ПРЕДИСЛОВИЕ
Дневниковые записи Марии Феликсовны Ропп (1892-1971), гатчинской учительницы, переданы в Архивный отдел администрации Гатчинского муниципального района краеведом В.И. Николаевым вместе с архивом заслуженного учителя Гатчины Андрея Христофоровича Буша, благодарного ученика Марии Феликсовны. В большинстве своем это черновики воспоминаний о знаменитой школе Сан-Галли и Елизаветинской школе-коммуне, подготовленные для фонда «Ленинградский учитель» в Российской Национальной библиотеке. Но также среди этих записей есть неизданные автобиографические заметки, которые мы считаем нужным опубликовать.
Ведь сейчас молодежи трудно представить, как жили и как чувствовали люди в ушедшем веке, посмотреть на ход истории и бурные события начала XX века их глазами объективно, не раздавая оценок и без осуждения. Такие дневниковые записи могут помочь им как ничто другое. Разрозненные записи, порой неразборчивый почерк, с исправлениями и дополнениями, эти дневники велись уже на излете жизни, при подведении итогов, в конце 60-ых годов прошлого века. Анкета по общественной работе (были, видимо, и такие анкеты в советские годы) это именно сведения о работе, которая велась на протяжении всей жизни помимо основной работы (работы учителя в сельской школе). И начинается она только с 1914 года, когда Марии Феликсовне было уже 22 года, и она окончила женскую гимназию княгини Оболенской и была воспитанницей Санкт-Петербургского женского педагогического института. К сожалению, жизнь до 1917 года баронессы древнейшего рода фон Ропп, а после 1917 года - простой сельской учительницы, была разделена и больше никогда не собрана воедино. В коротких записках о корнях и родословной есть пугающая фраза: «Мы (М.Ф. и сестра Маргарита ), конечно, не «Tabula rasa» (чистая доска - лат.). К сожалению. Я бы хотела начинать с 1917».
Готовя эту публикацию, мы, в надежде восполнить белые пятна в биографии нашей героини, совершенно неожиданно обнаружили эссе Владимира Морева в журнале «Нева» за 2001 год, в котором, в том числе, есть и воспоминания о М.Ф. Ропп как о крестной матери автора. Рассуждая об интеллигенции на сломе эпох, он пишет:
«За моей спиной с материнской стороны три поколения педагогов. Прадед — историк, преподаватель первой московской гимназии, впоследствии директор гимназий в городах Троицке и Одессе. Дед — преподаватель физики в одесской гимназии, в Смольном институте благородных девиц в Петербурге, а после революции — в железнодорожном техникуме в Ленинграде. Мать — историк по образованию, в советское время преподаватель истории и географии в школах и техникумах. Все эти люди были, как я теперь понимаю, типичными представителями буржуазной интеллигенции, даже если они продолжали работать (как мой дед) или даже всю жизнь проработали (как моя мать) уже в советское время. Все равно они несли на себе несмываемую печать дореволюционной интеллигенции, которая, естественно, сегодня уже не существует, и о которой я хочу сказать здесь надгробное слово.
Основной отличительной чертой этих людей был идеализм. Конечно, с сегодняшней точки зрения, это были наивные и даже в известной степени смешные люди. Выросшие в тепличных условиях дворянской среды, формировавшиеся под влиянием романов Тургенева и Виктора Гюго, они верили в исходную доброту человека, в чистоту Лизы Калитиной, в торжество добродетели в душе каторжника Жана Вальжана, в пробуждение совести в полицейском Жавере. Они не знали жизни за пределами своего благополучного и нравственно чистого круга, на их жизненном пути не встречались эпизоды классовой борьбы, им ничего не говорил и их совершенно не интересовал марксизм. Зато в них оказалась заложенной преданность своей педагогической профессии, которая воспринималась ими как служение. Они вкладывали в эту профессию всю свою душу. Они любили своих учеников, старались передать им то, чем владели сами, увлечь их своим предметом, и ученики неизменно отвечали им любовью.
