VI. Гроза, ветры и радуга




 

Усматривая в светилах и молниях блеск металлов, из которых приготовлялись воинские снаряды, фантазия первобытного народа признала в них то небесное оружие, каким светлые боги сражались с демонами тьмы. Так в сияющем диске солнца она видела золотой щит (стр. 110), в хвостатых кометах — пламенные мечи и копья (стр. 39), в молодом месяце — меч или серп; в создании этих представлений фантазия руководилась подмеченным ею внешним сходством форм. В летописи под 911 годом встречаем известие о звезде, явившейся копейным образом[683], т. е. о комете, хвост которой уподоблялся копью; с явлением комет издревле и доныне соединяются в народе предвестия грядущей войны. В языке нашем употребительно выражение «серп месяца», произнося которое— мы уподобляем новорожденную луну земледельческому серпу; точно так же немцы говорят «sichel des mondes». Наоборот, лат. lunatus получило значение: дугообразный[684], и в народной русской загадке молодой месяц служит метафорой для «серпа»: «месяц-новец днем на поле блестел, к ночи на небо слетел». А в галицкой песне говорится о месяце, как о небесном мече: «чим же тебе порубано?» — спрашивает девица своего милого и слышит в ответ: «ясным мечом, як мисяцем!»[685]

Но преимущественно воинские представления связывались с лучами восходящего солнца, прогоняющими ночной мрак, и с молниями, разящими темные тучи. Стремительность, с какою распространяется солнечный свет и упадает с неба молния, и быстрота, с какою летит пущенная с лука стрела; страшные удары молнии, несущей убийства и пожары, жгучие лучи солнца, производящие засуху и истребляющие жатвы, и насмерть поражающее острие стрелы или копья, грохот грома и вой бури во время грозы, свист летящей стрелы, шум ринутого сильной рукою копья и звон оружия в битве: все эти аналогические явления заставили сблизить солнечный луч и молнию с копьем, стрелою и другим оружием, известным в древ(125)ности. Снк. suris, sunas — солнце от sur — блистать, разбрасывать лучи, метать стрелы или копья; а в имени Сварога находят филологи сродство с санскр. svaru — стрела, у кельт, chwarel. В древнеславянском языке стрела означала и луч, и стрелу в собственном смысле: «strel se virsene»— radiorum autem ictus; нем. stral— луч, strala — стрела[686]. В областном говоре слово это до сих пор употребляется в значении молнии: «стрела б тебя убила!»[687] Народная загадка выражается о «молнии»: «летит медная стрела, никто ее не поймает — ни царь, ни царица, ни красная девица»[688], а в заговорах она называется огненной, громовой стрелою[689]. От корня as — jacere, lucere образовались санскр. astra, asana, asta — sagitta, гр. άστήρ, άοτρον, лат. astrum, зенд. actar, перс. astar — светило, бросающее свои лучи как стрелы, и рус. острый; а с утратою начального а—ведаическое star, лат. Stella, гот. stairno — звезда, слав. стрела, англос. strael, др.-нем. strala[690]. В словах заговора: «покроюсь (от недуга) небесами, подпояшусь светлыми зорями, обложусь частыми звездами, что вострыми стрелами» слышится отголосок этого лингвистического сродства стрелы с звездою. У болгар шип — копье и молния[691]. Итак, солнечные лучи представлялись славянину стрелами дажьбога» а молнии — стрелами бога-громовника. Яркими лучами своими солнце гонит поутру ночь и рассеивает туманы, разбивает при начале весны льды и снега, карает в летние жары землю и ее обитателей. К нему обращалися с заклятиями поразить ненавистного врага («солнце б тя побило!»), и Ярославна недаром молила «тресветлое солнце» не простирать своих горячих лучей на воинов ее мужа (см. стр. 36). Скифский Targitavus (бог Солнце) был искусный стрелок, и один из сыновей его назывался Arpo-ksais= князь Стрела. Греческий Аполлон носил за плечами серебряный лук и пускал смертоносные стрелы; уже в детстве он поразил дракона (мрак) стрелами, полученными от Вулкана; его гневу приписывалась моровая язва: в знойную пору лета (в песьи дни) он натягивал свой лук, слал губительные удары — и жертвы падали за жертвами[692].

