– А у него симпатичные ноги, – заметила Бергитте, – но высокие мужчины мне никогда не нравились. Прибавь смазливое лицо – и они становятся просто невыносимыми.
К группе мужчин присоединился Петра, шириной плеч превосходивший любого. Он что‑то сказал, пожав руку Тому. И Шавана тоже там оказались. И Лателле, что‑то предвкушая, говорила с Томом, то и дело кидая мрачные взгляды на Найнив и женщин рядом с ней. Когда Люка вернулся с луком без тетивы и колчаном со стрелами, до предотъездных сборов никому не было дела. Фургоны, лошади, клетки, даже стреноженные кабанолошади были брошены, люди сгрудились вокруг Тома и ловца «воров. Следом за Люка все двинулись из лагеря, немного поотстав для приличия.
– Я покажу, как надо стрелять, – сказал Люка, вырезая на стволе дерева на уровне своей груди белый крест. К нему отчасти вернулось его щегольство, и он с важным видом отмерил пятьдесят шагов. – Я сделаю первый выстрел, чтобы ты поняла, с чем придется иметь дело.
Бергитте выдернула лук из его руки и отошла еще на пятьдесят шагов. Люка пялился ей вслед. Она покачала головой, держа в руках лук, потом, уперев его в обутую в мягкую туфлю ногу, одним плавным движением согнула лук и надела тетиву, и лишь тогда опомнившийся Люка подошел к ней вместе с Илэйн и Найнив. Бергитте вытянула стрелу из колчана, который тот держал, кинула на нее быстрый, оценивающий взгляд и отбросила в сторону, точно мусор. Люка сдвинул брови и открыл было рот, но она уже выкинула и вторую стрелу. Еще три полетели на усыпанную листьями землю, пока наконец Бергитте не воткнула одну острием вниз в мягкую почву перед собой. Из двадцати одной она отобрала всего лишь четыре стрелы.
|
|
– У нее получится, – прошептала Илэйн, стараясь говорить поубедительней.
Найнив кивнула с отсутствующим видом; если придется выплатить Люка сотню золотых крон, то вскоре они вынуждены будут продавать украшения, подаренные Аматерой. Письма‑векселя почти бесполезны, как Илэйн уже объяснила Найнив, – воспользоваться ими все равно что пальцем указать Элайде, где они недавно находились или находятся сейчас. Найди я вовремя нужные слова, то не допустила бы этого. Как мой Страж, Бергитте должна делать, что я ей велю. А сделает? Девушке было ясно, что подчинение не является составной частью уз. Интересно, эти Айз Седай, за которыми Илэйн подглядывала, заставляли своих Стражей еще и клятвы приносить? Поразмыслив сейчас над этим, она решила, что одна из них так и поступила.
Бергитте наложила стрелу на тетиву, подняла лук и отпустила тетиву, с виду даже не целясь. Илэйн скривилась, но стальной наконечник ударил в самый центр вырезанного белого креста. Стрела еще дрожала, когда вплотную к ней вонзилась вторая. Бергитте немного подождала – чтобы две стрелы замерли. По толпе зрителей прокатилось «ох», когда третья расщепила первую, а последняя повторила то же самое с другой. Воцарилась полная тишина. Одна стрела можно списать на случай. Но две…
Люка выглядел совершенно обалдевшим, с отвисшей челюстью он хлопал выпученными глазами, пялясь на дерево, потом перевел взор на Бергитте, опять на дерево, снова на Бергитте. Она протянула ему лук, но хозяин зверинца лишь слабо мотнул головой.
Внезапно он отшвырнул колчан прочь и с радостным воплем широко раскинул руки:
|
|
– Никаких ножей! Стрелы! С сотни шагов!
Найнив привалилась к плечу Илэйн, когда Люка принялся живописать, чего он хочет, но не возразила ни словом, ни писком. Том с Джуилином собирали деньги; большинство отдавали им монеты со вздохом или со смехом, но Джуилину понадобилось схватить Лателле за локоток, когда та попыталась улизнуть под шумок, и за монетами в свой кошель она полезла лишь после гневных слов ловца воров. Вот, значит, о чем они там шушукались! Нужно будет с ними строго поговорить. Но это потом.
