Сильвия Брена Иджинио Страффи
Майя Фокс. Начало
Майя Фокс – 1
Сильвия Брена, Иджинио Страффи
Майя Фокс. Начало
Франческе, ее страстным, насыщенным, восхитительным 17 годам.
Без нее эта книга была бы совсем другой.
С.Б.
Джоанне, искренней ценительнице, ответственному критику и ежедневному вдохновителю моего труда.
И.С.
«И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно, как власяница, и луна сделалась как кровь, и звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои».
Врач захлопнул свою любимую книгу. Вздохнул.
Нужно было приниматься за работу, время поджимало. Его и так было мало. А он еще даже не начинал.
Но прежде всего ему надо было понять.
Доктор читал и перечитывал Апокалипсис – описание последних дней на Земле, когда разразится решающая битва между Добром и Злом. Он пытался осмыслить этот факт.
Однако сначала ему надо было сделать срочную работу.
Он вернулся за письменный стол. Чистый.
В абсолютном порядке. Блестящий.
На нем один только ноутбук последнего поколения, тонкий и легкий, подключенный к нескольким экранам, висящим на противоположной стене. В данную минуту они воспроизводили изображения и слова, которые он сам аккуратно набирал на клавиатуре компьютера.
ГЛАВА 1
26 октября
Воскресенье
8:23
Профессор Зефс бросил последний взгляд на слайд своей презентации, с которой должен выступить завтра на очень важном конгрессе.
«Да, – с удовлетворением подумал он, – я хорошо подготовился. Мой доклад наверняка потрясет этих ученых зануд в профессорских мантиях. Это будет та еще встряска, уважаемые господа! Она покажет вам, кто есть кто в науке! Вы даже не заметили, что будущее уже наступило!».
|
|
Профессор Кайл Зефс, Лондонский университет и огромное множество других престижных кафедр и должностей.
Один из самых известных и почитаемых специалистов по ДНК.
К нему, пионеру исследований клеточного омоложения, обращаются легионы женщин в поисках формулы вечной молодости.
Но Зефс – фигура гораздо более масштабная. Прелюбопытнейшая личность. Человек, наделенный высочайшим чутьем. И сильнейшей харизмой.
Человек с миссией. Чтобы воплотить ее в жизнь, он пойдет до конца.
Было много тех, кто верил в него. Слепо верил.
Речь шла не только о толпах женщин, прошедших через его кабинет, убежденных в том, что он единственный на планете чародей, способный сбросить годы и печаль с их морщинистых лиц, с их тел, обезображенных целлюлитом.
Верящих в него было гораздо больше. И число их все время росло.
Верили его словам.
Верили его обещаниям, главным образом обещаниям, улыбнулся доктор про себя.
Во всем разочарованные, как те старухи, которые каждый день появлялись в его кабинете, не сомневающиеся в его возможностях подарить им вечную молодость.
Но нет. Пока нет.
Может быть, через несколько лет, подумал он, когда, наконец, удастся обрести подлинное могущество...
Но это касалось уже другой жизни Кайла Зефса, в которой он был известен под именем Проф.
Довольный, он опустил крышку компьютера и направился к потайной двери в одной из стен своего кабинета, которую не могла разглядеть даже его секретарша.
|
|
Решительным жестом он распахнул эту дверь и вошел в свою вторую жизнь.
ГЛАВА 2
Лондон
27 октября 2008
Черт! Черт подери, Меган. Мне плохо. Плохо, понимаешь?
Здесь внутри адская жара. Хотя меня и перевели в другую камеру. Теперь я не обязан делить эту смрадную клетку со свиньями – закоренелыми насильниками и психопатами, к которым меня подсадили. Но я все равно чувствую себя отвратительно, ты понимаешь?
Черт бы тебя побрал, Меган.
У меня куча дел там, на воле.
А эти звери, командующие зверинцем, держат меня в темноте.
Почему, Меган?
Я так сильно напугал тебя, храбрая Меган? Почему ты захотела посадить меня любой ценой?
Это был несчастный случай. Дурацкий несчастный случай.
Твой муж не должен был появиться там в тот момент.
Это была не моя вина.
Но ты была упряма, маленькая Меган.
Чересчур.
Хотя, к сожалению, не слишком умна.
Если бы твой одержимый Дэвид не натыкал повсюду этих телекамер в своей студии, ты бы никогда меня не поймала.
Глупая, самонадеянная Меган.
Никогда никому не уступающая.
Уверенная, что всегда и во всем лучше всех.
На этот раз ты проиграла, восхитительная Меган.
Ты не должна была этого делать.
Тебе не стоило гоняться за мной. Ты потратила на это три года. Значительный срок.
Ты не должна была сажать меня в эту клетку.
