыто, а горы точно колеблются, сдвигаясь и раздвигаясь. Мгла плавает вокруг, как живое существо, ощупывая людей влажными, неприятными лапами. Внезапно начинает казаться, что солнца больше не будет никогда, а на земле останется лишь непроглядная, сизая мгла. Но вот резкий порыв ветра уносит клубящееся страшилище в сторону. Оставшаяся взвесь нехотя отползает обратно в ущелья, обнажая снежные скалы и поразительно‑яркое, голубое небо. Ослепительное солнце вновь нагревает землю палящими лучами. Над каменистой дорожкой появляется едва заметная дымка. Серые камни парят, а эдельвейсы приобретают насыщенный белый цвет, сверкая прозрачными каплями на прямых, как стрелы, лепестках. Немного в стороне вспыхивает радуга, а воздух становится поразительно чистым, да таким, что невольно кружится голова…
Предгорье Альп выразительно и неповторимо в своей красоте, но оно уже совершенно другое. Здесь царствуют холмы и перелески, а из буйных дубовых зарослей вздымаются ввысь стены и башни горделивых, средневековых замков. Маленькие городки, раскинувшиеся возле массивных стен, дремлют в звенящей тишине и покое, радуя глаз красными, черепичными крышами. Тут же пролегают аккуратные поля, на которых колосится пшеница и веселые подсолнухи.
Еще ниже открывается спящий Леман, или Женевское озеро. Гигантский водоем зажат со всех сторон горами, а панорама поражает воображение. В солнечные дни когтистые вершины отражаются в кристально‑чистой воде, создавая фантастически‑нереальное ощущение. Говорят, что у местечка Кюи, там, где Леман делает поворот, в глубине живет старая озерная гидра. Болтают, будто она серовато‑сиреневого цвета и ее тело до пояса – человеческое с острыми наростами на плечах. В существование гидры немудрено и поверить, когда Леман волнуется в непогоду, издавая странные, стонущие звуки. С правой стороны по течению озера возвышается длинный и всегда мрачный хребет Жюра. Он покрыт еловыми лесами, наверное, поэтому кажется темным на фоне блестящей, водной глади. Над хребтом постоянно нависают черные тучи, даже в хорошую погоду. А с левой стороны, на фоне темной горы Моль, отчетливо проступает седой Монблан, который на закате окрашивается в нежно‑розовый цвет.
Это, конечно, далеко не полная картинка удивительной страны, где люди живут в мире и покое последние четыреста лет. И в каком бы уголке Швейцарии не оказался человек – все кругом дышит вселенским спокойствием, а жизнь течет неторопливо и размеренно.
Население конфедерации совершенно разное, как и кантоны, составляющие ее, которые по своей сути являются отдельными государствами. Крепкие, хорошо физически развитые бернцы отличаются от педантичных, среднего роста фрибуржцев и по языку, и по менталитету. А всегда задумчивые вальденсы не похожи на подвижных женевцев. Но, несмотря на все различия, швейцарцев объединяет многое. В частности, они одинаково отдыхают.
Как правило, по субботам в маленьких городках люди выносят столы на центральную площадь, и начинается веселое маршй[1]. Здесь обязательно играет гармошка, но никто из присутствующих не танцует. Все спокойно поглощают телячьи сосиски, жареных кур, рошти и разнообразные салаты, запивая вкусности красным или белым вином в довольно изрядном количестве. Тут главное – общение, под хорошую выпивку и закуску.
На маршй можно услышать множество невероятных историй. Например: о болотных прыгунах или зубастых лесовиках, намедни загрызших корову соседа‑фермера. Что касается первых – говорят, они зеленого цвета, немного похожие на людей, о двух ногах и руках. Болтают, что глаза у них красные и светятся в темноте, а носы маленькие и приплюснутые. Кожа у прыгунов – зеленая, бородавчатая и постоянно влажная. Местные считают, что они живут в камышах, питаются лягушками и ящерицами, впрочем, людьми тоже не брезгуют. Старожилы говорят, будто бы вода в Роне зеленая оттого, что в ней купаются прыгуны… Что до зубастых лесовиков – эти обитают в густых ельниках, которыми изобилуют предгорье Альп и хребет Жюра. Один из фермеров увлеченно рассказывал, будто он видел черное, огромное, косматое нечто над задранной коровой, а глаза нечисти светились зеленым цветом, и оно скалилось ужасной, от уха до уха, зубастой пастью. Да каких только россказней не услышишь на маршй!.. Возможно, это предания гельветов, дошедшие до нас сквозь столетия. Кто знает?..
