Эгвейн расслышала часть того, что говорил торговцам Ранд:
– …в чем они захотят, пусть каменщики‑огир строят, как им будет вольно. Дайте им свободу. Если не во всем, то хоть в чем‑то. Насколько себя пересилите. Пытаться переделывать прошлое бессмысленно.
Значит, Ранд отправляет их в стеддинг за огир, решив заново отстроить Руидин. Это хорошо. В Тар Валоне многое – работа огирских каменщиков, и ныне от восхищения дух захватывает при виде зданий, в которых строители воплотили в жизнь собственные замыслы.
Мэт уже сидел в седле своего мерина по кличке Типун – широкополая шляпа низко надвинута, в стремя упирается тупой конец странного копья. Зеленая куртка с высоким воротом выглядела так, словно он в ней спал. Как обычно. Мэтовых сновидений Эгвейн избегала. Одна из Дев, очень высокая золотоволосая женщина, лукаво ухмыльнулась Мэту, отчего тот, по‑видимому, смутился. Наверно, так и есть – она для него немного старовата. Эгвейн фыркнула. Уж его грезы я очень хорошо себе представляю! Спасибочки, обойдусь! Подъехав к Мэту, девушка натянула поводья и оглянулась, высматривая Авиенду.
– Он велел ей помолчать, и она заткнулась, – промолвил Мэт, когда Эгвейн остановила Туманную. Он мотнул головой в сторону Морейн и Лана – Айз Седай, в бледно‑голубых шелках, перебирала поводья своей белой кобылы, он, в плаще Стража, сдерживал огромного боевого коня вороной масти. Лан, как всегда невозмутимый, не сводил взора с Морейн, а она, поглядывая на Ранда, похоже, готова была в любой миг взорваться от нетерпения. – Она стала говорить ему, почему неправильно то, что происходит; мне казалось, она уже в сотый раз об этом талдычит. А он просто сказал: «Я решил, Морейн. Встань в сторонку и помолчи, пока у меня не найдется для тебя время». Причем таким тоном, словно ожидал, что она послушается! И она сделала, что он велел. У нее из ушей пар не свистит? Глянь‑ка, вся кипит!
Мэт приглушенно засмеялся, настолько довольный своим остроумием, что Эгвейн чуть не обняла саидар, дабы прилюдно преподать весельчаку хороший урок. Вместо этого девушка громко фыркнула, чтобы Мэт уразумел, что ее презрение направлено на него вкупе с его глупыми шуточками. Тот бросил на нее косой взгляд и опять хохотнул, что нисколько не сказалось на ее настроении.
С минуту, ошеломленная, Эгвейн во все глаза смотрела на Морейн. Айз Седай сделала так, как сказал Ранд? И слова поперек не вымолвила? Это все равно что Хранительница Мудрости исполнила чье‑то требование! Или в полночь на небе солнце засияло! Разумеется, о том ночном нападении она наслышана – все утро только и разговоров что о гигантских собаках, оставивших на камнях отпечатки своих лап. Эгвейн не могла уразуметь, как это все связано с изменившимся поведением Морейн, однако, не считая известий о Шайдо, появление каких‑то громадных собак было единственной новостью, о которой она знала. Но вряд ли эта весть вызвала бы подобную реакцию Морейн. И вообще, насколько понимала Эгвейн, ничто не могло так изменить Морейн. Несомненно, спроси девушка о случившемся, Морейн заявит ей, чтобы не лезла не в свое Дело, но Эгвейн не будет покоя, пока она не разгадает подоплеку происходящего. Ей очень не нравилось, когда она чего‑то не понимала.
