Марию-Антуанетту убили памфлетами. Всю монархию французскую притащили на эшафот не иначе, как выстелив дорогу на казнь листовками, трактатами, прокламациями и прочими текстами. Хочешь убить человека и не сесть за это в тюрьму – пусти о нем слухи. Хочешь усилить слухи, дать сплетням как можно более широкий ход – включай печатный станок, оплачивай услуги типографии. Это подлинный вид духовного убийства, предшествующий часто убийству физическому. «Королева – иностранка! Королева презирает народ и сорит деньгами!» А вот уже вскоре: «Король – безвольный рогоносец!» И там уже рукой подать до следующего лозунга: «Монархия вообще не нужна! Долой Бурбонов! Дворян под нож!» Тут и Руссо с теорией общественного договора как нарочно явился – не запылился. И вскоре гильотина, эта «мебель правосудия», как ее называли, залязгала повсеместно «во имя народа Франции» по всем уголкам страны.
Нам трудно соединить воедино образ мальчишки-разносчика газет и отсеченную голову, упавшую в корзину. А между тем связь между ними нерушима. Вот он стучит деревянными башмаками по мостовой и кричит: «Свежие новости! Свежие новости! Королева сказала, что те, у кого нет хлеба, должны есть пирожные! Покупайте новости о бессовестной королеве!» А вот уже везут ее, оболганную и униженную, на площадь Согласия, чтобы под крики толпы, вечно жадной до зрелищ, помочь душе королевы быстрее добраться до Неба. Это звенья одной цепи. Причем не очень длинной.
Мы традиционно хвалим книги, ибо они и свет, и хлеб, и лекарство. Хвалим букварь, хвалим Евангелие, хвалим медицинский справочник и томик лирической поэзии. Но нужно сказать и то, что книги бывают ядом. Вообще яд и лекарство – это одно и то же вещество, употребляемое в разных пропорциях. «То, что не может отравить, не способно и вылечить», – говорили древние. Исключением может быть только эффект плацебо.
Причастие, к примеру, – это не символ, не воспоминание, а факт. Это – Тело Христово. Это Лекарство, если принимать его с верой и любовью. И это же – яд для тех, кто причащается и не верует. «Оттого многие из вас немощны и больны, и немало умирает» (1 Кор. 11: 30). Так же и книга. Она лечит, прогоняет тоску, знакомит с теми, кого нет рядом. «Хорошая книга сродни прекрасному путешествию», – говорил Декарт. «В книгах лучшие люди мира без зависти и жадности делятся с нами своими лучшими мыслями», – он же. Но если есть реальное лекарство, значит, может быть отравление. Либо сознательное, либо от неумелого пользования.
Легкомысленных, не чуявших беды Бурбонов уничтожили ровно ставшие в ряд, наподобие войска, слова и буквы памфлетной критики. Российскую империю тоже опрокинули на спину тонкие листки папиросной бумаги с надписью «Искра». С газетенки ведь всё начиналось. Газетенка была и пропагандистом, и агитатором, и организатором. Не было радио, не было телевидения, и до поголовной грамотности было еще далеко. И кто бы мог подумать, что такая сила таится в нехитрых текстах политического или экстремистского характера. «У вас полиция, у вас армия, цензура, деньги, власть. А у нас – газетенка. Еще посмотрим, кто кого». И, о ужас, они, бесы революции, были правы.
«Зараза в головах»
А сложность вся в том, что коль скоро мысль превратится в текст, а растиражированный текст обеспечит доставку мысли по головам, то из всех видов борьбы с ложной мыслью останется только один – аскетический. Кроме аскетов, кроме тех, кто умеет бороться с помыслами, никто более не научился выгонять из сознания засевшую туда мысль. И таких аскетов всегда немного. Прочие просто обречены принимать на голову все, что в них летит из невидимого мира: от анекдотов и сплетен до откровенно бесовских знаний и глубин сатанинских. Это хорошо понимала Екатерина Великая. Однажды она вела беседу с Павлом (сыном и будущим императором) о революционных брожениях в Европе, и Павел сказал что-то вроде: «Ух, я бы их пушками». На что мать ответила приблизительно следующее: «Экий ты дурак. У них зараза в головах. Какая пушка мысли из головы выгоняет?» Очень верные слова венценосной особы. Человек, носящий мысль, засевшую в сердце, похож на оленя, убежавшего на время от охотника, но раненого. Он уносит в печени стрелу и далеко не уйдет. Изнеможет. Обессилеет. По кровяному следу его догонят-таки собаки и – прощай. Это мы говорим о злых мыслях. О тех, принимая которые, Каин опускал лицо и ходил угрюмый. И Раскольников, как в бреду, ходил по пыльным тротуарам, нося в себе ядовитую идею. И сыновья Иакова, отравленные одной и той же завистью, не могли спокойно ни видеть Иосифа, ни слышать его голос, пока не решились причинить ему зло.