Вообще‑то история Швейцарии богата, полна невероятных событий, обросших со временем красивыми легендами. Одна из них до сих пор будоражит умы и заставляет людей совершать дерзкие, авантюрные поступки. Это тайна серебряного орла, штандарта Десятого легиона, и золота Цезаря, которое бесследно пропало в Бернских Альпах вместе с вождем гельветов – благородным Эгером.
НАРБОННСКАЯ ГАЛЛИЯ
В конце марта 696 года от основания Рима легионы честолюбивого Гая из рода Юлиев вошли в Нарбоннскую Галлию. За восемь дней армия преодолела изрядное расстояние и встала лагерем у стен города аллоборгов[2] – Генавы. Это был последний оплот Провинции, а дальше, за мостом через Леман, лежали земли свободных гельветов[3]. Тит Аттий Лабиен – легат[4]Десятого легиона и народный трибун, разрушил мост, чтобы лишить возможности снабжения продовольствием разрозненные отряды воинственного племени. Но эта мера нисколько не помогла, а лишь озлобила гельветов. Положение армии Цезаря стало критическим…
Над Леманом сгустилась ночная мгла. Озеро и окрестные горы погрузились во тьму и только блики лунного света на водной глади нарушали вселенское спокойствие. Крутые берега Роны, заросшие густым лесом, спрятались в тумане, но бурный Арв оставался свободным от сизой дымки. В кустах, у самой воды, шевелились бобры. Где‑то в камышах кричала выпь, протяжно и жалобно. Этот тоскливый крик испугал черных водяных курочек, а серые цапли внезапно взлетели с насиженного места. В глубине зарослей вспыхнули странные, красные огни. Они моргнули, словно глаза живого существа, и мгновенно растворились во мраке.
Лабиен непроизвольно схватился за рукоятку меча и тревожно уставился в темноту, но огни больше не появлялись, и он отвел взгляд на воду.
– Проклятая страна, – проворчал легат, – населенная фуриями и дикарями.
– Боюсь, что это всего лишь начало, благородный Тит, – отозвался стоявший рядом Публий Лициний Красс – сын Марка Красса, богатейшего из триумвиров[5]. – Мы разворошили осиное гнездо. Гельветы опасны. Они уже разбили консула Кассия Лонгина и провели его легионы под ярмо[6]. Так что Цезарь играет с огнем.
– Я не стану обсуждать решения консула, избранного сенатом, – поморщился Лабиен. – Пойдем, милый Публий… Скоро букцина[7]протрубит вечернюю зарю. Нам надо быть у Цезаря. Сегодня должны явиться послы гельветов. Думаю, они предъявят нам ультиматум за разрушенный мост.
Молодой Красс согласно кивнул, и офицеры направились к воротам лагеря. Они миновали ровные ряды палаток Десятого легиона, затем вышли на плац и остановились перед шатром консула. Здесь горели факелы, освещая жертвенный алтарь перед входом, возле которого суетились жрецы двуликого Януса в черных одеждах. Пламя играло на стальных шлемах и выхватывало из сумрака бесстрастные лица ликторов, охранявших палатку полководца.
Где‑то на плацу рявкнула букцина, за ней раздались отрывистые команды центурионов, собиравших солдат на вечернюю поверку. Затихший было лагерь пришел в движение. Лабиен пригладил волосы, зачем‑то хлопнул себя кулаком по груди, закованной в пластинчатую броню, и, откинув полог, решительно вошел в шатер консула. Красс последовал за ним.
– Привет тебе, храбрый Гай! – сдержанно проговорил легат, подняв правую руку. – Надеюсь, ты в добром здравии?
– Привет и тебе, мой добрый Тит! – улыбнулся Цезарь, поднявшись с раскладного стула. – Здравствуй и ты, Публий! Рад видеть вас обоих! Марк присоединится к нам немного позже. Он должен встретить послов гельветов и привести их сюда.
– Наверное, мы оторвали тебя от дела? – буркнул Красс, указав пальцем на раскрытый свиток, сиротливо лежащий на столе.
– Пустое, – отмахнулся консул. – Цицерон пишет о беспорядках в Риме. Будто Катон затевает что‑то недоброе. Но там Помпей и твой отец, Публий. Они не позволят развернуться этому смутьяну.
– Катон – великий человек, – набычился Лабиен. – Слава Юпитеру, что он заседает в сенате! Его имя будут помнить в веках!
