Октября
Сижу у Сани в подъезде. В рюкзаке водка и халвичные конфетки. Эхо из квартиры, как будто говорят в эмалированную посуду. Надо вызвать такси и поехать ко мне допивать. А договаривались заняться билетами к экзамену. Вот только что Саня выглянула из квартиры, сказала вызвать такси. Назвала адрес. Я – угу. Момент – и забыла уже. Всегда к ней ездила на велосипеде и адреса не знаю. Теперь мама ее выглянула:
- Ну чего ты тут сидишь?
- Да нормально, мне не холодно!
- Пойдем!
- Да я тут посижу. Мы уже скоро!
- Есть хочешь?
- Нет.
Двери закрываются. Смс-ка от Даши: «Вы как там? Вероятность того, что я приеду растет». У нее свидание должно было быть с мужиком. Директор какой-то ветеринарной клиники. Сидела несколько часов назад с нами в рюмочной довольная, предвкушающая. А было похоже, что он продинамит. Видимо, так и вышло все.
Снова Санина мама. В открытую дверь выбегает спаниель.
- Если Саша и ты вместе с ней не съедите грибной суп, я ее никуда не пущу.
- Да нет, спасибо. Я правда не хочу.
- Кстати, мы свой выкинули, это не наш.
(смотрю на собаку)
-Что?
- Ящик не наш, это соседей.
Наконец понимаю, что у меня под жопой деревянный ящик с картошкой. Даже не посмотрела, на что сажусь. Надо что-то Даше ответить. Небось, сидит в хостеле своем вся в чувствах расстроенных. Хотя этот мужик мне никогда не нравился, он в свои сорок лет носит брюки как будто ему семьдесят. Ну, мужики с пузом, которые знают, что у них пузо, затягивают ремень под пузом – и вообще отлично. А некоторые наоборот – на середину живота натягивают брюки вместе с ремнем. Я вот таким не доверяю. Наверное, он неплохой, раз зверюшек спасает. Но хотеть от него можно разве что кошечку или собачку.
Так что повезло Даше, что есть я, Саня и водочка.
Было и правда хорошо. Странно, правда, называть водку «водочкой», но столько нежности и тепла сразу чувствуется в этом, как будто писала не я, а заправский добряк-алкаш. Так вот, водочку мы тогда благополучно допили. Чуть не поругались в горячем споре о реинкарнации.
- Мне нравится думать, что я прошла уже такую эволюцию от камня/лягушки/дерева – и до себя. А на следующем уровне буду еще лучше.
- Нет. Я считаю, что мы и есть первый этап. А дальше будет сверхчеловек. А так ты собой типа любуешься.
Вообще обидно. Почему-то считается, что любоваться собой – неприлично. А тут тебя укоряют вдруг. Получается, если, думаешь, что прошла эволюцию от камня и в следующей реинкарнации будешь лучше, ты – самовлюбленная свинья.
Кстати, о свиньях.
Откровение номер один.
Настя уже не складывает и не рвет бумажки. Принимает воинственную позу, можно – под соответствующую музыку.
Начинаю.
Недавно я узнала, что у свиней очень плохое зрение. А из-за того, что у них по-особому как-то устроены шея и позвоночник, они не могут задирать голову вверх, как люди.
Свиньи никогда не видели неба.
Никогда. Можно себе такое представить?
Я совершенно серьезно, очень захотелось что-то с этим сделать. Не потому что мне вот прямо свиней жаль – я с ними особо дела не имела. Но есть в этом какая-то несправедливость природная. Можно, конечно, поспорить, что у птиц, например, есть привилегия летать, а у рыб – долго плавать под водой, и ничего из этого человеку тоже не дано (а потому тоже несправедливо). Но ведь свиньи-то ни летать не могут, ни плавать...
И неба никогда не видели.
Я подумала, что есть способ показать свинье небо. Представила, как какой-нибудь добродушный дядюшка-фермер в комбинезоне и соломенной шляпе берет так нежно свинью за бока и опрокидывает аккуратно рылом к небу, чтобы ей было видно.
