Глава I.
Прошлый год, тяжелый и мрачный, принес засуху, подобную которой не могли припомнить старожилы. Жестокий зной простоял две луны, от солнцеворота до праздника жатвы. Иссохли колодцы, обмелели реки, ушли вглубь родники. Выпитая земля не уродила и трети того, что привыкли пожинать в прошлые осени. Напрасно сельские жены выли в священных рощах мольбу к своим богам и тайком от мужей сбегали в леса жечь ведьмовские костры, напрасно мужчины резали жеребят и петухов перед деревянными кумирами. Напрасно в замковых молельнях пели вдовы-альмионы. Под их песнопения сорвался первый желтый лист, за ним другой, сотня их и тысяча, ветер похолодал, сменил направление и нагнал, наконец, дождь – гнилой и мерзкий, пробирающий до костей. Вслед за ним пришли первые заморозки, первый лёд и первый снегопад. Снежинки укрыли застывшие поля, соломенные крыши убогих хат и навесы полупустых житниц. В ту зиму прибавилось много могил. Целые деревни опустели.
Когда сошли снега и пробилась зеленая травка, стало легче. После праздника доброй богини селяне с молитвами и надеждой начали пахоту. Ростки взошли, поднялись выше и потянулись зелеными колосками к распалившемуся солнцу. Прошлогодняя засуха вернулась. С той поры, как пошел к убыли день, на истомленную жаром землю не пролилось ни капли дождя.
Полдень застыл в высоком небе. В знойном воздухе висел дурман сухих трав. Изредка налетал с далеких полей горячий ветер, поднимал с дороги пыль и разбрасывал над всадниками шелковый стяг. По выцветшему лугу бродили тощие коровы. Дети, приставленные следить за ними, косились на грозных латников – и с восхищением смотрели на женщину, ехавшую вровень со знаменосцем. Светлые волосы, белая кожа и длинное лицо выдавали в ней северянку, кровь наполовину с морской водой. Её зелёные глаза придирчиво оглядывали луг, людей и бедное стадо. Адриана Гордейн, линна Гордейнвера, Хольтвессера, Блервейга и Марледа, княгиня Златара и Чемицы, совершала объезд мужьих земель.
Плетеную околицу и разноцветные ленты на ней зоркая Адриана различила издалека. От рождения высокая, она пригнула голову под навесной жердью ворот с козьим черепом. Резные столбы-обереги проскользнули вдоль плеч.
Хат в селе было немного, но все они тянулись вдоль дороги. Дёрновые крыши занимали глаз до края околицы. Во дворах женщины таскали мутную воду и мяли белье в корытах. Мужчины кололи дрова и выкашивали жухлую отаву. Уныло стучал молот кузнеца. Рыжекосая девочка кормила козу. Мальчики дрались на палках, играя в рыцарей. При виде линны все они сгибались в поклоне. Знамя внушало трепет.
У колодца Адриана остановила коня, рыцари разъехались вокруг неё. Седоусый мужчина отвесил глубокий поклон.
– Честь, линна! Чем мы обязаны вашему прибытию?
– Я приехала увидеть, как справляются с бедами люди Березового Холма, – объявила она. – Я отправляла сюда достаточно в огненной луне. Сколько запасов у вас осталось?
– Треть вами присланого, – признался староста и, замявшись, добавил. – На всех.
Знамя Гордейн владело каменистыми горными землями, неспособными прокормить многих. Достаточно урожая давали юго-восточные села, близкие к чернозёмным равнинам. В засуху горные села часто оставались и без воды. Гордейнвер откликался на просьбы о помощи и даровал очищенную воду и муку. Рыцарям, собиравшим подати с хуторов, возместили потери золотом. Предотвращение бунтов было главной целью. Заплатить монетой проще, чем кровью.
– Вам привезут восемь полных мер зерна, – громко сказала Адриана, – бочонок мёда и две меры козьей солонины. Растяните всё до жатвенной луны. Ренн Керран знает о ваших бедах. Он не оставит вас.
Люди вздохнули, зашептались. Староста отвесил низкий, почти лисий поклон.
– С тобой, Веслав, я хочу сама переговорить, – сказала Адриана. – Прими меня в доме.
Она подвела коня к прилежно выметенному крыльцу и сошла на деревянные ступеньки. Дети, босоногие и грязношеие, побрели за ними, с восхищением поглядывая на рыцарей. Уже на крыльце Адриана поманила ближайшего из них к себе.
– Как тебя зовут? – ласково спросила она.
– И... Игнак... – пролепетал мальчик. Адриана погладила его по щеке.
– Ригейр! – позвала она рыцаря. – Прокати его на Снежном Короле вдоль околицы. Только, – под её взглядом Игнак стыдливо поджал грязные пальцы босых ног, – подстели что–нибудь.
Ригейр накрыл дорогое седло льняным плащом.
– Пойдем, парень, – подхватил он мальчика под локти. – Высоты не боишься?
