Ч. Дарвин «Происхождение человека и половой отбор»
Основной вывод: человек произошел от какой-то низшей формы.—Способ развития. Генеалогия человека.— Умственные и нравственные способности.—Половой отбор.— Заключительные замечания.
Будет достаточно краткого обзора для того, чтобы напомнить читателю основные положения этого сочинения. Многие из развитых здесь взглядов имеют крайне умозрительный характер, и некоторые, без сомнения, окажутся ошибочными, но в каждом отдельном случае я привел причины, заставившие меня держаться одного воззрения предпочтительно перед другим. Мне казалось, что стоило труда проследить, насколько принцип эволюции может осветить некоторые из наиболее сложных проблем естественной истории человека. Ложные факты крайне вредны для прогресса науки, потому что часто они надолго удерживаются; но ошибочные воззрения, обоснованные некоторыми доказательствами, приносят мало вреда, потому что каждому предоставлено полезное удовольствие доказать их ошибочность, а когда последнее сделано — одна из дорог к заблуждению оказывается закрытой и часто в то же самое время открывается путь к истине.
Главное заключение, к которому привело нас настоящее сочинение и которое разделяют теперь многие естествоиспытатели, вполне компетентные для того, чтобы серьезно судить о вопросе, состоит в том, что человек произошел от некоторой менее высоко организованной формы. Основы, на которые опирается этот вывод, никогда не будут поколеблены, потому что близкое сходство между человеком и низшими животными в зародышевом развитии, равно как и в бесчисленных чертах сложения и строения важных и самых ничтожных,— далее, сохранившиеся рудиментарные органы и ненормальные реверсии, к которым иногда склонен человек, представляют такие факты, которые невозможно оспаривать. Они были известны уже давно, но до новейшего времени они не открывали нам ничего относительно происхождения человека. Теперь, когда мы смотрим на них в свете наших современных знаний обо всем органическом мире, в их значении нельзя ошибиться. Великий принцип эволюции становится ясным и прочным, когда эти группы фактов рассматриваются в связи с другими, например, со взаимным сродством членов одной группы, их географическим распределением в прошлые и настоящие времена и их геологической последовательностью. Нельзя думать, чтобы все эти факты свидетельствовали ложно. Тот, кто не смотрит подобно дикарю на явления природы как на нечто бессвязное, но может больше думать, чтобы человек был плодом отдельного акта творения. Он должен будет признаться, что близкое сходство между человеческим зародышем и зародышем, например, собаки,— тождество в плане строения черепа, конечностей и всего тела у человека и других млекопитающих, независимо от употребления, которое могут иметь эти части,— появление время от времени различных образований вновь, например, некоторых мышц, которых человек обыкновенно не имеет, но которые свойственны четвероруким, и множество других аналогичных фактов, — все это ведет весьма положительным образом к заключению, что человек и другие млекопитающие произошли от одного общего предка.
Мы видели, что у человека постоянно проявляются индивидуальные различия во всех частях его тела и в его умственных способностях. Эти различия, или вариации, обусловливаются, по-видимому, теми же общими причинами и следуют тем же законам, как у низших животных. В обоих случаях господствуют сходные законы наследственности. Человек имеет тенденцию размножаться с большей быстротой, чем [позволяют] его средства к существованию; вследствие этого он по временам подвергается жестокой борьбе за существование, и естественный отбор вступает в свои права во всем, что входит в круг его действия. Нет никакой необходимости в ряде последовательных, резко выраженных изменений сходной приводы; слабые колеблющиеся отличия у особей достаточны для действия естественного отбора. При этом мы не имеем никакого основания предполагать, что в пределах одного и того же вида все части тела имеют стремление изменяться в одной и той же степени. Мы можем быть уверены, что наследственные результаты продолжительного употребления или неупотребления частей тела делали весьма много в том же направлении, как и естественный отбор. Видоизменения, первоначально имевшие значение, но ненужные нам теперь, будут еще долго передаваться по наследству. Когда изменена одна какая-нибудь часть, другие изменяются тоже в силу принципа корреляции, примеры которого мы видим во многих любопытных случаях соотносительных уродств. Некоторые черты могут быть приписаны прямому и определенному влиянию окружающих жизненных условий, например, обильной пищи, тепла и влажности. Наконец, многие черты, маловажные по своему физиологическому значению, а некоторые и очень важные, были приобретены путем полового отбора.
