Ранд сердито сверкнул глазами:
– Эгвейн, тебе‑то она сказала, в чем дело?
– Просто сказала, что тебе надо на что‑то взглянуть. Что тебе все равно надо сюда прийти.
– Ты должен довериться Айз Седай, – сказала Авиенда почти бесстрастно, но с ноткой сомнения. Мэт фыркнул.
Ранд промолвил:
– Ладно, сейчас все узнаем. Натаэль, отправляйся к Бэилу и скажи, что я буду у него через…
В дальнем конце ряда повозок стенка Кадирова фургона вдруг взорвалась, щепки и осколки нещадно секли айильцев и горожан. Ранд понял сразу. И без мурашек на коже. Он припустил к фургону следом за Морейн и Ланом. Время будто замедлилось, словно воздух превратился в желе, облепившее каждое мгновение, и все произошло сразу.
В ошеломленной тишине, нарушаемой лишь стонами и криками раненых, вперед шагнула Ланфир; с руки ее свисало нечто бледное, мягкое, исчерченное красным. Она спускалась по невидимым ступеням, а это волочилось за нею. Лицо Ланфир было вырезанной изо льда маской.
– Он сказал мне, Льюс Тэрин, – чуть ли не простонала Ланфир; взмахнув в воздухе той бледной тряпкой. Ветер подхватил ее, и на миг тряпка раздулась в окровавленную полупрозрачную статую Хаднана Кадира. Это была его кожа, снятая целиком. Фигура незадачливого купца смялась и опала, а голос Ланфир едва не сорвался на визг: – Ты позволил другой женщине себя коснуться! Опять!
Мгновения липли одно к другому, все происходило одновременно.
Прежде чем Ланфир ступила на камень набережной, Морейн подобрала свои юбки повыше и побежала прямо к ней. Как ни быстра она была, Лан оказался проворней, проигнорировав ее окрик: «Нет, Лан!» Вылетел из ножен меч, длинные ноги понесли Стража вперед, оставив Морейн позади, меняющий цвета плащ развевался у него за спиной. Вдруг Лан будто на невидимую каменную стену наскочил, отлетел, попытался, пошатываясь, вновь двинуться вперед. Один шаг – и словно гигантская ладонь смела Лана в сторону, отбросила на десяток шагов, кинув на камни.
Он еще не упал на мостовую, как Морейн, оскальзываясь на брусчатке, рванулась вперед, пока не оказалась лицом к лицу с Ланфир. Длилось это лишь мгновение. Отрекшаяся посмотрела на Айз Седай, словно заинтересовавшись, что оказалось у нее на пути, потом Морейн отшвырнуло вбок, да так сильно, что она несколько раз перекатилась и исчезла под одним из фургонов.
Набережную охватило смятение. Разметало Кадиров фургон всего несколько мгновений назад, однако только слепой не понял бы, что Единой Силой вовсю орудует именно эта женщина в белом. Вдоль причалов громко тукали топоры – на баржах обрубали канаты, и команды торопливо отгоняли освободившиеся неповоротливые суда на открытую воду. Работники на причалах и городской люд в темных одеждах отчаянно пытались забраться на борт барж. Повсюду мужчины и женщины бестолково метались и кричали, стремясь пробиться к воротам, убежать в город. И среди всего этого коловращения фигуры в кадин'сор нацепляли вуали и устремлялись на Ланфир – с копьями, ножами, просто с голыми руками. Они не могли не знать, что она виновница этого нападения и что она сражается Силой. Но, не считаясь ни с чем, бежали танцевать с копьями.
Огонь волнами покатился на них. Пламенные стрелы вонзались в людей, и на них вспыхивала одежда. Но Ланфир не сражалась с ними, даже особого внимания на них не обращала. Так она могла бы отмахиваться от кусименя или от надоедливых мошек. Спасающихся бегством опаляло так же, как и тех, кто кинулся в бой. Ланфир двинулась к Ранду, словно больше для нее ничего не существовало.
Лишь несколько ударов сердца.