– Тит, оставь свои политические пристрастия, – помрачнел Цезарь. – Сейчас мы все в одной корзине. И нам нельзя допустить, чтобы крышку на ней захлопнула рука дикаря, обложившего Леман.
Легат промолчал, лишь окинув оценивающим взглядом несуразную фигуру консула. Повисла неловкая пауза. Цезарь охладел к присутствующим. Он свернул письмо и, спрятав его в сундук, сложил руки на груди. Пронзительные, черные глаза полководца уставились на вход в палатку. Его губы сжались, превратившись в тонкую нить, а крылья орлиного носа возбужденно зашевелились. Казалось, будто он принюхивался, словно дикий зверь, чувствуя запах близкой добычи.
Спустя секунду в лагере протрубил рог и послышался громкий стук копыт, приближающийся к шатру.
– Едут, – оскалился Цезарь. – Сейчас мы увидим лучших воинов Европы.
Цокот копыт прекратился, полог палатки откинулся, и на пороге возник Марк Валерий Руф, при полном параде, в сверкающем шлеме с пурпурными перьями.
– Привет тебе, Цезарь! – загремел Марк, подняв правую ладонь. – К тебе послы гельветов: Наммей и Веруклетий, а с ними Думнориг – друид Косматой Галлии!
Руф прошел вперед и замер рядом с консулом, широко расставив ноги, обутые в калиги – солдатские сапоги с отворотами, перехваченные узкими ремнями. За ним в шатре появились трое гельветов. В их облике не было подобострастия обычного для местных племен, наоборот, чувствовалась какая‑то сила, загадочная и невиданная ранее.
Двое из них были довольно молоды и прекрасно сложены физически. Головы послов накрывали конические шлемы с рогами. Шеи обрамляли толстые золотые обручи с пастями мифических животных на шарообразных концах. Под расшитыми, зелеными плащами виднелись кольчужные рубашки, а ноги в кожаных штанах были обуты в низкие сапоги с задранными носами. Длинные, изогнутые мечи висели на роскошных, цветных поясах, а их бритые лица были тщательно раскрашены темно‑синими узорами. Третий – сухощавый седобородый старик, одетый во все белое, держал в руке резной посох и в упор разглядывал удивленных римлян.
– Я – Наммей, вождь клана, прославленного среди гельветов, – вышел вперед один из послов. – Кто из вас Цезарь?
– Дикарь говорит по‑латыни?! Это уже интересно! – рассмеялся консул, устраиваясь на складном стуле. – Я слушаю тебя.
– Ты зачем разрушил мост через Леман, римлянин?! – брезгливо спросил Наммей, ткнув пальцем в полководца. – Разве ты не знаешь, что земли вокруг озера принадлежат нам?
– Насколько я осведомлен, хребтом Жюра владеют аллоборги, – скривился Цезарь. – Они – союзники Рима и жалуются, что вы их притесняете. А мы обязаны защищать своих друзей.
– Нет, аллоборги лишь хотят завладеть хребтом с вашей помощью, изгнав наших союзников, секванов[8], – невозмутимо парировал посол. – Но речь сейчас не о них. Вольно или невольно вы разрушили мост через Леман, нарушив соглашение, подписанное вашим консулом Кассием. Поэтому мы требуем, чтобы ты, Цезарь, восстановил переправу в течение десяти дней.
– Кассий спасал свою ничтожную жизнь, подписывая бумаги, которые вы ему подсунули, – резко ответил полководец. – Римский сенат не давал ему полномочий заключать с вами какие‑либо договоры. А мост принадлежит Провинции, и мы вольны с ним поступать так, как велит сенат.
Наммей развернулся к своим телохранителям и что‑то сказал им на непонятном языке, видимо, переводил слова Цезаря. Лицо Веруклетия стало каменным, было видно, что он сдерживается из последних сил, буравя презрительным взглядом римлян. Но старый друид[9]дал волю чувствам. Он закатил глаза и, потрясая кулаками, прокричал что‑то невнятное. Его лицо источало вселенскую злобу, а неприятный, скрипучий голос будто проникал прямо в мозг. Затем старик достал расшитый кисет и, высыпав на ладонь немного бурого порошка, с чувством швырнул его на землю. Облако едкой пыли окутало ноги друида. Оно причудливо меняло формы, словно живое существо, медленно оседая в углах шатра. Вскоре облако исчезло, не оставив и следа, а седобородый победно уставился на ошеломленных римлян, наслаждаясь произведенным эффектом.
– Браво! – захлопал в ладоши Цезарь. – Я словно оказался на празднике сатурналий[10]!.. И к чему же это представление?