Заметив Авиенду, стоящую на нижней ступени Крова, девушка направила Туманную в обход толпящихся вокруг Ранда айильцев. Авиенда, как и Айз Седай, не сводила взора с Ранда, но лицо ее ничего не выражало. Айилка, по‑видимому, сама того не замечая, все крутила костяной браслет на запястье. Так или иначе, этот браслет имел прямое отношение к сложностям в отношениях Авиенды с Рандом. Эгвейн не понимала, в чем тут дело. Рассказывать Авиенда отказывалась наотрез, а спросить кого‑то другого Эгвейн не могла, боясь обидеть подругу или поставить ее в неловкое положение. Ей самой Авиенда подарила браслет из резной кости в виде язычков пламени – в знак того, что отныне они «почти сестры». Ответным даром Эгвейн стало серебряное ожерелье, которое сейчас носила Авиенда, мастер Кадир утверждал, что этот кандорский узор называется «снежинки». Ей пришлось попросить у Морейн немало денег, но ожерелье, как представлялось Эгвейн, очень шло Авиенде, которая в Пустыне никогда не видела снега. Теперь же, скорей всего, увидит снежинки не только в ожерелье, но и воочию – шансов вернуться до зимы мало. Что бы ни значил этот браслет, Эгвейн была уверена: со временем она догадается, в чем тут загвоздка.
– Что с тобой? – спросила она. Когда девушка нагнулась к подруге со своего седла с высокой лукой, юбки ее высоко приподнялись, обнажая ноги, но Эгвейн едва заметила это – ее очень тревожила Авиенда.
Эгвейн пришлось повторить вопрос, прежде чем Авиенда, вздрогнув, подняла на нее взор:
– Со мной? Со мной все хорошо.
– Авиенда, разреши, я поговорю с Хранительницами. Я сумею убедить их. Не могут же они просто заставлять тебя… – Она не сумела выговорить последние слова – когда вокруг столько посторонних ушей.
– Так это по‑прежнему тебя тревожит? – Авиенда поправила свою серую шаль и легонько качнула головой. – Ваши обычаи все равно кажутся мне очень странными. – Ее взор вновь вернулся к Ранду – так магнит притягивает железные опилки.
– Не бойся его.
– Я не боюсь ни одного мужчины, – отрезала айилка, глаза ее метали голубовато‑зеленые молнии. – Эгвейн, я не хочу с тобой ссориться, но лучше тебе не говорить мне таких вещей.
Эгвейн вздохнула. Почувствовав себя оскорбленной, Авиенда запросто надерет уши кому угодно, даже подруге. Во всяком случае, Эгвейн не была уверена, что допустит подобное обращение с собой. За снами Авиенды она подглядывала недолго – слишком больно это оказалось для нее. Обнаженная, но на руке – этот костяной браслет, который тянул ее к земле, точно весил больше сотни фунтов, Авиенда во всю мочь бежала по потрескавшейся глинистой равнине. А позади нее возник гигант Ранд, ростом вдвое выше огир, на громадном Джиди'ине, он нагонял ее, настигал медленно, но неотвратимо.
Но нельзя же взять и просто заявить подруге, что та врет. Эгвейн слегка покраснела. Тем более нельзя, если придется сказать, откуда ей это известно. Вот тогда она точно мне уши надерет. Больше я так поступать не буду. Надо же, придумала – рыскать по чужим снам! В сны Авиенды, по крайней мере, лазить не буду. Плохая мысль – подглядывать за снами подруги. Конечно, не совсем так, но все‑таки…
Толпа вокруг Ранда начала расходиться. Он легко запрыгнул в седло, следом за ним проворно вскочил на мула и Натаэль. Подле Ранда задержалась одна из айильских торговок – широколицая, огненноволосая женщина; изобилие чеканного золота, ограненных драгоценных камней и резной кости вполне тянуло на небольшое состояние.
– Кар'а'карн, ты хочешь навсегда покинуть Трехкратную Землю? Ты говорил так, словно больше сюда не вернешься.
Другие айильцы остановились и повернулись к Ранду. Вслед за рябью приглушенных шепотков, повторяющих другим тот же вопрос, прокатилась волна тишины.
Некоторое время Ранд безмолвствовал, обводя взглядом обращенные к нему лица. Наконец он произнес:
– Я надеюсь вернуться, но кому по силам предугадать, что случится? Колесо плетет, как желает Колесо. – Он помедлил – с него не сводили глаз. – Но я оставлю вам кое‑что на память о себе, – добавил Ранд, засовывая руку в карман.