О тех из них, кто пережил революцию, можно сказать: преданные своей профессии, но совершенно аполитичные, они преодолели революцию, не изменив своих идеалов. ….Расскажу здесь о судьбе только одной маминой подруги по пединституту и моей крестной матери — баронессе фон Ропп Марии Феликсовне (по прозвищу среди сверстников — Марго). Окончив пединститут в 1916 году и лишившись после революции всех своих атрибутов великосветской жизни, она вместе с сестрой (тоже педагогичкой) пошла преподавать литературу в земледельческую школу, которая когда-то принадлежала предпринимателю Сан-Галли и в обиходе сохраняла его имя. В годы Отечественной войны она с сестрой были высланы как немцы в Казахстан. И там, в глухом селении, сестры продолжали учить советских детей, детей своих “врагов”. За неимением лучших кандидатур, Марго оказалась директором школы, а ее сестра — завучем, Марго преподавала русскую литературу, ее сестра — математику. Разумеется, сестрам не разрешалось выходить за околицу. В лихую годину моя крестная усыновила чеченского мальчика Витю, от которого отказалась собственная мать, и дала ему свою фамилию — Ропп.
Сестры Ропп вернулись из Казахстана в европейскую часть России в 1957 году, но проживать в Ленинграде им не разрешили. Милицейский чиновник на Дворцовой площади не пожелал их видеть в пролетарском городе. Им помог их бывший ученик по Сан-Галли. Они приобрели под Гатчиной, в Мариенбурге, пристройку к деревянному дому, и там все еще продолжали преподавать в соседней средней школе. В Мариенбурге они и закончили свою жизнь, не переставая восхищаться успехами большевиков и единодушием партийных съездов. Моя мать, часто посещавшая сестер Ропп в Мариенбурге, в шутку называла Марго “красный барон”. Когда Марго скончалась, на ее поминки приехали в Мариенбург несколько ее бывших учеников по Сан-Галли, ставшие именитыми людьми. Мы сидели за столом на полуразвалившейся веранде, поминали покойную, и кто-то шепотом (шел 1971 год!) сказал: “А вы знаете, ведь она была баронессой и танцевала в Мраморном дворце с сыновьями Константина Романова”… Нас долго и упорно учили, что высший тип человека — революционер. Халтурин, Желябов, Перовская — вот настоящие люди! Их имена увековечивали в названиях ленинградских улиц… Увы, революционеры нужны только изредка, если нужны вообще. А честные, незаметные труженики, преданные своему делу и своему культурному служению, нужны всегда, при любом строе и при любом режиме. На них держится сыра земля. Но этих людей — идеалистов, о которых я пишу, сейчас больше нет. Они окончили свой век, кто в коммуналках, в одиночестве, больные и заброшенные, часто в окружении агрессивных соседей, кто в развалюхах - пристройках в пригородах Ленинграда. Эти люди вымерли, как мамонты при изменении климатических условий. В новой советской действительности они оказались страшно неприспособленными, и жизнь поступила с ними по Дарвину. Судьба Вити Ропп тоже сложилась печально. Мальчик держался, пока были живы его приемная мать и тетка. При них — и не без их помощи — он успешно закончил школу, женился, завел детей, стал работать участковым электромонтером и даже был одно время избран депутатом райсовета. Но после смерти старушек на его жизнь легла какая-то тень. Он стал выпивать, в пьяном виде дебоширил, разбивал фонари на улицах. Начались раздоры в семье, жена его выгнала. Кончил он плохо: лишился работы, превратился в бомжа и в конце концов зимой замерз в пьяном виде в сугробе. Так закончилась линия Ропп в России».
Не во всем мы согласны с мнением автора, и публикацией этих материалов мы утверждаем, что есть повод для оптимизма. Удивительная судьба удивительного человека Марии Феликсовны Ропп. И тем она для нас ценнее, что мы понимаем, что Андрей Христофорович Буш, талантливый гатчинский педагог, заслуженный учитель школы РСФСР, в ранние годы своей жизни (он обучался у М.Ф.Ропп в Елизаветинской школе-коммуне в 1926-1929 годы, когда ему было 16-19 лет) получил пример честного и бескорыстного служения народу, пример достоинства и душевного благородства. У каждого из нас есть такие учителя в жизни.
Дорогие друзья! Мы, работники архива, как никто, уверены, что жизнь каждого человека бесценна и достойна памяти, ведь в ней всегда есть место и ярким событиям, и неожиданным поворотам, и минутам гордости, и «невидимым миру слезам». И пусть простые люди подчас не так известны, как писатели, художники, артисты. Но в судьбе каждого, как в капле воды, отражается наша общая история. Во все времена задача архивистов бережно хранить судьбы простых людей, ведь это знание дает общую картину истории и не дает ее переписать и переиначить так, как выгодно политикам на злобу дня. Архивный отдел принимает на хранение документы личного происхождения: дневники, воспоминания,фотографии, коллекции. Приносите эти документы в архив и мы сохраним их для потомков. Мы находимся по адресу: Красноармейский пр., д.11б, Архивный отдел администрации Гатчинского муниципального района, т. (81371) 95020.