– Мы все равно пройдем в земли секванов, и вы не сможете нам помешать! – грозно заявил Наммей. – Берегитесь! Вы растаете, как эта пыль под нашими ногами! Устами Думнорига говорил Дит – великий дух гельветов, живущий в темных дубравах. Он обещал нам победу, а вам – смерть, если мост через Леман не будет восстановлен в течение десяти дней. Я все сказал!
– Не будет вам моста! – поднялся со стула консул. – А если попытаетесь нас атаковать, узнаете всю мощь Рима! Клянусь памятью павших легионов Кассия!
Наммей сверкнул глазами и, резко развернувшись, покинул негостеприимный шатер. Его спутники последовали за ним. Через минуту раздался удаляющийся стук копыт и вновь рявкнула букцина, провожая посольство воинственных гельветов.
* * *
Цезарь в сердцах хватил кулаком по столу и принялся возбужденно мерить шагами внутреннее пространство палатки. Офицеры стоически молчали, решив переждать гнев своего полководца. Лабиен смотрел в одну точку, пытаясь казаться спокойным, но мысли, одна тревожнее другой, настойчиво бились в голове, словно птицы, пойманные в силки. Наконец он глухо проговорил:
– Ты нарвался на войну с дикарями, храбрый Гай. Я не хочу обсуждать твои действия, ибо ты избран сенатом. Но позволь спросить: какими силами ты собрался вести эту войну? Неужели нашими тремя легионами против несметных полчищ гельветов?
– Война с ними – суровая необходимость, Тит, – задумчиво произнес консул. – Это племя – единственная реальная угроза нашим планам. Остальные разрозненны и не представляют большой опасности. А эти закрывают проход в богатую Трансальпийскую Галлию. Послушай, Руф, завтра ты отправишься на юг, чтобы встретить идущие к нам шесть легионов. А мы будем стоять здесь, под стенами Генавы, и, если потребуется, сдерживать натиск воинственных варваров. Да, дорогой Публий, как обстоят дела с земляным валом, который я приказал насыпать на прошлой неделе?
– Готовы только отдельные участки укрепления, – отозвался Красс. – Если гельветы прорвутся за Леман, то легко смогут обойти наши насыпи. Эта часть обороны не сможет их остановить.
– Значит, выставлять там гарнизон не имеет смысла, – задумчиво протянул Цезарь. – Остается надеяться на мужество наших солдат, свободных граждан Рима.
– Друзья мои, я не разделяю вашу озабоченность, – самонадеянно произнес Руф. – Думаю, что наши солдаты, прославленные в боях, легко раскидают дикие орды.
– Марк, я не советую тебе недооценивать этого противника, – назидательно заметил консул. – Гельветы хорошо вооружены и наступают сомкнутым строем, по греческому образцу. Они обладают навыками осадного дела и другими способами ведения современной войны. И еще один немаловажный факт. Гельветы чрезвычайно набожны. Они верят в бессмертие души, поэтому в бою проявляют чудеса храбрости.
– Бессмертие в царстве Плутона?! Это же полная чушь! – искренне удивился Руф.
– Тем не менее факт остается фактом, – усмехнулся Цезарь. – Этим у них заведуют друиды, одного из которых мы сегодня видели. Друиды стараются укрепить убеждение в бессмертии души. Душа, по их учению, переходит после смерти одного тела в другое. Они считают, что такая вера устраняет сам страх смерти и возбуждает храбрость.
– Понятно, мы столкнулись с фанатиками, – вздохнул Марк. – Спору нет, все это вызывает опасение. Тогда я постараюсь привести сюда наши легионы, как можно быстрее. И прошу твоего разрешения, Гай, отбыть прямо сейчас.
– Удачи тебе, мой добрый Марк, – обняв офицера, сказал Цезарь. – Возьми с собой одну из когорт своего легиона. Так будет спокойнее для всех нас.
Руф кивнул и, тепло попрощавшись с остальными, вышел из палатки. В шатре наступила тишина, нарушаемая лишь глухим потрескиванием масляных лампад.
– Пойдемте к алтарю, – очнулся консул. – Жрецы двуликого Януса, наверное, уже закончили прозревать будущее. Нужно узнать результаты гадания.