Вдруг фонтан возле Крова ожил, вода захлестала из пастей невероятных, причудливых дельфинов, стоящих на хвостах. Позади них, вокруг статуи юноши, трубящего в поднятый к небу рог, развернулся водяной веер, а потом две каменные женщины, чуть поодаль, начали изливать из ладоней струи воды. Потрясенные, лишившиеся дара речи айильцы взирали на вновь забившие фонтаны Руидина.
– Давно следовало это сделать, – пробормотал Ранд явно самому себе, но в воцарившейся тишине Эгвейн ясно расслышала его ворчание. Единственным звуком, кроме его бормотания, было журчание и плеск сотен фонтанов. Натаэль, будто ничего иного и не ожидал, пожал плечами.
А Эгвейн смотрела вовсе не на фонтаны, а на Ранда. На мужчину, способного направлять Силу. Ранд. Вопреки всему, он по‑прежнему тот же Ранд. Но всякий раз, когда девушка видела его в такие моменты, она будто заново узнавала, на что он способен. С детства ей непрестанно внушали, что одного Темного нужно бояться больше, чем мужчины, обладающего даром направлять Силу. Может быть, Авиенда и не зря его боится.
Но, оглянувшись на Авиенду, Эгвейн увидела на ее лице искреннее изумление – такое изобилие воды обрадовало айилку так, как саму Эгвейн восхитило бы самое лучшее шелковое платье или расцветший сад.
– Пора в путь, – объявил Ранд, поворачивая крапчатого на запад. – Те, кто еще не готов, пусть догоняют.
Натаэль на своем муле не отставал от него ни на шаг. И почему Ранд не гонит от себя этого подхалима?
Вожди кланов сразу же принялись отдавать приказы, и суматохи стало больше раз в десять. Вперед устремились Девы и Ищущие Воду; еще больше Фар Дарайз Май окружило Ранда почетной стражей, заодно заключив в свое кольцо и Натаэля. Авиенда шагала рядом с Джиди'ином, возле стремени Ранда, легко ступая широким шагом вровень с жеребцом, причем тяжелые юбки ей нисколько не мешали.
Эгвейн пристроилась рядом с Мэтом, сразу за Рандом и его эскортом. Она хмурилась. На лице ее подруги вновь появилось выражение мрачной решимости, словно Авиенду приговорили сунуть руку в гадючье логово. Я обязана что‑то сделать и непременно ей помочь. Взявшись за какую‑то задачку, Эгвейн никогда не отступалась. И сейчас она хотела во что бы то ни стало разгрызть этот орешек.
* * *
Устроившись в седле, Морейн рукой в перчатке похлопала Алдиб по выгнутой шее, но за Рандом последовала не сразу. По улице, самолично правя своим головным фургоном, вел торговый караван Хаднан Кадар. Надо было заставить его разобрать фургон, чтобы нагрузить его доверху, как и остальные. Несомненно, перечить купец не посмел бы – ее, Айз Седай, он боялся в достаточной мере. В следующем за Кадировым фургоне ехала надежно закрепленная рама из краснокамня – тот самый тер'ангриал. Он был плотно обтянут парусиной и крепко перевязан, чтобы кто‑нибудь опять случайно туда не упал. По обе стороны от каравана шагали цепочки айильцев – Сейа Дун, Черные Глаза.
Приветствуя Морейн, Кадир привстал с козел и поклонился ей, приподняв шляпу, но внимательный взор Айз Седай пробежал мимо него по веренице фургонов до огромной площади, окружающей лес тонких стеклянных колонн, которые уже искрились в лучах утреннего солнца. Если б могла, Морейн забрала бы с площади все, до последней вещицы, но к ее огромному сожалению в фургоны влезла лишь малая часть этих сокровищ. Некоторые были чрезвычайно велики. Например, три тускло‑серых металлических кольца, каждое в два с лишним шага в поперечнике, поставленные стоймя и соединенные друг с другом. Вокруг них натянули плетеную сыромятную веревку – никто не имел права проходить за нее без позволения Хранительниц Мудрости. Разумеется, не всякому разрешалось даже приближаться к кольцам; откровенно говоря, никому и не хотелось. На эту площадь без усилия над собой приходили лишь клановые вожди и Хранительницы Мудрости; и только последние смели прикасаться здесь к чему‑нибудь, да и то с настороженностью и трепетом.