На войне как на войне
Личная свобода человека сегодня невозможна без навыков умения работать с информацией. Будешь есть все подряд, непременно мошенники вытянут из тебя деньги, шулеры убедят купить бесполезное лекарство, сектанты затянут в одну из бесчисленных общин. И тот же навык работы с информацией, серьезного отношения к информации нужен целой стране, как гарант суверенитета. Бюджет одной вражеской радиостанции вряд ли равен стоимости современного танка. Дешевле гораздо. И это при том, что танк рассчитан всего на несколько минут современного боя, а радиостанция, как пулеметное гнездо с бесконечным количеством патронов, стреляет с утра до вечера по сердцам и головам людей, не считаясь с расстоянием.
Идет война. Скрытая, духовная, мысленная, непримиримая. Успехи христиан в этой войне обессиливают зло и не пускают скрытые конфликты в открытую, горячую фазу. А проигрыш в этой войне неизбежно приводит в действие силы хаоса, которые не щадят никого, включая вчерашних своих адептов. Тех тоже растопчут за ненадобностью.
Читать не спеша, читать с карандашом, обдумывать прочитанное. Проверять факты, анализировать, советоваться с теми, кому доверяешь, кто жил дольше и знает больше. Держать мысль на расстоянии, не влюбляться в каждую новую идею сразу, не принимать и не отвергать ничего поспешно. За память Божию держаться, как в детстве за мамину руку. Эти и другие навыки умного труда и внутренней борьбы нужны сегодня всякому человеку. Вчера тоже были нужны, но вчера мы еще не жили и прошлое не судим. Мы сегодня живем. Нам в сегодняшних соснах, которых, как всегда, три, дай Бог не заблудиться.
ЗАНИМАЙСЯ СЛОВОМ БОГА!
Заповедь чтения
Говоря о книгах, было бы и странно, и непростительно обойти вниманием единственный народ в мире, которому дана заповедь о чтении и изучении. Это, как вы догадались, народ еврейский. То, чем теперь свободно владеют (если хотят и стараются) христиане, ранее было в безраздельном пользовании только этого народа. Имеется в виду возвышенное учение Моисея о сотворении мира, история патриархов, сладкая и таинственная Псалтирь Давида, соломоновы притчи, пророчества, заповеди. И было сказано им: «Да не отходит сия книга закона от уст твоих; но поучайся в ней день и ночь, дабы в точности исполнять все, что в ней написано» (Нав. 1: 8) И еще сказано о словах Бога: «Внушай их детям твоим, и говори о них, сидя в доме твоем и идя дорогою, и ложась и вставая» (Втор. 6: 7). По сути, «всегда занимайся словом Бога и поучайся в нем». И даже так сказано: «И навяжи их в знак на руку твою, и да будут они повязкою над глазами твоими. И напиши их на косяках дома твоего и на воротах твоих» (Втор. 6: 8–9). «Пусть будет память обо Мне, куда бы ты ни глянул», – говорит им Господь, и больше никакому народу это не было сказано.
Но теперь и мы вступили в Завет. Новый. «Некогда не народ, а ныне народ Божий; некогда непомилованные, а ныне помилованы» (1 Пет. 2: 10). Значит, и нам, не как телесным, но как духовным детям Авраама, нужно взять на плечи тяжесть духовных усилий. Читать, размышлять, говорить, внушать детям.