– Нана, тебе незачем проходить через эти муки, – сказала Илэйн Найнив. Та загнанно смотрела на Бергитте.
– Наш выигрыш? – напомнила Бергитте, когда Люка, сбив дыхание, закончил наконец свою красочную речь.
Он скорчил кислую мину, медленно запустил руку в свой кошель, выудил оттуда монету и кинул лучнице. Илэйн почудилось, будто в луче солнца блеснуло золото. Бергитте проверила монету и бросила ее обратно:
– С твоей стороны заклад был серебряный пенни.
Глаза Люка округлились в изумлении, но в следующий миг он, смеясь, насильно всунул золотую крону в ладонь женщины:
– О чем ты говоришь? Ты стоишь каждого медного грошика! Пожалуй, сама королева Гэалдана явится взглянуть на представление, если будешь выступать ты. Бергитте и ее стрелы! Мы их серебром выкрасим, и лук в придачу!
Илэйн отчаянно захотелось, чтобы Бергитте обернулась к ней. Принять предложение Люка – все равно что поставить для Могидин дорожный указатель.
Но Бергитте, ухмыляясь, подбросила монету на ладони.
– Если лук раскрасить, то он, и без того неважный, совсем негодным станет, – сказала она наконец. – И зовите меня Майрион. Так меня когда‑то называли. – Опершись на лук, она улыбнулась шире: – А красное платье мне можно раздобыть?
|
|
Чуть не взмокшая от волнения Илэйн облегченно перевела дух. Найнив же вся просто позеленела – со стороны казалось, что ей совсем худо.
Глава 37
ПРЕДСТАВЛЕНИЯ В САМАРЕ
Чуть ли не в сотый раз Найнив приподняла локон и, глядя на него, вздохнула. Сквозь стенки фургона низким гулом доносились гомон и смех из сотен, если не из тысяч глоток, в нем почти тонула отдаленная музыка. Все время, пока зверинец шествовал по улицам Самары, она провела в фургоне вместе с Илэйн и нисколько не была этим огорчена – взгляды, бросаемые иногда в окошко, убедили, что ей вовсе не хочется оказаться в плотной людской толпе, радостно вопящей и еле‑еле расступавшейся, чтобы пропустить кавалькаду. Но всякий раз, как Найнив бросала взор на свои теперь медно‑рыжие волосы, ей хотелось делать сальто, крутиться колесом вместе с братьями Шавана – что угодно, только не перекрашивать волосы.
Стараясь не смотреть на себя, Найнив тщательно закуталась в простую темно‑серую шаль, повернулась и вздрогнула – в дверях стояла Бергитте. Во время шествия она ехала в фургоне с Кларин и Петрой, и Кларин отдала ей запасное красное платье, которое приготовила для Найнив по указке Люка. А Люка распорядился об этом загодя, не дожидаясь согласия Найнив. Теперь в этом платье Бергитте и ходила, перекинув через плечо черную крашеную косу, спускавшуюся ей на грудь. Низкого квадратного выреза она словно и не замечала. Лишь взглянув на Бергитте, Найнив еще туже стянула шаль вокруг плеч – еще на ноготок больше выставить напоказ светлую грудь, и можно забыть о всяких, даже самых слабых претензиях на соблюдение приличий. Впрочем, и сейчас говорить о благопристойности подобного наряда было просто смешно. При виде Бергитте у Найнив скрутило живот – но вовсе не из‑за одежды или приличий.
– Если решила носить такое платье, зачем прикрываться? – Бергитте вошла и закрыла за собой дверь. – Ты ведь женщина. Почему бы не гордиться этим?
– Если ты считаешь, что так лучше, – неуверенно ответила Найнив и отпустила шаль. Та медленно соскользнула на локти, открыв точь‑в‑точь такое же платье. Найнив почувствовала себя голой. – Я только думала… Думала… – Стиснув в кулаках шелковые оборки по бокам, чтоб руки лежали на месте, Найнив заставила себя не отводить взора от Бергитте. Так чуть‑чуть легче даже если знать, что на ней точно такой же наряд.