Бесчисленные годы айильские женщины, которые хотели стать Хранительницами Мудрости, проходили второе испытание, вступая в это скопление сверкающих стеклянных колонн; и там им воочию представало то, что видели и мужчины. В этом испытании гибло меньше женщин, чем мужчин, – как говорила Бэйр, потому что женщины крепче и выносливей. Эмис же утверждала, что слабые духом и телом отсеивались прежде, чем добивались такого права. Но точно не мог сказать никто. Прошедшие через колонны и оставшиеся в живых не несли на себе никаких знаков или иных мет. Хранительницы заявляли, что видимые глазу знаки требуются только мужчинам; для женщины достаточно и того, что она осталась в живых.
Первым испытанием, первой ступенью отсева, еще до всякого обучения, служили те три кольца. Женщина должна была шагнуть в одно из них – неважно в какое; вероятно, выбор этот был случайностью или роком. Вновь и вновь перед женщиной прокручивалась ее жизнь, перед ней представало ее будущее всевозможные варианты будущего – в зависимости от каждого из решений, какие она примет за оставшуюся жизнь. Шаг в эти кольца также был чреват гибелью – не каждая женщина способна выдержать открывшееся ей будущее, как и не все готовы выстоять перед лицом прошлого. Разумеется, человеческий разум не в силах запомнить все хитросплетения будущего. В большинстве своем эти картины мешаются, перепутываются и постепенно стираются из памяти, но у женщины остаются впечатления, ощущения о событиях, которые могли бы случиться в ее жизни, которые еще должны случиться, которые могут случиться. Обычно даже такие смутные образы оставались скрытыми, пока это событие не происходило. Впрочем, так бывало не всегда. Вот через эти кольца и прошла Морейн.
Ложечка надежды в чашке отчаяния, подумала она.
– Мне не нравится видеть тебя такой, – промолвил Лан. С высоты своего роста, да еще сидя в седле вороного Мандарба, он глядел на нее сверху вниз, в уголках глаз морщинками залегла тревога. Для него подобное проявление чувств было все равно что для другого человека горькие слезы.
Обтекая сбоку лошадей Морейн и Лана, мимо чередой шли айильцы, гай'шайн вели вьючных лошадей. Морейн удивилась, поняв, что ее уже миновали и цистерны‑фургоны Кадира – она и не знала, что взор ее так долго приковывала площадь.
– Какой? – спросила она, поворачивая кобылу в хвост колонне. Ранд со своим эскортом уже покинул город.
– Встревоженной, – без обиняков заявил Лан, все с тем же непроницаемым лицом, будто высеченным из камня. – Напуганной. Никогда не видел тебя испуганной, даже когда на нас толпами лезли троллоки и Мурддраалы, даже когда ты узнала, что Отрекшиеся освободились, а Саммаэль чуть ли не дышит нам в затылок. Конец близок?
Морейн вздрогнула и сразу пожалела об этом. Хоть Страж и смотрел вперед, поверх ушей своего жеребца, этот человек никогда ничего не упускал из виду. Иногда ей казалось, что он в состоянии заметить, как за его спиной падает лист.
– Ты имеешь в виду Тармон Гай'дон? Иволга в Селейзин знает больше меня. Ниспошли Свет, чтобы до этого было далеко и чтобы пока все печати оставались целыми.
Те две печати, которые были у Морейн, теперь тоже лежали в одном из Кадировых фургонов – каждая упакована в отдельный бочонок, набитый шерстью.
Погрузили бочонки в другой фургон, не в тот, где находилась дверная рама из краснокамня – Айз Седай проследила за этим особо.