Ланфир сделала три шага, когда Ранд схватился за мужскую половину Истинного Источника – расплавленный металл и звонкий, как сталь, лед, сладкий мед и навозная куча. Глубоко в Пустоте схватка за жизнь была отдаленной, а битва перед ним – и того дальше. Едва Морейн исчезла под фургоном, Ранд направил Силу, отнимая жар из огня Ланфир, отводя пламя в реку. Языки пламени, что за миг до того охватывали людей, исчезли. В тот же миг Ранд вновь сплел потоки, и возник туманный серый купол, вытянутым овалом накрыв Ранда, Ланфир и большую часть фургонов – почти прозрачная стена отсекла все, что оказалось за ее пределами. Даже закрепляя плетение, Ранд не был уверен в том, что это такое и откуда взялось. Наверное, из каких‑то воспоминаний Льюса Тэрина. Тем не менее огонь Ланфир натыкался на преграду и останавливался. Ранд смутно видел людей за куполом, которые – слишком многие – метались и размахивали руками: он избавил их от огня, но не от телесных мучений; запах горелой плоти густо висел в воздухе. Однако новых жертв пламени он не замечал. Внутри купола тоже лежали тела, кучи обгорелой одежды, кое‑кто, еще живой, слабо шевелился и стонал. Ланфир не было до них никакого дела. Огонь, что она направляла, погас – надоедливая мошкара разогнана, и Отрекшаяся не глядела по сторонам.
Еще несколько мгновений, несколько ударов сердца. Ранд был холоден в опустошенности Ничто, а если и испытывал сожаление о погибших, жалость к умирающим и обожженным, то чувство это было столь хорошо запрятанным, что его могло и не быть вовсе. Ранд сам стал холодом. Самой пустотой. Лишь ярость саидин наполняла его.
Движение сбоку. Авиенда и Эгвейн, взгляды устремлены на Ланфир. Ранд же надеялся отгородить их от всего происходящего. Должно быть, девушки побежали вместе с ним. Мэт и Асмодиан. Эти снаружи, стена не достала до нескольких последних фургонов. В ледяном спокойствии Ранд направил Воздух, спутывая его потоками Ланфир. Пока он отвлекает Отрекшуюся, Эгвейн с Авиендой, может, сумеют отгородить ее от Источника щитом.
Что‑то рассекло потоки Ранда; они лопнули, отлетели, хлестнув его, обратно – он аж крякнул.
– Кто из них? – рявкнула Ланфир. – Какая из них Авиенда? – Эгвейн запрокинула голову и завыла, глаза девушки были выпучены, ее голосом будто вопил корчащийся в предсмертной агонии мир. – Какая? – Авиенда приподнялась на цыпочки, содрогаясь, стенания ее вторили воплям Эгвейн, становясь все выше и выше.
Вдруг в пустоте возникла мысль. Дух, вплетенный таким образом, вместе с Огнем и Землей. Вот так. Ранд почувствовал, как что‑то режется, что‑то невидимое для него, и Эгвейн упала, недвижимо застыла, Авиенда свалилась на четвереньки. Голова девушки была опущена, ее шатало.
Ланфир пошатнулась, перевела взор с девушек на Ранда – темные омуты черного огня.
– Ты мой, Льюс Тэрин! Мой!
– Нет. – Собственный голос, как почудилось Ранду, доходил до ушей словно через тоннель длиной в милю. Отвлечь ее от девушек. Он продолжал идти вперед не оглядываясь. – Я никогда не был твоим, Майрин. Всегда принадлежал Илиене.
Пустота задрожала от печали и чувства утраты. И от отчаяния, что ему нужно сражаться еще с чем‑то, кроме клокочущей саидин. Мгновение он балансировал на самой грани. Я – Ранд ал'Тор. И – Илиена, лишь ты одна была и будешь в моем сердце. Балансирование на острие ножа. Я – Ранд ал'Тор! Иные мысли пытались вырваться на волю, взметнуться бурным фонтаном – об Илиене, о Майрин, о том, что он может сделать, чтобы одолеть ее. Ранд загнал их поглубже, даже последнюю. Если он примет ошибочное решение… Я – Ранд ал'Тор!
– Тебя зовут Ланфир, и я скорей умру, чем полюблю Отрекшуюся! – выкрикнул он.