Но и это не сработает! У них же из всех животных самое плохое зрение. Тогда наш дядюшка идет специально в оптику и заказывает для свиньи окуляры. Ну, сколько там диоптрий... Надо будет изучить. Так вот, надевает он, наконец, окуляры на свинью, нежно берет ее за бока и чуть опрокидывает рылом к небу. Бинго! Природная несправедливость устранена.
Но вообще несправедливость эта, видится мне, – неспроста. Может это напоминание всем нам, людям. Мы вот можем видеть небо. Но нам некогда, мы своим умением редко пользуемся. Неблагодарные. Вот мать-природа и отыгралась на свиньях.
Настя снова в той же обстановке, что и в начале.
Вот как люди усваивают настоящее? Это вообще что такое – настоящее? Надо его как-то переваривать или так сойдет? Или переварить можно все, что с тобой происходит, не разбираясь особо, настоящее оно или нет. Я сейчас даже не говорю про телек или газеты – там своих реальных имен-то уже никто не помнит, похоже... Но вот попроще взять чего: позавчера сфотографировала чей-то сморчок на асфальте. Кто-то харкнул, а оно примерзло. И замерзло так в форме... Ну, как будто кошачья морда – похоже очень. Сфоткала его. Так вот, сморчок же был настоящий, а я его превратила в картинку с котом – и что это теперь?
А вот так вот со всем получается! Хочется, знаете, сесть просто на скамеечку и чтобы жизнь так мимо тебя «вжжууух!» А ты сидишь и просто смотришь и вообще не участвуешь. И ты такой вот просто очень настоящий в этот момент. Нет на каждом миллиметре тебя этого отросточка-ниточки-цепочки ко всему, что есть на свете. Вот я бы так хотела.
Но я же строчу и строчу и не знаю, как перестать. Как будто я однажды начала, а затем меня одолела фобия такая – боязнь остановить свое это строчево. Мне кажется, Саня тоже не вполне здорова, что ее устраивает такой друг как я: непонятно же, вроде меня много, а вроде и мало – но зато двое. Хотя, это мне же так видится, может быть, Сане вообще все равно друг я ей или строчила какая-то.
Февраля
Сейчас ночь, а мы с Саней за каким-то хреном в учебном классе, кажется, Дома творчества юных на улице Константина Заслонова. День рождения какого-то кинорежиссера и премьера его фильма. На сам просмотр опоздали, поэтому просто сидим тут теперь среди уже довольно подпитых людей. Сам виновник торжества щемит молоденькую художницу на подоконнике, задернув шторы, играет довольно странный для дня рождения плейлист (вроде «Гудбай, Америка» или «Я хочу быть с тобой» Наутилуса или чайфовское «С войны»), а две прилично пьяные барышни, сняв туфли, танцуют... балет! Обсуждаем с Саней разное кинцо. Раз уж на киношной тусовке оказались. Портреты на стенах – Линч, Джармуш, Тарковский, Эйзенштейн – предполагают. Вспоминаем Годара и вообще нововолновцев. Какая-то маленькая грустная девочка рисует в стороне Санин профиль. Жутко застенчивый и робкий одноклассник именинника (приехал, говорит, из Ебурга на каникулы) все тщетно пытается завязать с нами общение. С такими перерывами на придумывание нового вопроса, что мы периодически забываем о нем.
-А что у вас тут в городе интересного посмотреть? Экскурсии, Эрмитаж там...
Какой-то участник съемочной группы сегодняшнего режиссера подливает нам с невероятной скоростью. Высокий и странный, похож на Иисуса.
Ебургский паренек заметно мнется и раза три раскрывает рот для реплики, но не решается, на четвертый все-таки через силу бормочет.
- А вы вместе живете?
Свет уже погасили частично, люди расходятся. Женщина, недавно танцевавшая балет, теперь стоит на коленях и бьет кулаком об пол, крича «Налейте же мне винишка!» Пыталась разглядеть, что там нарисовала девочка – вдруг меня все-таки? Нет, Саню, похоже. Парень гейской внешности задумчиво курит трубку у окна.