– А о чем еще я мог спрашивать? – медленно промолвил Страж, по‑прежнему не глядя на Морейн, отчего той захотелось откусить себе язык. – Ты становишься… нетерпеливой. Я хорошо помню, как ты неделями ждала, чтобы заполучить крошечный обрывок каких‑нибудь сведений, одно слово. Ждала, не шевеля мизинцем, не моргнув глазом, а сейчас… – Он посмотрел на нее – от такого взгляда голубых глаз большинство женщин бросило бы в холодную дрожь от страха. Да и большинство мужчин. – Морейн, та клятва, что ты дала мальчишке… Света ради, что на тебя нашло?
– Лан, его все дальше и дальше утягивает от меня, а я должна быть рядом с ним. Ему необходима моя помощь. Вся, какую я могу ему дать. И потому я пойду на все, чтобы направлять его действия, разве что в постель к нему не лягу. – Кольца дали ей знать, что подобный поступок обернется бедствием. Не то чтобы она всерьез рассматривала такую возможность – сама мысль об этом шокировала ее, но в этих кольцах ей явилось, что она будет обдумывать такой вариант – или могла бы склоняться к нему. Несомненно, подобная возможность свидетельствует о мере ее отчаяния, и в кольцах она увидела, как такое решение приводит к крушению всего и вся. Морейн сожалела, что, как ни старалась, не могла припомнить больше подробностей – любая мелочь, какую она могла бы узнать о Ранде ал'Торе, таила ключик к нему. Но в памяти Морейн остался лишь один голый факт: поступи она так – беды не миновать.
– Вероятно, если он велит тебе принести свои комнатные туфли да еще и трубку раскурить, это весьма укрепит твое смирение.
Морейн уставилась на Лана. Неужели он шутит? Если так, тогда не до смеха. Сама она всегда считала, что не бывает ситуации, когда смирение способно сослужить добрую службу. Суан утверждала, что во всем повинно воспитание в Солнечном Дворце, что в Кайриэне надменность въелась в кости Морейн, да так, что та почти не замечает своего высокомерия, – последнее Морейн решительно отрицала. Хотя Суан была дочерью рыбака из Тира, не всякая королева выдержала бы ее взгляд, и для Суан высокомерие других означало противодействие ее собственным планам.
Если Лан пытается шутить, то он менялся – как бы слабы ни были изменения и как бы он ни упорствовал в своих заблуждениях. Почти двадцать лет он следовал за Морейн и, подчас с огромным риском для себя, спасал ей жизнь столько раз, что она со счета сбилась. И всегда он полагал свою жизнь чем‑то малым и незначительным, ценной только тем, что он нужен Морейн. Поговаривали, будто он домогается смерти, как жених добивается невесты. Никогда она не занимала в его сердце места любимой, никогда не испытывала чувства ревности к женщинам, которые, как казалось, кидались ему в ноги. Он столько лет твердил, что у него нет сердца. Но в прошлом году вдруг обнаружил у себя сердце, обнаружил, когда женщина, привязав его к шнурку, повесила себе на шею.
Разумеется, Лан отверг ее. Нет, он отверг не свою любовь к Найнив ал'Мира, некогда Мудрой из Двуречья, а ныне Принятой Белой Башни, он просто отказал ей. Заявил, что никогда не сможет принадлежать ей. У него есть только две вещи: меч, который никогда не сломается, и война, которая никогда не закончится; он никогда не преподнесет невесте такой дар. Так он сказал. Что ж, по крайней мере об этом Морейн позаботилась, хотя Лан ни о чем не узнает, пока не наступит время. Узнай он до срока, вероятней всего, попытается все изменить – он ведь глупый, упрямый мужчина, тут уж ничего не попишешь.
– Эта безводная земля, похоже, иссушила твою собственную покорность, ал'Лан Мандрагоран. Где бы найти воды, чтобы вновь пробились ее ростки?
– Моя покорность наточена до бритвенной остроты, – сухо ответил Лан. – Ты никогда не позволяла ей затупиться.