Игнак, захохотав от счастья, схватил поводья. Снежный Король переступил под ним, но не взволновался и не рванулся: Адриана нарочно выбрала послушного руке коня. Ригейр взял Короля под уздцы и повёл вдоль хат. Адриана подождала, пока все они скроются за низкой хатой в дальнем конце, и вошла в дом.
Вслед за ней, звеня латами, вошли двое стражей. Вошли и остановились у проема. Дверь скрипнула за их широкими спинами.
Веслав покорно склонил голову и в приглашении вытянул руку к столу. Адриана села на резной стул, расслабленно откинулась в нем и сложила кончики пальцев.
– Расскажи мне, Веслав, как же так случилось, – перешла она к делам. – Я посылала сюда достаточно запасов и доверила тебе дележку. Где всё это?
– Закончилось, – просто ответил Веслав. – Поделено и съедено. Люди голодны.
– Может быть, господа поищут внимательнее? – кивнула Адриана на охрану.
– Милости прошу, – вздохнул он. – Крошки не найти.
Адриана, к своей досаде, увидела правдивость.
– Я поручилась за ренна Керрана взять бедные села под опеку знамени, – сказала она, – и ты не выставишь меня лгуньей.
– Никогда, – поручился Веслав. Адриана кивнула. Она держала Веслава крепко с тех пор, как закрыла его долги перед кастеляном, а вернее – купила их.
– Что ты узнал по моему делу?
– Я узнал, что слухи верны, – нахмурился Веслав. – Лис действительно сбежал из рудников. Весной там случился голодный бунт, и он как–то умудрился задушить тюремщика и взять его одежду с броней. Тело скрыл надежней некуда, продал каннибалам с нижних уровней. С ним ушли ещё двое. Наверняка до сих пор в банде.
– Он провернул это сам?
– Одной Йольве известно.
– Что дальше?
– Крысоедам не рады в честных хуторах и сёлах. Никто из беглецов не вышел к людям, зато рыцарские дворы начали грабить как раз с весны. Еда, оружие и кони. Крепковато для сельских воров.
– Где он взял оружие до первого налёта? К Динвейгам он пришёл не с палками, а сталью. Он взял мечи. Где?
Веслав замялся.
– Я не знаю, – признался он. – Лис говорит, что находит тайники изгнанников, но оружие слишком новое для них. Я бы скорее подумал, что кто-то их ему оставляет.
– Ему шлют мечи.
– Да.
Адриана простучала ногтём по столу.
– Чего он хочет?
– У меня только слухи, – осторожно начал Веслав. – Лис собирает людей для похода на запад. К рудникам. Он хочет освободить каторжников и завладеть серебряными шахтами. Горные леса капризны, удерживать рудники Лис сможет долго, а вот купцы и ренны не протянут без нового серебра и луны. И тогда Лис начнёт торговать с ними на своих условиях. Если у него есть серебро, зачем ему посредники?
Адриана выслушала его. Стук ногтя не сбился с такта.
– Так вот что он обещает своим людям.
– Да, – кивнул Веслав. – Но повторюсь, всё это только слухи.
– Где его видели в последний раз?
– Озерные уделы, – сказал Веслав. – Низинные ручьи. В тех оврагах легко может скрыться отряд.
– Разбойничья шайка.
– О, линна, – протянул староста. – Лис достаточно умён, чтобы подготовить своих людей по образцу хоругви. Он создает не банду, а армию. Шепчут, он даже на своем щите изобразил солнце и две луны. Каторжная тоска по небу. Это его знамя.
– Знамя? – перепросила Адриана. Веслав поправился.
– Его знак.
Молчание затянулось. Веслав нервничал. Адриана задумчиво поджала тонкие губы, размышляя. Наконец она положила на стол зазвеневший кошелёк.
– Здесь покрыты все твои расходы, – сказала она. – Двадцать полновесных золотых кун. Проследи, чтобы их получили нужные люди. Найди мне Лиса и узнай, с чьей руки он кормится.
Веслав двинул усами.
– Добраться до него будет сложно, – предупредил он. – Мои люди стараются больше не попадаться ему на глаза.
– Жменя больше не подает тебе вестей?
– Я не слышал от него ни слова две седмицы, – ответил Веслав. – Не знаю, что с ним.
Всё ты знаешь, думала Адриана, за ложь ты поплатишься трижды.
– Будь здоров, – распрощалась она, – и найди Жменю. Он ценный соловей. Будет жаль, если он мёртв.
У крыльца её ждал вместе с конём Ригейр в толпе ребятишек. Снежного Короля ласкали, гладили, угощали корявой морковкой и лопухом. Благородный рысак воротил морду от гнили, но не чурался белых капустных хряпок. При виде линны с двумя солдатами дети притихли, гомон улегся. Ригейр подвёл Короля к крыльцу, и она ступила в стремя. Рыцари покинули село.