Цезарь решительно откинул полог и шагнул в темноту, разбавленную слабыми отсветами пылающих факелов. Снаружи было свежо и немного влажно. Туман уже рассеялся, открыв высокое, черное небо, усыпанное мерцающими звездами. Прямо, за частоколом лагеря, проглядывали мрачные стены Генавы. Немного левее вздыхал дремлющий Леман, играя лунными бликами на гладкой поверхности. Справа шумел бурный Арв, совершенно невидимый в ночи, а над густым лесом проступали очертания горбатой горы Салеф, похожей на спящего быка. Где‑то в глубине лагеря раздавались отрывистые команды. Очевидно, центурионы Марка спешно собирали выбранную когорту.
Цезарь остановился у жертвенника, брезгливо разглядывая распотрошенного петуха, лежащего на круглой столешнице. Эдил[11]двуликого Януса – старый Помпоний, омыл руки в бронзовой чаше и, откинув черный капюшон, тихо проговорил:
– Мы закончили гадание, благородный Юлий. Боги сегодня туманны. Они предсказывают нам и победу, и поражение.
– Говори тише, Помпоний, – зашипел Цезарь, крепко сжав запястье эдила. – Мои легаты должны услышать только обещание победы.
– Как скажешь, консул. Все равно предсказание богов останется неизменным, – прошептал старый жрец и, секунду помедлив, громко объявил: – Двуликий Янус, Марс и Конкордия – хозяйка согласия граждан Рима, сулят нам победу над дикарями Косматой Галлии!
Ликторы[12], охранявшие шатер полководца, одобрительно загудели. Красс радостно захлопал в ладоши, а на лице Тита промелькнуло подобие улыбки.
– Надеюсь, теперь, когда понятна воля богов, никто не станет сомневаться в правильности моего решения? – прищурившись, спросил Цезарь, глядя в глаза Лабиена.
– К большому сожалению, не боги решат исход этой войны, – обронил Тит, не отводя взгляда. – А храбрость солдат и грамотность наших центурионов.
– Ты правильно оцениваешь ситуацию, народный трибун, – недовольно проворчал консул. – Думаю, что скоро мы оценим твой военный талант в руководстве прославленным легионом. Я мог бы сказать тебе сейчас много нелестных эпитетов, но не стану этого делать. Я просто запомню слова, сказанные тобой у стен Генавы.
Спорщики замолчали, награждая друг друга колючими взглядами. Дело начало приобретать скверный оборот. Цезарь ясно дал понять, что обязательно отомстит языкастому трибуну при первом удобном случае.
– О мудрый Гай! – вмешался Красс, чтобы разрядить ситуацию. – Твой род восходит по матери к древним царям, а по отцу – к бессмертным богам, волю которых мы только что слышали. Так будь же великодушен, как твой прославленный предок – Анк Марций! Тит просто взволнован, как и все мы. Уверяю тебя, он предан делу Рима, а значит, и тебе, ибо ты представляешь Рим здесь, в Нарбоннской Галлии!
– Я точно услышал речь Цицерона, мой добрый Публий! – рассмеялся Цезарь. – Я понимаю общее волнение, поэтому прощаю дерзкие слова Тита из рода Аттиев. Нам необходимо объединиться перед лицом большой опасности, исходящей от гельветов. Верно я говорю, красноречивый трибун?
– Я полностью с тобой согласен, мудрый консул, – опустил голову Лабиен. – Сейчас вражда совершенно неуместна.
– Хвала богам! Гроза миновала! – воздев руки к небу, выдохнул Помпоний.
Разговор прервал мерный топот множества солдатских калиг и характерный лязг оружия, громко раздающийся при каждом шаге. Когорта выходила на плац с боковой аллеи, быстро перестраиваясь в колонну по пять человек. В зловещем свете факелов мелькали красные прямоугольные щиты и начищенные до зеркального блеска круглые шлемы. Копья‑пилумы с длинными лезвиями раскачивались над головами солдат, будто иглы на ощетинившимся дикобразе. Наконец грохнул барабан, и колонна резко встала, мгновенно развернувшись лицом к Цезарю, показывая отменную строевую выучку. Руф соскочил с коня и, одернув пурпурный плащ, приблизился к полководцу.
– Я беру с собой когорту Манлия, по твоему приказу, Цезарь! – бодро отрапортовал Марк, вскинув правую руку.
– Да, эти пятьсот человек внушают уважение, – задумчиво произнес консул, пристально рассматривая солдат. – По‑моему, Манлий заслужил золотую цепь в походе против басков, еще там, в Иберии.
– Ты прав, храбрый Гай, – проронил Руф. – Манлий очень гордится этой наградой. Но позволь нам отбыть. Дорога дальняя, а время играет не в нашу пользу. У меня не выходит из головы старый друид и его угрозы. Боюсь, как бы гельветы не перешли к решительным действиям.