Нет сомнения, что человек, подобно всякому другому животному, обладает образованиями, которые, насколько мы можем судить при наших недостаточных знаниях, не приносят ему никакой пользы в настоящее время и не могли быть полезны ни в какой период его существования ни в отношении общих условий жизни, ни при взаимоотношениях полов между собой. Наличие таких образований нельзя объяснить какой-либо из форм отбора или наследственными результатами упражнения или неупражнения органов. Мы знаем, что многие странные и резко выраженные особенности строения появляются иногда, у наших одомашненных пород; если бы поэтому неизвестные причины, обусловливающие их, действовали более однообразно, эти особенности, по всей вероятности, сделались бы общим достоянием всех особей данного вида. Мы можем надеяться, что нам впоследствии удастся понять кое-что относительно причин таких случайных изменений, особенно в результате изучения уродств. Поэтому труды экспериментаторов, как, например, г-на Камилла Дареста, полны залогов для будущего. В общем мы можем сказать, что причина каждого легкого видоизменения и каждого уродства лежит скорее в конституции организма, чем в природе окружающих условий, хотя новые и измененные условия, без всякого сомнения, играют важную роль, вызывая разнородные
органические изменения.
Путем перечисленных способов и, может быть, с помощью других, еще не открытых в настоящее время, человек поднялся, наконец, до своего настоящего состояния. Но с того времени, как он достиг человеческого уровня, он дивергировал на различные расы, или, как их можно удачнее назвать, подвиды. Некоторые из них, например, негры и европейцы, так различны между собой, что если бы экземпляры тех и других были доставлены натуралисту без всяких комментариев, то он, без сомнения, оценил бы их как настоящие, хорошие виды. Тем не менее, все расы сходны между собой в стольких несущественных подробностях строения и в таком большом числе умственных особенностей, что эти сходства можно объяснить только унаследованием от общего прародителя, и прародитель, отличавшийся такими особенностями, мог, по всей вероятности, по праву называться человеком.
Не нужно думать, что дивергенция одной расы от других и всех рас от общего корня может быть прослежена до какой-нибудь одной пары прародителей. Наоборот, на каждой ступени процесса видоизменения все особи, которые в каком-либо отношении были лучше других, хотя и в различной степени, приспособлены к окружающим условиям, должны были остаться в живых в большем числе, чем менее приспособленные. Процесс был, вероятно, подобен тому, когда человек, не подбирая отдельных животных с определенной целью, дает размножаться только лучшим особям и пренебрегает худшими. Этим путем он медленно, но верно изменяет своих животных и бессознательно образует новую породу. Таким образом, относительно видоизменений, приобретенных независимо от отбора и обусловленных вариациями, которые зависят от природы организма и от действия окружающих условий или от измененного образа жизни,— нельзя принять, чтобы какая-нибудь одна пара была изменена в гораздо большей степени, чем все другие пары, населяющие ту же страну, потому что все они постоянно смешивались вследствие свободного скрещивания.
Зародышевое строение человека, гомологии, встречаемые между ним и низшими животными, рудименты, сохранившиеся у него, реверсии, которым он подвержен, позволяют нам отчасти вызвать в нашем воображении образ наших прародителей и приблизительно указать на их настоящее место в ряду животных. Таким образом мы узнаем, что человек произошел от четвероногого, покрытого волосами, снабженного
хвостом, которое, по всей вероятности, жило на деревьях и было обитателем Старого Света. Натуралист, которому пришлось бы исследовать все строение этого существа, без всякого сомнения отнес бы его к четвероруким, так же как и общих и еще более древних прародителей обезьян Старого и Нового Света. Четверорукие и все высшие млекопитающие произошли, вероятно, от древнего сумчатого животного, а последнее через длинный ряд разнообразных форм — от какого-нибудь существа, подобного земноводным; это же, в свою очередь, от рыбообразного животного. В отдаленной древности родоначальник всех позвоночных представляется нам в виде животного, обитавшего в воде, снабженного жабрами, у которого оба пола были соединены в одной особи и который отличался крайне несовершенным развитием наиболее важных органов тела, например мозга и сердца. Это животное походило, по-видимому, на личинки существующих теперь морских асцидий более, чем на всякую другую известную нам форму.