Тип небесного воителя главным образом усвоялся богу-громовержцу, и солнце в этом отношении уступает ему первенство — в большей части народных сказаний, идущих от глубочайшей древности. По свидетельству Вед, Индра обладал медным и золотым оружием; сверкающие молнии называются в гимнах золотыми копьями[693], Юпитер и Донар вооружены были стрелами[694]; Перун, по преданию, сохранившемуся у белорусов, в левой руке носит колчан стрел, а в правой лук; пущенная им стрела поражает тех, в кого бывает направлена, и производит пожары. Белорусские поселяне убеждены, что на месте пожара, произведенного ударом молнии, и вообще после грозы можно находить чудесную стрелку[695]. И в других местностях России доселе живо поверье о громовой стрелке. По этому поверью, стрелы громовые, ниспадая из туч, входят далеко в глубь земли; а через три или семь лет возвращаются на ее поверхность в виде черного или темно-серого продолговатого камешка: это — или сосульки, образующиеся в песках от удара молнии и сварки песку, или белем(126)ниты, известные в народе под именем «громовых стрелок» и почитаемые за верное предохранительное средство против ударов грозы и пожаров[696]. «Кормчая» и «Домострой» попа Сильвестра[697] осуждали веру в громовые стрелки и топорки, о которых в старинном переводе книги «Луцидариус» находим такое толкование: «откуда бывает гром и молния? Учитель рече: сие бывает от сражения облаков; егда четыре ветры от моря придут и сразятся на аер и смесится огнь вкупе и бывает буря силна, еже и воздух растерзати, и бывает стук велик, его же мы слышим — гром; бывает же в то время молния и исходят на землю падающе стрелки громные и топорки серовидны»[698] То же поверье известно в Сербии[699] и у немцев, которые приписывают До-нару бросание из облаков, вместе с пламенными молниями, завострённых камней, проникающих глубоко в землю; в течение семи лет они выходят на поверхность. Камни эти называются donnersteine, strahlsteine, donnerkeile, donneraxte и donnerhammer (у финнов Ukonkiwi — камень громовника Укко); каждый дом, где они сберегаются, безопасен от молнии[700]. Чтобы объяснить приведенные названия, уподобляющие молнию камню, стреле, палице, топору и молоту, мы должны войти в подробные исследования о Перуне.

Слово Перун восходит к древнейшей эпохе ариев. Между прочими прозваниями Индры было Parjanya =parganya — молниеносная туча от корня prg (=prc) — рассеивать, окроплять, прыскать. Parjanya, следовательно, такой же эпитет Индры, как Jupiter pluvius et tonans[701]. По свидетельству гимнов Ригведы, Parjanya делает небо чреватым дождем, побивает стрелами злых духов и проливает на землю водные потоки; он — творец и питатель всего сущего, растит нивы, посылает плод злакам и деревьям, умножает стада коров и коней и дарует женам детей[702]. У славяно-литовского племени прозвание это взяло верх над всеми другими и при распадении означенного племени на разные ветви образовало следующие формы: рус. Перун, пол. Piorun, чеш. Peraun, словац. Регоп и Рагот, в слове христолюбца[703] — Перен (у полабов четверг, день, посвященный богу-громовнику, называется Perendan — Перунов день=dies Jovis— jendi, Donnerstag, др.-сев. Thorsdagr, швед. Thorsdag, дат. Torsdag, анг. Thursday), литов. Perkunas, летт. Pehrkons, др.-прус. Perkunos; о громовом грохоте и ударах литовцы выражаются: «Perkunas grauja», «Perkunas musza»[704]. В теплые дни весны Перун являлся с своими молниями, оплодотворял землю дождями и выводил из-за рассеянных туч ясное солнце; его творческою силою пробуждалась природа к жизни и как бы вновь созидался прекрасный мир. По литовским сказаниям, не чуждым и другим индоевропейским народам, верховный владыка громов создал вселенную действием теплоты, ибо весенняя теплота есть источник жизни, а зимний холод — смерти: «Perkunas wis iszperieje». Глагол perieti (наст. вр. periu) означает: производить посредством теплоты, высиживать, рождать, творить; «ka paperieje sunu ar dukteri?» — кого она родила: сына или дочь? Слово это состоит в родстве с лат. pario и рус. области, парить — высиживать яйца, парунья — наседка. В санскрите корень par сохранился в двух производных словах, близких по значению с литов. periu: partr — хранитель и paru — солнце, огонь, теплота; сравни рус. пар, (127) парить — о томительно знойном воздухе перед грозою, преть и парун — жара, зной. По мнению г. Микуцкого, от этого корня произошли две известные у славян формы: одна действительная — Перуне, т. е. производитель, творец[705], другая страдательная — парень, т. е. произведенный, рожденный, сын, в каком смысле слово это доныне употребляется в Пермской губ[706]. Но допуская такое производство имени Перуна, г. Микуцкий не пояснил, откуда могло явиться вставное к в литовском Perkunas? — почему и мнение его не может быть признано состоятельным перед лицом науки.