Смочив белый шарф водой из кожаной баклаги, он подал Морейн влажную ткань. Ни слова не сказав, Морейн обвязала ею голову. Из‑за гор за спинами всадников уже поднималось солнце – палящий шар расплавленного золота.
Плотная колонна змеей вилась вверх по голому склону Чейндара, хвост ее все еще был в Руидине, тогда как голова, перевалив гребень, направилась вниз – к каменистому, холмистому плато, усеянному скальными шпилями‑пиками и утесами с плоскими верхушками. По серым и бурым камням кое‑где будто мазнули красно‑рыжей или охряной краской. Воздух был так прозрачен, что Морейн видела вдаль на несколько миль даже после того, как всадники спустились с Чейндара. Вздымались к небу громады сотворенных самой природой арок, и со всех сторон вверх устремлялись клыки и когти зубчатых гор. Местность пересекали сухие лощины и овраги, изредка каменистое бесплодие нарушали низенькие колючие кустики да безлистые, ощетинившиеся шипами растения. Колючки и шипы обычно украшали и нечасто встречающиеся деревца, кривые, узловатые и чахлые. Солнце превращало равнину в пышущую жаром печь. Суровая земля, которая выплавила в своем горниле столь же суровый народ. Но менялся не один Лан, не одного Лана меняли. Морейн очень хотелось увидеть, во что Ранд превратит в конце концов Айил. Впереди у всех долгий путь.
Глава 8
ЧЕРЕЗ ГРАНИЦУ
Вцепившись одной рукой в сиденье подскакивающего на ухабах фургона, Найнив другой рукой придерживала свою соломенную шляпу. Она всматривалась вдаль – на дороге позади стихала яростная пыльная буря. Широкие поля шляпы защищали лицо молодой женщины от утренней жары, но громыхающий фургон несся с такой скоростью, что встречным напором воздуха шляпу едва не срывало с головы, не помогала даже темно‑красная лента, затянутая под подбородком. Мимо катились невысокие холмы, низины с редкими перелесками, с выгоревшей под солнцем позднего лета чахлой травой. Поднятая колесами фургона пыль затянула все вокруг, да и в горло ее набилось предостаточно – Найнив едва не закашлялась. Белые облачка в небе беспардонно врали. Ни капли дождя не пролилось с той поры, как путники выехали из Танчико, хоть и минуло уже несколько недель. Да и колеса купеческих фургонов давно уже не укатывали широкую дорогу – те времена остались в прошлом.
Из плотной, с виду чуть ли не сплошной бурой стены не появился ни один всадник – о чем, о чем, а об этом жалеть не стоило. Найнив вышла из себя, разъярясь на разбойников, попытавшихся остановить их фургон, а ведь путники были так близки к тому, чтобы оставить позади безумие Тарабона! Ярость ее угасла, а не рассердившись, она не способна почувствовать Истинный Источник и еще в меньшей степени могла направлять. Но и разгневанную Найнив поразило, какую бурю она оказалась в силах учинить. Преисполненная ярости, она только разбудила вихрь, а дальше буря бушевала сама собой. Буйство стихии изумило своим размахом и Илэйн, но, к счастью, молодая женщина не стала делиться впечатлениями ни с Томом, ни с Джуилином. Да, силы и возможности Найнив возрастали, о чем ей говорили наставницы в Башне, и наверняка ни одна из них не обладала такой мощью, чтобы успешно противостоять Отрекшейся, как сумела она, но… Но Найнив по‑прежнему не могла переступить внутренний барьер. Это ограничение продолжало существовать. Появись грабители сейчас, Илэйн пришлось бы справляться с ними в одиночку, а Найнив этого не хотелось бы. Ее гнев схлынул, но она была готова разжечь новое пламя ярости.