Самое большое затруднение, возникающее перед нами, когда мы приходим к этому выводу о происхождении человека, это — высокий уровень наших умственных способностей и нравственных качеств. Но всякий, кто признаёт принцип эволюции, должен видеть, что умственные способности высших животных, качественно такие же, как и у человека, хотя и столь отличные в степени развития, способны к дальнейшему усовершенствованию. Так, разница между умственными способностями одной из высших обезьян и рыбы или муравья и червеца — громадна, и однако развитие этих способностей у животных не представляет каких-либо трудностей, потому что у наших домашних животных умственные способности, конечно, изменчивы, и изменения эти передаются по наследству. Никто не будет сомневаться, что эти способности имеют огромную важность для животных в естественном состоянии. Поэтому условия благоприятны для их развития путем естественного отбора. То же заключение может быть распространено и на человека; ум должен был иметь величайшее значение для него даже в очень отдаленное время, давая ему возможность изобрести речь а пользоваться ею, выделывать оружие, орудия, западни и т. д. Эти преимущества, в соединении с его общественными нравами, с давних времен сделали его самым господствующим из всех живых существ.
Развитие ума должно было сделать значительный шаг вперед, когда благодаряпрежним успехам у человека вошла в употребление речь, как полуискусство и полуинстинкт. Действительно, продолжительное употребление речи должно было отразиться на мозге и обусловить наследственные изменения, а эти, в свою очередь, должны были повлиять на усовершенствование языка. Большой объем мозга у человека сравнительно с низшими животными, по отношению к величине их тела, может быть главным образом отнесен, как справедливо заметил м-р Чонси Райт(1), на счет раннего употребления какой-либо простой формы речи — этого дивного механизма, который обозначает различного рода; предметы и свойства определенными знаками и вызывает ряд мыслей, которые никогда не могли бы родиться из одних чувственных впечатлений, или если бы даже и родились, не могли бы развиваться. Высшие умственные способности человека, например, мышление, отвлечение, самосознание и т. д., должны были, вероятно, произойти от продолжительного упражнения и усовершенствования других умственных способностей.
Развитие нравственных качеств составляет более интересную и трудную задачу. Основы их лежат в общественных инстинктах, включая в это понятие и семейные связи. Инстинкты эти очень сложны по своей природе и у низших животных порождают особые стремления к известным определенным поступкам; но у нас наиболее важными элементами нравственности оказывается любовь и отличное от последней чувство симпатии. Животные, наделенные общественными инстинктами, находят удовольствие в обществе себе подобных, предупреждают друга друга об опасности, помогают и защищают одно другое различными способами. Эти инстинкты не распространяются на всех особей вида, но только на членов одной общины. Так как они крайне полезны для преуспеяния вида, то, по всей вероятности, были приобретены путем естественного отбора.