В чешских глоссах «Mater verborum» (1202 г.) слово Perun истолковано: Jupiter; в древнеславянском переводе греческого сказания об Александре Македонском имя Зевса переведено Перуном[707]; в апокрифической беседе трех святителей читаем: «отчего гром сотворен бысть? Василий рече: два ангела громная есть: елленский старец Перун и Хоре жидовин — два еста ангела молниина»[708]. Сверх того именем Перуна обозначалось небо, как царство громоносных, дождевых облаков; так в одной рукописи Погодинского древлехранилища, принадлежащей XV веку, на вопрос: «колико есть небес?» встречаем такой ответ: «перун есть мног»[709]. В Малороссии рассказывают, что Бог восседает на том небе, где блистают молнии[710]. Обращаясь от старинных памятников к свидетельствам живого языка, находим, что в польском языке piorun доселе употребляется в смысле молнии и громового удара (сравни рус. выражение: «метать перуны»), piorunek — громовая стрелка — то же, что у истрийских хорватов переница, в Курляндии Perkuhnstein, Perkuhnakmens; у словаков peron — гром, а молнию они называют Паромовой стрелою. Старинная русская поговорка: «едет божок с перищем, стучит колесом»[711] намекает на поезд бога-громов-ника-; грохотом его колесницы арийские племена объясняли себе громозвучные раскаты грозы; едет он вооруженный пер-ищем — страшным орудием, с помощию которого наносит стремительные, все раздробляющие удары: прати, перж (напирать, переть, пороть) — стремиться, теснить, разить, побивать; белорус, праць, пяру— колотить вальком, мыть белье (прачка); «пере рубанцем»— бьет поленом, чешск. «slunce pere» — солнце сильно жжет = разит своими лучами; попры — прыть, скачь, парко — шибко, скоро, сильно, праща (пол. proca) — метательный снаряд, которым в древности бросали каменья[712]. Перун — божество победоносное, карающее, явление которого возбуждает страх и трепет (гроза, грозить, угроза; schauer — вьюга, гром с ливнем и ужас, содрогание); огненными стрелами он поражает демонов мрака (тучи) и наказует всякое нечестие. В Псковской губ. и Белоруссии еще теперь слышатся клятвы: «сбей тебя Перун!», «каб цябё Перун узяв, или: треснув!»[713], у словаков: «Parom te trestal (metal, zabil, wzal); Peron te zabil; aby ich Paromowa strela; Peronowa strela tS zabila; paromtalo te!»[714] Как жгучие лучи летнего солнца, порождаю(128)щие засуху, бесплодие и мор, дали представление о разгневанном Солнце-метателе губительных стрел, так то же представление должно было сочетаться и с богом-громовержцем; насылая град, бури и безвременные ливни, он карал смертных неурожаем, голодом и повальными болезнями (поветрием). В Ржевском уезде говорят: «схвати тебя перуном!» в смысле: да постигнет тебя недуг, припадок[715]. Сибирская брань: «чтоб тебя язвило!» связывает вышеприведенные клятвы Перуном и его стрелами с понятием о моровой язве; сравни: разить и зараза.

Называя молнию — небесным оружием, древнейший народ-прародитель народов индоевропейских необходимо ограничивался в своих уподоблениях теми воинскими снарядами, какие только знала современная ему культура. Прежде чем были открыты металлы, орудия, служившие для нападения и защиты, приготовлялись из дерева, камня, кости и рога. Подземные находки так называемого каменного века показали, что в борьбе с дикими животными и в житейских распрях человеку помогало не одно простое вержение каменных осколков рукою или пращою, что грубо обитые камни служили ему на войне и охоте — молотами или топорами, а заострённые кремни употреблялись для наконечников стрел и копий. Вслед за этими первобытными орудиями появились металлические, приготовляемые из смеси меди с оловом и цинком, известные под именем бронзовых; золото показалось почти одновременно с медью; знакомство с серебром также принадлежит давней эпохе, но железо открыто значительно позднее. После открытия металлов каменные орудия не тотчас были вытеснены и долго еще оставались в общем употреблении наравне с металлическими[716]. Хотя арийское племя до разделения своего на отдельные ветви уже знало медь, серебро и золото и умело их обрабатывать, тем не менее несомненно, что и оно должно было прожить свой каменный период. Отсюда легко объясняется, почему в громе слышались древнему человеку удары, наносимые каменным молотом грозного божества, а находимые на земле остроконечные камни (белемниты) названы громовыми стрелками. Каменный или металлический крестообразный молот — необходимый атрибут бога-громовника у всех арийских народов. Индра, сверх другого оружия, владел и молотом (vajra); римляне чтили Юпитеров камень; особенно же любопытны в этом отношении сказания Эдды о скандинавском Торе: Тпбгг (сокращенная форма имени Thunar, Thonar=donner— гром) держит в руке всесокрушающий молот Mjolnir и бросает его в своих врагов; ринутый могучим громовником Mjolnir никогда не дает промаха, поражает смертию тех, в кого был пущен, и потом сам собою возвращается в руки Тора; то же самое свойство приписывается и молниеносной, многозубой палице Индры. Полет чудесного молота, называемого так же prudh-hamar [starker hammer; hamar — собственно значит: камень, а потом уже молоток; Пикте[717] полагает первоначальную форму ahmar=санскр. астата— lapideus; снк. acman=acani означает и камень и молнию, что соответствует греч. άχμων, которым был вооружен Зевс], сопровождается грохотом грома и блеском молнии; в случае нужды он делается столь малым, что его можно спрятать и носить за пазухой (= в недрах тучи). «Громовые стрелки», как указано выше, до сих пор слывут молотками — donnerhammer, blitzhammer, а клятва: «der donner schlage dich!» нередко заменяется другою: «der hammer schlage dich!» В начале XII века на одном из шведских островов были принимаемы за святыню необыкновенной величины медные молоты, которые назывались Thorshammer (mallei Joviales). Я. Гримм основательно сближает слово mjolnir с готе. muni, серб. (129) муiка, рус. молния от млеть (со-млеть — покраснеть) — раскалиться докрасна; лужиц. milina — северное сияние; отсюда и млат, молот. Mjolnir представлялся в форме креста, подобно стреле, которую держит Индра; он совершенно тождествен с огненным топором (axt), какой дается иногда Тору в замене молота. По преданию, засвидетельствованному Геродотом, в числе других божественных атрибутов, чтимых скифами, была и золотая секира, упавшая с неба. Молот признавался германцами за священное орудие: им клялись при судебных спорах, им освящали жертвы, погребальные костры и новобрачную чету, бросанием молота или просто камня узаконивалось право на поземельное владение[718]; даже до позднейшего времени судья, созывая общину на вече, возвещал о том, заставляя носить по селению молоток[719]. Финский Укко имеет не только огненный лук и огненные стрелы, но и молот[720]. У литовцев пользовался особенным уважением огромный священный молот, с помощию которого великан (Перкун?) освободил солнце из заточения (из-за темных туч). Ниже мы увидим, что подобное представление молнии не чуждо было и славянам, которые, по свидетельству Краледворской рукописи, и на битвы выходили вооруженные молотами:

 

I chopi Zaboi sv6i miat...

I wrfe po wraze.

Letie miat, roskoci sic seit.

Za sffilem sie roskocista Ludiekowa prsi[721].

 

Бог-громовник, разбивая своим молотом облачные скалы, высекает из них небесное пламя молний, точно так же, как сильным ударом о кремень высекаются из камня летучие искры. Слово кре-мень (сравни: сух-мень, стре-мень) имеет в санскрите корень kr — бить, ударять, ранить, убивать и могло совмещать в себе двоякое значение: это — или орудие, которым наносится удар, или предмет, по которому ударяют, высекая огонь; от того же корня крес — огонь, вызванный ударом грома, т. е. а) молния и б) блеск солнца, выведенного из-за туч, как бы вновь возжженного богом-громовником (стр. 97); кресить, кресать, пол. krzesac, словен. kresati — высекать огонь из кремня и обтачивать камень (жернов), кресало = огниво; искра (области. згра=с выкинутым для благозвучия р: зга, «зги божией не видать»[722] того же происхождения[723]. Таящиеся в камне искры огня породили известное в нашем простонародье сказание о том, что первосозданные и враждебные друг другу стихии огонь и вода долго спорили между собою, и вот когда вода начала осиливать и уже совсем заливала пламя — огонь укрылся от нее в кремень, из которого впоследствии люди стали вызывать его ударом железа[724]. Народная загадка дает «огню» следующее живописное определение: «в камне спал, по железу встал, по дереву пошел — как сокол полетел»[725]. По немецким преданиям, Тор, высекая искры молний, разрушает мрачные вертепы облаков и возжигает на небе ясный светильник солн(130)ца; для этого есть у него трехгранный камень (feuerstein) и кресало (stahl), выкованное карликами; с одной стороны камень белого цвета, с другой— желтого, с третьей — красного; ударяя в белую сторону, бог вызывает бурю с градом; ударяя в красную — производит гром и молнию, а ударом по желтой стороне дарует яркие солнечные лучи, от которых тают льды и снега. Тор может забросить свой камень и кресало куда захочет, но при первом требовании они тотчас же возвращаются в его руки[726]. Другое поэтическое представление заставляет бога-громовника, разъезжая по облачному небу, творить молнии ударами конских копыт. Подновляя древний языческий миф в христианском духе, в Баварии объясняют гром и молнию тем, что Господь и св. Дева ездят по небу и во время этой прогулки кони их ударами своих подков высекают из камней огненные искры[727]. По указанию Стрийковского, истукан Перкуна держал в руке камень, сделанный наподобие молнии, а перед ним постоянно пылал священный огонь («w reku zas trsymaT kamien na ksztaft pioruna paiajacego, ktoremu na czesc i na chwafe ogien dgbowy, ktory wiecznym zwano...»[728] В Густинской летописи известие это передано так: «Перконос, си ест Перун, бяше у них старейший бог, создан наподобие человече, ему же в руках бяше камень многоценный аки огнь; ему же... огнь неугасающий з'дубового древия непрестанно паляху»[729] Если пламя почему-либо угасало, то для возжжения костра высекали огонь из камня, находившегося в руках идола[730]. Финны называют кремень «огневым камнем бога Укко» (Ukon kivi; Ukon pii); из него высекает он молнию[731]. В русской сказке герой бросает в колдуна, несущегося по воздуху черной тучею, кремень и огниво, и от того рождается пламя, в котором и гибнет злой волшебник[732].