Тем хуже для тебя. Ты даже понятия не имеешь, что ты натворила.
Кое от чего, несведущая Меган, лучше держаться подальше.
Но тебе же всегда все известно, ты такая безукоризненная, что бесполезно пытаться помочь тебе. Защитить тебя.
|
|
Назад пути нет.
Таково мое предназначение.
Я – Майкл Гейси.
Ты считаешь, что я сумасшедший. Я знаю это. Я наблюдал за тобой, когда ты делала заметки, сидя за спиной полицейского, который меня допрашивал.
«Психопат, страдающий серьезной параноидной шизофренией, бредовое мышление, хорошо структурированное, частая потеря самоконтроля и переход к действию, явное ослабление ассоциативных связей, эмоциональная подавленность, аутизм, психическая двойственность» – таков твой вывод.
Что ты о себе возомнила? Посмотри внимательнее, упертая Меган, я вовсе не аутист. Я умею любить, прекрасная Меган. По‑своему, конечно. Ты этого не знаешь, бедная Меган. Я знаю.
Он выбрал меня.
Да, да, Проф пожелал, чтобы это был я. Я, единственный из всех.
Я, у которого не было истории до тех пор, пока Он не открыл мне истину. У меня не было связей. У меня не было мечты. Сейчас у меня есть миссия. Миссия. Самая важная из всех.
Но я должен начать с самого начала, иначе ты ничего не поймешь.
ГЛАВА 3
27 октября
Понедельник
7:20
Мелодия Teenagers внезапно разбудила ее. Каждый вечер она устанавливала будильник на мобильном телефоне, выбирая симпатичную песню группы «My Chemical Romance».
Понедельник, вспомнила Майя с раздражением. Отвратительный понедельник, после отвратительного воскресного вечера. Как я их всех ненавижу! Шли бы они все в задницу, все те, кто зовет себя лучшими друзьями.
Сделав над собой усилие, она отбросила в сторону одеяло, которое повисло на спинке стула. Ее взгляд упал на скомканный листок бумаги в ногах.
НЕ ЧИТАЙ ЕГО, – приказала она себе.
Прежде чем провалиться вчера вечером в сон, она со злостью смяла его и швырнула прочь. Она предпочла бы никогда больше его не видеть. Но искушение взяло верх, и листок вновь оказался у нее в руках.
«Дорогая Майя, – было написано на этом ужасном клочке бумаги, – мне очень жаль, действительно жаль, до глубины души, что я увела у тебя Гарри. Вчера днем в школе я видела твое мрачное лицо. Ты разочарована? Раздосадована? Мне так хочется, чтобы ты меня простила. Я хотела бы остаться твоей подругой. Я хочу, чтобы ты знала: я увела Гарри не назло тебе. Так случилось, вот и все. Я даже не знаю, как и почему это случилось. Я не понимаю, чего он нашел во мне такого, что было бы у меня лучше, чем у тебя. Мне очень жаль. Серьезно. Мы могли бы оставаться подругами, может быть. В любом случае я знаю, что ты меня поймешь, потому что ты поступила бы точно так же. Я, видимо, не смогу пригласить тебя на свое восемнадцатилетие. Ты, такая озлобленная и замкнутая, такая угрюмая и печальная, будешь только портить мне и всем праздник. А восемнадцать лет, как тебе известно, бывает только один раз в жизни. Гарри согласен со мной. Не принимай это близко к сердцу, лично я ничего против тебя не имею. Ах, если б ты была немного другой, чуть‑чуть менее надменной, чуть‑чуть более открытой, мы могли бы продолжать дружить. Но я не теряю надежды. Кто знает, может быть, будущее окажется для нас садом, полным роз.
Твоя Стейси».
Ага, садом, полным шипов, зло усмехнулась Майя. Или сожженных обломков кактусов. Уколешься – гарантированное заражение крови и смерть.
Майя смяла бумажку, сделала глубокий вдох, как учили на занятиях по йоге, куда таскала ее безумная мать. Медленно дышать и думать о приятном. Глупый совет.
Она кинула бумажный комок, метко попав в мусорную корзину.
Посмотрела на себя в зеркало и слегка скривила рот. Мимика, хорошо известная ее друзьям: она каждый раз невольно кривила рот, когда ей в голову приходила неприятная или скверная мысль.
В iPod'e зазвучало Hey there Delilah. Забавная песенка, подумала она, для стариков. Но в целом приятная. Глянула себе прямо в глаза, огромные, темные, похожие на глаза отца.
Рассматривая тяжелые линии теней, нанесенные на веки, Майя вспомнила укор матери. Та всегда возмущалась «подведенными глазами» дочери. Дурацкая фраза, подумала она, любуясь результатом своего искусства макияжа. Медленно повернула голову. Потом резким движением откинула с лица прядь длинных черных волос: под левым ухом стал виден темный рисунок, еще немного красноватый. Здорово, сказала она сама себе.
