Виктория Нани
Другие будни
https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=3836325
«Белый кафель, красный крест/ Нани В.»: АСТ; Москва; 2010
ISBN 978‑5‑17‑064888‑7, 978‑5‑271‑26861‑8
Аннотация
«Социальные работники бывают разные…
Лично я не ношу старикам по два килограмма еды на дом. Не занимаюсь психотерапией. Не отбираю детей у нерадивых родителей. Я не веду душеспасительные беседы с малолетними преступниками. Не организовываю группы поддержки для матерей‑одиночек. Я занимаюсь реабилитацией.
Хорошее такое слово, длинное. С ним можно играть, пытаясь составить из него очень много коротких…»
Виктория Нани
Другие будни
Социальные работники бывают разные…
Лично я не ношу старикам по два килограмма еды на дом. Не занимаюсь психотерапией. Не отбираю детей у нерадивых родителей. Я не веду душеспасительные беседы с малолетними преступниками. Не организовываю группы поддержки для матерей‑одиночек. Я занимаюсь реабилитацией.
Хорошее такое слово, длинное. С ним можно играть, пытаясь составить из него очень много коротких.
Рация.
Литера.
Билет.
Как помочь человеку, больному шизофренией, вернуться после длительной госпитализации в общество и не поехать еще раз мозгами от самого процесса? Как удержать его на этом зыбком островке послебольничной нормальности?
Формула достаточно проста и давно известна. Лекарства плюс крыша над головой плюс подходящая работа минус наркотики минус алкоголь плюс психологическая поддержка.
Я социальный работник. Моя работа – оказывать душевнобольным людям психологическую и социальную поддержку. Но иногда мне кажется, что мои клиенты способны на это много лучше меня…
|
|
14 сентября. Начало
Пришёл клиент.
Сел.
Встал.
Ещё раз сел.
Встал снова.
Пробежался к окну, посмотрел на улицу, бегом к креслу – сел.
Сидит.
Вдруг завертел головой, зашипел, зарычал.
– Вики, – говорит, – я плохо себя чувствую. Мне, наверное, нужно в больницу.
И снова забегал по комнате.
Успокаивала разными способами. Уговаривала всячески. Уже собиралась позвонить его психиатру.
А он все бегает по комнате и твердит, что ему госпитализироваться нужно.
– М., – говорю ему я, – вы хотите, чтоб и меня сейчас в психушку забрали? Если вы хоть на минуточку не замрёте, я своими ногами в лечебницу уйду.
Уселся, смеялся минут пять, успокоился совершенно.
По‑моему, работает…
20 сентября. Супчик
Первая неделя работы. Совершила «самоотверженный» поступок с неожиданно обрадовавшими результатами.
Пришла навестить свою подопечную, славную пожилую и очень больную женщину, живущую в доме для душевнобольных, который я курировала. Оказалось, она уже два дня ничего не ест, потому что уверена: соседка (тоже моя клиентка), которая обычно готовит еду для всех жильцов, пытается её отравить.
Сидит эта совершенно чудная старушка, а перед ней тарелка борща. И не ест. Второй день не ест. Плачет почти, голодная, но к еде не притрагивается.
– Вы, – говорит, – Викочка, посмотрите, что в этом борще плавает. Она меня отравит. Не могу я это есть.
Я посмотрела. В борще плавала капуста и другие овощи.
Спросила, можно ли мне попробовать её борщ.
Р. с ужасом в глазах согласилась.
Я взяла ложку, зачерпнула погуще и с выражением полного кайфа на лице борщ этот попробовала.
|
|
А потом ещё немножко с ней постояла и пошла дальше.
Сегодня выяснилось, что она снова стала есть. Сказала девочке‑инструктору, что, если Вики ест стряпню её соседки – нет никакого смысла подозревать последнюю в попытках отравления. Если, говорит, социальные работники едят и выживают, то нам, психам, бояться нечего…
2 октября. Гусеница
Сидела сегодня с двумя своими клиентами в садике около их хостеля.
Они на скамеечке, а я на маленькой табуретке – напротив.
Очень мирно так сидим, за жизнь общаемся.
Тут смотрю – по дорожке гусеница ползёт. Никогда такой не видела: толстенькая, нежно‑зелёная в маленькую жёлтую крапочку, а вдоль спинки – серебряные точки. И глазищи такие солидные! Чёрные, с жёлтым же кружком внутри.
С одной стороны – я, как всякая приличная женщина, боюсь этих гусениц. Я всего, что ползает, боюсь. Я уже не говорю о том, что пресмыкается!
С другой – красота такая, что просто невозможно не восхищаться.
Сижу, стало быть, восхищаюсь вслух. Надо же, говорю, чего только мать‑природа не изобретёт. Хотя выглядит, говорю, совершенно не по‑земному. Просто не гусеница, а инопланетянин какой‑то.
Один клиент покивал, а второй усмехнулся и говорит:
– Нельзя тебе, Вики, с душевнобольными долго работать… Вот уже и инопланетяне мерещатся.
14 октября. На кухне
Давай тут посидим. Здесь тихо. Хочешь кофе? Ры‑ры‑ры… А, ты же чай пьёшь всегда… Я тебе налью. Почему я плакал? Я тебе расскажу. На, держи. Она была артисткой. А я в тюрьме сидел. За что? Ры‑ры‑ры… За вымогательство. Мы с младшим братом у бакалейщика деньги отнять пытались. И помяли его немножко за прилавком. Под прилавком. А тут полицейский как раз… Ну, нас и посадили. Сидел год. А она приехала спектакль показывать. Про девочку из неблагополучной семьи. Одна на сцене была. Рыры‑ры… Открой окно, пожалуйста. В шортиках коротеньких и в футболке драной. Глаза запуганные, зелёные. А сама вся тонкая такая, что, кажется, дотронься – лопнет, как мыльный пузырь. Я в первом ряду сидел. Мне тогда восемнадцать было. И смотрел на неё, как на диво дивное. Рыры‑ры… А потом меня выпустили, и я поселился у двоюродного брата в Тель‑Авиве. Брат работал на пляже, продавал мороженое… У тебя есть сигарета? Ры‑ры‑ры… А я на пляж не ходил. Там все смотрят и в море раствориться можно, столько соли. Я в театр ходить начал. Посмотрел, в каких она спектаклях играет, и ходил. Почти каждый вечер. На всё. Слышишь, как лает? Это у соседей новый котёнок. Она на него со вчерашнего дня лает. Так и жил. Днём спал, вечером ходил в театр. А потом стоял у выхода и ждал её. Но не близко. Ры‑ры‑ры… Боялся, что она меня испугается. У меня тогда борода была ещё длиннее, чем сейчас. Нет, бывает. Не спорь. Бывает. Под деревом стоял и ждал. Нет, не разговаривал никогда. Я тоже её боялся. Я дотронусь, а она лопнет. Или закричит. И тогда я решил, что я ей позвоню. Номер взял у одного парня, который у них реквизитом заведовал. Я ему диск виниловый подарил. Ры‑ры‑ры… Два дня думал, что скажу. Позвонил, а она сразу трубку взяла. Я представился и спросил, знает ли она меня. Она засмеялась и ответила, чтоб я не разыгрывал её и поднимался поскорее. Я молчал. Ры‑ры‑ры… Сказал, что она меня с кем‑то спутала. Она трубку бросила. А у меня были всякие мысли о ней. Нет, не эротические. Я никогда с женщиной не спал в жизни. Мне этого не нужно. Ры‑ры‑ры… У меня были мысли о том, что она со мной разговаривает. Целыми днями. Говорит, чтоб я не брился, чтоб курил гашиш, чтоб не убирал, а то она заболеет. Или умр… Ры‑ры‑ры… Рыры‑ры… Я не брился. Я только после последней госпитализации чуть‑чуть бороду подстриг. А после того разговора у меня были мысли страшные. Она приходила в мои мысли и говорила: «Прыгай!» И я прыгал. Со стула, потом – со стола. Как‑то раз спрыгнул с автобуса. После этого меня забрали в психушку. Брат пошёл в полицию и сказал, что у меня с головой что‑то не так. Ры‑ры‑ры… Теперь я знаю, что это шизофрения. На самом деле, она обо мне даже не знает. А я её любил. С того дня, когда увидел в клубе в тюрьме. Шортики коротенькие, футболка с высунутым языком на ней и глаза зелёные и испуганные… Ры‑ры‑ры… Рыжая.
|
|
24 октября. Собеседник
Стою в психбольнице сегодня, время обеденное, жду, пока мой клиент со своим психиатром договорит, чтоб взять его выписку и отвезти в хостель. Курю. Смотрю по сторонам.
Подходит ко мне лысый мужчина в сером костюме на голое тело.
Обращается по‑русски:
– Гражданочка, прикурить не найдётся?
В таких местах не приходится ничему удивляться. Даже сто лет неслышанному обращению «гражданочка».
Достаю зажигалку. Мужик прикуривает. Выпрямляется, смотрит на меня и говорит:
– Я замужем.
Можно было, конечно, отвернуться и уйти, но…
– Я, – говорю, – тоже.
– А ты за кем замужем? – интересуется мой собеседник (или собеседница?).
– Э‑э‑э… – мямлю я. – За мужчиной.
– А я, – радостно улыбается мужчина, показывая совершенно беззубые десны, – сама за собой!
– Экономично… – реагирую я автоматически.
– Гы‑ы‑ы, – хохочет он, блестя влажной лысиной, – пойду мужа кормить. Курит три пачки в день, а жрать, блин, не хочет.
И ушла, напевая.
Женщины – они все‑таки исключительно ответственный народ…
3 ноября. Заводское
Позвонили мне сегодня днём с заводика, на котором некоторые мои подопечные трудятся.
Приезжай, говорят, скорее, тут твой клиент Р. буянит: заперся в туалете и оттуда материт весь свет, угрожая перерезать себе вены. Ни с кем говорить не хочет, требует, чтоб ты приехала и его в больницу отвезла.
Ну, поехала я. Еду и думаю: а если не согласится в больницу? А если я не успею? А если не удастся уговорить? А если…
Прихожу. Директор заводика, хмуро ухмыляясь, кивает в сторону общественных туалетов.
Еще издалека слышу вопли с отборными ругательствами на аборигенском.
Не очень уверенно стучусь.
– Кто это? – кричит мой клиент.
– Это я, – отвечаю, – Вики.
– А чем докажешь? – спрашивает. Имеет право. Шизофрения у него таки да, параноидальная.
– Ну, – говорю, – голос‑то мой тебе знаком?
– Знаком, – соглашается он, – но Вики я обычно по улыбке узнаю. По голосу – это не то.
– Что ж, – вздыхаю я, – вылезай из туалета, друг, я тебе улыбнусь. Так и быть, мне не жалко. Только вылезай.
– Пусть, – отвечает, – все уйдут оттуда, я никого, кроме тебя, видеть не согласен.
Прошу всех удалиться, хотя оставаться один на один с разбушевавшимся Р. мне немножко неуютно.
Народ расходится, только начальник цеха Хаим остается прямо за дверью: подмигивает и молчит.
Я ему жестами показываю: уходи, мол, я справлюсь. А он головой крутит: и не подумаю, мол.
Ладно, говорю Р., что все ушли.
Дверь открывается, очень резко, начальник цеха отпрыгивает назад, к стенке, и замирает за дверью.
Мой клиент выходит из туалета с видом заключённого и руками, спрятанными за спину.
– Ты одна? – интересуется.
– Нет, – честно отвечаю я. – Хаим стоит за дверью на случай, если ты захочешь меня убить.
Р. заглядывает за дверь. Там стоит улыбающийся Хаим и потирает ушибленный затылок.
Р. несколько секунд пялится на него и деловито ему сообщает:
– Я там унитаз разбил, позвони сантехнику.
А потом – мне:
– Вызови неотложку, не поеду я на твоей машине.
– Почему? – удивляюсь я. – Тебе не нравятся «ситроены»?
– Нет, – отвечает. – Это твоему мужу не понравится запах, который после меня в твоей машине останется. И потом – я всё запачкаю.
И показывает порезанные (видимо, о разбитый унитаз) руки.
Перевязали, чем попало, отвезли его на «скорой», грязного и несчастного, в больницу.
По дороге твердил, что улыбка мне к лицу больше, чем усталость.
Не спорила. Зачем спорить, когда человек прав?
7 ноября. Страна дураков
Любимый клиент. Чувство юмора у него – дай бог каждому, несмотря на двадцатилетний стаж в параноидальной шизофрении.
Упала у меня монета (10 шекелей) в траву около дома. Искали‑искали – не нашли. Все искали: и персонал, и сами жильцы хостеля – мои клиенты. Картинка была та ещё: восемь человек ползают по траве и ищут одну несчастную монетку. Все, кроме Р.
Р. стоит в дверях дома, курит и глубокомысленно наблюдает, как мы шарим руками в траве и тихонько ругаемся.
Я его увидела и говорю с улыбкой:
– Р., запомни: в этом месте через несколько месяцев вырастет небольшое деревце с монетками в десять шекелей вместо листиков.
Он затянулся и серьезно так мне отвечает:
– Не беспокойся. Не вырастет.
И паузу держит.
– Почему же это, – спрашиваю я обиженно, – не вырастет?
– Ну, – говорит, – потому что, во‑первых, деньги на деревьях не растут, а во‑вторых – потому, что твою монетку Б. (другой жилец, с манией величия и миллионами в швейцарском банке) только что в карман к себе засунул.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Стоимость полной версии книги 14,70р. (на 29.03.2014).
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картойами или другим удобным Вам способом.