Народный русский эпос дает сказочным героям и мифическим змеям богатырскую палицу. Слово это от понятия простой дубинки = палки перешло в название кованого, металлического бранного орудия; и здесь замечаем ту же связь между по-жигающим огнем (= карающей молнией) и побивающим оружием: палица от па-лиги (пламя, запалить в кого мечом — ударить, паля — удар по руке линейкою), подобно тому как жезл (жьзл) от жегу (жгу) = ожог — деревянная кочерга[733]; глаголы ожечь, жигануть употребляются не только в значении обжога, но и вообще удара и укола; от того же корня детское жижа — огонь и облает, жигалка — свечка; сравни: луч и лучина (= облает, луча)[734]. Как из камня огонь вызывается ударом кресала, так из дерева вызывается он трением; такой огонь, добываемый из дерева и доныне известный под названием живого, служил на земле эмблемою небесного огня молнии (см. гл. XV); соответственно тому дождь, низводимый на землю громовником, назывался живою водою. Русское предание наделяет Перуна палицею; любопытный рассказ об этой палице занесен в наши летописи: «и прииде (по крещении св. Владимира) к Новугороду архиепископ Яким, и требища разори, и Перуна посече и повеле воврещи в Волхов. И повязавше ужи, влечахуть и по калу, биюще жезлием и пихающе, и в то время вшел бе в Перуна бес, и нача кричати: о горе, горе мне! До(131)стахся немилостивым сим рукам! И вринуша его в Волхов. Он же, пловя сквозе великий мост, верже палицю свою и рече: на сем мя поминают новгородские дети, ею же и ныне безумнии убивающеся, утеху творять бесом». — «Порази же слепотою новгородцов, яко оттоле в коеждо лето на том мосту люди собираются и разделшеся на двое, играюще убиваются»[735]. Соборные правила митрополита Кирилла (1274 г.) осуждают обычай «в божествьныя праздники позоры некакы бесовскыя творити с свистанием и с кличем и с воплем, сзывающе некы скаредные пьяница, и бьюще-ся дрекольем до самыя смерти и взимающе от убиваемых порты»[736]. Древнейшие религиозные обряды большею частию возникли, как подражание тем действиям, какие созерцал человек в небесной сфере; в грозе представлялась ему битва Перуна и подвластных ему духов с полчищами облачных демонов, — и вот, когда наступала весна и приводила с собой дождевые тучи, предки наши приветствовали их появление играми, символически означавшими борьбу стихий, и были убеждены, что воинскими кликами и стуком оружия они пробуждают бога-громовника на его творческий подвиг; во время летней засухи тот же обряд вызывал Перуна начать битву с тучами и пролить на поля освежающий дождь. Перуновой палице соответствует немецкий donnerkeule (keil — клин, keule — дубинка) — клинообразная, заострённая палица Тора, которой не может противостоять никакая броня[737], и окрыленный жезл Гермеса, Зевсова посланника (Διός αγγελος); крылья приданы этому жезлу, как эмблема быстрого полета молнии[738]. Палица, как знамение карающего божественного орудия, сделалась символом власти и перешла в царский скипетр, жреческий и судейский жезл.

Сухое дерево, трением которого добывается «живой огонь», получило в заговорах символическое значение молнии, доныне называемой сербами сухою = палящею (см. стр. 100). Так если покажется на теле веред или чирей, то очерчивают больное место сосновым суком или безымянным пальцем[739], приговаривая: «как сук сохнет, так бы сох у раба божия (имярек) чирей!»[740] Иногда, вместо того, обводят безымянным пальцем правой руки сук у дверного или оконного косяка с приговором: «как сохнет и высыхает сук, так сохни и высыхай веред. От перста ни огня, от чирья ни ядра!»[741] Когда нападут на стадо черви, крестьяне берут одного из таких червей, обвертывают шерстью и кладут в расщелину засохшего дерева — так, чтобы он не мог вылезть; после того, по народному поверью, все черви посохнут и пропадут (Калуж. губ.). Если мы припомним, что в воспалительных болезнях высекают над болячками огонь (см. стр. 104) или прикладывают к ним «громовые стрелки» (Новгор. губ.), то для нас не останется ни малейшего сомнения насчет настоящего смысла указанных обрядов: прикосновением сухого дерева, т. е. силою Перуновой палицы, присыхают болезненные нарывы и гибнут вредные насекомые. Не бей ребенка лучиною, советует народная примета; не то он иссохнет, как эта лучина = впадет в сухотку[742]. Не должно также разбалтывать приготовляемой похлебки лучиною; не то разоришься — иссохнет и пойдет прахом все богатство (Арханг. губ.). Инте(132)ресно сблизить с этими поверьями следующий обряд очистительной клятвы у чувашей: подозревая кого-нибудь в совершенном проступке, они заставляют его перешагнуть через сухую, зажженную с обоих концов палку. Переступая через нее, заподозренный должен сказать: «да буду я так же сух, как эта палка, если показал неправду!»[743] Значение этих слов то же самое, что и в древнерусской клятве золотом (см. стр. 102), т. е. да поразит меня за неправду небесный огнь! (молния). Пламя молний иссушает дождевые тучи, и так как дождь на метафорическом языке назывался кровью, то отсюда возникло поверье: чтобы остановить идущую кровь (чтобы она запеклась), надо зажать сучок на бревенчатой стене[744].