– Удачи тебе, Марк! – обнял легата Цезарь. – Идите! Пусть будет легкой ваша дорога!
Руф вскочил на коня и взмахнул рукой. Солдаты одновременно ударили копьями о щиты, когорта повернулась и, тяжело печатая шаг, направилась к западным воротам лагеря. Эдил бросил вслед уходящим горсть земли и что‑то прошептал себе под нос. Цезарь лишь покачал головой и скрылся в своей палатке.
Луна повисла высоко в небе желтым, наливным яблоком. А ночное светило тоскливо глядело на спокойный Леман, задумчивую Рону и ровные ряды солдат, уходящих навстречу своей судьбе.
* * *
Забрезжил рассвет. Небо посветлело, а над горой Салеф окрасилось в багрово‑оранжевый цвет. Лес выступил из мрака и позеленел, сверкая каплями росы на сочных листьях. Леман сменил окраску со стальной на темно‑синюю и заиграл веселыми кругами на водной глади.
Над спящим Титом склонилась Валерия – племянница Марка. Она была прекрасна как никогда и дышала волшебной свежестью, словно заря Авроры. Глубокие, карие глаза смотрели с нежностью, а чувственные губы заманчиво улыбались. Матрона грациозно присела на край лежанки и внезапно заговорила низким мужским голосом:
– Вставай, легат! Гельветы переводят коней в брод, там, у слияния Роны с Арвом!
Тит распахнул глаза и уставился на сидящую возле него девушку диким взглядом. Прекрасная Валерия вмиг растаяла как дым, а перед Титом замаячила грубая физиономия Тиберия – главного центуриона первой когорты – со знакомым, рваным шрамом на левой щеке.
– Бейте по ним из катапульты! – Лабиен окончательно пришел в себя. – И готовь свою когорту к вылазке! Нельзя допустить, чтобы гельветы перешли Рону!
Центурион выбежал из палатки, а легат принялся торопливо натягивать короткие суконные штаны, исторгая всевозможные проклятия. За частоколом лагеря призывно загудели рога гельветов, смешавшись с истошным ревом римских букцин. За пологом шатра раздавались громкие команды, слышался топот сапог, лязг оружия и бессвязные крики солдат. Наконец Лабиен оделся, застегнул шлем и, обнажив меч, выскочил наружу.
В лагере царил хаос. Легионеры Красса толпой валили к западным воротам, а солдаты Тита – к южным. Секунду помедлив, легат бросился к своим подчиненным, которых Тиберий пытался выстроить в боевой порядок. С вышки, устроенной над частоколом, ахнула катапульта, выбросив град каменных обломков. Снаружи бешено заржали лошади, и дикие вопли людей потрясли округу. Солдаты из расчета катапульты победно завопили и вновь начали заряжать смертоносную машину. Из‑за частокола полетели стрелы. Они густо усеяли утрамбованную землю, пронзая человеческие тела и разрывая ближайшие палатки.
– В черепаху! – рявкнул Тиберий.
Когорта молниеносно выполнила команду, и стрелы бессильно застучали по щитам. Ворота лагеря распахнулись, и наглухо укрытые броней центурии двинулись вперед приставным шагом.
То, что увидел Лабиен, потрясло его. Гельветы успели перевести через Рону основную массу лошадей. А оставшиеся всадники, увидев римлян, развернулись и помчались назад, за Арв, поднимая брызги на мелководье. Когда они скрылись в зарослях, на песчаный берег высыпало пешее войско варваров. Противник быстро построился сплошной стеной, выставив круглые, желтые щиты.
В рогатых шлемах с размалеванными, хмурыми лицами, гельветы выглядели устрашающе. Между рядами воинов бегали женщины, похожие на фурий. В траурных, черных одеждах, с распущенными волосами, они размахивали горящими факелами и что‑то кричали, подбадривая своих мужчин.
– В линию! – скомандовал Лабиен.
Тиберий начал перестраивать центурии в шахматном порядке, перекрывая брод и ворота римского лагеря. Перед строем гельветов выскочил молодой всадник с непокрытой головой. Он громко крикнул что‑то невразумительное и взмахнул кривым мечом. В этот миг взошло яркое солнце, полностью ослепив римлян.
Варвары дико завизжали и бросились в брод, волоча за собой гигантское бревно, закрепленное на огромных колесах. Солдаты метнули пилумы в нападавших, но это лишь раззадорило воинственных гельветов. Удар сплошной стены желтых щитов был страшен. Левая центурия оказалась полностью смятой, а огромное бревно пробило в частоколе изрядную брешь. Правое крыло нападавших бросилось в пролом, сокрушая все на своем пути.