ЗАПИСИ М.Ф. РОПП
Анкета по общественной работе
1914-1917. Годы первой империалистической войны я работала медсестрой в лазарете при нашем институте и в санитарном поезде. Сразу после Февральской революции я работала в столовой для детей безработных рабочих, организованной слушательницами в стенах института, а с апреля 1917 года после окончания института вместе с инициативной группой друзей приняла участие в организации школы для рабочих Петроградской стороны (впоследствии известной как школа № 69 для взрослых на Петроградской стороне - прим.автора).
Организационная работа была необычайно интересна и очень характерна для того времени. В ответ на тягу рабочих к образованию родилась идея организовать силами слушательниц и окончивших школы для взрослых. Директор Института С.В. Рождественский пошел нам навстречу и передал в полное наше распоряжение на вечернее время третий этаж институтского здания. Короткий разговор в Комиссариате Народного образования. Мы получаем согласие на организацию школы, разрабатываем план, представляем в районный отдел Совдепа1, расклеиваем афиши на ближайших улицах, выясняем контингент желающих учиться. Собирается группа учительниц, согласных работать бесплатно. Курс обучения был рассчитан на IV-VII классы. Педсовет дружно работал вместе со старостами групп. По настоянию рабочих было введено даже преподавание иностранного языка. По субботам проводились лекции с привлечением передовых профессоров, устраивалось посещение театров и музеев, на вечеринках дружно веселились вместе ученики и учителя. Общественный подъем после Октября2 вселял во всех необычайную энергию и жизнерадостность.
Большой удачей школы была организация первой экскурсии петроградских рабочих в Москву. Нам удалось получить бесплатные билеты по железной дороге, бесплатное общежитие и питание, посещение театров, музеев, осмотр всех исторических достопримечательностей Москвы под руководством самых квалифицированных экскурсоводов. Первая экскурсия петроградских рабочих была радушно встречена Москвой.
Максимальное количество учащихся школы достигло 500 человек. Количество их менялось, падало в дни наступления Юденича, когда многие учащиеся добровольцами ушли на фронт, выросло снова, когда в школу влилось много работниц соседнего хлебопекарного завода. Изменился до известной степени профиль школы: с уходом мужчин значительно сократился контингент старших классов, зато выросла группа малограмотных и неграмотных. Школа просуществовала до 1922 года. Лично я с осени 1919 года <перешла> работать в бывшую Земскую учительскую школу на Петровском острове, реорганизованную позднее в Губернский институт народного образования. Через 4 года я перешла работать в деревенское отделение института на ст. Елизаветино Балтийской ж.д.
С тех пор вся общественная работа, которую мне приходилось вести, целиком определялась тем, что я почти всю жизнь работала в деревне. Я была сельской учительницей, что довольно редко для окончивших женский педагогический институт.
В Елизаветинской школе моя работа выражалась преимущественно в помощи ученическим органам самоуправления в проведении внешкольной работы учащихся на селе: организация ликбеза3, работа драмкружка, сельхозкружка и т.д.
Годы 1929 - 1931 я работала в Хакасской автономной области Западно-Сибирского края. Это были годы коллективизации. Вместе с комсомольцами Таштыйской Ш.К.М.4 мы выезжали на время посевной и уборочной кампании во вновь организуемые сельхозартели в русские деревни и в дальние хакасские улусы. Комсомольцы не только являлись помощниками в сельскохозяйственном труде, но вели культурную и политическую агитработу5, ставили спектакли, выпускали живые газеты и стенгазеты, вели учет работы колхозников и т.д.
Отражение хода посевной, выявление всех достижений и недостатков работы в стенной печати имело большое значение, особенно в Хакасских улусах6, где необыкновенно эмоционально реагировали на все сигналы, подаваемые комсомольцами, а подчас и смелыми пионерами – бороноволоками7.
Эти походы в помощь неокрепшим колхозам, рожденные подлинным энтузиазмом комсомольцев, увлекая беспартийных ребят, сыграли несомненную роль в становлении колхозов. Эти походы нелегко давались ребятам, ведь шагали за много километров пешком ранней весной в плохой обувке, порой даже босиком, по еще не совсем сошедшему снегу, и не в каждом колхозе их кормили вдосталь. Но красота весенней тайги, задорные песни и общий подъем делали свое дело - молодость побеждала!
В течение зим 1929-1930-1931 гг. я была прикреплена к вновь организуемой коммуне «Имени Третьего Интернационала»8 в заречной части села Таштым.