- Трубку мира не хотите?
- А что там, табак?
- Не-е... Дурь.
- Спасибо, мы сигареты лучше.
Надо уже придумать, как бы свалить. А тут режиссер еще свой фильм навязывает, раз мы пропустили – хочет показать специально еще раз. Да пусть бы уже показал (фильм 2,5 минуты идет) и мы домой поедем или куда-нибудь. Но нам его не поторопить – он занят, целуется.
Женщина в синем платье истерично ржет и протягивает мне свой фотик. Смотрю – там ее фотка.
- И что?
- Да посмотри внимательней!!!
- Я не понимаю, что не так.
- Да кадык же, кадык! Блин, ну у меня и шея тут!
- Ну, видишь, я же тебя не знаю и впервые вижу, поэтому мне не так смешно.
- Ну да...
И давай дальше ржать над фоткой.
Настя вырывает страничку из блокнота, достает из кармана зажигалку. Чиркает зажигалкой и очень медленно подносит огонь к бумаге на такое расстояние, чтобы не загоралось.
Дни рождения. Это просто какой-то онанизм. Что за история – устраивать праздник, где куча людей радуется тому, что ты родился? Если уж ты родился, самым адекватным было бы вообще на это никак не реагировать или реагировать, но как-нибудь сам с собой. Впрочем, это все равно онанизм. Но когда ты просыпаешься такой радостный, что сегодня стал еще сильнее, еще мудрее, еще красивее, еще на год ближе к смерти... А потом радуешься, потому что тебе звонят и пишут, какой ты сильный, мудрый и красивый (про смерть не говорят) и желают быть еще лучше...
Весь день сидеть на таком воображаемом троне – просто как король онанистов – и «да! Да! Да! Оу йа-йа... Еще! Больше поздравлений! Да!»
День рождения придумали зложелатели, которые сами не рождались, но знают, как паршиво человеку-вчерашнему имениннику на следующий день – когда уже не звонят поздравить, подарки уже подарили (или «простичтобезподаркадозарплатынеделя» или вообще не собирались дарить). И иногда еще в фейсбуке долетает что-то типа «Ой, лучше поздно, чем никогда! С прошедшей днюхой! Всего самого-самого!» и фотография с цветочками или (не дай бог) открытка с ними же.
По-моему, самые выдающиеся дни рождения получаются, когда все вообще идет не так.
Когда гости опаздывают на несколько часов,
когда угощения невкусные настолько, что запоминаются на всю жизнь, когда угощений нет вообще,
когда подарки все неуместные,
когда именинник рыдает от испорченного праздника...
Ну, чтобы все вот вообще не так было.
Сколько чужих и своих дней рождений за жизнь приходилось терпеть, а ничто так не отпечатывается в памяти, как просранные по каким-то причинам.
Настя: Так, девочки, я не отмечаю в этом году. Давайте и без подарков. У меня есть пятихатка, могу всем купить пива сейчас, и посидим у меня. Недолго, у нас завтра физ-ра первая, а потом еще субботник днем.
Подружка 1: Я не пью пиво.
Подружка 2: Я тоже!
Настя: Ладно, купим, чего захотите. Но у меня только пятихатка.
Подружка 3: Бери вот это, в пластике. Это что-то типа джин-тоника, только дешевле еще. Есть со вкусом винограда или лимона.
Подружка 1: Отлично же, нам как раз на всех хватит, еще на сухарики останется!
Настя: Окей, давайте нам два виноградных и два лимонных. И десять пачек сухариков. С хреном которые.
Подружка 3. От них воняет потом. Возьми для меня с сыром одни...
Подружка 4: Я бы, честно говоря, сок себе взяла. Мне сегодня лучше не пить.
Настя: Да ну ладно тебе, не ссы, мы ж немножко, просто за днюху. Говорю же, не отмечаю. А это так...