Бергитте поморщилась:
– А если мне захочется, чтоб ты еще на дюйм опустила вырез?
Лицо Найнив стало одного цвета с платьем, она открыла рот, но заговорить сумела не сразу. Потом все же произнесла осипшим голосом:
– Ни на дюйм ниже. Посмотри на свое. Его и на десятую дюйма нельзя опустить!
Три быстрых, сердитых шага, и Бергитте слегка наклонилась, вплотную приблизив лицо к лицу Найнив.
– А если я скажу, что хочу, чтобы ты так сделала? – рявкнула она, оскалив зубы. – Если я захочу размалевать тебе лицо, чтобы у Люка были собственные шуты? Сдеру с тебя одежду и раскрашу с головы до пят? Хорошенькая из тебя тогда получится мишень! Все мужики в пятидесяти милях окрест прибегут на такое диво поглазеть!
Найнив безмолвно двигала челюстью, но не произносила ни слова. Ей очень хотелось зажмуриться – может, когда она вновь откроет глаза, все случившееся окажется кошмарным сном и сгинет.
Сокрушенно мотнув головой, Бергитте уселась на кровать, оперлась локтем на колено и устремила на Найнив пронзительные голубые глаза:
– Это необходимо прекратить. Когда я взгляну на тебя, ты вздрагиваешь. Ты готова услужить мне во всем по единому моему жесту, даже движению ресниц. Я посмотрю на табурет – ты уже несешь его мне. Облизну губы – суешь кубок с вином мне в руки прежде, чем я соображу, что хочу пить. Ты бы спину мне мылила и тапочки надевала, если б я тебе разрешила! Найнив, я не чудовище, не больная, не грудное дитя.
– Я лишь пытаюсь… – покорно начала Найнив и испуганно дернулась, когда Бергитте рявкнула:
– Что пытаешься? Унизить меня?!
– Нет. Нет, все не так. Я виновата…
– Ты присваиваешь себе ответственность за мои поступки, – яростно перебила ее Бергитте. – Это я первая заговорила с тобой в Тел'аран'риоде. Это я решила помочь тебе. Я решила выслеживать Могидин. И я взяла тебя взглянуть на нее. Я! Не ты, Найнив, а я сама! Я – не твоя марионетка, не твоя гончая из своры. И никогда ею не буду.
Найнив с трудом сглотнула и еще крепче вцепилась в юбки. У нее нет никакого права сердиться на эту женщину. Вообще никакого права. А вот Бергитте вправе гневаться.
– Ты сделала, как я просила. Моя вина, что ты… что ты здесь. Это моя вина!
– Разве я упомянула о вине? Ничего подобного я не вижу. Лишь мужчины и девчонки с куриными мозгами находят вину там, где ее нет, а ты – ни то и ни другое.
– Из‑за своей глупой гордости я возомнила, что снова сумею ее одолеть, и из‑за моей трусости она… она смогла… она… Если б я не была так перепугана, что и плюнуть не могла, то что‑нибудь да сделала бы.
– Трусость? – Глаза у Бергитте расширились в откровенном недоверии, в голосе послышалось презрение. – И ты? Мне казалось, у тебя больше здравого смысла и ты не станешь равнять страх с трусостью. Ты могла бы бежать из Тел'аран'риода, когда Могидин отпустила тебя, но ты осталась, чтобы бороться. Ты не смогла – в этом нет твоей вины. Стыдиться нечего. – Глубоко вздохнув, Бергитте потерла лоб, потом подалась вперед: – Слушай меня внимательно, Найнив. За все происшедшее я тебя нисколько не виню. Я видела, но не могла пошевелиться. Если б Могидин связала тебя узлом или выпотрошила, как рыбу, я бы все равно не чувствовала своей вины. Я сделала все, что могла и когда могла. Ты поступила точно так же.