Она гордилась этой последней из своих татуировок. Все их она сделала, не спрашивая разрешения Меган, мамы‑которая‑никогда‑бы‑не‑разрешила‑мне‑это.
Три, произнесла она вслух. Три, потому что понятно, что число татуировок не может быть четным.
Первая, на внутренней стороне запястья, точно под ладонью, в виде маленького цветка лотоса. Она появилась у нее давным‑давно, в четырнадцать лет. Татуировка напоминала ей о Дэвиде, отце, всегда называвшем дочь именем этого цветка.
«Моя малышка Майя, – она и сегодня хорошо помнила каждое слово отца, – ты мой цветочек лотоса. Он первый в нетерпении тянется к солнцу, подавая пример остальным цветам и фруктовым деревьям. Ты знаешь, что из бутона цветка лотоса родился Ра, древнеегипетский бог солнца. Лотос очень неприхотливый цветок, он рождается в грязи, но становится прекрасным. Не бойся грязи, малышка Майя!»
Вторая татуировка была внизу спины, как раз там, где начинается резинка стрингов и пояс джинсов. Маленькая‑маленькая звездочка с четырьмя лучами. Утренняя звезда, магический символ североамериканских индейцев. Майя вспомнила лето прошлого года, первые каникулы без взрослых, Калифорнийский университет в Лос‑Анджелесе, хрустально‑чистый сон. Татуировку она сделала вместе с Мэттом и Кристиной, он – финн, она – испанка.
Татуировки служат для воспоминаний. Пункты на карте эмоций.
Сейчас Майя с удовольствием разглядывала маленькую спиральку, раскручивающуюся под ухом. От центра против часовой стрелки. Она где‑то читала, что у кельтов эта форма символизировала богиню жизни и путь для установления контакта с собственной душой. Этой татуировкой она гордилась особенно. Хотя бы потому, что ей удалось уговорить Фло, ее лучшую подругу Фло, сделать такую же. Аргумент: у близких людей должны быть одинаковые татуировки. Да, Фло, это послужит залогом того, что мы навсегда останемся подругами.
Еще один взгляд в зеркало. Вновь сменилась песня: I write sins not tragedies.
Платье, которое Майя только что купила на Камден‑Хай‑стрит, ей решительно идет. Оно прекрасно скрывает то, что было ее самым большим мучением: грудь, которая казалась ей слишком большой, бросающейся в глаза, словно созданной для того, чтобы притягивать чужие взгляды. Майю, никогда не обращавшую внимания ни на что и ни на кого, просто бесил этот признак mean girls[1]. И это ее, девушку не как все, которой было абсолютно наплевать, что думает о ней мир, которая всегда поступала по‑своему.
Она прятала предмет своих мук под черным кружевом, свисавшим до пояса юбки, чуть‑чуть не достающей до колен, скрывавшим все, включая и еще один источник ее постоянной головной боли.
Вздохнув, она слегка приподняла край рубашки. Вот они, эти жуткие родинки, сложившиеся в две параллельные строчки по бокам пупка. Одна слева, другая – справа, а точка пупка посредине. Похоже на две стрелы.
Какая гадость!
Как только стану старше, избавлюсь от них, дала себе клятву Майя.
Пока приходилось мириться с родинками и как можно реже обнажать живот. Но как раз это ее меньше всего беспокоило. Она обожала одеваться, как капуста. В отличие от матери, которая не могла терпеть подобного внешнего вида: поэтому они редко ходили по магазинам вместе. И эти редкие разы превращались для обеих в настоящую пытку. Зато, когда Майя чувствовала себя тоскливо, маленький сольный набег на магазинчики Камдена был панацеей от всех бед. Там, среди сотен предметов одежды и аксессуаров в стиле чистой готики, Майя давала выход своим страстям, реализуя свою замечательную способность подбирать ансамбли из туфель, маек, кофт, серег и всего прочего. Она обожала черный цвет. И рединготы.
И еще, каждый раз, когда она посещала Камден‑Хай‑стрит, она обязательно заскакивала в свой любимый музыкальный магазин, где в одно из посещений открыла для себя популярную молодежную музыкальную группу «Dresden Dolls». Боже, а клип песни Shores of California – просто отпад!
Кстати, в следующий раз не забыть бы захватить с собой футболку, рисунок для которой Майя нашла в www.polyvore.com. Ее хотела посмотреть девушка, которая всегда оставляла для Майи лучшие тряпочки в ее любимой лавке на Камден. Это была черная футболка. Двойная золотая спираль змеей обвивала ее по кругу.
Майя считала, что у нее хороший вкус. Не то, что у этой дуры Стейси, пополнявшей свой гардероб на Эборкрамби‑стрит. Ширпотреб.