– Держать строй! – взревел Тиберий. – Тесните дикарей в воду! А за воротами их раздавит Марцелл!
Неожиданно со страшным грохотом рухнула вышка с катапультой. Нападавшие заорали во всю мощь своих легких, а из леса вновь выскочили кони, унося на спинах женщин и детей через зеленую Рону.
Лабиен зарычал, как дикий зверь, и, прикрываясь щитом, принялся бешено наносить мечом колющие удары.
– Ха – ху! Ха – ху! – ревели солдаты с каждым шагом, оттесняя противника к воде.
Стена желтых щитов чудовищно выгнулась. Наконец строй гельветов разорвался, не в силах сдержать напор средней центурии. Римляне устремились в прорыв, яростно орудуя мечами.
Из распахнутых ворот лагеря выскочил тот самый всадник с непокрытой головой, окруженный беспорядочной толпой пеших соотечественников, которые отходили перед сомкнутым строем когорты Марцелла. Кучка варваров катила перед собой груженую телегу, явно захваченную в лагере. Всадник что‑то прокричал, перекрывая грохот боя. Его соплеменники отозвались диким визгом, схватили увесистые мешки, лежавшие в телеге, и бросились в реку, быстро удаляясь от берега. Солдаты Марцелла достигли воды, но сделать ничего не успели. Более подвижный противник уже оказался вне досягаемости.
Тем временем потрепанные ряды гельветов медленно отступали назад к Арву, давая возможность своим сородичам беспрепятственно перейти Рону. Вскоре Лабиен ощутил, как бурный поток заливает голени и норовит вырвать из‑под ног скользкое дно.
– Когорта! Внимание! Стой! – взмахнув окровавленным мечом, крикнул он.
Разгоряченные солдаты дисциплинированно остановились, хотя многие продолжали изрыгать площадную ругань и злобно плевались в сторону противника, потрясая оружием. А гельветы быстро перебрались через бурный Арв и растворились в буйных зарослях, будто их и не было никогда.
Тит выбрался из воды и уселся прямо на песок, оглядываясь вокруг. На узкой косе, у слияния двух рек, лежали тела римлян и варваров. Кто‑то из них уже отправился к Плутону, сжимая избитое оружие, а кто‑то громко стонал, пытаясь отползти от мертвецов. Белый песок был залит кровью, которая на глазах превращалась в бурые, отвратительные пятна. Разбитый частокол, уже обильно политый водой, еще дымился, источая удушливый запах. А в проломе буквально висели на кольях два женских тела в рваных черных одеждах.
Лабиен отвел взгляд и умылся из фляги, услужливо предложенной одним из легионеров. Затем подозвал к себе обоих центурионов и хрипло проговорил:
– Тиберий, Марцелл – друзья мои! Вы своими глазами видели, что произошло. Гельветы прорвались за Рону, и мы не смогли им помешать. Но мы выбили врага из лагеря и не позволили пожару распространиться, что, несомненно, делает честь нашим солдатам. Из всего этого следует: мы столкнулись не с дикарями, а с грамотным, хорошо обученным противником. Наверное, их колдуны‑друиды привлекли на свою сторону фурий войны…
– Да, что касается фурий, храбрый легат, – внезапно заговорил Марцелл, перебив своего командира. – Солдаты пятой центурии схватили одну из них живьем. Ее связали по рукам и ногам, чтобы не улетела, и оставили в твоей палатке под надежной охраной.
– Благодарю тебя, Марцелл! – оживился Лабиен. – Я обязательно взгляну на это дитя Плутона. Наверное, она черна и ужасна видом, как тени умерших?
– Нет, благородный Тит, – улыбнулся центурион. – Она красива, как нимфа, и к тому же говорит по‑латыни.
– Да, воля богов неподвластна простым смертным, – задумчиво протянул легат и, секунду помолчав, добавил: – Тиберий, займись частоколом и вышкой. Нужно вновь установить катапульту. Марцелл, отбери среди раненых гельветов тех, кто говорит по‑латыни. Можешь пытать их каленым железом, но обязательно выясни, кто такой этот всадник с непокрытой головой и куда он ведет свои отряды. От остальных надо избавиться. И соорудите погребальные костры для наших, павших в этом бою солдат. А мертвых гельветов закопайте здесь, на песчаной косе, чтобы трупное разложение не проникло в лагерь. Все, идите!