У последних хат подул из–за околицы пряный ветер. Жердь с козьим черепом вновь прошла над головой. Село кончилось. Перед глазами раскинулось осыпавшееся, пожженное солнцем поле.
Среди понурых колосков маячила белая фигурка. Адриана пригляделась, щурясь в ярком свете, и узнала пляшущую полуденицу. Дева полудня размахивала хрупкими руками, сбивала ладонями колосья, но не оставляла следа. Рука проходила сквозь рожь.
Только сельских духов не хватало, подумала Адриана Гордейн и перешла в галоп. Вместе с ней разогнались и рыцари. Полуденица завертелась в пляске и растворилась в воздухе солнечным бликом.
Явь и морок переплетались в мире неразрывно в удивительный, чудесный и пугающий узор. Живые леса, где деревья перешептывались без ветра, полнились хитрыми лесовицами и древними лешими. Из глубин вечных рек выходили белоглазые русалки, жгли праздничные костры в зелёную луну и заманивали прохожих. Погосты были домом седых упырей. Гнилые болота и топи оглашал вой кикимор и мерзких дреговиц, а из диких пожаров выпрыгивали черти, дети железа и пламени. Духи были рядом, провозвестники тайных преступлений и порождения умолкших века назад молитв. Прикоснуться к духу невозможно: живая рука проходит сквозь морок. Одни лишь дети и сумасшедшие могли касаться их: первые – не покинув ещё мира грёз, вторые – безнадёжно в нём заблудившись. Понять природу духов желали и магистры в университетских замках, и они же ближе всех подобрались к разгадке: духов творит аэнлир, первоматерия, пропитывающая почвы и воды мира. В старых сказках говорилось, что с духами беседовали когда-то мудрые чародеи и дикие ведьмы. После кровавого века гонений даже слухи о них превратились в небылицу.
В глубинах лесов терялись скромные алтарики, уставленные чашками с едой для лесных духов, а на ветвях пестрели ленточки и звенели колокольчики. Селяне чтили места русальих праздников, обходили ведьмины круги и испрашивали дозволения у леших срубить дерево. Не срубали никогда благородный мавелин: могучее белое дерево с золотыми листьями шумело без ветра и не боялось молнии. Его почитали за мудрейшего духа леса. Любая рана, нанесенная мавелину, истекала целебным соком.
Другим запретным деревом был кровоствол. Он пускал корни в болотах. Каждый рубец на нём сочился вязким кровяным соком. Суеверные люди обходили проклятое древо стороной, считая, что в нём заключен неупокоенный дух. Единственное, что кровоствол отдавал без крика, были отмершие алые листья. Зелье из них вытягивало из ран змеиный яд.
У озёр вместе с серебряной ивой шелестели вдовьи древа. Из них плели погребальные венки. Под ногами путался цевелис, родня белолистному плющу: по весне на них распускались ядовитые цветочки. Из них варили благостный дурман лекари, заботящиеся о страдающих больных. Цевелис унимал боль и притуплял чувства.
Леса Кеаринна полнились многим ещё неведомым. Под их тенью бродили чудесные ламины – косули, чуткие к мыслям, великолепные белые рыси, ходящие меж мирами, прожорливые неверранские волки, виторогие аркессальские олени и берноры – серые медведи, в разы перерастающие своих бурых братьев. Смех духов и песни русалок слышались в них так же часто, как и птичьи трели.
Эти леса помнили, как пять веков назад лилась кровь враждующих князей. Тогда же леса увидели новых людей, никогда прежде не ступавших в их тень. Адрины Серебряных гор пришли с запада, изгнанные громом земли. Мужчины с железными сердцами и женщины со льдом в глазах смотрели на то, чего прежде не видели, и тысячелетние леса точно так же смотрели на них.
Мечом и словом адрины покорили ослабленные княжества венлодов и объединили их под своей властью. Они воздвигли алтари огня и трав во славу Ролара, бога доблести, и его супруги Йольвы, хозяйки судеб. Они возвели каменные замки на холмах и подняли свои знамёна. Они поделили земли по родству их хозяев и получили пять владений под одной короной. Всё под рукой избранного короля было прозвано ими «kearinn» – «земля под властью и защитой», «покоренный удел» на их языке. Так адрины войной принесли мир на землю, забывшую его.
Синие стяги Приречья, чёрные, как лесная ночь, знамёна востока, зелёные берега южного предела, красный от крови врагов запад Аркессаля и золотые равнины, сердце короны, – вот что такое Кеаринн.
Лис глубоко вдохнул живой лесной воздух. Пахло стоялой водой, перегноем и дикой мятой. Трели птиц звенели в кронах деревьев. С тех пор, как он вернулся под солнце, он не мог перестать наслаждаться запахами леса.
Когда они выбрались на поверхность, солнце ослепило его. Он закрылся руками, словно увидел божество во всем его величии, проморгался, спасая глаза. Затем он услышал шум ветра. Учуял аромат мокрой земли и весенних цветов. Ноздря плакал, как ребёнок. Злой Глаз целовал траву. Только Язва скулила и била лапой по морде. Подземные волки, гримиры, подслеповаты при солнечном свете.