Подружка 4: Мне надо дома сегодня к вечеру быть.
Подружка 2: Ну и будешь ты дома, проводим, если надо. И так никогда с нами не тусуешься, так, чтобы на ночь. Посиди хоть пару часиков.
Подружка 3: А я знаю, зачем ей уйти сегодня полюбасу надо...
Настя: Зачем?
Подружка 4: Ну э! Я же просила!
Подружка 2: Чего ты там просила? Ха, у тебя свиданка что ли?
Подружка 4: Ой, ну конечно. Если куда тороплюсь, так сразу свиданка! Больно надо оно мне.
Подружка 1: Да, тебе-то точно не надо. Когда уже гулять-то начнешь? Ты ж клевая девчонка и симпатичная вон, а с парнем ни разу и не встречалась.
Подружка 4: Отвали! Херню какую-то несешь...
Подружка 1: А почему не говоришь тогда? Насть, ну спроси ты, какого она твою днюху динамит?
Настя: Да отстаньте вы от человека, может она не хочет рассказывать. Придет время, познакомит нас со своим рыцарем.
Подружка 4: Блин, да сказала же, что нет никакого рыцаря – у меня просто мама завтра рожает!
Подружка 2: Чего-о-о?! Это как? А почему никто не в курсе?
Подружка 4: Да потому что все вы попиздеть горазды, только повод дай...
Настя: Не, ну а что в этом такого. Подумаешь, рожает кто-то. Это же нормально? Нормально. Странно просто, что ты не говорила, мы ж подруги вроде.
Подружка 4: Не хотела и не говорила...
Подружка 1: Ну ладно, че отворачиваешься-то? Нечего стесняться, что Тетьнаташа рожает! Роды – это естественная вещь. И ты будешь рожать.
Подружка 4: Ага, конечно.
Подружка 1: Еще как. Вот встретишь своего рыцаря. Если повезет – влюбитесь друг в друга. Поживете вместе, поженитесь, захотите ребенка завести. Выбираете погожий денек и – затрубят твои фаллопиевы трубы...
Подружка 4: Хватит!
Подружка 1: Ох как затрубят!!! И сольется яйцеклетка со сперматозойдом в мире и гармонии!
Подружка 4: Сейчас я сольюсь от вас, если не прекратишь!
Настя: Да правда, хорош уже. Кто хоть родится-то?
Подружка 4: В смысле?
Настя: Ну, тут как бы два варианта всего.
Подружка 4: А... Мальчик вроде должен.
Настя: Вот и отлично. Будем сегодня еще и за мальчика пить, значит.
У Насти дома. Громко играет музыка, на полу валяются пустые пачки от сухариков и пьяные девочки.
Подружка 1: Эта самая бомжовская днюха, что я помню.
Подружка 2: Меня сейчас стошнит...
Подружка 3: Не сметь. Хватит нам уже одной сегодня – весь вечер с толчком в обнимку.
Настя: Ой, а она домой-то в итоге уехала? У нее ж мама завтра рожает.
Подружка 2: Меня тошнит...
Подружка 3: Я что-то не видела, чтобы она уходила. Надо позвонить... Ой, бля, у меня от ее отца восемь пропущенных! Что делать?
Настя: Перезвони, ищут ее, наверное.
Подружка 3: Да стремно как-то, мы ж бухие тут все. Давайте лучше ей позвоню!
Подружка 2: Тошнит...
Подружка 3: Да иди ты в туалет уже, достала... О! Вызывает...
В соседней комнате звонит телефон. Настя встает и идет на звук.
Настя: Ну ё-ё-ё...! Никуда она не уехала – лежит. Тут. Бухая. Нам пиздец всем. У нее ж родители такие, что до сих пор, похоже, считают, что мы дни рождения отмечаем в Макдональдсе.
Подружка 2: Я все...