Центурионы устало побрели выполнять приказ, а Лабиен, сняв надоевший шлем, зашагал в лагерь. Ему не терпелось взглянуть на фурию, пойманную солдатами Марцелла, это невиданное создание царства Плутона, откуда еще никто не возвращался.
* * *
Римский лагерь после набега варваров представлял жалкое зрелище. Частокол изнутри был обуглен и местами разрушен, а ближайшие, изорванные палатки валялись на земле бесформенными грудами. Кругом мозолили глаз разбросанные котелки, забытые тряпки, чьи‑то бесхозные, старые калиги.
Лабиен брезгливо поморщился и, отмахнувшись от ликторов, нырнул к себе в шатер. В углу, рядом с его лежанкой, прямо на утрамбованной земле, сидела связанная женщина. Она выразительно взглянула на легата и демонстративно плюнула себе под ноги, выказывая полное презрение.
Тит снял красный, военный плащ и, устроившись на раскладном стуле, принялся с интересом рассматривать пленницу. Эта фурия была одета как мужчина – в кожаные штаны и кольчужную рубашку с короткими рукавами. Ее светлые, распущенные волосы разметались по плечам, а большие, серые глаза горели вселенской злобой. Да, Марцелл оказался прав. Она была отчаянно хороша доселе невиданной, северной красотой, которую не могли испортить даже поджатые в гневе губы.
– Кто ты? – осторожно спросил легат. – Создание богов, неподвластных человеческому разуму, или земная женщина?
– Не бойся, римская собака! Я – живой человек! – вызывающе расхохоталась пленница. – Меня зовут Жонсьян. Я – племянница храброго Наммея и невеста победоносного Эгера – вождя клана, прославленного среди гельветов.
– Хм… Если они такие «храбрые» и «прославленные», как ты говоришь, тогда почему заставляют своих женщин сражаться с оружием в руках? – язвительно поинтересовался Тит, пожирая глазами прелести разгоряченной красавицы. – Или они так испугались наших легионов, что попрятались за ваши юбки?
– Я не стану тебе ничего объяснять, глупый римлянин, – нахмурилась она. – А Эгер скоро вернется и увезет меня отсюда на белом коне.
– Значит, ты говоришь о том самом всаднике, который сегодня гарцевал перед вашим, наполовину женским войском с непокрытой головой, – догадался Лабиен. – Думаю, что теперь сделать это ему будет очень затруднительно…
Разговор прервал один из ликторов Цезаря. Телохранитель важной персоны в шлеме с черными перьями и таком же черном плаще застыл на пороге шатра и важно произнес:
– Легат Лабиен, тебя требует к себе наш консул! Немедленно!
Тит нехотя поднялся со стула и, приблизившись к женщине, перерезал путы.
– Никуда не уходи, если тебе дорога жизнь, – сквозь зубы бросил он и вышел из палатки, следом за надменным ликтором. Путь до шатра Цезаря прошел в полном молчании. Телохранитель изображал важную недоступность, а народный трибун не считал нужным с ним разговаривать. Наконец они вышли на плац.
Здесь, у пустого алтаря, топтался понурый Красс в плаще, изрядно заляпанном кровью.
– Здравствуй, мой добрый Тит, – смущенно выдавил Публий. – Дикари прорвались за Леман, и мой легион не сумел им помешать…
– У меня та же картина, – махнул рукой Лабиен. – Гельветы перешли Рону да еще и разорили половину лагеря. Все это равносильно поражению…
– Командиры, вы можете войти! – перебил их бесстрастный ликтор, слегка приподняв полог шатра.
– Подождите! Заклинаю вас именем Юпитера! – к офицерам подбежал запыхавшийся Марцелл и, задыхаясь на каждом слове, зашептал на ухо Лабиену: – Легат, мы потеряли орла – штандарт легиона!.. Я только что узнал… Гельветы вырвали его из рук мертвого знаменосца, там, в лагере, во время общей свалки… Военное счастье отвернулось от нас! Что же теперь будет?..
– Больше ни слова! Иди к солдатам. Ждите, я скоро вернусь! – прошипел потрясенный Тит, играя желваками и, оттолкнув ликтора, нырнул в палатку консула.
Цезарь сидел за столом и, растирая правый висок двумя пальцами, принимал какие‑то порошки, которые подавал ему сосредоточенный лекарь. Его лицо было бледным, а на лбу выступила едва заметная испарина.
– Наверное, мы не вовремя? – обронил Лабиен, глядя на измученного полководца.
– Нет, все хорошо, – попытался изобразить улыбку консул. – Просто мои <