– Это не одно и то же. – Найнив попыталась изгнать из голоса пыл. – Это моя вина, что ты оказалась тут. Только моя. Если ты… – Она замолкла, опять сглотнула. – Если ты… промахнешься… когда сегодня будешь стрелять, то я хочу, чтоб ты знала – я пойму.
– Я никогда не промахиваюсь, – сухо отчеканила Бергитте, – и в тебя целиться не буду.
Она начала доставать из шкафчика и выкладывать на маленький столик недоделанные стрелы, ошкуренные древки, стальные наконечники, каменную баночку с клеем, тонкую бечевку, серые гусиные перья для оперения. Как только удастся, Бергитте собиралась и новый лук себе смастерить. Лук Люка она обозвала узловатым суком, что слепой идиот обломал в глухую полночь со свилеватого дерева.
– Найнив, ты мне нравилась, – сказала Бергитте, выложив свои принадлежности для работы. – Колючки и все такое, без прикрас. Но такая, какой стала теперь, ты мне разонравишься…
– Теперь у тебя нет причин меня любить, – жалким голосом промолвила Найнив, но Бергитте продолжала говорить, не поднимая на нее взора:
– …и я не позволю тебе унижать меня, умалять мои поступки и решения, беря на себя ответственность за них. У меня было несколько подруг, но у большинства из них характер как у снежных призраков.
– Мне бы хотелось, чтоб когда‑нибудь ты назвала меня своим другом. – Что это, Света ради, за снежные призраки? Несомненно, нечто из прошлых Эпох. – Я бы никогда не посмела обидеть тебя. Я просто…
Бергитте не обращала на нее внимания, разве что голос повысила. Она будто поглощена была своими стрелами.
– Я с удовольствием полюблю тебя, неважно, какие чувства будут у тебя ко мне. Но этого не случится, пока ты снова не станешь собой. Смириться с тобой, с бесхребетной нюней, коли ты такая теперь, я смогу. Я воспринимаю людей такими, какие они есть, а не такими, какими хотела бы видеть. Иначе я с ними расстаюсь. Но ты – не такая, какая есть, и мне ни к чему выслушивать причины, почему ты прикидываешься не пойми чем. Так вот, Кларин поведала мне о твоей стычке с Керандин. Теперь я знаю, как поступить в следующий раз, когда ты назовешь мое решение своим. – Она энергично взмахнула ясеневым прутом, свистнул рассекаемый воздух. – Уверена, Лателле счастлива будет принести побольше розог.
Найнив заставила себя разжать челюсти, с трудом, как сумела, смягчила тон.
– Со мной ты вправе поступать, как тебе угодно. – Кулаки, комкавшие подол, дрожали сильнее, чем голос.
– Ага, характер прорезался? Самый краешек? – Бергитте усмехнулась, весело и в то же время с поразительной жестокостью. – Сколько ждать, когда он ярким пламенем полыхнет? Если понадобится, я сколько угодно розог переломаю. – Ухмылка пропала, лицо Бергитте стало серьезным. – Я или заставлю тебя понять правильность всего, или прогоню прочь. Иного выбора нет. Илэйн я не могу покинуть и не покину. Эти узы – честь для меня, и я исполню свой долг. И я не позволю, чтобы ты думала, будто можешь решать за меня или полагать мои решения своими. Я сама по себе, а не твой придаток. А теперь ступай. Мне нужно закончить эти стрелы, если я хочу иметь такие, которые будут лететь верно. Убивать тебя я не желаю, не хочу, чтобы это даже случайно произошло. – Откупорив баночку с клеем, Бергитте склонилась над столом. – Выходя, не забудь сделать реверанс, как пай‑девочка.
Найнив спустилась по ступенькам и только тогда дала выход гневу, яростно стукнув кулаком по колену. Да как она смеет?! Неужели думает, что может просто?… Неужели она думает, что Найнив смирится с… А ведь ты готова была снести все, что ей захочется с тобой сделать, тихонько прошептал внутренний голос. Я сказала, что она может меня убить, огрызнулась Найнив, а не измываться надо мной и втаптывать в грязь! Того и гляди, вскоре все станут угрожать ей той проклятой шончанкой!