Короче, действительно досталось всем. Больше всего – тете Наташе. Когда я все-таки позвонила и объяснила, что дочурка-то тут в хлам лежит и не двигается в честь моего дня рождения, отец ее сначала начал заикаться, потом орал, что всем нам назначит встречу в детской комнате милиции... И, как я поняла по отдаленным звукам, весь этот ор происходил на фоне предельно беременной тети Наташи. Короче, кончилось тем, что у нее от нервяка за впервые ужравшуюся дочку начались роды, как только ее муж трубку повесил. На самом деле, может, она бы родила все равно на день раньше – как тут посчитаешь... Но всем почему-то нравилось думать, что маленький Коля родился раньше по нашей вине. Зато все всегда помнили, когда день его рождения. В один день с моим.
Страничка в Настиной руке так и остается незажженной.
Знаете что главное? Главное не спрашивать себя «зачем?». Мне просто нравится записывать людей.
Настя, мы гуманист?
Вот уж вряд ли. Я разве что воинствующий пацифист из маргинальных кругов.
Но часто думаю о том, что делаю это исключительно ради людей. Как объяснить... Не затем, чтобы потом, когда меня не станет, подарить человечеству тонну тупой ненужной информации о каких-то букашках, которые
тусовались
разговаривали
ели-пили
танцевали
ходили на работу
гуляли в парках
не ночевали дома
слушали музыку и плохую музыку
определялись с гражданской позицией
влюблялись
изменяли
читали книги и плохие книги
покупали одежду
отмечали новый год
писали стихи и плохие стихи
дрались
целовались
Вовсе не для этого.
Я, конечно, думала о том, что каждый человек хочет быть написанным. Чтобы от него остались не только одежда, книги, фотографии, неоплаченные счета и, может быть, потомство, но чтобы какой-нибудь художник написал их портрет, или посвятил стихотворение или вылепил скульптуру (или хоть фигурку из пластилина слепил). Короче, чтобы кто-то другой осмыслил, что был такой-то человек и так-то вот жил. Ну, как бы зафиксировал его.
И даже те, кто вообще об этом ни разу в жизни не думал, на самом деле, тоже хотели бы. Просто они пока об этом не знают, потом уже, после смерти поймут.
Хотя кого я обманываю. Единственный человек, которого я записываю – я сама.
Откровение номер два
Настя снова меняет позу на воинственную.
Когда мне грустно и тоскливо, я думаю про стакан с сахаром. Я вообще-то не уверена, что мне бывает грустно или тоскливо.
Да и правильнее было бы сказать: думаю о стакане со сладким чаем, но чай я не пью, поэтому просто – о стакане с сахаром.
Если отпить из стакана чай с одним кубиком сахара, а затем из стакана с десятью, разница будет ощущаться огромная. А вот если отпить из стакана с десятью кубиками, затем из стакана с двадцатью – никакой разницы уже скорее всего не почувствуешь.
Как жить с этим знанием?
Надо думать об этом не с точки зрения природы – что якобы организм защищается таким образом, чтобы не было шока от большой дозы сахара.
И не с точки зрения логики – что тебе уже во рту так сладко, что можешь красный перец разжевать и не заметить.
Надо извлечь пользу из этого бесполезного знания и представить, что долбаный стакан с чаем – твоя жизнь, а сахар – радостные минуты, изредка туда попадающие. Когда их становится много, то перестаешь их замечать. Зато ой как заметишь, когда чай вдруг вновь окажется без сахара в один прекрасный день.
Не обольщайтесь, пожалуйста.
И ешьте поменьше сахара, он вообще-то вредный.
Настя возвращается в прежнюю позу. Долго молчит в раздумье.
Однажды я решила поставить над собой эксперимент и день не писать.
Настя вскакивает и торжественным тоном конферансье объявляет
День без строчки!
Утро. Настя у себя в комнате. Лежит на кровати с открытыми глазами. На соседней кровати спит Саня.
Настя: Сааань... Сашка! Проснись, мне скучно.
(молчание)
Настя: Я ж тебя знаю, ты так до полудня проспишь, а потом еще два часа будешь в постели в телефон тупить.