Нравственным существом мы называем такое, которое способно обдумывать свои прошлые поступки и побуждения к ним, одобрять одни и осуждать другие. То обстоятельство, что человек есть единственное существо, которое с полной уверенностью может быть определено таким образом, составляет самое большое из всех различий между ним и низшими животными. Но в четвертой главе этой книги я старался показать, что нравственное чувство обусловливается, во-первых, прочными и постоянными по своей природе общественными инстинктами, во-вторых, способностью человека ценить одобрение или порицание себе подобных и, в-третьих, более развитой деятельностью его умственных
способностей в связи с крайней живостью воспринятых ранее впечатлений; этим последним он отличается от низших животных. Благодаря этим свойствам ума человек неизбежно должен смотреть назад и впереди сравнивать прошлые впечатления. Отсюда, если какое-нибудь временное желание или страсть одержат верх над его общественными инстинктами, он будет сравнивать и проверять ослабленные в данную минуту стремления с всегда присущим ему общественным инстинктом; тут он неизбежно почувствует то недовольство, которое оставляют по себе все неудовлетворенные инстинкты. Вследствие этого он примет решение поступать иначе в будущем, а это и есть совесть. Каждый
инстинкт, который постоянно сильнее или прочнее другого обусловливает в нас чувство, которое мы выражаем словами, что инстинкт требует, чтобы ему повиновались. Пойнтер, способный размышлять о своих прошлых поступках, мог бы сказать себе: я должен был (как и мы говорим про него) сделать стойку над этим зайцем и не уступать временному искушению погнаться за ним.
Желания общественных животных побуждают их иногда помогать в общей форме членам своего же сообщества, но еще чаще совершать какие-нибудь определенные действия. Человек побуждается тем же общим стремлением помогать своим собратьям, но он имеет мало специальных инстинктов или вовсе не имеет их. Он отличается также от
низших животных тем, что может выражать свои желания словами, которые становятся руководителями для требуемой или оказываемой помощи. Побуждение оказывать помощь тоже сильно видоизменено у человека; оно более не ограничивается исключительно слепым инстинктивным импульсом, но в значительной степени обусловливается похвалой или осуждением его собратьев. Одобрение и порицание, равно как способность ценить похвалу и осуждение, основаны на симпатии, а эта эмоция, как мы видели, составляет один из самых важных элементов общественных инстинктов. Симпатия, хотя и приобретена в форме инстинкта, в свою очередь значительно усиливается упражнением или привычкой. Так как все люди желают себе счастья, то поступки и побуждения подвергаются похвалам и осуждению, лишь насколько они ведут или не ведут к этой цели; далее, так как счастье есть существенная составная часть общего благосостояния, то принцип «наибольшего счастья» служит приблизительно верной меркой добра и зла. По мере того, как развивается рассуждающая способность и приобретается опыт, наиболее отдаленные влияния известного рода поступков на характер индивидуума и на общее благо сознаются людьми, и тогда личные добродетели вступают в область, подлежащую общественному мнению, и начинают быть предметом одобрения, тогда как противоположные им свойства осуждаются. Но у менее цивилизованных народов разум часто склонен к заблуждениям, и многие вредные обычаи и грубые суеверия подводятся под ту же категорию и, следовательно, считаются высокими добродетелями, нарушение которых составляет тяжкое преступление.
Нравственные качества ценятся обыкновенно, и совершенно справедливо, выше умственных способностей. Но мы должны всегда помнить, что деятельность ума, дающая возможность живо вспоминать прошлые впечатления, составляет одно из важных, хотя и вторичных оснований совести. Этот факт служит самым сильным аргументом в пользу необходимости воспитывать и развивать всеми возможными средствам и умственные способности каждого человеческого существа. Нет сомнения, что человек с тупым умом, при хорошем развитии своих общественных привязанностей и симпатий, может быть склонен к хорошим поступкам и может обладать довольно чувствительной совестью. Но все, что делает воображение людей более живым и усиливает привычку вспоминать и сравнивать прошлые впечатления, должно делать совесть более чувствительной и может даже до известной степени компенсировать слабость общественных привязанностей и симпатий.
Нравственная природа человека поднялась до своего настоящего уровня отчасти вследствие развития его мыслительных способностей, а следовательно, и здравого общественного мнения, но главным образом благодаря тому, что симпатии человека стали нежнее и шире под влиянием привычки, примера, образования и размышления. Нет ничего невероятного в том, что добродетельные наклонности при продолжительном их проявлении могут быть унаследованы. У более цивилизованных рас вера в существование всевидящего божества имела сильное влияние на развитие нравственности. В конце концов, одобрение или осуждение своих собратьев перестает быть для человека главным руководством в его поведении (хотя весьма немногие люди вполне освобождаются от этого влияния), но человек находит наиболее верные правила поведения в своих собственных убеждениях, проверяемых разумом. Его совесть становится тогда для него верховным судьей и руководителем. Тем не менее, первое основание и начало нравственного чувства лежит в общественных инстинктах, включая сюда и симпатию, а эти инстинкты, без сомнения, были первоначально приобретены, как и низших животных, путем естественного отбора.