Фургоны остались сторожить несколько укротителей лошадей, облаченных в домотканые одежды; они стояли возле высоко натянутого парусинового тента, которым огородили место для представления Люка. С обширного луга, поросшего бурой травкой, хорошо просматривалась находящаяся в полумиле отсюда Самара – серые каменные стены, приземистые надвратные башни; из‑за стен торчали крыши – соломенные и черепичные – нескольких зданий повыше. Повсюду возле стен, точно грибные семейки, приютились целые поселки избушек, хижин и лачуг – в них жили приверженцы Пророка, и они на несколько миль в округе ободрали все деревья то ли для костров, то ли для своих хибар.
Вход для зрителей располагался с другой стороны, а тут стояла парочка укротителей лошадей с увесистыми дубинками – дабы отбить охоту у тех, кто желает поглазеть на представление на дармовщинку и попробует пробраться через вход для выступающих. Так же, кстати, поступали и прочие хозяева зрелищ. Сердито ворча, Найнив едва не отдавила ноги охранникам, широким решительным шагом направившись мимо них, пока их идиотские ухмылки не дали ей понять, что шаль по‑прежнему висит у нее на локтях. Она резанула парней кинжальным взглядом, и улыбки стерлись с их лиц. Лишь тогда Найнив медленно прикрылась, как того требуют приличия. Ни к чему этим оболтусам думать, будто им по плечу заставить ее заорать и подпрыгнуть. Один – кожа да кости и нос в пол‑лица, – придержал парусиновый полог, и она окунулась в шум и гвалт.
Повсюду толклись люди, галдящие и кружащиеся скопления мужчин, женщин, детей потоками расползались от одного аттракциона к следующему. Кроме с'редит, все выступали на сколоченных по указанию Люка деревянных подмостках. Самая большая толпа обступила кабанолошадей Керандин – громадные серые животные, вытянув вверх длинные хоботы, делали стойку на передних ногах, даже малышка. Меньше всего зрителей привлекли собачки Кларин – хоть и прыгали они друг через дружку, и кувыркались, и заднее сальто‑мортале проделывали. Порядочно народу останавливалось возле клеток поглазеть на львов и мохнатых, смахивающих на кабанов капаров, на оленей с причудливо закрученными рогами – водились они в Арафеле, Салдэйе и Арад Домане, – на многоцветных птиц Свет знает откуда родом, на каких‑то косолапых, с бурым мехом созданий, большеглазых и с круглыми ушками. Последние мирно объедали листочки с зажатых в передних лапах зеленых веточек. Откуда взялись эти зверьки. Люка каждый раз рассказывал по‑разному; Найнив подозревала, что он этого не знает. Пока еще Люка даже не придумал для них названия, которое ему бы понравилось. Не меньше охов и ахов, чем с'редит, вызывала огромная, в четыре человеческих роста змея с иллианских болот, хотя она просто лежала бревно бревном в своем загоне и, кажется, даже спала. Однако Найнив доставило удовольствие, что медведи Лателле, которые, стоя на задних лапах, катались на больших деревянных шарах, обращали на себя немногим больше внимания, чем прыгавшие собачки. На медведей здешний люд мог и в местных лесах насмотреться, пускай у этих даже и морды белые.
В дневном свете Лателле сверкала черными блестками, Керандин – синими, а Кларин – зелеными, хотя больше всего стекляруса было нашито на платье Лателле. Однако все их платья имели ворот под самый подбородок. Разумеется, рядом выступали и Петра с Шавана, наряженные лишь в ярко‑синие штаны, но ничего необыкновенного в их номерах не было – все дело в мускулах. Вполне понятно. Четверо акробатов стояли на плечах друг у друга. Неподалеку от них Петра выжал над головой длинную перекладину с массивными железными шарами на концах – ее поднесли и дали ему в руки двое мужчин. Петра тут же принялся вращать перекладину на руках, а потом закрутил ее вокруг шеи и даже вокруг торса.