И вроде нее вырядятся все, кто заявится на ее день рождения. Сплошное барахло.
Да? А кому так хотелось пойти на этот их мерзкий праздник, подруга?
Майя прикусила губу.
Давай говори правду, приказала она своему отражению в зеркале.
Ладно, мне и хотелось, призналась она самой себе.
Никак у нее не получалось делать вид, что ей все равно. Как и остальные одноклассники, она последнее время жила в предвкушении участия в party года. И вот на тебе! Засранка Стейси не дает ей этого сделать. С извинением за Гарри, за этого сопливого болвана, с которым Майя как‑то раз поцеловалась, и то по дурости. Всего один раз.
Один‑только‑раз‑и‑не‑понятно‑что‑ему‑после‑этого‑взбрело‑в‑голову.
ГЛАВА 4
27 октября
Понедельник
7:50
Зазвонил мобильник. Майя улыбнулась. Но даже любимая мелодия группы «My Chemical Romance», которую она установила в качестве рингтона, не смогла привести ее в хорошее расположение духа.
– Майя, у тебя все в порядке?
Это Фло. Она всегда чувствует, когда в ней есть нужда.
– Нет, не все. У меня отвратительное настроение. Меня взбесила Стейси. Вчера она подослала ко мне с письмом свою служанку, эту куклу Фебу. Я была вынуждена прочесть его. Она пишет, будто ей очень жаль, что так случилось с Гарри и что она не нарочно. И еще, что теперь, после всего случившегося, она не может пригласить меня на свою супер‑пупер‑вечеринку. Не желает видеть моей ревности и зависти.
– Да ты что?! Она что, правда так написала?
– Да. И знаешь, что я тебе скажу? Мне наплевать на се грёбаный праздник. На эту вечеринку для недоумков. Больше того, сегодня я подойду к ней и поблагодарю ее за то, что она избавила меня от необходимости присутствовать на самой тошнотворной тусовке этого года, вот увидишь...
– А знаешь, Майя? В таком случае я тоже в гробу видала эту ее вечеринку!
– Спасибо, Фло. Но я думаю, что тебе стоит пойти. А я с большим удовольствием побуду дома... початюсь с Мэттом и Кристиной, давно с ними не общалась. Так и скоротаю вечерок и не буду думать об этой дуре. Хорошо еще, что я не успела выбрать себе платье на праздник...
– Ну что же, подруга, остается признать, что ты развлечешься лучше, чем все, кто обречен посетить вечеринку этой отмороженной на всю голову...
– Фло, Фло, и как тебе только удается быть такой мудрой! Боже, почему я так редко тебя слушаю, мисс‑стакан‑всегда‑наполовину‑полный.
–...
– О'кей, извини. Я не хотела тебя обидеть. Просто мне очень плохо, понимаешь? Плохо‑плохо‑плохо‑плохо‑плохо‑плохо‑плохо‑плохо‑плохо‑плохо...
– Кончай, Майя, не будь такой...
– Здесь, в Лондоне, все так гадко. У меня нет друзей, кроме тебя, моя мать все время выдрючивается, у меня даже парня нет!..
– Все, Майя, все. Я сейчас приеду. Только оденусь, и я у тебя. Состряпаем шоколадный торт, попируем всласть, и плевать нам на всех...
– Не стоит, Фло, увидимся в школе...
– А я сегодня не иду в школу, моя‑сестра‑маленькая‑мисс‑совершенство возвращается из Америки, и вся ее гой‑компания устраивает ей торжественную встречу в аэропорту, вот придумали!.. Ты точно не хочешь, чтобы я заглянула к тебе?
– Фло, брось, мне до школы еще надо прибраться в комнате, мать меня уже достала.
– А где она?
– А кто ее знает! Наверное, гоняется за очередным преступником, моя‑великая‑мать‑госпожа‑знаменитый‑психолог‑криминолог‑которой‑не‑хватает‑времени‑на‑дочь.
– Не надо так о ней. Твоя мать, конечно, малость чокнутая, но тетка она неплохая.
– Ладно, Фло, не хочу об этом, нет настроения... Есть еще кое‑что... Со мной сегодня ночью случилась странная история.
– Какая?
– Мне приснился папа. Но это было как бы не во сне, это было так, словно он реально присутствовал.
– Майя, может, тебе просто очень захотелось услышать самого родного человека, и ты подумала о папе. Успокойся, так бывает. Тем более что твоей матери никогда нет дома. Ты почувствовала себя одинокой, и тебе приснился сон, который ты восприняла как реальность. Ничего страшного, пройдет.
– М – м... может, ты и права... Значит, до завтра?
Майя положила мобильник, и на нее тотчас нахлынули воспоминания об отце. Давно умершем.