В числе метафор, уподобляющих молнию оружию, встречаем также блестящий меч. Слово это древнейшего арийского происхождения: др.-слав. и рус. меч, пол. miecz, илл. mac, лит. meczius, гот. meki, др.-сак. maki, англос. тесе, техе, сканд. maekir, перс. mak, muk, ведаич. makha (сражающийся), и, может быть, лат. mucro[745]. Скифы чтили своего молниеносного Дива (Pirchunis) под символом старого железного меча, воткнутого в землю перед судьею, — что напоминает «меч, карающий кривду» чешской песни о Любушином суде[746]. Об аланах говорит Марцелин, что они, подобно римлянам, чтили своего Марса под тем же символом[747]. По свидетельству Эдды, у Фрейра был сияющий меч; а финны дают своему громовнику меч с огненным лезвием: стоит только махнуть им, как тотчас же заблестит яркая молния. «Укко, близкий сосед громовых туч! — взывает в Калевале Винунен, — дай мне свой огненный меч, чтобы я мог наказать обидчика». К этому богу обращался и Вейнемейнен с просьбою прогнать могучим, искрометным мечом губительные болезни, насланные владычицей Похъиолы[748]. Русские предания наделяют пламенным мечом Илью-пророка, на которого перенесено в христианскую эпоху древнее поклонение Перуну.

То же мифическое значение соединяется поверьями и с острым ножом. На Украине верят: если окропить нож св. водою (метафора дождя) и бросить в вихрь, поднятый дьявольской пляскою, то нож упадет на землю обагренный кровью нечистого[749], т. е. молния поразит демона-тучу. Есть еще рассказ о колдуне, который вбил под порогом одной избы новый острый нож — и вслед за тем поднялся страшный вихрь, подхватил его недруга и семь лет носил по воздуху[750]: предание, основанное на связи Перунова оружия с вихрями, сопровождающими грозу. В Астраханской губ. когда приходит священник исповедовать труднобольного, то нарочно кладут на стол нож, чтобы явившаяся за душою Смерть (= нечистая сила) устрашилась и отступила от своей жертвы.