Вместе с коммунарами я прошла через все перипетии левого загиба9 в колхозном строительстве - начиная с обобществления земли и инвентаря и кончая обобществлением кур и петухов.
Мне удалось подобрать дружный коллектив артистов, с которыми мы ставили спектакли на маленькой сцене школы к большому удовольствию коммунаров. Интересно отметить, что в эту раннюю пору колхозного строительства не только молодежь, но все взрослые члены коммуны живо реагировали на культурные начинания - ликбез, чтение газет и книг, спектакли.
Среди артистов мне запомнилась уже немолодая коммунарка, которая имела несомненные данные для сцены, очень охотно выступала и помогала мне в работе. От своих разбегавшихся «курей» она, запыхавшись после их поилки, прибегала на репетиции. До 9 часов ночи мы заседали с ней в нашем прокуренном классе, где совет коммуны обсуждал и решал нелегкие свои задачи.
Работа в коммуне сталкивала с интересными людьми: с председателем первой коммуны, Ленинградским рабочим двадцатитысячником10, с семидесятипятилетним партийцем, убежденным старым революционером, в котором толстовство уживалось с эсэровскими11 взглядами, а организация коммуны вызывала восторженное сочувствие.
Работа в коммуне была не только интересной и нужной, для меня, ленинградки, она была полна своеобразной сибирской романтики, что так привлекает молодость.
Надо сказать, что местность Саянских предгорий необыкновенно живописна, хотя по-сибирски сурова. В сорокаградусные морозы приходилось пешком ходить в коммуну, а весной на утлом челноке переправляться между несущимися льдинами через реку Таштым (приток Абакана). Надо отдать справедливость моим милым артистам - меня всегда встречал лучший перевозчик через реку и опаздывать на репетицию не полагалось ни режиссеру, ни артистам. Участие в переписи населения знакомило меня с отдаленными деревнями и улусами, с бытом челдонов12 и хакассов13. Многие семьи еще на распутье. Это был второй год коллективизации, раскулачивание в основном закончилось, но его отзвук еще бушевал и будоражил население.
Челдоны - самобытные, яркие люди, выросшие в борьбе с суровой природой, переживали теперь ломку старого общественного строя и мировоззрения. Это было нелегко и непросто. Одни приняли колхозный строй, другие затаили обиду и злобу. Это трудное время неизгладимо отложилось в душе, а тогда требовало от молодого учителя огромной вдумчивой работы.
В 1931 - 32 годы я работала в совершенно иной среде - на прииске «Незаметный» треста «Абакан-Золото», затерянном в глуши Горно - Шорпи, куда из Тыштыма (а Тыштым в 120 км. от Абакана, центра Хакасской авт<ономной>области) добирались зимой санным путем по рекам из бассейна Енисея в бассейн реки Томи, а летом только верхами. Весной приисковые рабочие проводили нас на шестах в лодках по шиверам14 и перекатам 200 км. по Томи до Кузбасса. Теперь там прошла железная дорога, а тогда это был сказочный путь по узкой в верховьях Томи, зажатой скалами Кузнецкого Алатау, и совершенно безлюдной первозданной тайгой. Для нас это была романтика, а для приисковых рабочих -трудная и часто опасная жизнь. После колхозного окружения я окунулась в среду рабочих, где, впрочем, порой еще бытовали обычаи и повадки старых приискателей. Но советская культура настойчиво проникала во все щели старого мира, оттесняя отжившее и неся новое и прогрессивное. На прииске я вела работу в рабочем клубе как редактор, режиссер и участница спектаклей.
Годы 1936 – 39. Работа медсестрой в Южном Казахстане около Чимкента столкнула меня с общественной работой медиков: санитарная работа на селе, выезды с врачами в аулы, борьба с эпидемиями, обследования, прививки и т.д. Это было ново, интересно, расширяло кругозор.
1941 – 1957. Годы Великой Отечественной войны забросили меня в Кустанайскую область Казахской ССР. Я работала учительницей в еще не тронутом целинном крае и стала свидетельницей подъема этой целины.
Тут продолжалась работа с учащимися в колхозах, работа трудная, часто непосильная для молодежи, но это была война, и она этого требовала. Летом я была ночным сторожем в колхозной бригаде. Днем перелопачивала и веяла зерно, пасла стадо телят, помогала «куховарке». Временами жила в полном одиночестве на берегу большого степного озера, когда бригада уходила на другое место. Колхозный труд мне хорошо знаком и я люблю его. Одно время я работала во время окота в овчарне.