Ладно, недавно, всего три года. Майе они казались вечностью. Память о нем до сих пор жгла ее изнутри. Продолжала причинять сильную боль мысль о том, что, приди она секундой раньше...
Если бы она только поднялась секундой раньше...
Слезы потекли из Майиных глаз.
Вместо того чтобы ждать отца в его машине, как он попросил, ей надо было подняться в его студию. Если бы ТОЛЬКО...
Мать, подруги утешали ее, уверяя, что и в этом случае она ничего не смогла бы сделать. И все‑таки чувство вины не оставляло ее. Она навсегда запомнила тот день, каждую его проклятую минуту, каждую трагическую секунду.
Отец заехал за ней. Это был последний день ее занятий в той, старой, школе. На следующий год ты станешь взрослой, говорил ей отец, и пойдешь в другую. В эти последние весенние дни, когда Дэвид мог, он старался сам забирать ее из школы. Они уезжали обедать куда‑нибудь вдвоем. Только не говори маме, малышка Майя, смеялся он. Через несколько месяцев, продолжал он, когда ты пойдешь в среднюю школу, ты будешь сторониться меня, но навсегда останешься моей блошкой, пусть и немножко другой, поэтому сейчас будем наслаждаться моментом. Майя обожала экспромты отца. Обеды в китайских ресторанчиках, рис, котлетки, сухарики и мороженое. Но любимейшим их местом был тайский ресторан «У Майи», расположенный в центре Примроз, одного из самых красивых, зеленых и уютных районов Лондона. Дэвиду нравилось название ресторанчика, потому что оно содержало имя его дочери. Они балдели от этих «тайных» обедов. Меган, сдвинутая на здоровье, терпеть не могла китайских и вообще восточных ресторанов, утверждая, что блюда в них – чистая отрава. Единственное исключение составляла японская кухня, которая, как считала мать Майи, «очищает организм».
Когда они ходили в рестораны втроем, отец, сидя за столом, заговорщицки подмигивал дочери. И часто смеялся, видя, как сердится Меган. Да, экспромты ее отца были чудесны.
И всему этому внезапно пришел конец. Навсегда.
В тот проклятый день Дэвид решил сначала заехать к себе в студию.
«Я всего на секунду, Майя. Подожди меня в машине. Я должен взять кое‑какие бумаги, это важные документы, и мне нужно положить их в сейф дома».
Она и ждала. Слишком долго.
Она даже не заметила, сколько времени прошло. Мобильник‑эсэмэс‑музыка‑в‑наушниках, порылась в бардачке машины. Неожиданно до нее дошло, что отца нет уже более получаса. Она решила подняться и посмотреть, чем же так занят ее рассеянный родитель, что позабыл про нее. Сколько можно, сердито думала Майя, поднимаясь по узкой крутой лестнице здания, в котором размещалась студия Дэвида.
Прекрасное место для моих студий, объявил он своим женщинам, когда арендовал его. Однако когда Майя увидела этот странный дом в тишайшем квартале Хэмпстед‑Хиф, ее разобрал смех.
Старый деревянный дом, окрашенный в желтый и синий цвет. Один на другой карабкаются четыре этажа, на каждом этаже по одной комнате. Дом напоминал ей перекошенное жилище Безумного Шляпника из «Алисы в Стране чудес».
На последнем этаже, под стеклянным потолком мансарды, отец установил свой телескоп. При свете ярких огней Лондона ты уж точно разглядишь свои звезды, подшучивала над ним Меган. А Дэвид души не чаял в своем убежище, расположенном в двух шагах от заросшего вереском холма Хэмпстед, этого почти нетронутого островка природы, по тропинкам которого он любил бродить, предаваясь размышлениям, когда наблюдений за звездами и изучения небесных карт ему было недостаточно.
В двух шагах от дома стояла странная церковь, Росслин‑Хилл Юнитариан Чапел. В день весеннего равноденствия в ней устраивался настоящий праздник по образу и подобию кельтских. Эта деталь сразу пришлась Дэвиду по вкусу.
Дэвид – известный астрофизик, Дэвид – дотошный исследователь, Дэвид – мужественный разведчик. Дэвид – мой отец.
Майя безумно любила своего всегда витающего в облаках отца. И когда у нее что‑то не ладилось, она всегда бежала в «желто‑синий домик», как называла его с детства. Дэвид оборудовал для нее комнату на втором этаже. Так ты защищена, как ветчина в бутерброде, двумя этажами, объяснил он запрыгавшей от радости дочери.
В тот день, поднимаясь по лестнице, ведущей на третий этаж, в рабочий кабинет отца, Майя не испытывала радости. Напротив, у нее было какое‑то тревожное предчувствие. Она позвала отца, но ей никто не ответил.