Том и жонглировал факелами, и глотал огонь. Восемь пылающих факелов образовывали ровный круг, потом в каждой его руке оказалось по четыре факела. Он принялся по очереди ловко засовывать их пылающими концами себе в рот – будто глотал огонь – и вынимал факелы погасшими, причем с таким видом, словно съел что‑то вкусное. Найнив никак не могла уразуметь, каким образом менестрель себе усов не подпалил, не говоря уже о том, что не обжег горло. Движение запястий – и погасшие факелы, сложившись точно веер, вспыхнули вновь. Немного погодя они образовали над головой жонглера два пересекающихся кольца. На Томе была коричневая куртка, в которой он ходил каждый день, хотя Люка и выдал ему расшитый блестками красный камзол. Судя по тому, как менестрель приподнял кустистые брови, он не понял, почему Найнив, проходя мимо, сердито покосилась на него. Ну конечно, он‑то в своей обыденной куртке.
Найнив принялась торопливо проталкиваться сквозь плотную, нетерпеливо гудящую толпу, обступившую два высоких шеста с туго натянутой между ними веревкой. Чтобы пробиться в передний ряд, Найнив пришлось как следует поработать локтями, хотя, когда шаль соскользнула у нее с плеч, женщины, кидая на нее недобрые взоры, оттаскивали мужчин с дороги. Не будь Найнив занята – краснея, она то и дело оправляла шаль, – она отвечала бы не менее сердитым взглядом.
Возле шестов обеспокоенно хмурил брови Люка – ну ни дать ни взять муж у комнаты роженицы. Рядом с ним стоял плотно сбитый мужчина с бритой головой, лишь на темени качался седой хохолок. Найнив протиснулась к Люка, встав по другую сторону. У бритоголового вид был просто злодейский – длинный шрам через всю левую щеку, вместо одного глаза повязка с нарисованным красным, зло глядящим оком. Мало у кого здесь Найнив заметила оружие более серьезное, чем поясной нож, но за спиной у этого висел меч, длинная рукоять торчала над правым плечом. Почему‑то он показался Найнив смутно знакомым, но все мысли ее сейчас были заняты канатом. При виде шали Люка нахмурился, потом улыбнулся Найнив и попытался приобнять ее за талию.
Пока Люка, судорожно глотая воздух, старался восстановить дыхание после доброго тычка локтем, а Найнив поправляла шаль, чтобы выглядеть хотя бы пристойно, из толпы напротив, пошатываясь, вышел Джуилин – коническая шапка залихватски сдвинута набекрень, куртка расстегнута, один рукав чуть ли не по земле волочится, в руке скособоченная деревянная кружка. Преувеличенно осторожной походкой человека, в голове которого больше вина, чем мозгов, он приблизился к веревочной лестнице, ведущей на помост наверху одного из шестов, и воззрился на нее с живейшим интересом.
– Давай! – крикнул кто‑то. – Сверни себе, дураку, шею!
– Погоди, приятель! – окликнул очухавшийся Люка. Он выступил вперед, расточая улыбки и взмахивая полой плаща. – Тут не место человеку, у которого в брюхе полно…
Поставив кружку наземь, Джуилин взобрался по лестнице и, покачиваясь, выпрямился на платформе. Найнив затаила дыхание. К высоте Джуилину не привыкать, голова у него не кружилась, да и немудрено – он почти всю жизнь гоняется за ворами по крышам Тира, но все же…
Джуилин растерянно повернулся; со стороны казалось, что он настолько пьян, что о лестнице то ли уже не помнит, то ли не видит ее. Взгляд его зацепился за канат. Нерешительно он поставил ногу на узенькую опору и тут же отдернул ее. Сдвинув шляпу на затылок, задумчиво почесал макушку, принялся разглядывать туго натянутую веревку. Потом вдруг просветлел лицом – его словно озарило. Он медленно опустился на четвереньки и, покачиваясь, пополз по веревке. Люка заорал, чтоб он спускался, а толпа разразилась хохотом и довольными криками.