Огненные стрелы, копья, молот, топор, палица и меч служат богу-громовнику для борьбы с великанами туч и зимних туманов; поражая их, он низводит на жаждущую землю дождевые потоки и дает простор ясному солнцу. По сказаниям Вед, благодетельным стихийным божествам противостоят толпы мрачных демонов, ко(133)торым приписываются все вредные влияния на жизнь природы; они затягивают облачными покровами блестящие светила и страшными заклятиями задерживают падение дождя; они же в знойные дни лета, похищая небесные стада дожденосных облаков, рождают губительную засуху. Это враждебные асуры (ракшасы); во главе их стоит Vala или Vritra (от vr — покрывать, облачать, задерживать), т. е. облачитель, скрывающий благодатное семя дождя и золото солнечных лучей в темных пещерах туч; в качестве производителя летних засух ему дается имя Cushna. С особенною силою проявляется его могущество в течение семи зимних месяцев, когда воды сковываются льдами, дождь не орошает земли и блеск солнца помрачается туманами; в это безотрадное время он строит крепкие города, заключает в них небесных коров (= дождевые облака) и прячет золотое сокровище (= солнечные лучи). Весною и летом «богатый победами» Индра поражает Вритру и разгоняет тучи, почему ему присвояются эпитеты vrtrahan (убивающий Вритру) и gotrabhid (рассеивающий стадо коров). Своей палицей он разбивает города Вритры, буравит облачные скалы, проливает на поля скрытые в них воды и возжигает светильник солнца. Таким образом он является в вечных битвах с Вритрою, который после всякого поражения восстает всегда с новою силою и опять вызывает его на битву. Помощниками и спутниками Индры в этой нескончаемой борьбе с демонами были Маруты (ветры) и другие божественные существа, олицетворявшие собой грозовые явления[751]. Как низводитель дождей, он назывался «подателем пищи», богом-оплодотворителем=Рацапуа; это представление неразлучно с богом-громовником и у других народов. Зевсу давали эпитет дождящего; к Доннару обращались язычники с молитвою о ниспослании дождя и верили, что вместе с Вуотаном он благословляет жатвы[752]; финны молили своего Укко нагнать ветрами дожденосные облака и оросить поля и нивы[753]. Славянские предания свидетельствуют о том же; не касаясь множества поверий, о которых будет сказано в других главах этого труда, обращаем внимание на доселе уцелевшую поговорку: «после дождичка в четверг». В четверг, посвященный Перуну, язычник ожидал грозы, и почитал этот день особенно счастливым, легким для начала всякого предприятия, обещающим исполнение желания и успех; позднее, когда пали древние верования, означенной поговоркою стали выражать сомнение: когда-то еще сбудется![754] По народному представлению, во время грозы разъезжает по небу в колеснице разгневанный Бог и преследует молниеносными стрелами дьявола. В апокрифической рукописи XVI в. так объясняется гром и молния: «Вопрос: что суть гром и что суть молния блистающась? Ответ: гром есть оружие ангельское: ангел господень дьявола гонит, а молния суть одежда архангела Нафанаила. И егда дождь идет, тогда дьявол станет пред дождем — да не грядет на землю, того ради ангел господень гонит того. Вопрос: что тако молния секутца? Ответ: то бо есть тогда архангели со гневом зри(я)ть на дьявола»[755]. Вариант: «что есть гром и молния? Толк: ангел господень летая биет крилома и гонит дьявола...»[756]. «Луцидариус» объясняет грозу «сражением облаков», мечущих громовые (134) стрелы и топоры, — «и сие бывает на устрашение демоном, зане бо демони наблюдают тогда: на кую страну Бог казнь напустит»[757]. Ратуя против языческих суеверий, Кормчая так выражается о громовых стрелках: «стрелкы, топоры громовныи — нечестивая богомерзкая вещь; аще недугы и подсывания (?) и огненные болести лечит, аще и бесы изгоняет и знамения творит — проклята есть»[758]. Эти свидетельства делают совершенно ясным смысл старинной пословицы: «жри, черт, кременье!» и другой, из которой видно, что нечистый извергает из себя кремни, как помет[759] — точно так же, как конь-туча питается жаром, а задом головешки бросает (см. гл. XII). Особенно ярко сказалось отождествление черта с тучею в малороссийской сказке: занял мужик у черта деньги с условием отдать тогда, когда со всех дубов поспадают листья. Пришла поздняя осень, опали листья с простых дубов, а вечнозеленый дуб стоит в прежнем убранстве. «Що тут робить? пишов бидный черт у лис, давай прикидатьця то бурею, то дощем, щоб тильки лист пооблитав, та ба! ничего не помоглось». По народной поговорке, «есть и на черта гром!»[760]. Русские, сербы, поляки, литовцы и немцы одинаково убеждены, что молния есть стрела божия и всегда бьет в то место, где бывает дьявол; во время грозы нечистый заботится только об одном, как бы укрыться от ее пламенного острия: он спешит в горы или в лес. прячется там под деревья, залезает в пустое дупло, а нередко ищет убежища и в жилых домах; этим объясняют, почему громовые удары всего более падают на высокие деревья и строения. От грома небесного дьявол и за иконой не спрячется[761]. Приводим любопытный рассказ, записанный в Малороссии: «як гром гримить, то то Бог ]из-дить по неби и калачи возить. Оцеже-то Бог калачи везе, а чорт и лита попид небом и перекривляетця, як той грукае по хмарах. Бог розсердитця и пуска в его Громову стрилу. Чорт як побачить, то так и вдира!.. Я к сбираетця на дрщ, то чорти вже знають и заране ховаютця в лис. Хто не бачив, як вихор один за другим с поля та все в лис тикають: отож то сами чорти вид грому ховаютця. Та и там их постигне кара божа — гром, и дуба подробить и чорта вбье. Шо нигде не знаходять убитого чорта, то вид того, шо вин смолою (т. е. дождем — см. ниже) розливаетця, як гром его вдарить, а смола в землю ввийдё». У сербов есть поговорка: «узврдао се као'паво испред грома»[762] — завертелся, как черт перед громом. Немецкие и славянские племена выражаются о громе: «der Uebe Gott zurnt»[763]; «Бозя сварится! (гневается)»[764]; в Померании говорят: «nun schlag Gott den teufel todt» в смысле: вот разразится громовой удар![765], а на Украине употребительны клятвы: «хай его побье те, що в хмари гуде!», «бий тя сила божа!», «хай его гнив божий побье!»[766] Боязливые и набожные хозяева опрокидывают во время грозы порожнюю утварь (горшки, кадки) и затворяют двери и окна, чтобы злые духи, гонимые молниеносными стрелами, не спрятались в избе и не привлекли на нее громового удара. В Литве рассказывают, как однажды при сильном дожде и громе вбежал в избу запыхавшийся черт, сел у огня, отдохнул немного и, уходя, наказал хозяйке выбросить стул, на котором он сидел; только ус(135)пела она выбросить стул, как ударила в него молния и разбила вдребезги[767]. По литовскому поверью, если молния разобьет дерево — так, что оно засохнет, то не должно к нему прикасаться, потому что здесь, у самого корня, пригвожден небесною стрелою злой дух и, дотрогиваясь до такого дерева, можно нехотя освободить нечистого. Если же дерево, разбитое молнией, не засохнет — это знак, что злой дух ускользнул от громовой стрелы. Рыская по земле и выискивая себе более безопасного убежища, черти (как думают на Руси и в Литве) укрываются в косматых животных, преимущественно в собаках и кошках[768], и потому когда бывает гроза — и тех, и других выгоняют из хаты, чтобы избежать небесного пламени[769]. Такой взгляд на грозу, как на божью кару, вызываемую дьяволом, отразился и в одном из сербских церковных служебников, где помещена молитва, силою которой прогоняются нечистые духи, вызывающие град и громы; тот же характер замечается и в молитве: «егда гром гремит», занесенной в рукописные сборники XV века (Кирилло-Белозерского и Соловецкого монастырей): «высокый царю, ходяй в громоу, обладали молниями, призывая водоу морьскоую, проливая на лице всея земля дождь, о великый и страшный боже! сам соуди и врагоу диаволоу». (Вариант по списку XVII века: «сам казни врага своего диявола»[770].