От смысла этих слов и от труда, ими навязываемого, обычно отмахиваются несколькими аргументами. Ну, во-первых, мы не евреи и не нам это сказано. У нас есть Новый Завет. Старый свою силу потерял. Вроде бы, да. Все верно. Но поглядите на лучших из нас. Монахи, те всегда с книжкой. На службах своих долгих только и делают, что читают и поют, поют и читают. И в кельях над книгами сидят. И так всю жизнь. Разве это не исполнение заповеди? И четки у них, как знак, на руке, и клобук на глазах, как повязка, и вообще все, что их окружает, напоминает о Боге. А святые епископы? Кого ни возьми, все, как пчелки, в книги зарывались. И Василий Великий, и Тихон Задонский, и Феофан Затворник. Да и мало ли кто еще! И Псалтирь святая, прочитываемая по уставу еженедельно, в первом самом псалме ублажает мужа, поучающегося в законе Господнем день и ночь. Так что первый аргумент – никакой не аргумент.
Не только фарисейство
Другое дело сказать: что толку от этих упражнений? Все постепенно сводится к формализму. Поинтересуйтесь еврейской практикой. Да, навязали слова на руку – тфилин называется. И на косяки дверей слова привесили. Это называется мезуза. Но разве это залог проникания слова в сердце? Не залог еще. Поэтому Господь Иисус Христос так строг в Евангелии к любителям «оцеживать комаров и проглатывать верблюдов». Строг ко всякому бездушному и гордому формализму, ко всяким крашеным гробам и сосудам, мытым снаружи, но полным мерзости внутри. И фарисейство из духовной практики превратилось в именование явления, в образ внутренней гнилости при внешнем благообразии. Так зачем тогда это? Или еще скажем: они читали-читали, молились-молились, ждали Мессию, ждали… но вот Он пришел – и Его отвергли и осудили! Одни не узнали, запутались, помрачились. Другие сознательно подняли руки на Невинного. А ведь читали и изучали святые книги столетиями. И что?
Признавая тяжесть и справедливость вопросов, все же скажем вот что. Мы вовсе не фарисеев, осуждаемых Господом, в пример ставим. Ставим в пример фарисеев, похваляемых Господом. Например апостола Павла. Тот воспитывался при ногах Гамалиила, учителя Израилева. Павел не стыдился в Послании к Галатам напоминать, что он по воспитанию – фарисей. И учитель его показал себя в Книге Деяний как человек рассудительный, боящийся пролить кровь неповинную. Хвалим мы и Никодима, приходившего ко Христу ночью. Этот раб Божий потом осмелится просить тело Иисусово у Пилата и погребет Спасителя, когда ученики разбегутся. Хвалим Елеазара вместе с мучениками Макковеями. Они еще не за Христа страдали, так как не приходил еще тогда Христос. Они страдали за верность Закону Ветхому и правилам его. Но Церковь Христова достойно чтит их между мучениками. Сличите страдание Веры, Надежды, Любови и матери их Софии со страданием Соломонии и семи ее сыновей. Ведь это зеркальные отображения, равные по славе. И все эти люди не были невежды. Они читали Писание и соблюдали заповеди. Старались жить, как сказано о родителях Предтечи, «поступая по всем заповедям и уставам Господним беспорочно» (Лк. 1: 6). Если бы не такие люди, ничего в истории бы не было. Ничего, кроме вселенского разврата и крайнего запустения.
Поэтому отдадим должное Закону Ветхому. Ведь не будь Храма, некуда было бы ввести трехлетнюю Отроковицу Мариам. Негде было бы Ей и воспитаться в жилище Божием. Не будь синагог, где бы еще собирать Иисусу Христу иудеев, чтобы сказать им слово? А будь синагога пуста и бесполезна, разве читал бы Сам Христос посреди собрания пророка Исаию (см.: Лк. 4: 17–19)? Разве беседовал бы со старцами в храме, будучи 12 лет? Нет, пренебрегать всей этой глубиной и богатством преступно. А вот читать стоит, и думать стоит. Но еще – молиться и смирять сердце перед Господом, чтобы не раскармливать внутри сердца жирную пиявку самомнения.