Издали она похожа на бесшерстную собаку, но ряд костяных шипов вдоль хребта выдаёт её. Лис нашёл её ещё щенком. Крысоеды с нижних уровней нашли выводок гримиров в заваленной шахте, а мясо внизу драгоценно. Взрослую суку–мать сварили первой, а мягкокостных щенков оставили прозапас. Лис застал живыми только двух. У одного щенка уже были срезаны лапы на похлёбку, а у Язвы не доставало уха: кто–то снял пробу. Он обменял волчонка на своё одеяло и выкормил своей едой. Во всем свете не было существа вернее. Чутьём же она превосходила любого пса.
Спустившись с гор, они укрылись на кладбище, куда не ходили люди. После заката из могил вышли призраки, но Злой Глаз отпугнул их огнём. Позже Лис бросил в костёр щепоть аэнлировой пыли, отчего пламя стало синим, как покойничьи огни. Суеверия укрыли их. Никто не пришёл проверять кладбище. Позже Лис, хорошо знающий эти места, увёл Ноздрю и Злого Глаза в глухие низины, где они подрезали одиноких купцов на дорогах. Когда распалилась засуха, к ним пришло немало сельских парней. И Лис стал лесным ренном.
Он сидел на колоде у погасшего костра и перекидывал меж пальцев серебряную кунку. Язва лежала в траве, высунув красный язык. Чекан лежал рядом. Длинный щит, взятый со двора Динвейгов, он перекрасил заново. Теперь на нём сияли солнце и две луны.
– Скорее бы уже рыцарям кровь пустить, – протянул Ноздря, точа топор. – Заскучал я по их визгам.
– Она у них непростая, – с издевкой хмыкнул Злой Глаз. Он строгал ножичком древки для стрел. – Волшебная.
– Сестроёбская, – уточнил Ноздря, и по лагерю прошёл недобрый смех. С весны здесь собралось почти четыре десятка отчаянных парней, охочих пограбить рыцарские усадьбы. Кормились они тоже грабежом.
– Обычная кровь, – сказал Лис, перекидывая монету, – только хлещет, как из свиньи на забое.
– Дед сказывал, старый ренн его одним касанием от золотухи вылечил, – вставил долговязый рыжий парень, – и лихо от колодца словом прогнал.
– И где он его так потрогал? – осклабился Ноздря. – Слушай больше россказней. С таких дурней и берут податей по три меры, а вы и рады.
Юша пристыженно умолк под смех банды. Злой Глаз воткнул ножичек в пень и стал крепить к древкам оперения.
– Жменя, небось, тоже верил в волшебную кровь, – вспомнил он. – Не сильно она ему помогла.
Жменя, сын мельника, пришёл в банду в начале лета, после убийства Динвейгов. Быстроглазый шутник, он легко управлялся топором и без жалости рубил купцов. Веслав из Берёзового Холма предупредил Лиса о нём как шпионе линны. Жменю избили до полусмерти и утопили в болоте.
– А что потом будем делать, Лис? – спросил вдруг седой Грислав. – Ну, как рыцарей прогоним?
Лис подбросил монету выше.
– Как прогоним, так узнаешь, – ответил он. – Ренн нам всем захочет примерить петлю.
– А ему вот этим самым ножом брюхо вспорю! – расхрабрился кто-то у соседнего костра. Лис не обратил внимания. Он поймал монету двумя пальцами и присмотрелся.
На одной стороне был выбит герб Гордейнов, белая рысь. На другой – профиль молодого человека в короне с подписью внизу. По ребру тянулась ещё одна мелкая надпись, и Лис, не умея читать, знал, что там написано. Керран Гордейн, 12-ый ренн Гордейнвера.
На рудники его сослал ещё старый ренн Кайвен, задохнувшийся в чахотке, и ренна Керрана он знал только по праздничному пайку, раздававшемуся в честь его именин. Когда родилась юнлинна, каторжникам привезли свинины и пива. Все угощения поделили меж собой тюремщики. Знал он и линну Адриану. В темноте рудников часто оказывались её враги, и узнать их было просто: по вырезанным языкам. Они исчезали из наземного мира бесследно, и никто не догадывался об их судьбе. Умирали они быстро. Мрак, тяжёлый воздух и рабский труд убивали их за считанные седмицы. Насмотревшись вдоволь на милость знамени Гордейн, Лис жил только одним желанием.
Снять с ренна голову и на копье принести её к Гордейнверу. Перерезать горло линне, беспощадной суке. Юнлинну, визгливое отродье, прибить гвоздями к воротам, так, чтобы её крик слышали в Велеграде. Так и только так.
Он бросил монету и вдавил сапогом в сырую землю.
– Поднимайтесь, – позвал он за собой. – Рыцарские дочки заждались.