(молчание)
Настя косится на блокнот на столе. Подумав немного, берет его в руки и, чуть подержав, равнодушно кидает обратно на стол.
Настя: Ну, Сань! Вставай уже. Я пошла кофе варить.
За окном слышится громкая нечленораздельная, но вроде бы матерная, тирада какого-то сильно пьяного человека. Затем звуки трубы: играют первые ноты битловского «Let it be». Потом музыка прерывается, и вновь идет неразборчивый пьяный ор. Следующие мгновения два этих фона поочередно сменяют друг друга. Настя подходит к окну посмотреть.
Настя: Твою ж мать... Пьяный бомж играет «Битлов» на трубе! А у кого-то сейчас рабочий день начинается. Кла-а-асс... О, поливальная машина, Сань, смотри, сейчас окатит музыканта нашего!
Настя снова поворачивает голову к столу. На столе все так же лежит блокнот. Настя заметно нервничает, смотрит на него, не отрываясь.
Настя: Все, я пошла за кофе. Вставай давай, бесишь уже.
День. Настя идет по коридору офисного здания, растерянно оглядывается по сторонам. Наконец решает постучать в одну из дверей. Никто не отвечает, но дверь не заперта.
Настя: Можно? Я к Ирине Аркадьевне, она без ключа ушла сегодня из дома. Передать хотела...
В кабинете прямо напротив входа сидит женщина в предзакатном возрасте и ярком макияже. Разговаривает по телефону и не смотрит на Настю.
Женщина: Нет, зай, так не пойдет. Вот будешь свои деньги зарабатывать, тогда и ставь условия. А пока мама тебя кормит и одевает, давай-ка не ной и сбрей к черту свою бороду позорную, отрастил – уже как у попа скоро будет. И так ходишь как пугало прости-господи: штаны, мало того что короткие тебе, так еще и рваные, шапка вон как у бабки нашей – один в один. Уши продырявил, руку по локоть засунуть можно! В порядок себя приведи, сказала, и работу уже ищи, наконец. Все люди как люди, прости-господи... Ой, щас, подожди.
Кричит куда-то в сторону
Жень! Опять мудак этот под окнами стоит, смотри! Он вчера приходил, просился на практику устроиться. Дизайнер, ёшки-матрешки. Беспризорник какой-то с виду, а не дизайнер. Развелось их, работы на всех нет. А у нас, кстати, совещание с отделом кадров завтра.
Забыв про телефон, машинально кладет трубку и с трудом разворачивается на стуле. Обводит на календаре день совещания. На календаре изображены двое котят в корзинке с кучей цветов на фоне нарисованных мышек и рыбок. Настя все это время смотрит. Затем резко выходит из кабинета. Идя по коридору, шарит рукой в сумке. Потом останавливается, будто вспомнив что-то, и уныло засунув руки в карманы, идет к выходу.
Улица. Автобусная остановка и ларек с цветами, откуда доносится любой самый плохой хит отечественной эстрады. За ларьком – большой рекламный щит с фотографией довольного дядечки с усами и надписью: «Олег Петрович Дубовоз – наш кандидат. Голосуй за Дубовоза – не придется лить вам слезы!»
Настя бежит.
Вечер. Снова комната Насти.
Настя: (тихо нараспев). Не придется лить вам слезы... Точка.
(торжественно) Эксперимент объявляется проваленным. Всем спасибо за невнимание!
Настя возвращается в прежнее положение – сидя среди бумажек. Медленно читает
17 марта... 21 апреля... 8 мая... 19 мая... 3 июля... 28 декабря...
Черная паста
Синяя паста
Просто карандаш
Цветной карандаш
Гелиевая ручка
Шариковая ручка
Резко останавливается.
Я на лекциях в институте никогда ничего не записывала. Занималась изучением преподавателя, который читал лекцию. Даже если он уже третий год у нас ее читал. Невозможно же одновременно изучать того, кто говорит и то, что он говорит. Можно возразить, что в случае процесса говорения «кто» и «что» тесно связаны.