По лицу ее пробежало нечто, что могло бы быть мукой, потом оно вновь застыло мраморной маской.
– Если ты не мой, – холодно промолвила Ланфир, – то ты умрешь.
В груди у Ранда полоснула боль, сердце грозило вот‑вот лопнуть, а в голову будто вбивали раскаленные добела гвозди – боль была столь ужасна, что даже внутри кокона Ничто ему захотелось закричать. Смерть была здесь, и он знал об этом. Отчаянно – даже в Пустоте его охватило отчаяние, сама же Пустота сжалась, подернулась рябью, – Ранд сплел вместе Дух, Огонь и Землю, принялся дико размахивать получившимся плетением. Сердце его больше не билось. Пальцы темной боли сминали кокон Пустоты. На глаза наползала серая пелена. Он чувствовал, как его плетение рывками разрезает ее потоки. Пробившийся в пустые легкие воздух обжигал; дернувшись, сердце вновь погнало кровь. Ранд опять стал видеть. Перед глазами метались, кружились серебристо‑черные пятнышки, но он видел каменнолицую Ланфир, которая все еще приходила в себя после удара отскочившими плетеными потоками. Голова раскалывалась, грудь словно разворотили, но Пустота укрепилась, и телесная боль сделалась отдаленной.
И хорошо, что она далека, поскольку времени опомниться у Ранда не было. Заставляя себя двигаться вперед, Ранд ударил Ланфир Воздухом – как дубиной, пытаясь лишить ее сознания. Она полоснула по его плетению, и он ударил опять, потом снова и снова – каждый раз она рассекала все его плетения, до последнего, каким‑то образом замечая и отражая яростный град ударов, но Ранд подступал все ближе. Если он не даст ей ни мгновения передышки, отвлечет целиком на себя, если хоть одна из невидимых дубинок приголубит ее по голове, если он сумеет подобраться к ней настолько близко, чтобы ударить ее кулаком… Без сознания она будет так же беспомощна, как и любой другой.
Вдруг она словно сообразила, чего добивается Ранд. С прежней легкостью отбивая удары, словно видела каждый из них, Ланфир начала пятиться, пока не уперлась плечами в борт фургона позади себя. Улыбка ее наводила на мысль о трескучих морозах.
– Ты будешь умирать медленно. Станешь умолять, чтобы я позволила тебе перед смертью полюбить меня, – промолвила Ланфир.
И на этот раз удар она нанесла не по Ранду. Ударила по тому, что связывало его с саидин.
При первом касании – будто остро отточенным ножом – панический ужас забился в Пустоте, точно гонг загремел. Сила убывала по мере того, как лезвие входило глубже между Рандом и Источником. С помощью Духа, Огня и Земли он отсек лезвие ножа – ему было известно, где оно должно находиться, поскольку он знал, где тянется его связующая нить, чувствовал тот первый порез. Щит, которым Ланфир неудачно пыталась его отгородить, исчез, появился вновь и, как только Ранд сумел отбить его, – возник опять. Но всякий раз происходило мгновенное угасание саидин, и в те миги саидин почти пропадала, а его ответный удар едва успевал отразить атаку Ланфир. Управляться с двумя плетениями сразу наверняка легко и просто – Ранд не испытал бы затруднений и с десятком, а то и с большим числом плетений, – но не тогда, когда отчаянно защищается от неизвестно чего, и тем более не тогда, когда узнает об ударе чуть ли не в последний момент, а незримое, смертельно опасное лезвие оказывается совсем рядом. И не тогда, когда мысли другого человека по‑прежнему пытаются вырваться на поверхность из Пустоты, стремясь подсказать, как сокрушить Ланфир. Если он прислушается к ним, то в мир шагнет Льюс Тэрин Теламон, а Ранд ал'Тор в лучшем случае станет, быть может, голоском, который изредка будет всплывать у того в голове.
– Я этих шлюх обеих заставлю смотреть, как ты будешь умолять, – сказала Ланфир. – Только вот что лучше: чтобы они смотрели, как ты подохнешь, или чтобы ты видел их смерть?