Дойдя до половины, Джуилин остановился, неловко зашатался и оглянулся. Взор его упал на кружку, что он оставил внизу, и больше от нее не отрывался. Очевидно, Джуилин размышлял, как теперь спуститься. Медленно, с нарастающей осторожностью он встал лицом туда, откуда пришел. Его шатало. Испуганный вздох пролетел по толпе, когда нога Джуилина сорвалась и он упал, каким‑то образом зацепившись за канат одной рукой и коленом. Люка подхватил свалившуюся тарабонскую шапку и принялся кричать всем, что этот человек сумасшедший, что в случившемся его, Люка, винить нельзя и он ни за что не отвечает. Найнив крепко стиснула кулаки и прижала их к животу – она не могла представить себя там, наверху, даже от одной мысли об этом ей худо делалось. Нет, этот мужчина – болван! Бесшабашный круглый дурень!
Джуилин с видимым усилием уцепился за канат другой рукой, подтянулся и двинулся, перехватывая руками, по канату. К дальней платформе. Доползя до помоста, он встал. Шатаясь, Джуилин отряхнул куртку, попытался ее оправить кончилось тем, что теперь он всунул в рукав правую руку, а левую, наоборот, выдернул. И тут заметил свою кружку, оставшуюся у основания второго шеста. Радостно вскинув руку и указав на кружку пальцем, Джуилин опять шагнул на канат.
На этот раз не меньше половины зрителей закричали, чтобы он возвращался, что лестница у него позади; другие взахлеб хохотали, несомненно предвкушая, как этот пьянчуга навернется с верхотуры. А Джуилин шагал плавно, ловко соскользнул по веревочной лестнице, подхватил свою кружку и сделал большой глоток. Только когда Люка нахлобучил на голову Джуилину красную шляпу и они оба поклонились – причем Люка так размахивал своим плащом, что канатоходец оказывался позади него, – зрители сообразили, что увиденное было частью представления. После ошеломленной тишины толпа разразилась бурей аплодисментов, радостных кличей и смехом. Найнив же ожидала, что они озвереют, поняв, как их одурачили. А мужчина с хохолком, даже когда смеялся, выглядел сущим злодеем.
Оставив Джуилина стоять возле лестницы, Люка вернулся на свое место между Найнив и одноглазым с хохолком.
– Я и не сомневался, что все пройдет хорошо. – На удивление, говорил Люка весьма самодовольным тоном и опять несколько раз слегка поклонился толпе, словно это он шагал по канату.
Найнив исподлобья окинула его кислым взглядом, но выдать ядовитое замечание, так и просившееся с языка, не успела – растолкав толпу, к Джуилину вышла Илэйн. Девушка подняла руки вверх и опустилась на колено.
Найнив неодобрительно поджала губы и нетерпеливо подергала свою шаль. Что бы она ни думала о красном платье, которое неизвестно как обнаружила на себе, – она, честно говоря, так до конца и не понимала, как оказалась в нем, – костюм Илэйн ей представлялся еще хуже. Дочь‑Наследница Андора была облачена в снежно‑белую короткую курточку, сверкавшую белыми блестками, и такого же цвета обтягивающие кожаные штаны. Найнив до конца не верила, что Илэйн и вправду появится в этаком… наряде на людях, но была слишком поглощена собственным платьем, посему и мнения своего не высказала. Курточка и штаны девушки навели Найнив на мысли о Мин. Она никогда не одобряла, что Мин носит мальчишескую одежду, но костюм Илэйн из‑за нашитых блесток выглядел еще более… возмутительным и вызывающим.
Джуилин придержал веревочную лестницу, пока Илэйн взбиралась наверх, хотя необходимости в том не было – влезла она туда сноровисто, нисколько не уступая ему в ловкости. Потом Джуилин смешался с толпой, а девушка замерла на помосте, купаясь в оглушительных аплодисментах: все словно восхищались одним лишь ее появлением на платформе. А когда она ступила на канат – тот показался еще тоньше, чем под ногой Джуилина, – Найнив затаила дыхание и бросила раздумывать об одежде Илэйн, о себе самой, вообще обо всем.