Но лысина пятидесятипятилетнего дядечки
и мои размышления о том, кто так безупречно отглаживает
его воротничок на рубашке
каково происхождение этого лишнего
перстня у него на пальце –
Все это мало отношения имеет к его любимым (но очевидно же, как бедного уже от них тошнит) античным ребятам без рук и с отбитыми носами.
Воротничок... Тут два варианта: либо еще жива его матушка, какая-нибудь благообразная упитанная и глуховатая бабуля, пахнущая свежей выпечкой; либо он так безупречно утюжит свои воротнички сам.
(меняет интонацию на декламационную в стиле советских дикторов на телевидении)
Вот уже 32 года подряд, каждое утро, профессор и кандидат философских наук Сергей Соломонович Клюев просыпается по будильнику и после скромного завтрака и душа отправляется утюжить свой воротничок. Он намеренно рассчитывает время до выхода из дома так, чтобы на воротничок у него было 15 минут и ни секундой меньше – в противном случае он становится грустным. Сергей Соломонович не любит, когда не хватает времени.
Откровение третье и последнее
Есть такой народ, где-то в Амазонии – пираха. Они не умеют считать. Но не от необразованности и дикости, а как-то... принципиально, мировоззренчески. То есть у них в языке есть какие-то слова, заменяющие «один» или «много», но в общем-то они могут употреблять и то и другое поочередно про один и тот же предмет. Не заморачиваются, проще говоря. У них и со временем та же история. Пираха не делят время на «сегодня» и «завтра». То есть вообще. Они и спать ложатся на час-два, когда захотелось, а потом продолжают жить свою жизнь. Снова захотелось – прилегли на часок, а потом встали – и вперед.
Очуметь, каково это – жить один день! И всегда будет только «сегодня», никаких вчера и завтра. Вот свидетельство о рождении нам говорит, что мы живем на свете столько-то лет, а для пираха это – один длинный день. Как у бабочки.
Вот что такое «выйти из системы».
Сейчас же это как будто мода – из системы выходить. Кто как может, конечно. Кто на улицах бастует, а кто без шапки из школы дошел, а перед квартирой снова надел – тоже против системы старается. Но вот выйти из такой невыходимой системы как время – высший пилотаж.
Игрок уровня «Пираха».
Настя все так же сидит среди бумаг, держит на коленях свой блокнот. Что-то записывая туда, проговаривает.
Сегодня 29 августа.
Саня как всегда спит и молчит.
Если я скажу, что мой день рождения сегодня
ее это вряд ли поднимет с постели.
Да, может, он и не сегодня,
а в другой какой-то день.
Зашла беременная тетя Наташа
со своей дочкой пьянющей и маленьким Колей
с позорной поповской бородой.
Спросила, не хотим ли мы с Саней поесть грибного супа,
который она несла
в стеклянной банке из столовой
Дома творчества юных на улице Константина Заслонова.
Я отказалась, мы обойдемся с Саней
водкой и халвичными конфетками.
Мы сегодня не выходим из дома, а на день
как раз хватит. Саня будет
спать и не просыпаться, а я буду
смотреть в окно: как поливальная машина
льет воду на пьяного бомжа с трубой и «Битлами»,
как перекапывают двор с легкой руки кандидата Дубовоза,
а бомж будет
стоять и вопреки агит-призыву с плаката все равно лить слезы...
Буду смотреть на небо и не думать о свиньях,
которым меньше повезло. И тоже
лить слезы почему-то – прицеливаясь так, чтобы они падали в стакан
со сладким чаем.
А если день закончится слишком быстро, мы продолжим
И дальше здесь сидеть.
В моей маленькой суррогатной мастерской.
С моими большими друзьями.
Настя отвлекается от блокнота, поднимает голову и уверенно произносит
Точка
(пауза, менее уверенно и обреченно)
Точка, точка.
Звонит телефон
Настя: Да. Саня? Ну, наконец-то. Прости, я не могу разговаривать. Кажется, у меня горит голова.
2016 – 2017 гг.