Когда она успела взобраться на фургон? Ранд должен следить за Ланфир, не упустить и малейшего признака того, что она начала уставать. Надо дождаться, когда на миг дрогнет ее сосредоточенность. Тщетная надежда. Ланфир стояла возле тер'ангриала в виде перекошенной дверной рамы и смотрела на Ранда сверху вниз, точно королева, готовая огласить приговор, однако у нее еще хватало времени холодно улыбаться, поглядывая на потемневший костяной браслет, который она вертела в пальцах.
– От чего тебе хуже всех будет, Льюс Тэрин? Я хочу, чтобы тебе было плохо. Я хочу, чтобы ты испытал боль, какой не знал еще ни один человек!
Чем толще поток, идущий от Источника к Ранду, тем труднее его перерезать. Пальцы Ранда сжали карман куртки, ладонь с выжженной на ней цаплей ощутила твердость маленького каменного толстячка с мечом. Ранд зачерпнул из саидин сколько мог, пока порча не повисла в пустоте рядом с ним, точно моросящий дождь.
– Боль, Льюс Тэрин.
И боль обрушилась – мир провалился в судорожные корчи агонии. Не сердце и не голова стали на этот раз источником страшной боли, а все‑все тело, каждая его клеточка – раскаленные иглы вонзились в Пустоту. Ранду почудилось, что он слышит, как шипит каждая иголка, впиваясь все глубже и глубже. Попытки отсечь Ранда своим щитом Ланфир не прекратила, наоборот, они участились, стали еще упорней. Он поверить не мог, что она настолько сильна. Цепляясь за Пустоту, за опаляющую, замораживающую саидин, Ранд яростно, изо всех сил защищался. Он мог бы покончить со всем – прикончить Ланфир. Он мог обрушить на нее молнию или заключить в бушующее пламя, которым та только что убивала сама.
Сквозь боль пробились образы. Женщина в темном купеческом платье, валящаяся на круп лошади, и огненно‑красный меч легок в руках Ранда. С горсткой других Приспешников Темного она пришла убить его. Потухшие глаза Мэта: «Я убил ее». Золотоволосая женщина, лежащая в обрушившемся коридоре, где, казалось, сами стены расплавились и растеклись. Илиена, прости меня! Полный отчаяния вопль.
Он мог бы покончить со всем. Но – не мог. Он вот‑вот умрет, наверное, погибнет и весь мир, но Ранд не мог заставить себя убить женщину. Почему‑то это казалось самой остроумной шуткой, какую когда‑либо видывал мир.
* * *
Утирая сбегающую изо рта кровь, Морейн выползла из‑под фургона и неуверенно поднялась на ноги, в ушах у нее звучал мужской смех. Не желая того, она огляделась, отыскала взглядом Лана – тот лежал почти у самой туманной серой стены купола, раскинувшегося над головой. Лан подергивался, вероятно, стараясь собраться с силами и встать, а может, и умирал. Морейн заставила себя не думать о Лане. Он столько раз спасал ее, что жизнь ее по справедливости должна бы принадлежать ему, но Морейн уже давным‑давно сделала все от нее зависящее, чтобы он уцелел в своей одинокой войне с Тенью. Отныне ему жить и умирать без нее.
А смеялся Ранд – стоя на коленях на камнях набережной. Смеялся, и слезы катились по лицу, искаженному, как у человека, подвергнутого жестокой пытке. Морейн пробрал холодный озноб. Если его охватило безумие, то она бессильна. Она может лишь сделать то, что в ее силах. То, что она должна сделать.
Вид Ланфир точно обрушил на Морейн безжалостный удар. Не удивление, а потрясение почувствовала она, увидев то, что после Руидина столь часто мучило ее в кошмарах. Ланфир стояла, сверкая ярким, точно солнце, сиянием саидар, обрамленная перекошенным тер'ангриалом из краснокамня. Она глядела вниз, на Ранда, на губах ее играла беспощадная улыбка. В руках Ланфир вертела браслет. Ангриал. Если только Ранд не воспользовался своим ангриалом, Ланфир с помощью этого браслета способна сокрушить его. Либо Ранд успел, либо Ланфир играет с ним, точно кошка с пойманной мышкой. Морейн не нравилось это кольцо из резной, потемневшей от времени кости. С первого взгляда браслет казался акробатом, прогнувшимся назад и взявшимся руками за лодыжки. Лишь присмотревшись, можно было увидеть, что запястья и лодыжки акробата связаны. Морейн не нравился этот браслет, но она вывезла его из Руидина. Вчера она достала браслет из тюка со всякими разностями и положила его вон там, у основания краснокаменной рамы.