Красное знамя с белой рысью реяло над башнями Вышегорской крепости. Рог сотника гудел над солдатскими шатрами. Поутру ренном был объявлен общий сбор. На истоптанном до голой земли ристалище отряды отбивали шаг, вскидывали копья по свистку десятника и толкали щитами невидимого врага. Блервейгская сотня была хорошо обучена. Здесь она была железным кулаком.
Утром прибыло пополнение из окрестных сёл. Десятники вручили им тупые мечи и битые щиты и выгнали на песок показывать, что умеют. Сельские парни махали мечами, как дубинами. То и дело кто-то падал, не заметив подсечку или не выдержав удара.
Керран Гордейн наблюдал за ними. В такую жару он не укрылся в тени навеса и остался стоять на ногах. Он смотрел, как они двигаются, поднимают щиты, делают замахи. Всё очень плохо.
– Так это наше пополнение? – подступил к нему Ривиг и обвел единственным глазом ристалище. – Опять от сохи.
Из всего рыцарского круга Керрана он был самым старшим и опытным. Рыцарский пояс с серебряными накладками был украшен золотым хвостовиком, наградой за храбрость. Повязка на пустой глазнице начала промокать от пота. Глаз он потерял в битве при Грозовой скале, прославившей отца Керрана. На пересекающем грудь ремне висела гербовая пряжка: колесо с мечом вместо спицы. Броня его была лёгкой. На спине он носил щит с гербом Гордейн.
– Я призвал людей из Блервейга и Чемицы, – сказал Керран. – Кастелян прислал всех, кого смог.
– Где наши бывалые? – задал Ривиг справедливый вопрос. – Где красные щиты из Хольтвессера? Где охотники на белок из Златара? Здесь им самое место!
– Они будут, – уклонился Керран. – Я призову их, когда будет нужда.
Ривиг покачал головой. Свисток десятника развел изможденных парней по краям ристалища – и снова столкнул в бою.
– А это кто, с рыцарским поясом? – кивнул он на молодого парня в бригантинном доспехе, отбивавшегося от двух щитоносцев. Тот раскраснелся, тяжело дышал, исходил потом, но отдыха не просил. – Хорошо держится. Отрада глазу.
– Лоннан Авергейн, – назвал Керран, – из Белой Вершины. Прибыл рано утром.
– Не узнал, вырос парень! – посмеялся Ривиг. – Старый Ламин отправил к нам сына?
– Он приехал сам.
Младший из пяти юнреннов, Лоннан предпочёл уйти на Аркессаль вместо грызни с братьями у постели умирающего отца. Знамя Гордейн приняло его. По наблюдению Керрана, он был талантливым, но плохо обученным мечником. На пятом сыне старый ренн решил сберечь монету.
– Они сейчас от жары повалятся, – хмыкнул Ривиг. – Ставлю куну, на их броне уже можно жарить яичницу.
– Ещё три захода, – ответил Керран. – Пусть учатся.
Полуденное солнце жгло без жалости. Новобранцы исходили седьмым потом, у многих дрожали от усталости руки. Десятники сами выходили на ристалище и с руганью ставили им хват рукояти. Толково сражаться усталые парни уже не могли. Даже молодой Авергейн часто приваливался к жердям у края ристалища. Керран дал сигнал рукой, и караульный протрубил в медный рог. Изможденные бойцы счастливо вздохнули.
– Пусть отдохнут завтра больше, – сказал он десятникам. – Заниматься будут отдельно. Зачислите их в одиннадцатый десяток, когда научатся обращаться со сталью.
Десятники вытянули спину и отсалютовали. Лоннан Авергейн сам подошёл к нему.
– Ты молодец, Лоннан, – похвалил Керран. – Кто был твоим мастером?
– Наш кастелян, – бесхитростно ответил он. – Вы оставите меня на рубеже?
По матери Лоннан приходился Керрану двоюродным племянником: идти на службу к родственнику всегда проще. Все знатные семейства Кеаринна давно были в тесном родстве, и браки почти всегда заключались меж родственниками.
– Сколько тебе лет?
– Шестнадцать... будет осенью.
Мальчишка. Ему не достанется городов после смерти отца, а от бедного хутора ему не прокормиться. Хорошо, что он это понимает. Ещё лучше, что ищет себе достойное место.
– Присягнешь знамени в праздник железа, – согласился Керран. – Я внесу твоё имя в дворовые книги и дам тебе землю. Рыцарский круг примет тебя.
Лоннан счастливо улыбнулся и поклонился. Керран хлопнул его по взмокшему плечу и направился в башню.
Вышегорская крепость была возведена ещё при прошлом короле. Начиналась она с земляного вала и двух рядов частокола, а с годами превратилась в кольцо каменных стен, связанных пятью стрелковыми башнями. В спокойные времена здесь постоянно находилась пограничная сотня Блервейгской хоругви. Здесь взимались пошлины с феленарских торговцев и заполнялись документы на провоз. В строительство вложил немало серебра Кайвен Гордейн, отец Керрана, и потому коронная крепость Вышегора на деле полностью зависела от Гордейнвера.