Илэйн шагала по канату, раскинув в стороны руки, и она вовсе не направляла Силу, создавая себе мост из Воздуха. Она шла медленно, аккуратно ставя одну ступню перед другой, ни разу не покачнувшись, а опора ей – лишь канат. Направлять чересчур опасно, коли Могидин получила, пусть и тоненькую, ниточку к тому, где находятся те, кого она ищет. В Самаре могли быть Отрекшиеся или Черные сестры – они‑то почувствуют любое плетение. А коли их там и нет, то могут появиться в любой момент. Очутившись на дальней платформе, Илэйн подождала, пока смолкнут аплодисменты и крики, и только потом отправилась обратно. Аплодисментов ей было куда больше, чем досталось в награду Джуилину; почему так, Найнив не понимала. Не доходя до конца, девушка плавно развернулась, прошлась обратно, вновь повернулась. И пошатнулась, еле устояв. Найнив будто кто горло сдавил. Медленным ровным шагом Илэйн дошла по канату до дальней платформы и замерла там, пережидая гром оваций и оглушительные крики.
Найнив сглотнула, почувствовала, как вновь застучало сердце, и с трудом перевела дыхание, но она знала, что это еще не все.
Подняв руки над головой, Илэйн неожиданно сделала колесо на канате взметнулись черные пряди, мелькнули на солнце затянутые в белую кожу ноги.
Найнив вскрикнула и вцепилась в локоть Люка, а девушка оказалась на дальнем помосте, запнувшись при приземлении и едва не свалившись.
– В чем дело? – пробурчал Люка под дружное «ах!» толпы. – Ты же видела не раз! Она каждый вечер это проделывала, с тех пор как мы покинули Сиенду. И, сдается мне, немало где еще.
– Ну да, – слабо вымолвила Найнив. Взор ее был устремлен на Илэйн, и она почти не заметила, как рука Люка скользнула по ее спине, обнимая за плечи. Во всяком случае если и заметила, то ничего не предприняла. Найнив пыталась переубедить девушку, отговорить от выступления, сослаться на растянутую лодыжку, но Илэйн настояла на своем, заявив, что много тренировалась с Силой и теперь подобная поддержка ей уже незачем. Может, Джуилин‑то без такой страховки и обойдется – по‑видимому, так оно и было, но ведь Илэйн никогда не доводилось ночами карабкаться по крышам.
Обратное колесо прошло великолепно, приземление тоже было безукоризненно, но Найнив не отводила взгляда и не выпускала из пальцев рукава Люка. Выждав новую, показавшуюся нарочитой паузу для аплодисментов, Илэйн опять вернулась на канат – и снова повороты с поднятой ногой, быстрые взмахи ею, причем казалось, что нога вытянута чуть ли не все время. Потом последовала медленная стойка на руках – девушка вытянулась точно кинжал, устремив обутые в белые тапочки ножки в небо. И заднее сальто – от которого толпа охнула, а Илэйн закачалась из стороны в сторону, сохраняя равновесие. Этому трюку, как и стойке на руках, Илэйн научил Том Меррилин.
Краешком глаза Найнив приметила в двух шагах поодаль седого менестреля; он смотрел на Илэйн, привстав на цыпочки. Вид у Тома был гордый, как у павлина. Он готов был в любой момент броситься вперед и подхватить девушку, если та сорвется. А если она сверзится оттуда, в этом будет часть его вины. Нечего было учить ее всем этим штучкам!
Еще один, последний проход колесом – ноги в белом мелькали и вспыхивали блестками на солнце быстрее прежнего. А Найнив про этот проход никто ни единым словечком не обмолвился! Она бы тут же своим острым и злым язычком освежевала Люка и выпотрошила, если б он не заворчал сердито, что если Илэйн, мол, прибавила этот элемент для пущих аплодисментов, то это лучший способ свернуть себе шею. Последняя остановка, шквал аплодисментов, и Илэйн наконец‑то спустилась.
Толпа с криками кинулась к девушке, и вокруг нее, точно под действием Силы, тотчас же возникли Люка и четыре укротителя лошадей с дубинками, но Том, даром что хромой и старый, все равно опередил всех.