Морейн была хрупкой, невысокой женщиной. Фургон даже не шелохнулся под ее весом, когда она влезала в него. Айз Седай поморщилась, когда платье ее, зацепившись за расщеп, порвалось, но Ланфир не оглянулась. Она ведь разделалась со всеми, кто ей хоть как‑то угрожал. Оставался один Ранд, сейчас он был единственной существующей для нее частицей мира.
Беспощадно затоптав малую искорку вспыхнувшей было надежды – Морейн не могла позволить себе подобную роскошь, – Айз Седай замерла на миг на краю фургона, потом обняла Истинный Источник и бросилась на Ланфир. Получив за миг до того предупреждение, Отрекшаяся успела повернуться, а потом Морейн врезалась в Ланфир, выхватывая из ее рук браслет. Лицом к лицу они опрокинулись в раму тер'ангриала. И все объяло белое свечение.
Глава 53
ИСЧЕЗАЮЩИЕ СЛОВА
Из глубин сжимающейся Пустоты Ранд увидел, как выскочившая будто из ниоткуда Морейн набросилась на Ланфир. Атаки на него прекратились в тот же миг, как две женщины влетели в раму‑ тер'ангриал, где вспыхнул и не гас белый свет. Свечение затопило неуловимо искривленный прямоугольник краснокамня, оно словно пыталось перехлестнуть через края, но натыкалось на невидимый барьер. Вокруг тер'ангриала выгнулись серебристые и голубые молнии, хлеща все яростней; шипение и треск наполнили воздух.
Пошатываясь, Ранд поднялся на ноги. Боль схлынула не совсем, но гнет исчез, породив надежду, что и боль пропадет. Он не сводил глаз с тер'ангриала. Морейн. В голове у него эхом звучало это имя, скользя сквозь Пустоту. Мимо Ранда проковылял, направляясь к фургону, Лан. Страж клонился вперед, словно лишь движение удерживало его от падения.
Ранд же сейчас мог только стоять, что‑либо большее было выше его сил. Он направил, подхватывая Стража потоками Воздуха.
– Ты… Лан, ты ничего не можешь сделать. Ты не можешь пойти за ней.
– Знаю, – безнадежно промолвил Лан. Застигнутый на полушаге, он не сопротивлялся, только глядел на тер'ангриал, поглотивший Морейн. – Да ниспошлет мне Свет покой, но я это знаю.
Сам же фургон теперь охватил огонь. Ранд попытался сбить его, но едва он гасил один язык пламени, как молнии зажигали новый. Да и над самой рамой закурился дым, хоть была она из камня; белый едкий дым густым облаком собирался под серым куполом. Даже легкое дуновение этого дыма обожгло Ранду ноздри, и юноша закашлялся; там, где дым коснулся кожи, зачесалось и защипало. Он поспешно распустил удерживавшее купол плетение, не дожидаясь, пока оно само рассосется, разогнал его и из Воздуха сплел вокруг фургона высокую трубу, сверкавшую, как стекло, – чтобы дым уносило повыше и подальше. И лишь тогда Ранд отпустил Лана. Он бы не допустил, чтобы Страж последовал за Морейн, даже если б тот и сумел добраться до фургона. Теперь весь фургон был объят пламенем, краснокаменная рама тоже горела, плавясь, точно была восковая, но для Стража это не имело никакого значения.
– Она исчезла. Я больше не чувствую ее. – Слова словно с кровью покидали его грудь. Лан повернулся и, не оглянувшись, зашагал обратно вдоль ряда фургонов.