Караульные на постах менялись каждые два часа, чтобы уберечься от солнечной горячки. Керран принял их салют и поднялся в свои покои. Сбросив броню, он умылся отвратительно теплой водой.
Так шёл его сорок девятый день в Вышегоре.
Когда королевскую волю прислали в Гордейнвер, Керран удивился. Солнце тогда лишь накалялось, но его жара хватало для иссушения полей. В такое время король Арран Витомир просил укрепить западный рубеж целой хоругвью. Где взять столько людей в засуху, чем кормить их в лагере, как успокоить оторванных от дел селян, а главное, почему так необходимо его личное присутствие в лагере, – надо всем этим Керрану пришлось думать в спешке. Грамота торопила на рубеж. Война с феленарцами, твердили строки, близка.
Однако ничего не произошло. Феленарцы не пересекали старых долин, а следопыты хоругви не видели следов их разведки. Пока по низинам прятались разбойники Лиса, Керран терял время здесь. Даже свои тридцать восьмые именины он встретил в лагере.
– Ренн Керран! – постучали в дверь. Караульный, узнал Керран голос. Бромир, кажется. Да.
– Чего тебе, Бромир?
Солдат в клепаной стеганке щербато улыбнулся, услышав, что ренн знает его имя.
– Лан Ветар Брандвейг прибыл.
Ветар, обрадовался Керран, наконец-то.
– Пусть войдет, – дозволил он.
Высокорослый мечник уже ступил за порог. Бромир оставил их.
Ветар Брандвейг был одним из тех редких рыцарей, в ком не текло ни капли адринской крови. Он родился в Гордейнвере в семье плотника, с детства помогал отцу в работе и приглядывал за младшими сёстрами. Йольва вдоволь позабавилась, столкнув его с заносчивым юнренном. Керран изнывал от желания скорее пустить в ход новый клинок, а Ветар, не узнавший юнренна, не простил насмешек. Дважды Керран порезал неуклюжему Ветару спину и вдруг – он даже не понял, как, – оказался на земле под тяжелыми кулаками плотникова сына. Зубы чудом остались целы.
Их разняли. По слову ренна Кайвена Ветара взяли обучаться искусству меча. Со временем безродный рыцарь, не просивший милости к отдельной семье и не хлопотавший за родственников, стал лучшим другом ренна Керрана Гордейна.
Именно его он отправил к королю в Велеград с докладом и вопросами, что делать дальше. Ветар пробыл в столице дольше, чем ему хотелось.
– Ветар! – с улыбкой зашагал Керран навстречу.
– Кот! – крепко сгреб его могучий рыцарь. Котом Керрана прозвали ещё в юности из-за удивительно светлых янтарных глаз. Так проявилась в нём материнская кровь Хадмайров.
– Почему так долго?
– Витомир долго готовил ответ, – рассказал Ветар. – После плахи Бирленайра хоругвями короны управляет он сам. Советника так и не назначил. Зимой пообещал перстень Харелгайну, но, кажется, отдавать не торопится.
– Что он сказал? – поторопил Керран. – Я могу уйти с рубежа?
– Витомир поблагодарил тебя за верность. А про уход из Вышегоры сказал, что сам пришлёт тебе весть, – Ветар привольно вздохнул. – Не поверишь, как я рад, что уехал из этой гадючьей норы!
Керран верил.
– Что в столице происходит?
Он не был в Велеграде уже почти восемь лет, оставив его после коронации. Ветар хмыкнул.
– Как было, так осталось, – и кивнул сам себе. – Давай лучше выпьем? Есть у тебя что–нибудь домашнее?
Керран с улыбкой хлопнул его по плечу, покопался в малом сундуке и достал перекрученную плетеными шнурами от горлышка до дна бутыль.
– Адриана прислала мятного пива, – поставил он две кружки. – На прошлой седмице.
– Ты его ещё не выпил? – удивился Ветар, по наклону бутыли видящий, как много в ней осталось. – Дал хорошему пиву залежаться? Не заболел ли?
– Хмельное в жару неприятно. Да и не время отдыхать.
– Надо постараться, чтобы с мятного пива захмелеть, – заметил Ветар. Керран наполнил две чаши.
– За сход жары, – поднял он кружку.
– И за скорейший дождь!
Мятное пиво было приятным на вкус. В жару оно расслабляло и прохлаждало. Керран распивал бутылку так долго лишь оттого, что ему приятно было иметь в сундуке что-то из дома.
– Вряд ли сюда дошла новость, – начал Ветар, отхлебнув. – Дравирейна обезглавили по приговору короля.
Керран вспомнил разодетого в шёлка и бархат толстяка со вторым подбородком и золотой цепью казначея. Такого богатого песьего сына земля не видела лет пятьдесят. Значит, все-таки лопнуло у кого-то терпение.
– За что его?