Слышался только шорох перебираемых бумаг. Торопливый и нервный.
«Черт возьми, папа! Как всегда, зарылся в свои проклятые бумаги и не отзывается ни на звонок телефона, ни на мой зов», – подумала Майя.
Но в эту минуту Дэвид уже ничего не мог воспринимать. Когда Майя вошла, она увидела человека в темной куртке с капюшоном на голове. Он стоял к ней спиной, нагнувшись над отцовским письменным столом.
Майя застыла, словно парализованная. Лишь ее взгляд работал как сканер, методично регистрируя все детали. Позже Майя, реконструируя происходившее, поняла, что в тот момент даже не испугалась. Она стояла спокойно, тщательно фиксируя все подробности. Чтобы никогда не забыть их.
Взглянув на пол, она отметила полный разгром, разбросанные книги и бумаги, валяющийся в углу компьютер отца. И опять она не шевельнулась. Не сдвинулась ни на миллиметр.
Она продолжала оставаться на месте. Невидящим взглядом она уперлась в стол, за которым лежал с раскинутыми ногами и руками ее отец. Она не могла его видеть лежащим на полу из‑за стола. Она не хотела видеть. Не хотела видеть его неестественно откинутую голову. Не хотела видеть рану на животе, из которой текла кровь.
Майя так и не поняла, сколько времени прошло до того момента, когда внезапно почувствовала сильный толчок, сбивший ее с ног, и краем глаза увидела убегавшего убийцу.
Собрав все силы, она достала мобильник, чтобы позвонить в полицию. Мелькнуло где‑то вычитанное, что в таких случаях «ничего нельзя трогать на месте преступления». Она набрала 999 и сообщила о случившемся. Она слышала свой голос, просивший прислать санитарный автомобиль по адресу: Росслин‑Хилл, 38. Она слышала, как этот голос потребовал сделать это как можно быстрее, потому что здесь человек, истекающий кровью.
Словно со стороны, она увидела себя склонившейся над отцом, глядящей на него остекленевшим взором. Почти без чувств, фиксируя неизбежное и все‑таки улавливая еле заметное ритмичное подрагивание прозрачной шеи отца. Тончайшей полосочки, которая то вздувалась, то опадала. Тихо‑тихо. Это была сонная артерия. Ее отец был еще жив, его сердце еще билось.
В эту секунду шок и отчаяние словно отпустили Майю, и она закричала.
И в ту же секунду появилась полицейская машина. Следом за ней – санитарная. Затем – Меган с санитарами‑носильщиками. Увезя Дэвида, они увезли с собой детство Майи, оставив на его месте одну сплошную непереносимую боль, которая уже никогда ее не покидала.
Дэвид находился в коме в течение десяти дней. Майя ходила в госпиталь каждый день, разговаривала с отцом, гладила его руки.
Потом он умер. Она ничего не могла с этим поделать.
Но в ее душе он продолжал жить. С ним Майя разговаривала, когда была вся «в кусках». К нему она убегала, когда мать ее особенно доставала. «Папа сказал бы», «папа мне разрешил бы» – фразы, которые приводили Меган в ярость.
Может, действительно права Фло. То, что случилось этой ночью, было просто сном, хоть и очень ярким. Он был так похож на реальность, потому что временами, когда она чувствовала себя запредельно одинокой, ее мысли обращались к отцу, в прошлое.
Все, довольно себя мучить. Вдохнув и выдохнув несколько раз, Майя решила, что стоит доставить радость своей матери.
День, судя по его началу, сулил сплошные неприятности, так что покоримся судьбе: одной неприятностью больше... Меган не раз просила ее разобрать дикий кавардак хотя бы в своей комнате.
Майя начала с книг. Огромный черный книжный шкаф относился к тому громоздкому семейному наследию, без которого Майя охотно обошлась бы. На фоне лилово‑бордовых стен ее комнаты шкаф смотрелся нелепо. Он‑принадлежал‑бабушке‑дорогая‑Майя‑ведь‑ты‑не‑хочешь‑чтобы‑мы‑его‑выбросили? Посему пришлось смириться с присутствием в комнате этого убежища старых книг, которые ей не хватало времени прочитать. Ей и не хотелось их читать. Свободные пыльные полки шкафа она использовала под свои CD, DVD, комиксы и коллекцию снежных шаров. Она часто любовалась последними. Они приводили ее в хорошее настроение. О ее страсти знали все друзья и родственники. Каждый раз, когда кто‑нибудь из них уезжал за границу, Майе привозили в подарок очередной шар. Таким образом, за все годы ее коллекция неизмеримо расширилась, и сейчас в ней были снежные шары почти из всех уголков мира. Чем больший китч, тем больше ей это было по нраву. Самыми любимыми были шар с египетской пирамидой из Лас‑Вегаса, шар с быком, обернутым в испанский флаг, и шар с сияющим огнями римским Колизеем.
Она оглядела комнату. Эта придира Меган может быть наконец удовлетворена. Майе стоило огромных усилий привести в порядок все это бессчетное количество емкостей, ниш и закоулков, которые черт‑знает‑для‑чего‑нужны‑никогда‑в‑жизни‑не‑прекращу‑задавать‑себе‑этот‑вопрос.
Она прошлась взором по письменному столу, кажется впервые сверкающему чистотой, свободному от мобильников, цветных карандашей, фломастеров, накопившихся бумажек, iPod'ов. Сколько их у нее? Три? Четыре? Спасибо, мама, подумала про себя Майя, за твои попытки излечить меня от чувства вины... Молодец, Майя, похвалила она себя, продолжай позволять ей верить в то, что у нее это получается.
Теперь она принялась за ящики стола, до краев наполненные воспоминаниями. Карточки покемонов, маленькие куколки, коробочка с бусинками – из них она ребенком собирала колье принцессы, на которое ее мать так никогда и не посмотрела, занятая своими неразрешимыми загадками. Самое обидное, дорогая Меган, что наиглавнейшая неразрешенная загадка в твоей жизни – это именно я, твоя дочь. Маме это даже в голову не приходит, продолжала печально думать Майя.
Неожиданно ее внимание привлекла жестяная коробка из‑под печенья. Она терпеть не могла эти старые коробки, которые бабушка дарила ей на каждый день рождения. В них ты можешь хранить свои секреты, говорила бабушка. Майя убирала коробки с глаз подальше и забывала о них. Обо всех. Кроме одной. Эту она вспоминала часто. Красная, на крышке трое мальчишек, кидающихся друг в друга снежками. Веселый рождественский пейзаж. Майя обожала Рождество, самый прекрасный праздник года. Эту коробку она выбрала, чтобы хранить в ней воспоминания об отце. Что‑то, принадлежавшее ему, что она хотела бы держать в надежном месте. Реликвии, подарки – часть жизни. Она складывала все в эту коробку, которую запихивала в дальний угол ящика, чтобы удержаться от слез, которые лились всякий раз, когда она ее видела. Каким образом она попалась ей на глаза именно сегодня? Странное совпадение, подумала она, открывая коробку.
Курительная трубка из дерева и слоновой кости с чубуком в форме головы оленя. Швейцарский нож с массой лезвий. Двухцветная авторучка «Пеликан», зеленая с черным, отец любил писать всегда зелеными чернилами. Цвет жизни, говорил он. Микки‑Маус в зелено‑синем костюмчике. Майя смахнула слезу. Этого Микки‑Мауса она помнила очень хорошо. Она сама сделала и подарила его Дэвиду за два дня до того, как все стряслось. Отец был в восторге от рукодельных способностей дочери.
Здесь же лежала карта небесной сферы. С непонятными рисунками, вычислениями и отдельными цифрами, бегущими друг за другом. На карте была изображена наша Солнечная система, с Солнцем в самом центре Млечного Пути, нашей Галактики. Надпись красным карандашом: 21‑12‑2012! Восклицательный знак подчеркивал значимость оригинального числового ряда.
Майя отложила карту. Порылась в коробке. Она знала, что собиралась достать оттуда.
Письмо, которое написал ей отец. За месяц до того, как его не стало. По крайней мере, на этой земле.
«Дорогая Майя, милая малышка Майя! Сегодня тебе исполняется 14 лет. И я хочу тебе кое‑что сказать. Не знаю, долго ли мы будем вместе. Жизнь – странная штука. Иногда объединяет, иногда разлучает. Но помни, что бы ни было, я всегда рядом с тобой. Потому что я люблю тебя, моя девочка. Для меня ты – самое важное на свете. Жизнь и любовь бесконечны. Думай о свете, который идет от звезд, удаленных от нас на миллионы, миллионы и миллионы километров. Этот свет никогда не перестанет литься сквозь Вселенную. Этот свет не гаснет, не умирает. И наш свет, и наша энергия, также продолжают жить. А знаешь, из чего сделан наш свет? Он сделан из любви. Сильной любви, еще более сильной, чем временной барьер и космос. Любовь – это радость, любовь – это то, что нас объединяет. До этого давно додумались древние. Ты знаешь, почему тебя назвали Майя? Потому что много времени назад, когда звезды были еще на своих местах, существовал мудрый народ майя, именно так его звали. В его честь я и дал тебе твое имя. У народа майя были замечательные астрономы, они исследовали небо и умели читать его. Лучше, чем мы, которые с той же целью вынуждены доверяться сложным и дорогим приборам. Я изучал этот народ, я пытался понять его секреты и его послания. Майя первыми изобрели календарь, чтобы считать не только дни, но и исторические эпохи. Это великолепное достижение, но за ним скрывается страшная тайна. Страшная для всего человечества. Я пытаюсь ее открыть. Поэтому часто уезжаю. Надеюсь, скоро мне удастся понять ее суть. Я тебя люблю. Поэтому, даже если однажды случится неизбежное, меня с тобой ничто не разлучит. Твой, папа».
Майя не смогла удержаться, она зарыдала, не в силах справиться с болью и тоской. И тут случилось это.
Она не сразу поняла, что с ней происходит.
Вначале она увидела сильную вспышку света. Яркий луч, казалось, вырывался изнутри ее. Невыносимый жар заполнил живот и грудь, почти лишив возможности дышать. Свет заливал все вокруг, горячий и мерцающий, пока не поглотил ее целиком. Она уже не видела ничего, кроме этого света, под действием которого, как ей чудилось, ее тело отрывается от пола, наполняясь ощущением покоя и глубокой радости. При этом ни один ее мускул даже не дрогнул.
Она не чувствовала страха, сияние внушало доверие, в нем было что‑то родное и домашнее. Оно порождало желание упасть в объятия отца, как она это делала вечерами, когда он рассказывал свои увлекательные сказки, чтобы она поскорее заснула. Она внимала тогда его словам и уплывала вслед за ними далеко‑далеко...
И тут вдруг сияние стало голосом. Точнее, шелестом. Дуновением слов, произносимых тихо, очень тихо, прямо в ее ухо.
Майя попыталась сказать что‑то, открыла рот, но не сумела произнести ни звука.
Она повторила попытку, но свет стал горячее, казалось, он с силой прижал ее к себе.
Голос что‑то говорил, но Майя не понимала что. Ей казалось, он идет издалека, из очень далекого далека, и ей приходилось делать усилие, чтобы расслышать его. Слова звучали негромко и походили скорее на монотонное пение. Мягкий звук, какой в детстве заставлял ее уснуть.
Происходящее не вызывало никакой тревоги. Майя заметила, что абсолютно спокойна и больше не плачет, а улыбается.
Сияние делалось все ярче, а голос, казалось, усилился, оставаясь медленным и успокаивающим.
И в это мгновение Майя поняла. Поскольку ясно услышала слова:
– «С тобой и без тебя», моя малышка. Спасибо за музыку.
Она вспомнила.
«С тобой и без тебя[2]» – это была песенка, которую она выбрала, чтобы ее слушал отец, лежавший в коме. Эту мелодию он любил насвистывать, когда был в хорошем настроении.
Сидя у его кровати, Майя постоянно напевала не приходящему в сознание отцу:
В твоих глазах лишь лед и гнева шторм.
Я жду тебя...
Она пела это почти шепотом, склонившись к самому его уху, уже ничего не слышащему. Но он ее услышал.
И сейчас благодарил Майю.
ГЛАВА 5
27 октября
Понедельник
11:32
ФЛОГ
На помощь!!! Нас слишком много!!! В этом доме не живется!!! Нас слишком‑слишком‑слишком много. Помогите мне!!! У меня ни разу не было ни секунды, чтобы побыть в одиночестве и в полном покое. За мной постоянно подглядывают и контролируют все мои действия, делаю ли я уроки, убираю ли свою комнату, занимаюсь ли своими личными делами LLLLLLL!!!!!!!!!!!!! Я никогда не остаюсь здесь одна! Вчера моя сестра, двадцати одного года от роду, попросила у наших в качестве подарка к защите диплома разрешения на липосакцию. В общем, попросила, чтобы ей позволили отсосать жир из бедер. Боже, какая дура!
Потом я услышала телефонный разговор мамы с ее психологом. Думая, что она одна, мать рыдала в трубку, спрашивая, где она ошиблась и почему моя сестра не слушает ее советов.
Офигеть можно! Все помешались на красоте.
А у меня, например, слишком большой нос, и мне плевать.
У моей сестры ляжки похожи на две надувные чодки для рафтинга. А у кузины задница здоровее, чем пуховая подушка от ИКЕА.
А тут еще Майя!
У‑у‑у‑упс, я не хотела.
О'кей, Майя, моя подруга Майя, придумала эту хренотень с грудью. Нормальная грудь, но Майя не хочет слушать никаких доводов, она вообще никого не слушает и старается спрятать свои титьки всеми способами.
Ну не глупость ли – эта погоня за красотой?
Нет, правда.
Меня она уже достала, а как вас, не знаю.
Ладно, вы готовы к маленькому уроку невероятной‑мисс‑Фло?
Девчонки, не попадите впросак. Не ставьте себя в глупое положение. Если вы переделаете себя, станете похожими друг на друга, надутыми, спесивыми засранками.