Проследив взглядом за Стражем, Ранд заметил, что стоящая на коленях Авиенда поддерживает Эгвейн. Отпустив саидин, Ранд побежал по набережной. Физическая боль, до того бывшая отдаленной, тотчас обрушилась на него, но он бежал, хоть и неловко. Тут же был и Асмодиан, он оглядывался по сторонам, словно ожидал, что из‑за фургона или из‑за опрокинутой телеги вдруг выскочит Ланфир. И Мэт – сидя на корточках и прислонив копье к плечу, он обмахивал Эгвейн своей шляпой.
Ранд, поскользнувшись, остановился возле них:
– Она?…
– Не знаю, – жалобно промолвил Мэт.
– Она дышит. – Судя по голосу, Авиенда не знала, как долго это еще продлится, но, когда мимо Ранда грубо протолкались Эмис и Бэйр вместе с Мелэйн и Сорилеей, веки Эгвейн дрогнули, глаза ее открылись. Хранительницы Мудрости обступили девушек, опустились на колени и принялись тихо переговариваться между собой и приглушенно ворчать, осматривая Эгвейн.
– Я чувствую… – слабо заговорила девушка и замолчала, потом сглотнула. В бледном лице – ни кровинки. – Мне… больно. – Из уголка глаза скатилась слеза.
– Конечно, больно, – напористо сказала Сорилея. – Так и бывает, когда позволяешь втянуть себя в затеи мужчин.
– Она не может идти с тобой, Ранд ал'Тор. – Глаза солнечноволосой Мелэйн сверкали нескрываемым гневом, но на юношу женщина не смотрела сердиться она могла как на Ранда, так и на случившееся.
– Со мной все будет хорошо… надо лишь немного отдохнуть, – прошептала Эгвейн.
Бэйр смочила водой из бурдюка полоску ткани и положила тряпку на лоб Эгвейн.
– С тобой все будет в порядке, когда ты как следует отдохнешь. Боюсь, Эгвейн, сегодня ночью ты не отправишься на встречу с Найнив. Тебе нельзя и близко к Тел'аран'риоду подходить, пока не окрепнешь. Только через несколько дней. И не надо, девочка, так упрямо на меня смотреть. Если понадобится, мы проследим за твоими снами. А если ты хотя бы помыслишь ослушаться, препоручим тебя заботам Сорилеи.
– А уж меня ты ослушаешься лишь раз, Айз Седай ты или нет, – сказала Сорилея с ноткой сочувствия, которая прозвучала странно, учитывая мрачное выражение морщинистого лица. На лице Эгвейн явственно читалось горькое разочарование.
– Уж со мной‑то, по крайней мере, ничего особенного. Я могу сделать, что надо, – сказала Авиенда. По правде говоря, вид у нее был немногим менее измученный, чем у Эгвейн, но она вызывающе глядела на Ранда, явно ожидая споров. Ее колючесть и непокорность несколько приугасли, когда девушка сообразила, что на нее смотрят четыре Хранительницы. – Да, могу, – пробормотала она.
– Разумеется, – глухо отозвался Ранд.
– Да, могу, – настаивала Авиенда, обращаясь к нему и тщательно избегая встречаться глазами с кем‑либо из Хранительниц. – Ланфир достала меня на мгновение позже, чем Эгвейн. Поэтому между нами такая разница. У меня тох к тебе, Ранд ал'Тор. Еще несколько мгновений, и, по‑моему, нас бы в живых не было. Она была очень сильна. – Авиенда кинула взор на горящий фургон. Яростное пламя уже превратило его в небольшую обугленную груду внутри прозрачной вытяжной трубы, сотворенной Рандом; краснокаменный тер'ангриал теперь вообще был незаметен. – Я не видела всего, что случилось.
– Они… – Ранд откашлялся. – Их больше нет. Ланфир погибла. И Морейн тоже.
Эгвейн заплакала, содрогаясь в рыданиях. Авиенда обнимала подругу, опустив голову ей на плечо, словно и сама тоже могла расплакаться.
– Ты болван, Ранд ал'Тор, – сказала Эмис, вставая. Ее удивительно молодое лицо под косынкой, придерживающей белые волосы, казалось каменным. – Что до этого и многого другого, так ты болван.