– А не за что? – угрюмо глянул Ветар. – По–хорошему, его уже давно надо было на суку вздернуть, да больно жирный. Он всё это время продавал зерно в Версегор в обход запрета. В голодный год!
– Если так, то почему не откупился от суда?
Ветар хмыкнул.
– Витомир не дурак, хоть и молод. Время тёмное. Пусть люди видят, что король их защищает, может, повременят вилы в руки брать, – он кивнул. – Правильно он его казнил.
– И кто теперь новый казначей?
– Карварейн.
– Лошадник? – Керран припомнил стяг: золотой жеребец на чёрном шелке. – Когда это он объявился в Велеграде?
– Витомир вызвал его ещё зимой. Не верю, что ты не знал, Кот.
– Мне нет дела до поездок Карварейна, – слукавил Керран: Адриана давно говорила ему, что один лесной ренн вдруг перебрался в столицу с семьёй и стал часто появляться при дворе. Её соловьи пели даже в метель.
Он поставил кружку и засмотрелся на гравировку обруча: благородного оленя гнали поджарые псы.
– Тебе не кажется, что Витомир перегибает палку? – задумался он. – Третий стягодержец на плахе за год.
– Хоть десятый, – равнодушно отозвался Ветар. – Я чужим реннам счет не веду. По мне, чем больше Витомир перевешает крыс вроде Дравирейна, тем лучше мы справимся с мором зимой.
Ветар всегда болтал с ним без оглядки. Когда-то его язык был длинным со всеми, но бескоролевье доходчиво научило его осмотрительности.
– Думаешь, в голоде виновны ренны? Никто в здравом уме не хочет разорения своих земель.
– Своих, может, и нет, – согласился Ветар, – вот только соседская корова хороша издохшей. Если бы не Витомир, они бы давно перегрызли друг друга. Парень молодец. Говорю тебе, из него выйдет славный король.
Керран подлил пива в обе кружки.
– За благоразумие короля, – обьявил он.
– За благоразумие и здравие, – пристукнул Ветар о кружку Керрана и осушил её до дна. Керран выпил до половины. С призвоном поставив кружку, Ветар поднялся.
– Я пойду, – шумно вздохнул он, – дорога была нелёгкой.
Керран кивнул. Когда закрылась дверь, он допил остаток пива.
Ветар никогда не видел Витомира вне праздничных выходов и не знал, что у Дравирейн прибрал к рукам половину казны.
Король Арран Витомир, держащий корону уже восемь лет и зимой скромно отпраздновавший девятнадцатые именины, не правил. Он всего лишь сидел на троне, пока ренны старшего совета делили между собой казну, земли, города и торговые права. Даже повзрослев, он не мог избавиться от них без угрозы для себя. А тут – три советника казнены. Арран только ждал удобного момента, чтобы свернуть им шеи. Как удачно для короля пришла засуха. Как умно он ей воспользовался. Но если так, что тогда сам Керран делает на краю земель короны? Арран Витомир нарочно удерживает его на пустом рубеже. Для чего? Керран дрогнул: быть может, что-то назревает и в Гордейнвере?
Он прошел к оружейному столу и вытащил из расписных ножен белый клинок. Ряд золотых рун блеснул на солнце.
В праздничные ночи двух лун с небес падают белые огни и превращаются в призрачных красавиц со свитой зачарованных мотыльков. Звёздные юнлинны спускаются к ведьмовским кострам в ночи равноденствия. Они – вестницы добрых богов и любимицы Ролара. Их сердца – самородки небесной стали.
Из сердца звёздной юнлинны и выкован этот меч.
– Argwenair, – назвал Керран имя драгоценного клинка. Серебряное Пламя.
С мечом в руках Керран раскатал ясеневую циновку, сел, подогнув ноги, и с почтительной заботой положил меч перед собой. Он сосредоточился на самом тихом звуке, который уловил – шелесте вяза под открытым окном, – и тот постепенно возрос, заглушил в себе лязги и голоса. Vaeldin, прошептал Керран имя вяза, друг реки. Вяз зашумел ещё громче. Каждый листок откликнулся на зов.
Керран растворился в их шелесте.
Шумел ветер над головой. Шум этот накатывал сразу, пригибая зеленые верхушки в поклоне. Он походил на рев тысячи глоток, и лежащая на поваленной ольхе Алекто представляла, что так ревет в восторге ее войско. Славься! – громогласно кричат рыцари. Слава! – треплет ветер знамена. Просветы неба в стегающих воздух ветвях то появлялись, то пропадали. Все утопало в бушующей зелени.
Этим утром Алекто проснулась с предчувствием большой радости. Она выбралась из постели ещё до рассвета и кошачьей тенью пошла бродить по дому. Случайно она подслушала разговор мамы с кастеляном о Лисе и узнала, что его скоро поймают. Из окна Алекто смотрела, как мама покидает двор: она взяла с собой даже латных рыцарей. Когда солнце встало над холмами, Алекто забрала кинжал из–под подушки, переоделась в удобную одежду и выбралась из города к безросным лугам. Без отца и мамы она была сама себе хозяйка.