Найнив неловко проползла на четвереньках по парусине, покрывавшей заполнявшие фургон бочонки с красками, протянула руку к одному из бочонков с водой. Они были привязаны вдоль бортов вместе с сундучками, где лежали нехитрые пожитки путников и съестные припасы. Шляпа ее тотчас съехала на затылок, едва удерживаемая лентой. Пальцы Найнив коснулись крышки бочонка – но и только. Чтобы добиться большего, надо отпустить веревку, за которую Найнив цеплялась второй рукой, а судя по тому, как мотает фургон, тогда, скорей всего, запросто себе нос расквасишь, если вообще на обочину не вылетишь.
Джуилин Сандар направил поближе к фургону своего длинноногого гнедого мерина, которому дал немыслимую кличку – Лентяй. Он протянул Найнив и вложил ей в руку кожаную фляжку; несколько таких же висело у его седла. Молодая женщина благодарно припала к горлышку и стала пить – но отнюдь не изящно. Болтаясь на веревке, точно виноградная гроздь на лозе, которую треплет ветер, Найнив кое‑как влила себе в рот с четверть фляжки, еще столько же окатило перед ее добротного серого платья.
Такое платье вполне подходило для купчихи – с высоким воротом, из хорошей ткани, ладно сшитое, но простое, без всяких затей. Правда, излишне дорогой для купчихи выглядела брошь на груди – небольшой кружок из темных гранатов, оправленных в золото. Но брошь – подарок панарха Тарабона; остальные подаренные ей драгоценности, причем много дороже, были спрятаны в тайничке под сиденьем возницы. Найнив носила брошь, чтобы не забывать: даже тех женщин, которые восседают на престолах, порой необходимо взять за шкирку и как следует встряхнуть. Пообщавшись какое‑то время с Аматерой, Найнив теперь с большим пониманием относилась к тому, как Башня обращается с королями и королевами, порой манипулируя ими.
Найнив подозревала, что Аматера преподнесла дары не просто так, а пытаясь откупиться от своих избавительниц – дабы те поскорей убрались из Танчико. Она готова была купить им и корабль, лишь бы те и часа лишнего в городе не задерживались, но никто не спешил продавать даже самое тихоходное или протекающее корыто. Те немногие суда, что еще оставались в гавани Танчико и способны были на морской переход, заполонили беженцы. Кроме того, корабль был не только самым быстрым, но и слишком очевидным способом покинуть город, а после всего случившегося Черные Айя, вполне вероятно, вовсю ищут Найнив и Илэйн. Их же послали выслеживать Черных Айз Седай, а вовсе не затем, чтобы эти Приспешницы Темного устраивали им засаду. Посему фургон и долгая дорога через охваченную гражданской войной и анархией страну. Найнив уже начинала жалеть, что не настояла на том, чтобы отбыть из Танчико морским путем. Правда, в своих чувствах она ни за что бы не призналась.
Найнив хотела вернуть флягу Джуилину, но тот отмахнулся от ее попытки. Крепкий мужчина, будто вырезанный из темного дерева, не очень уверенно чувствовал себя на лошади. На взгляд Найнив, вид у него и вовсе был нелепый – причем не из‑за явно неловкой посадки, а из‑за глупой красной тарабонской шляпы, которой он прикрывал прямые черные волосы. Коническая шляпа без полей, высокая, с плоским верхом, не вязалась с темным тайренским кафтаном тесно облегающим в талии и расширяющимся книзу. Да и вообще Найнив казалось, что вряд ли сыщется хоть кто‑то, кому к лицу эта шляпа. Лично ей представлялось, что вид у Сандара такой, точно он таскает на голове кекс.
Жутко неудобно было перелезать к козлам через нагромождение грузов – с кожаной флягой в руке и хлопающей по затылку шляпкой. Вот Найнив и ворчала, проклиная всех сразу: тайренского ловца воров – Никак не охотника на воров, видите ли! – Тома Меррилина – Вот ведь кичливый менестрель! – и Илэйн из Дома Траканд, Дочь‑Наследницу Андора, которую тоже не мешало бы хорошенько за шкирку потрясти!