Ранд отвернулся от ее сверкающих, обвиняющих глаз. Морейн погибла. Погибла – потому что он не заставил себя убить Отрекшуюся. Он не знал, то ли сейчас зарыдает, то ли примется дико хохотать; а если что‑то такое и случится, то вряд ли сумеет остановиться.
Когда Ранд создавал свой купол, люди бежали с причалов, теперь же набережная вновь заполнялась народом, хотя немногие подошли ближе того места, где проходила туманно‑серая стена. Повсюду виднелись Хранительницы, они склонялись над обожженными, поддерживали умирающих. Хранительницам помогали гай'шайн в белых одеяниях и люди в кадин'сор. Стоны и крики точно ножами вонзались в уши Ранду. Он был недостаточно быстр. Морейн погибла, и даже раненных наиболее тяжело некому Исцелить. Потому что он… Я не смог. Да поможет мне Свет, я не смог!
Еще больше айильцев стояло и смотрело на него; некоторые только сейчас опускали вуали. Ранд по‑прежнему нигде не видел ни одной Девы. На набережной были не только айильцы. Добрэйн восседал на черном мерине; он не сводил с Ранда глаз. Неподалеку от него Талманес с Налесином и Дайридом, верхом на лошадях, внимательно наблюдали за Мэтом, почти так же пристально, как и за Рандом. На гребень громадной городской стены высыпали люди, восходящее солнце очертило их фигуры, отбрасывая длинные тени, и еще люди толпились у вдающихся в реку волноломов. Две из этих затененных фигур повернулись, когда Ранд поднял голову, увидели друг друга шагах в двадцати и будто отшатнулись. Ранд готов был об заклад биться, что это Мейлан и Марингил.
Лан стоял возле лошадей у последнего фургона, поглаживая по белому носу Алдиб. Кобылу Морейн.
Ранд двинулся к Лану.
– Прости, Лан. Будь я порасторопней… Если б я… – Он тяжело вздохнул. Я не смог убить одну, поэтому убил другую. Да испепелит и ослепит меня Свет! А случись так прямо сейчас, ему было бы все равно.
– Так плетет Колесо. – Лан шагнул к Мандарбу, занялся подпругой вороного жеребца. – Она была солдатом, по‑своему бойцом, как и я. За последние двадцать лет это могло случиться сотни две раз. Она знала об этом, как знал и я. Хороший день для смерти. – Голос Стража, как всегда, был тверд, но холодные голубые глаза окружала краснота.
– И все равно прости. Я должен был… – Нет, такими словами Лана не утешить, а эти «если» глубоко впивались в душу Ранду. – Надеюсь, Лан, ты все‑таки останешься мне другом после… Мне очень дороги твои советы… и занятия с мечом… и то и другое мне в будущем очень понадобится.
– Я – твой друг, Ранд. Но остаться я не могу. – Лан одним махом вскочил в седло. – Морейн сделала со мною нечто, чего не бывало сотни лет, с тех пор как Айз Седай еще иногда связывали узами Стража, невзирая, хочет он того или нет. Она изменила мои узы – после ее смерти они переходят к другой. Теперь я должен отыскать ее, стать одним из ее Стражей. Да я уже и так им стал. Я чувствую ее, слабо, где‑то далеко на востоке, и она тоже чувствует меня. Я обязан идти, Ранд. Это тоже часть сделанного Морейн. Она говорила, что не даст мне времени умереть, мстя за нее. – Лан стиснул поводья, словно сдерживая Мандарба, словно сдерживая себя, не позволяя дать коню шпоры. – Если ты когда‑нибудь вновь увидишь Найнив, скажи ей… – На миг это каменное лицо смяла душевная боль – всего на мгновение, потом оно вновь стало гранитным. Лан пробормотал себе под нос, но Ранд расслышал: – Чистая рана заживает быстрее, и боль проходит скорее. – Громко он сказал: – Скажи ей, что я нашел другую. Иногда Зеленые сестры столь же близки со своими Стражами, как другие женщины со своими мужьями. Во всех отношениях. Скажи ей, что я стану любовником какой‑то Зеленой сестры, так же как и ее мечом. Такое случается. Мы ведь с ней виделись очень и очень давно.