На веру в бога часто указывали не только как на одно из самых сильных, но и как на самое полное из различий между человеком и низшими животными. Невозможно, однако, как мы уже видели, утверждать, что эта вера врожденна или инстинктивна у человека. Но, с другой стороны, верование в распространенных повсюду духовных деятелей является, кажется, всеобщей и, по-видимому, составляет плод значительного развития рассуждающих способностей человека и еще большего развития таких способностей, как воображение, пытливость и удивление. Я знаю, что многие ссылаются на наличие этой предполагаемой инстинктивной веры в бога как на доказательство его существования. Но такое заключение слишком поспешно; допустив его, нам пришлось бы верить в существование многих жестоких и злобных духов, обладающих несколько большей властью, чем человек, потому что верование в них несравненно больше распространено, чем вера в благодетельное божество. Понятие о едином и благодетельном творце не рождается, по-видимому, в уме человека до тех пор, пока он не достигнет высокого развития под влиянием долговременной культуры.
Тот, кто верит в постепенное развитие человека из некоторой низкоорганизованной формы, естественно должен спросить: как согласуется такое понятие с верой в бессмертие души? Дикие человеческие расы, как показал сэр Дж. Лёббок, не имеют, правда, ясных представлений подобного рода, но доводы, опирающиеся на первобытные верования дикарей, не могут иметь, как мы видели, никакого или лишь малое значение. Очень немногие люди будут тревожиться невозможностью определить, в какой именно период развития особи, начиная от появления первого следа микроскопического зародышевого пузырька, человек начинает становиться бессмертным существом; и я не вижу более серьезных причин тревожиться по поводу того, что и в постепенно восходящей органической лестнице этот период не может быть определен с точностью.
Я знаю, что заключения, к которым приводит это сочинение, будут некоторыми сочтены крайне нерелигиозными; но тот, кто так заклеймит их, обязан доказать, почему объяснять начало человека как особого вида происхождением от какой-нибудь низшей формы при помощи законов изменения и естественного отбора безбожнее, нежели объяснять рождение отдельной особи законами обыкновенного воспроизведения. Рождение как вида, так и особи одинаково составляет часть того длинного ряда последовательных явлений, которые наш ум отказывается признать за результат слепой случайности. Разум одинаково восстает против подобного заключения, все равно, верим ли мы или нет,
в то, что всякое незначительное изменение в организме, соединение каждой пары в браке, распространение каждого семени и тому подобные явления — были все предназначены для какой-нибудь особой цели.
В этой книге мы весьма подробно разобрали вопрос о половом отборе, потому что он, как я старался доказать, играл важную роль в истории органического мира. Я знаю, что многое остается сомнительным, но я старался дать ясное понятие о предмете в целом. В самых низших отделах животного царства половой отбор, по-видимому, не имел никакого значения: такие животные часто остаются на всю жизнь на одном месте, или же оба пола соединены у них в одной особи, или, что всего важнее, их воспринимающие и умственные способности недостаточно развиты для чувства любви, ревности или для проявления свободного выбора. Когда, однако, мы доходим до членистоногих и позвоночных, даже до самых низших классов этих двух обширных подцарств, то видим уже значительное действие полового отбора.
У различных больших классов животного царства,— млекопитающих, птиц, пресмыкающихся, рыб, насекомых и даже ракообразных,— различия между полами следуют почти совершенно тем же правилам. Самцы почти всегда ухаживают за самками, и одни они обладают специальным оружием для борьбы со своими соперниками. Они обыкновенно сильнее и крупнее самок и наделены необходимыми для них качествами —
смелостью и драчливостью. Они снабжены, исключительно или в большей степени, нежели самки, особыми органами для голосовой или инструментальной музыки и пахучими железами. Они украшены чрезвычайно разнообразными придатками и наиболее блестящими или заметными окрасками, которые часто расположены в виде изящного узора, тогда как самки лишены всяких украшений. Когда оба пола отличаются в более важных частях строения, самцы бывают обыкновенно снабжены специальными органами чувств для отыскания самки, двигательными органами для погони за нею и часто — хватательными органами для ее удерживания. Эти различные образования, дающие возможность пленять или удерживать самку, часто развиваются у самца в течение одной только части года, именно в период размножения. Органы эти во многих случаях в большей или меньшей степени перешли по наследству к самкам и в последнем случае появляются иногда у них в форме простых рудиментов. Они часто утрачиваются самцами или вообще не развиваются после кастрации. Обыкновенно они не развиваются у самца в ранней молодости, но появляются за короткое время до периода размножения. Отсюда в большинстве случаев молодые животные обоих полов походят друг на друга, а самки до некоторой степени походят на детенышей в течение всей жизни. Почти в каждом обширном классе встречается несколько аномальных случаев, в которых происходит почти совершенное извращение признаков, свойственных обоим полам, причем самки приобретают признаки, составляющие в сущности принадлежность самца. Это поразительное однообразие в законах, управляющих различиями между полами в столь многих и столь отдаленных друг от друга классах, становится понятным, если мы признаем действие одной общей причины, а именно полового отбора.
Половой отбор обусловливается успехом некоторых особей перед другими особями того же пола по отношению к размножению вида тогда как естественный отбор зависит от успеха обоих полов во всех возрастах по отношению к обычным условиям жизни. Половая борьба является в двух формах: или она происходит между особями одного пола,
обыкновенно мужского, с целью прогнать или убить соперников, причем самки остаются пассивными, или, при другой форме, борьба происходит также между особями одного пола, но с целью возбудить или очаровать особей другого пола, обыкновенно самок, которые не остаются пассивными, но выбирают наиболее привлекательных самцов. Последний род отбора совершенно аналогичен с тем, который человек бессознательно, но с положительными результатами, производит в отношении своих домашних животных, когда он в течение долгого времени постоянно выбирает наиболее красивых или полезных особей, не имея никакого определенного намерения изменить породу.
Законы наследственности определят, передадутся ли признаки, приобретенные при посредстве полового отбора тем или другим полом, потомкам этого же пола или обоих, равно как и возраст, в котором эти особенности должны развиться. По-видимому, видоизменения, появившиеся в позднюю пору жизни, склонны обычно передаваться тому же полу. Изменчивость составляет необходимую основу для действия отбора, но совершенно не зависит от него. Отсюда следует, что изменения одного и того же общего характера часто использовались и накоплялись половым отбором в отношении размножения вида так же, как естественным отбором в отношении общих задач жизнедеятельности. Следовательно, вторичные половые признаки, если они передаются в равной степени обоим полам, могут быть отличены от обычных видовых признаков только с помощью аналогий. Видоизменения, приобретенные путем полового отбора, часто так резки, что оба пола одного вида были зачастую принимаемы за различные виды и даже за различные роды. Подобные резко выраженные различия должны быть в каком-нибудь
отношении очень важны, и мы знаем, что они в некоторых случаях были приобретены ценой не только неудобств, но и реальных опасностей [для животных].
Вера в могущество полового отбора опирается преимущественно на следующие факты. Известные признаки ограничены одним полом; это одно уже делает вероятным, что они до некоторой степени связаны с актом воспроизведения. Эти признаки в бесчисленных случаях развиваются вполне только в зрелом возрасте и часто только в известное время года, которое всегда есть время размножения. Самцы (оставляя без внимания немногие исключительные случаи) наиболее деятельны при ухаживании; они лучше вооружены и обладают разнообразными привлекательными качествами. Нужно обратить особое внимание на то, что самцы показывают свои прелести с особым старанием в присутствии самок и редко или никогда не щеголяют ими вне периода любви. Невероятно, чтобы все это было бесцельно. Наконец, у нас есть положительные доказательства в отношении некоторых четвероногих и птиц, что особи одного пола способны чувствовать сильное отвращение или влечение к определенным особям другого пола.