Наши простолюдины верят, что убитый грозою человек очищается от своих грехов, потому что бывает невинною жертвою укрывшегося за ним дьявола; так рассказывают об этом малороссы: «шоб як-нибудь викрутитись вид кари, чорт пе-рекидаетця чим зможе и ховаетця пид чоловика, бо знае, шо Бог чоловика любить; да Бог и чоловика не пожалуе — вбье, аби и чорта згубити. Кого з' людей гром убье, то счастливий у Бога чоловик, бо ему вси грихи прощаютця»[771]. В Литве всякий предмет, в который ударила молния, почитается священным, а человек, убитый громом, признается за святого[772]. Гроза называется в народе божьей милостью и божьим милосердием: «загорелось от божьей милости», «его убило божьей милостию», «поставьте свечу к образам да молитесь, детушки! божья милость заходит»[773]. Заслыша гром, крестьянин спешит перекреститься[774]. В некоторых местностях гасить пожары, происшедшие от грозы, считается за грех; в этом видят сопротивление воле божией[775]. Отводить грозу заклинаниями, по мнению финнов, есть величайшее беззаконие[776]. Звуки грома и блеск молнии удаляют злых демонов и мешают их чарам и потому принимались греками и другими народами за счастливое предвещание ycnexa[777]. Болезни, издревле признаваемые за действие нечистой силы, прогоняются «громовыми стрелками»; вода, в которую брошена «громовая стрелка», получает животворящее свойство весеннего дождя и употребляется в деревнях для опрыскиванья и обливанья недужных. Так называемая прострел-трава, (136) стебель которой, по народному суеверию, пронзила небесная молния, служит для заживления ран[778]. В Германии больным привязывают на шею бумажку с начертанным на ней знаком молота, а хворую скотину поят целебным снадобьем не иначе, как в четверг[779]. В Нижегородской губ. во время заразы, когда несут хоронить умершего, одна из женщин берет косырь и несколько раз ударяет им по дороге, чтобы пересечь путь, ведущий на кладбище, и прекратить дальнейшее развитие мора[780].

В Литве каменные молоты и клины кладутся у порога изб, чтобы предохранить строение от ударов грозы; хозяйки опускают их в квашню, думая, что от этого лучше испекутся хлебы[781].

Демоны, с которыми сражается бог-громовник, олицетворялись в чудовищных образах великанов и драконов (змеев); как представители грозовых туч, они с одной стороны боятся Торова молота, а с другой сами состязаются тем же оружием. По немецким сагам, великаны кидают в своих противников steinhammer и axte, a змеи нашего сказочного эпоса — огромные палицы[782].

Предания народные часто вспоминают о чудесном победоносном оружии, и почти у всех племен языческие боги представляются вооруженными воинами, принимающими участие в геройских битвах. Такими Илиада изображает богов греческих, а Эдда — скандинавских. Один, верховный властитель весенних бурь и гроз, называется отцом побед— Sigfodhr (Siegvater); битва на языке скальдов— Odhins spiel, Odhins wetter, а меч — Odhins wundenfeuer; северный миф дает ему блестящее копье Gungnir, столь же страшное, как копье, потрясаемое Палладою; будучи ринуто, оно наносит гибельный удар и тотчас же возвращается назад в руки б



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-08-20 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: