Помощь нужна любая
Институт детской гематологии и трансплантологии им.Р.Горбачевой. Современный центр при Первом медицинском институте. Новое здание. Хорошее оборудование, молодые доктора – большинству нет еще тридцати, - высокие возможности…Но это – только с виду. Внутри много несовершенств. Об этом рассказала Асмик Геворгян, врач-онколог центра им.Горбачевой.
Догнать Европу
- Для многих людей онкологический диагноз – приговор. А что это с точки зрения врача?
- С точки зрения врача это никакой не приговор. Самое главное – грамотно объяснить пациенту, что это такое, как это лечится, что его ждет. Мы никогда не скрываем, какие перспективы, процент выживания. Каждый пациент должен знать, что это такое. Самое сложное для врача - объяснить так, чтобы он не впадал в панику. На сегодняшний день большое количество опухолей, особенно детская онкология, вылечивается до 90 процентов. В массе это приговор, но доктор должен уметь массу переубедить и грамотно объяснить, все расставить по полочкам. Когда я училась на первых курсах, я, наверное, тоже относилась ко всей этой массе… Думала, это – что-то страшное, непонятное. Ведь все знают, что такое грипп, а что такое онкология, обычно люди не знают. Это все приходит потом.
- Это приходит или до вас доносят - преподаватели, опытные врачи?
- Нет, у нас в России такое образование странное немножко, так получается, что каждый доктор сам приобретает свой опыт сразу после института. Ты проходишь интернатуру, ординатуру, которая заключается в работе на специализированном отделении. Здесь уже применяется все, что было дано в институте за шесть лет. Мы сталкиваемся со всем – и с хирургической патологией, и ЛОР-заболеваниями, и глазными болезнями.
- Я знаю, что осенью вы ездили в Германию, скоро снова поедете заграницу. Стажировки – это вынужденная необходимость в связи с отсутствием национального опыта или формальность? Действительно нужно вам ездить к иностранным коллегам?
- Медицина сейчас получается всемирной, всеобщей. Все статьи, например, доступны, их можно доставать, читать. Каждая страна печатает все свои работы по направлениям, которыми занимается. Поэтому в России мы можем находиться на мировом уровне. Не могу сказать, что я узнала там что-то новое, чего я не знала. Разница только в наличии какого-либо оборудования. Если говорить конкретно - у нас в России, например, нет хороших рентгеновских аппаратов. В частности, в Санкт-Петербурге.
- А вот как быть: вы туда поехали, увидели отличный рентгеновский аппарат, вернулись - а здесь его нет. Что вам делать с этим знанием?
- К сожалению, ничего. От обычного врача, рядового, ничего не зависит.
- А от кого зависит? Как сделать так, чтобы в конкретном заведении появился рентгеновский аппарат?
- Нужно место, нужны специалисты, нужно, чтобы это кто-то закупил. Все упирается, опять же, в деньги. Но у нас нет достойных благотворительных компаний, которые могли бы это все организовать.
- А если здесь пациенту не могут помочь – смогут ли, например, в той же Германии?
- Мы отправляем в Германию, если у нас чего-то нет (к вопросу об оборудовании!), если мы считаем, что там могут помочь. Например, мы знаем метод лечения – но не можем его применить, поскольку нет необходимой аппаратуры…
- Опыт российский что-то может предложить Германии и другим странам?
- Скорее всего, у них все-таки больше, чем у нас. И предложить нам нечего. Новые протоколы – если только совместные. В принципе, мы и работаем по их же протоколам.
- Насколько же мы отстаем от мира?
- Ни насколько не отстаем. Детей лечим на сегодняшний день так же, как в Германии, в Америке. Статистика близкая.
____________________________________________________________________________
Смелость работать здесь
- Некоторые пациенты приходят к вам из других больниц, например, из 31-й городской. Там им говорят: ничего не можем сделать. Они переходят к вам, и вы их лечите…
- В Петербурге единственный центр трансплантации – это мы. Мы берем всех детей, которым показана трансплантация. В 31-й больнице нет такого оборудования.
Да, у нас есть конкретные случаи, когда мы берем детей и настраиваем родителей на то, что мы рискуем, они рискуют, ничего не обещаем, пациенту будет тяжело, мы попробуем страшный метод. Ребенку будет плохо, больно, нехорошо, но это шанс, один на тысячу, что ребенок выживет.
- Когда идешь по коридорам, кажется, что специалисты, работающие здесь, довольно молодые люди.
- У нас есть и взрослые доктора. Просто в 90-е все начиналось с нуля. Те доктора, кто работал тогда, сейчас заведуют отделениями. И все-таки специальность такая новая, направление новое. Лет 20-30 назад трансплантации не проводились.
- То есть, нужно иметь определенную смелость, чтобы здесь работать?
- Ну, может быть. У нас такая специфика, к нам попадают все самые тяжелые дети, кому уже нельзя помочь. У них очень маленький шанс. Сюда приезжают дети, у которых плохой прогноз, высокая группа риска по заболеванию, дети с рецидивами, кому показана трансплантация. В России трансплантацию проводят только в Питере, Москве и Екатеринбурге.
- Если вы им не поможете, то никто не поможет?
- Ну да, может быть можно и так сказать.
- К вопросу о препаратах и пересадке костного мозга. Банк доноров – международный, но есть проблемы с доставкой необходимого материала?
- Да, это проблема – доставка биоматериала через таможню. В общем-то, это урегулировано, но там есть сложности, большое количество бумажек, формальности. Мы же все равно возим.
- То же самое с лекарствами?
- Ну да, и лекарства. Есть лекарства, которые в России не зарегистрированы. Мы все равно тоже вози. Есть приказ, который по жизненным показаниям разрешает ввозить незарегистрированные препараты (закон «Об обращении лекарственных средств» - прим.авт.). Как-то выкручиваемся.
- На свой страх и риск?
- Ну да…
- А были случаи, когда не удавалось что-то провезти?
- Нет. Все равно это заранее все оговаривается, мы знаем, какие документы нужны. Мы все предоставляем. Все пока в рамках закона.
_____________________________________________________________________________________
Без благотворительного фонда работать невозможно
- В работе вам активно помогает фонд «Адвита». Если бы не было фонда, насколько было бы сложнее?
- Без благотворительного фонда работать вообще невозможно. Государствово не может все оплатить. Препараты, которые мы используем, очень дорогостоящие. Квоты не хватает.
- Денег фонда тоже часто не хватает. Что нужно делать, чтобы деньги были? Что сделать, чтобы люди жертвовали?
- Я думаю, нужно просто грамотно оформить работу фондов. Потому что в мире такие тяжелые больные не оплачиваются государством. Их лечение оплачивают благотворители. Например, клиника в Сент-Жу, в Америке, работает на 70 процентов на благотворительные деньги. Они берут детей со всего мира. Какое-то количество страховка, какое-то гос-во, но основная масса – благотворительные деньги.
- А если бы вы были волонтером фонда, с чем бы вы пошли к жертвователям? Что бы вы им сказали?
- Наверное, для людей главное, чтобы они знали, куда отдают деньги, конкретные дети, может быть. Для большинства меценатов важны глобальные вопросы. Например, постройка нового центра – важнее, чем деньги на лекарства.
- Но лекарства – это тоже ведь глобальная цель?
- Они этого не понимают, не видят. Они дают деньги, видят результат: построили здание. Это им важнее.
- Волонтеры фонда, которые приходят к пациентам, - это важно для процесса лечения?
- Для смены психологической обстановки это важно. Но, может быть, этим должны заниматься не волонтеры, а какая-то улучшенная психологическая помощь. В то же клинике в Америке врач занимается только лечебными проблемами: делает назначения, смотрит пациентов. Всю остальную работу – разговоры, объяснения, общение, игры, - все выполняют психологи, педагоги, не врачи. У нас все это падает на врача. Неграмотно организована психологическая помощь, педагогическая. Родители очень часто устают – может быть, им нужна какая-то помощь, чтобы с детьми кто-то посидел. Вообще помощь нужна любая.
- При таких сложностях с какой установкой вы ходите на работу?
- С такой же, как каждый доктор должен идти, - помогать людям.
- Вы все-таки работаете в одной из самых сложных сфер. Вам во всех смыслах сложнее, много печальных исходов…
- Ну да, и физически, и психологически тяжело. И в такой неорганизованной системе тоже очень тяжело. Доктора занимается большую часть времени не тем, чем он должен заниматься. Поиском препаратов, записыванием на исследования…
- То есть, вы оптимистично настроены? Верите, что вы вот – можете? В себя?
- Каждый день чему-то учишься и веришь. В том числе и в себя.