Найнив хотела сесть на деревянные козлы между Томом и Илэйн, но золотоволосая девушка тесно прильнула к менестрелю, а ее шляпка болталась на спине. Она так вцепилась в руку белоусого старого дурня, словно боялась упасть. Поджав губы, Найнив села рядом с Илэйн, с другой стороны. Хорошо хоть, волосы она вновь заплела в привычную косу, с запястье толщиной и длиной до пояса – потому, вместо того чтобы влепить Илэйн по уху, Найнив яростно дернула пару раз свою косу. Девушка как будто стала себя вести разумнее, но иногда казалось, что в Танчико кое‑что у нее в голове вверх тормашками перевернулось.
– Они не гонятся больше за нами, – заявила Найнив, водружая свою шляпку на место. – Теперь, Том, можешь и немного помедленнее ехать.
Конечно, крикнуть это можно было и сзади, вместо того чтобы карабкаться по бочонкам, но, представив себе, как ее подбрасывает, мотает из стороны в сторону, а она кричит, чтобы Том ехал помедленней… В общем, такая картина не позволила Найнив обойтись окликом. Она очень не любила попадать впросак, и еще меньше ей нравилось, когда ее видели оказавшейся в глупом положении.
– Надень шляпку, – заметила она Илэйн. – Твоей светлой коже солнце вредно.
Как Найнив и ожидала, девушка пропустила дружеский совет мимо ушей.
– Ты великолепно обращаешься с вожжами, – восхищенно заявила Илэйн Тому, который, натянув поводья, перевел четверку лошадей на шаг. – Ты ни на миг не терял контроля над упряжкой!
Высокий жилистый мужчина глянул на девушку сверху вниз, выгнул густые белые брови, но сказал лишь:
– Впереди кто‑то едет, дитя.
Что ж, может, он и не такой дурень.
Найнив всмотрелась в даль – из‑за следующей невысокой гряды приближалась колонна верховых в снежно‑белых плащах – с полсотни солдат в сверкающих кольчугах и начищенных до ослепительного блеска конических шлемах. Воины сопровождали множество тяжело груженных фургонов. Дети Света. Найнив вдруг явственно ощутила на шее кожаный шнур, на котором у нее под платьем висели два кольца. Тяжелый золотой перстень‑печатка Лана, кольцо королей погибшей страны Малкир, ничего не значило для Белоплащников, но если они увидят кольцо Великого Змея…
Вот глупая женщина! Как же они его увидят? Если, конечно, тебе не приспичит раздеться!..
Найнив быстро окинула острым взглядом своих спутников. Красоту Илэйн никуда не спрячешь, и теперь, когда она отлипла от Тома и принялась завязывать зеленую ленту шляпки, манеры ее более приличествовали тронной зале, а не купеческому фургону, но платье ничем не отличалось от платья Найнив, разве что цветом – оно было синим. Украшений девушка не носила. Подарки Аматеры Илэйн обозвала безвкусицей. Ладно, сойдет – сходило же раз пятьдесят после Танчико. Правда, со скрипом. Однако с Белоплащниками путники столкнулись впервые. Том, в добротном коричневом плаще, мало отличался от любого из тысячи беловолосых, грубоватых возчиков. А Джуилин – он Джуилин и есть. Охотник на воров знал, что делать, правда, ему бы хотелось не в седле сидеть, а твердо стоять на земле, с посохом в руках или с тем мечеломом, что он носит на поясе.
Когда от головы встречной колонны отделилось несколько Белоплащников, Том поворотил упряжку к обочине и остановил фургон. Найнив растянула губы в приветственной улыбке. Она надеялась, что Чадам Света не понадобится еще один фургон.
– Да осияет вас Свет, капитан, – приветствовала Найнив узколицего воина, явно старшего – у него одного не было пики со стальным наконечником. Она не представляла, какому званию соответствуют два золотых банта на груди его плаща, под эмблемой многолучевого солнца, которая имелась у всех подъехавших солдат. Однако по опыту знала, что мужчины падки на любую лесть. – Мы очень рады, что встретили вас. В нескольких милях отсюда нас пытались ограбить разбойники, но, к счастью, случилась пыльная буря. Воистину чудесное спасение! Мы едва сумели…