Учитывая все эти факты и имея, кроме того, в виду результаты бессознательного отбора со стороны человека в отношении домашних животных и культурных растений, мне кажется почти несомненным, что если бы особи одного пола предпочитали в течение долгого ряда поколений скрещиваться с определенными особями другого пола, отличающимися какими-нибудь своеобразными особенностями, потомки их медленно, но верно видоизменились бы подобным же образом. Я не старался скрывать, что за исключением случаев когда самцы многочисленнее самок или когда преобладает полигамия, трудно понять, каким образом более привлекательные самцы могли оставлять большее число потомков, наследующих их украшения или другие привлекательные качества, нежели менее привлекательные самцы; однако я показал, что это могло произойти вследствие того, что самки,— в особенности наиболее сильные и первые делающиеся способными к размножению,— предпочитали не только самых привлекательных, но и наиболее сильных и победоносных самцов.
Хотя у нас есть некоторые положительные доказательства того, что птицы умеют ценить яркие и красивые предметы, как, например, австралийские беседковые птицы, и хотя они, без всякого сомнения, умеют ценить пение, тем не менее я считаю крайне удивительным, что самки столь многих птиц и некоторых млекопитающих наделены достаточным вкусом для оценки тех украшений, которые мы имеем основание приписать действию полового отбора. И это еще более удивительно относительно пресмыкающихся, рыб и насекомых. Но мы на самом деле знаем очень мало об умственных способностях низших животных. Нельзя думать, чтобы, например, самцы райских птиц или павлинов, давали себе столько труда, поднимая, распуская и приводя в дрожание свои великолепные перья перед самками, без всякой цели. Мы должны помнить факт, приведенный со слов превосходного авторитета в одной из прежних глав, именно, что несколько пав, отделенных от любимого ими павлина, предпочли остаться вдовами целое лето, чем сойтись с другим самцом.
Тем не менее, я не знаю ни одного факта в естественной истории более удивительного, чем способность самки фазана-аргуса оценить великолепные оттенки шарообразного орнамента и изящные узоры на маховых перьях самца. Тот, кто думает, что аргус был первоначально создан в своем теперешнем виде, должен допустить, что большие перья,— которые мешают крыльям служить для полета и выставляются на показ особым образом, свойственным этой птице только во время акта ухаживания и ни в какое другое время,— были даны аргусу как украшение. И если так, то нужно признать, далее, что и самка была наделена при своем сотворении способностью оценить подобные украшения. Я расхожусь с этим мнением только в том отношении, что, по-моему, красота
фазана-аргуса развилась постепенно, вследствие предпочтения, которое самки в течение многих поколений оказывали наиболее украшенным самцам, эстетические же способности самки должны были развиваться путем упражнения или привычки, подобно тому как и наш собственный вкус совершенствуется мало-помалу. У самца мы — благодаря счастливой случайности, в силу которой некоторые перья остались неизмененными,— можем ясно видеть, как простые пятна с желтым оттенком на одной стороне могли развиться малыми шагами до степени великолепного шарообразного орнамента; весьма вероятно, что они действительно развились таким образом.
Всякий, кто признаёт принцип эволюции и, несмотря на это, затрудняется признать, что самки млекопитающих, птиц, пресмыкающихся и рыб приобрели мало-помалу высокую степень вкуса, которая нужна для оценки красоты самцов и которая в общем совпадает с нашими понятиями о красоте, должен был бы подумать о том, что у каждого позвоночного животного, как высшего, так и низшего, мозговые нервные клетки произошли от нервных клеток общего родоначальника этого большого царства животных. Таким образом становится понятным, что некоторые умственные способности в различных и сильно отличающихся друг от друга группах животных развились в приблизительно одинаковом направлении и приблизительно до одинакового уровня.