Люди, слова и цифры
Итак, евреи – книжный народ по определению. Все это видно и на мирской жизни. Замечено давно, что еврей искусен там, где есть цифра или слово. А также музыка, поскольку она есть «звучащая математика». Нося в крови многовековую привычку предков к чтению, анализу, запоминанию, еврей, уходя из религии куда-то на сторону, найдет себя в математике, физике, поэзии. Для доказательства этих слов просто полистайте историю науки или литературы. Среди скульпторов или балетных звезд евреев не ищите. Там, где нужна пластика, движение, наглядное изображение, они могут оказаться лишь в виде исключения. Был запрет на изображения, но было повеление читать. Значит, ищите их там, где есть звук, слово и цифра. Когда-то они были земледельцами, во что теперь многим поверить сложно. Но потом надолго потеряли землю в наказание и вынужденно стали ремесленниками, аптекарями и т.п. Их пальцы прилипали к перу, клавишам или струнам не от боязни физической работы. Это слишком поверхностное объяснение. Сама жизнь в рассеянии заставляла их выживать не мускульной силой, а умом и мелкой моторикой пальцев. Им не нужно завидовать за чрезмерный ум. Хотя бы потому, что ум у них обычный, человеческий. Совершенно тождественный вашему и моему. Но необычайность судьбы их связана с историей Завета и с Книгой. Оттуда же все их успехи как народа. Оттуда же – от Руки, подарившей Книгу, – все их исторические наказания. Наблюдая за ними, можно многому научиться. В том числе в отношении книг.
Ради Писания
Господь наш сказал нам: «Если праведность ваша не превзойдет праведность книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное» (Мф. 5: 20). «Превзойти» означает сначала достичь некоего уровня, а уже потом превысить его. Достичь – и лишь потом превысить. Вот несколько примеров того, что нам следует превзойти.
Учитель и ученик беседовали, прогуливаясь. Учитель сказал: «Вот то поле было моим. Я продал его, чтобы, имея деньги, не отвлекаться от изучения Писания». Идут дальше. Опять говорит учитель: «Вот тот виноградник был моим. Я продал его, чтобы, имея деньги, не отвлекаться от изучения Писания». Дальше идут. Опять говорит учитель: «То озеро было моим. Я продал его, чтобы, имея деньги, не отвлекаться от изучения Писания». Ученик наконец восклицает: «Учитель, вы обнищали ради Писания?!» На что слышит ответ: «Я продал то, что Бог творил семь дней, ради того, чтобы изучать непрестанно то, что Бог диктовал на Синае Моисею сорок дней».
Или еще пример. Жена раввина упрекает мужа в том, что он давно ей ничего не покупал, тогда как соседний раввин купил жене золотые сережки. Тот отвечает: «Это потому, что, когда у них не было хлеба, а тот раввин N не отрывался от Книги, жена его обрезала себе косы и купила в дом муки. Теперь же Бог дал ему деньги, и он отблагодарил жену. А ты ничего подобного не делала».
Таких примеров достаточно много. И не смущайтесь, прошу вас, христиане, что какие-то истории раввинов предлагаются вам в урок. Господа нашего Иисуса Христа тоже называли этим именем. «Равви, где живешь?» – спросил Андрей в самом начале. «Раввуни!» – воскликнула уже Воскресшему Христу Магдалина. Дело не в частностях. Дело в том, чтобы присмотреться: а что такое есть у тех, чью праведность нам непременно нужно превзойти, чтобы стать наследниками Царства Небесного! Ведь если у физика или химика есть подобная любовь к своему предмету, как у помянутых любителей Святого Писания к своему, то быть этим химикам и физикам Нобелевскими лауреатами. И у нас непременно должна быть подобная любовь к словам Господа. Да и зачем мы вообще умеем читать, если не будем читать Писание? Ведь помните, что сказал Вальтер Скотт перед смертью? Он попросил у детей, окружавших его одр, книгу. «Какую?» – спросил зять, имея в виду, что книг в доме очень много. «Есть только одна Книга в мире, сынок», – ответил умирающий писатель. Он имел в виду Библию.
Храм и книга
Прогноз Гюго
В своем культовом романе «Собор Парижской Богоматери» В. Гюго развивает мысль о противостоянии книги и здания, точнее – книги и храма. «Вот что убьет тебя», – говорит Гюго о книге, обращаясь к храму. Мысль весьма оригинальна. Согласно убеждению автора, все великое до Гуттенберга воплощалось в камне. Все идеи требовали стройплощадки, камня, резца, большого объема. А после изобретения печатного станка книга заявила свои права на распространение истины и всех превозмогла. Книга дешевле и легче таких громад, как древние соборы. Она распространяется по миру, как пух, влекомый ветром. Как солнечный луч, она неуловима. Ее можно положить в карман и нести куда хочешь. Тогда как храм требует огромных затрат при возведении и затем при эксплуатации.