Ольху, на которой лежала Алекто, удерживал от падения вековой мавелин. Его желтые ветви простирались над ней, как руки лесного божества. Белые листья мягко трепетали, и Алекто казалось, за ними прячется что–то живое. Прошлой осенью здесь встречали зелёных людей. Вряд ли они остались тут на зиму, думала Алекто, скорее всего, перебрались в густые леса на юге. В Другабец, например. Как Лаэн. Алекто покачала свешенной ногой. В Другабецком лесу, наверное, славное раздолье для охоты.
Легкий шорох отвлек Алекто от неба.
Бледная девочка в серой рубахе смотрела на неё из–за осины. Волосы отливали зеленью, в блеклых глазах не было зрачка. Лесовица, восхищенно поняла Алекто.
Поняв, что попалась, девочка с хохотом спряталась за деревом.
– Не бойся! – улыбнулась Алекто духу. Лесная девочка вышла из–за соседнего дерева и залилась смехом. Чего ей бояться, запоздало сообразила Алекто. Лесовица хитро улыбнулась и поманила её к себе.
Не ходи за лесовицами, стращала нянька Ривана, заведут в чащу и запутают след так, что ни один пёс не сыщет! будешь лесной девкой в роще птиц кликать! Ривана всегда остерегала её от недоброго человека, звериного следа и призрачного зова. Старая зануда всего боится, думала Алекто, свешивая ногу с дерева.
С радостным лаем к ней проломился Мессер, любимый пёс. Он пробежал сквозь лесовицу, и зеленоволосая девочка растаяла дымкой, протягивая к Алекто руку. Мессер понюхал землю, но не учуял живого следа. Лес успокоился. Алекто сморгнула наваждение.
Со вздохом она села на дереве.
– Ну что? – спросила она у пса. – Куда пойдём дальше? На хутор?
Мессер вскинул нос и гавкнул. Глухо прорычал и гавкнул злее. Алекто прислушалась. Ничто, кроме шума деревьев, не касалось её уха.
– Ты чего? – фыркнула она. – Будешь лаять, ещё приманишь кого–нибудь.
Мессер лишь залаял громче. Алекто нервно сглотнула.
В лесу бродят разбойники, говорила Ривана, представляешь, что Лис сделает с юнлинной? Вот и не выходи за стены. Так всем будет спокойнее, а тебе и здоровее.
Приближающиеся шаги уже был слышны и ей. Алекто обхватила рукоять кинжала. Ей было страшно и сладко. Неведомый шел прямо сюда.
– Алекто!
От разочарования Алекто едва не застонала.
Джейвия Крессвиг, дочь кастеляна, вышла к ней, отводя нависшие ветки. Мессер завилял хвостом. Джейвия, никогда, по заметке Алекто, не любившая собак, тронула его нос и убрала руки подальше.
– Тебя ищут по всему городу, – рассказала она. – Ривана с ног сбилась. Отец думал поднимать стражу.
– Как ты меня нашла? – неприветливо буркнула Алекто.
– Выбрала тихое место с мавелинами. Не бойся, – кивнула она, заметив возмущенный взгляд. – Я не расскажу о нём. Если ты, конечно, не будешь сбегать.
Одна беда, фыркнула Алекто, подбросила в руке кинжал и спрыгнула с ольхи на оплетенную сухими травами землю.
– Идем.
Они вышли на заглохшую тропу, оплетенную с дикой земляникой. Серые осины обступили их. Алекто нарочно шла другим путем, уводя Джейвию от своей тропки. Они пробрели мимо сросшихся в низине непроглядных кустов – там осенью видели диких кабанов, – и прошли к засветлевшему впереди лугу. Солнце ярко ударило в глаза. Алекто закрылась рукой. Джейвия сощурилась и пошла первой.
Джейвии было шестнадцать, но выглядела она взрослее. Она могла сойти и за юнлинну, и за молодую линну. От отца ей достались пронзительные серые глаза, похожие на льдинки, но в остальном – каштановые волосы, узкое лицо, тонкий нос, – она была копией умершей матери. Алекто уныло плелась по её следу. Джейвия Крессвиг была старше нее, красивее, выше ростом, и этого хватало, чтобы Алекто ее люто ненавидела.
– Почему ты ушла одна? – Джейвия осторожно переступила чертополох. – Ты ведь знаешь, что творится.
Алекто на ходу сорвала крупный белый цветок.
– А ты почему одна за мной пришла?
– Я проехала сразу за дозором, – откликнулась Джейвия, – и сказала, куда иду.
– Вряд ли бы тебе это помогло, встреть мы кого-нибудь, – ответила Алекто. Толкнуть бы её сейчас, чтобы повалилась в траву, да ещё на ужа. Вот было бы веселье.
– В селах бунт, – напомнила Джейвия, так и не ответив. – Никто не знает, что взбредет на ум г