– Я передам ей все, что ты скажешь, Лан, но не знаю, поверит ли она мне.
Лан склонился с седла и крепкой хваткой сжал плечо Ранда. Юноша припомнил, как мысленно называл его полуприрученным волком, но по сравнению с этими глазами волчьи показались бы щенячьими.
– Ты и я, мы с тобой во многом схожи. В нас есть тьма. Мрак, боль, смерть. Они исходят от нас. Если ты, Ранд, когда‑нибудь полюбишь, то оставь ее, пусть она найдет себе другого. Лучшего подарка ты ей не сделаешь. – Выпрямившись, Лан поднял руку. – Да будет мир благосклонен к твоему мечу. Тай'шар Манетерен. – Древнее воинское приветствие. Истинная кровь Манетерена.
Ранд поднял руку в ответ:
– Тай'шар Малкир.
Лан ударил Мандарба каблуками, и жеребец рванул вперед, словно готовый галопом нести последнего из Малкири, куда тому угодно. Айильцы и все прочие поспешно расступались перед конем.
– Да примет тебя последнее объятие матери, Лан, – прошептал Ранд и вздрогнул. Эта фраза была частью погребального обряда в Шайнаре, да и повсюду в Пограничных Землях.
Все по‑прежнему смотрели на Ранда – айильцы, люди на стенах. О случившемся сегодня – или о какой‑то версии происшедшего – Башня узнает, как только туда долетит голубь. Если Равин тоже каким‑то образом наблюдает за городом – здесь, у реки, достаточно одного ворона, одной крысы, – то он определенно сегодня ничего не ожидает. Элайда бы подумала, что он ослаб, стал, наверное, поуступчивей, а Равин…
Ранд сообразил, что делает, и поморщился. Прекрати! Хотя бы на минутку прекрати и оплачь! Ему не хотелось чувствовать все эти устремленные на него взгляды. Перед Рандом айильцы расступались почти так же быстро, как раньше перед Мандарбом.
Заметив сложенную из камня и крытую шифером контору начальника дока, Ранд направился к ней. В маленьком домике оказалась единственная комнатка без окон. Вдоль стен тянулись полки, заставленные гроссбухами, заваленные свитками и разными бумагами; комнатку освещали две лампы, стоявшие на неструганом столе среди таможенных печатей и налоговых ярлыков. Прячась от всех тех глаз, Ранд вошел и захлопнул за собой дверь.
Морейн погибла, Эгвейн ранена, а Лан ушел. Высокая цена за Ланфир.
– Скорби, чтоб тебе сгореть! – прорычал Ранд. – Она это заслужила! У тебя хоть какие‑то чувства остались?
Но по большей части он чувствовал оцепенение. Все тело у него болело, внутри все точно омертвело.
Сгорбившись, Ранд сунул руки в карманы и почувствовал под пальцами письма Морейн. Он медленно вытащил их. Кое‑что ему для размышлений, сказала она. Убрав обратно в карман письмо, адресованное Тому, Ранд сломал печать на втором. Страницы были убористо и густо исписаны изящным почерком Морейн.
«Эти слова исчезнут через несколько мгновений после того, как ты выпустишь письмо из рук, поскольку на тебя настроен малый страж. Поэтому будь осторожен с письмом. Раз ты читаешь эти строки, это означает, что события у причалов произошли так, как я надеялась…»
Ошеломленный, Ранд оторвался от ровных строчек, потом торопливо продолжил чтение.
«В самый первый день, когда мы добрались до Руидина, я узнала многое – как это мне стало известно, пусть тебя не беспокоит. Некоторые из секретов принадлежат другим, и я не выдам их. Я знала: настанет день, когда в Кайриэн придут известия о Моргейз. Я не знала, каковы будут известия. Если услышанное нами – правда, то пусть смилуется Свет над душой Моргейз; иногда она была своенравной и упрямой, с характером львицы, но при всем том хорошей и великодушной королевой. Однако эти новости всякий раз приводили к причалам. А от причалов возможны были три ветви событий, но поскольку ты читаешь это письмо, значит, меня нет, как и Ланфир…»