Внутри храма живет ансамблем, группой, семьей все то, что потом разлетится на отдельные виды искусства. Вот он стоит посреди города, как великан. Крещение и венчание, пение и проповедь, икона, витраж и скульптура – все живет в нем так, как ягода, гриб и зверь живут в лесу. Органически. Естественно. Потом икона превратится в живопись и потребует себе отдельных залов и выставок. Вслед за ней каменными прыжками поскачет скульптура. Музыка запоет отдельно от Литургии, ораторство с кафедры переместится в парламент и на партийные трибуны. И они забудут о храме. Стыдливо забудут о том, что ему были обязаны столетиями своей напряженной жизни. Свои новые жилища они тоже назовут «храмами». «Храм искусства», «храм театра», «храм знания»… А начало этому уходу из-под купола Дома молитвы положило, по мысли Гюго, книгопечатание.
Все в едином
Храм жив внутри и снаружи. В доме людей собирает очаг, в городе – храм. Так раньше было, пока очаг не сменился телевизором. В храме хорошо думать одному, когда утреня уже отслужена, а вечерня еще не начата. И в храме хорошо петь всем вместе, когда наступил праздник, или пост, или важное народное событие. Жизнь из храма переливается на улицу, на площадь, туда, где торговцы ставят свои лотки и прилавки, а актеры разыгрывают сценки по воскресным дням. Все, что нужно знать человеку, храм возвещает с утра до вечера каждой своей скульптурой, каждым образом, каждым лучом света, окрасившимся при прохождении сквозь витражное стекло. То, что Бог есть, ясно как белый день. Достаточно взглянуть на кафедральные громады, возводившиеся столетиями. И Бог есть, и Христос воскрес, и мир – не хаос, а порядок и стройность. Об этом древние соборы умеют говорить круглые сутки тем, у кого есть уши, чтобы слышать. И если в ту эпоху, когда храм и книга еще не стали антагонистами, книги пишутся, то они сами похожи на соборы.
«La Divina commedia» Данте – это собор. В нее, в эту книгу, и входишь, как под своды. Здесь все переплетено и органично связано: богословие и астрономия, история и современность, поэзия и философия. Весь мир внутри. Гюго прямо и называет Данте и Шекспира строителями храмов. Их творчество монументально. Его видишь издалека и осеняешься крестом.
Увлекая легкостью
Другое дело книги позднейших эпох. С храмом их не сравнишь, да они и не претендуют на это. Слово всегда строит здание. Но какое? Блиндаж, палатка, придорожное кафе. Тюремный барак, солдатская казарма, заводской цех. Мало ли зданий можно выстроить из слов-кирпичиков взамен пугающих размерами громадин, пускающих внутрь только крещеных!.. Гюго прав. Книжка выступила на борьбу с храмом, как легкий пехотинец против тяжеловооруженного рыцаря. Книжка стала проповедовать что угодно и повсюду. А так как ее стало много, рот ей уже не заткнешь. Храм звал человека к себе, чтобы заняться душой человека. Книга сама побежала к человеку, чтобы заняться тем же. Очевидно, что преимущество в скорости и удобстве на ее стороне. Она расплодила вольнодумство, умножила споры, подлила масла в огонь тщеславия. «Зачем мне ходить в храм, если я помолюсь дома?» – говорит теперь тот, кто не молится никогда. «Зачем мне слушать священника, если я сам прочту Евангелие?» – говорит тот, кто читает одни лишь газеты.
Но совсем без зданий книга не осталась. Ей тоже нужны дома, помимо типографий и библиотек. Борющаяся с древними соборами, легкая и доступная книга стала призывать к жизни сонмище иных зданий, соперничающих с храмами. Сначала это были театры и музеи, потом биржи и торговые выставки, теперь мегамаркеты и спортивные арены. Они принимают внутрь себя тысячи и миллионы людей, тихо, а порой и открыто посмеиваясь над пустеющими церквями. В войне за душу человека Дом молитвы проигрывает домам торговли и развлечений.