Читатель, давший себе труд просмотреть различные главы, относящиеся к половому отбору, будет иметь возможность судить, насколько заключения, к которым я здесь пришел, подтверждаются достаточными доказательствами. Если он принимает эти заключения [относительно животных], то он может, я думаю, с уверенностью распространить их и на человека. Но было бы излишним повторять здесь то, что было так
недавно сказано о способах, которыми половой отбор, вероятно, действовал как с мужской, так и с женской стороны, обусловливая физические и умственные различия между обоими полами у человека, равно как и многочисленные отклонения различных рас друг от друга и от их древних и низко организованных родоначальников.
Тот, кто признаёт принцип полового отбора, должен будет прийти к любопытному заключению, что нервная система не только управляет большинством существующих отправлений тела, но имела косвенное влияние и на прогрессивное развитие различных телесных структур и некоторых умственных качеств. Смелость, воинственность, настойчивость, сила и величина тела, оружие всякого рода, музыкальные органы как голосовые, так и инструментальные, яркие окраски и
украшающие придатки — всё это было приобретено одним или другим из полов косвенно, благодаря свободе выбора, под влиянием любви и ревности, вследствие уменья ценить прекрасное в звуках, цветах или форме. Все же эти способности ума, очевидно, зависят от развития мозга.
Человек изучает с величайшей заботливостью свойства и родословные своих лошадей, рогатого скота и собак, прежде чем соединить их в пары, но когда дело касается его собственного брака, он редко или никогда не выказывает подобной осмотрительности. Он руководится приблизительно теми же побуждениями, как и низшие животные, оставленные на собственный произвол, хотя он настолько выше их, что придает огромное значение умственным и нравственным достоинствам. С другой стороны, его сильно привлекает богатство или общественное положение. А между тем, он мог бы кое-что сделать разумным отбором не только для физического сложения и наружности своих потомков, но и для развития их умственных и нравственных качеств. Оба пола должны были бы воздерживаться от брака, если они в какой-либо резкой степени страдают физическими или умственными недостатками. Но подобные желания относятся к области утопий и никогда не будут даже отчасти осуществлены в действительности до тех пор, пока законы наследственности не сделаются вполне известными. Всякий, кто способствует достижению этой цели, оказывает большую пользу [человечеству]. Когда законы размножения и наследственности будут лучше поняты, мы не услышим более, как невежественные члены наших законодательных органов будут отвергать с негодованием план, предложенный для исследования, вредны или нет для человеческого рода близкородственные браки.
Прогресс благосостояния человечества — проблема чрезвычайно запутанная. Все, не имеющие возможности избавить своих детей от унизительной бедности, должны были бы воздерживаться от брака, потому что бедность не только сама по себе большое зло, но и стремится к постоянному возрастанию в результате необдуманных браков. С другой стороны, как заметил м-р Гальтон, если предусмотрительные люди станут избегать брака, тогда как беспечные будут жениться, то в результате этого худшие члены общества будут мало-помалу вытеснять его лучших членов. Человек, подобно всякому другому животному, несомненно поднялся до своего настоящего высокого уровня путем борьбы за существование, проистекающей из его быстрого размножения, и если ему суждено подвигаться еще далее вперед, то можно опасаться, что ему придется оставаться под влиянием жестокой борьбы. Иначе он быстро впадет в бездействие, и наиболее одаренные люди не получат большего успеха в битве жизни, чем менее одаренные. Отсюда естественная быстрота, с которой человек размножается, несмотря на то, что она ведет к большому и очевидному злу, не должна быть значительно уменьшаема какими бы то ни было способами. Должно существовать свободное соревнование для всех людей, и закон и обычаи не должны мешать наиболее способным иметь решительный успех и выращивать
наибольшее число потомков. Но как ни была и не продолжает быть важна борьба за существование, тем не менее в вопросах, касающихся высших сторон человеческой природы, мы находим и другие факторы, еще более важные. В самом деле, нравственные качества развиваются прямо или косвенно гораздо более под влиянием привычки, мыслительных способностей, о<