Зимой культурная работа в районном клубе перемежалась с работой вместе с учителями, ночами мы веяли зерно. Помогали мы и в постройке нового здания школы и заготовке дров. Собственными руками валили лес, вывозили его на быках, выполняли все подсобные работы нас строительстве, складывали из пластов «землянухи»15 для интерната. Месили глину ногами, обмазывали глиной стены. Должна сказать, что истории моего самообразования умение управляться с быками было, пожалуй, самым трудным делом.
В нашей средней школе сосредотачивалась вся методическая работа с учителями района. Мне приходилось работать в гуманитарных секциях и руководить секцией иностранного языка.
Несколько лет я была председателем профсоюза работников просвещения нашего района. Работа была трудоемкая в условиях разбросанности русских сел и казахских аулов.
В 1956 <1957?> году я вышла на пенсию, поселилась в Гатчине Ленинградской области. Моя связь со школой сохранилась. Я работала в родительском комитете средней школы № 7 и по мере возможности занималась с товарищами моего сына, мальчика, который усыновлен мною с 2-х лет в 1951 году.
Вся работа, школьная и общественная, проводилась мною совместно с сестрой моей Маргаритой Феликсовной Ропп, поэтому пункт анкеты об общественной работе, чтоб не дублировать, ею не заполнен.
(без даты, 60-ые годы)
Из письма 1942 - 1943 г. о работе в 1-ой бригаде на озере Тунгуюк16
«Оказалось, мне не очень под силу: они разбегаются, надо бегать за ними, а я этого уже не в состоянии – слаба и сердце плохо. Весь день топчешься, и башмаки стоптаны, только заменить нечем. Да и днем приходится помогать пастуху, и когда вся масса коров приходит - быков отдельно. Потом заболела пастушка телят, старая немка. Пришлось по глупости организатора гнать телят, поздно вечером и коз, которых доили в степи. Думали сэкономить время, не гнать на стан17. Вышло обратное: телята с ума посходили. И ты представляешь себе, что это значит гнать и пригнать за 1,5 км. ночью! Сплошная мука. Оля <она?> заболела, набегавшись в 60 лет с отчаянным выпадением матки и после двух операций, но разве с этим считаются? Оля <она?> уехала, тяжело заболев, в Белояровку. Пасла я телят 3 дня, это легче в общем, но пришлось еще один вечер гнать телят, с полпути возвращаться за дезертиром и вести его за ошейник, упирающегося, обратно верхом. Ошейником служил мой чулок, теленок был уже большой, опрокидывал меня, рвался, убежал почти, но я его, подлеца, все-таки привела к коровам. Так в этот же момент разразилась сцена из «Поднятой целины»18. Бабы из Б. пришли забирать коров. Целый бабий заговор и бунт. Обступили нашего партприкрепленного19, истерически орут, подвинчивают друг друга, снова орут, что «коровы сбавили», черт знает что. Коровы сбавили молока, шеи стерты, у некоторых бельма на глазах, не даются доить. Дети дома одни. Им обещали 25% <молока> вернуть….»
О родословной
«Мне хочется дать себе отчет в том, кто я, вернее, кто мы с М. (Маргарита Ропп - сестра). Почему мы такие и как ими стали. Или мы мимолетное явление 20 века - осколок старого, брошенный в «завтра», или кусок «завтра» с царапинами «вчера», а может быть и без «царапин» в прямом смысле. Севрская чашка20 с отбитой ручкой, как мы договорились с Я. <А.Г.Ярошевский>21, ну он настаивал на Севре, я говорила, что если он уже хочет Севра, то в таком случае с отбитой ручкой. Отдаю себе отчет, что я всегда склонна сгустить черные краски. Тем более относительно себя, особенно, конечно, при честном самоанализе, потому я им не занимаюсь уже много лет, то ли сгустила эту чересчур интеллигентскую щепетильность и буду проще и общительнее.
К сожалению, мой мозг, затронутый в 1912 году моим <неразб.> брюшным тифом, пострадал: память сразу стала сдавать на 2 курсе <института> 1914 года, а с годами совсем стала ослабевать - я не помню многого не из далекого, не из недавнего прошлого, но даже из настоящего. Это очень обеднит все, о чем буду писать, лишит красок жизни и может вести дело к схематизму.
Посмотрим, м<ожет> б<ыть>, по мере того, как я «впишусь», кое - что и воскреснет.
Жалею, что мало знаю свою семью, свой род, а ведь это корни наши с М. (Маргаритой). Мы, конечно, не Tabula rasa22. К сожалению. Я бы хотела начинать с 1917.
Имеем:
16 чистокровных предков со стороны отца - 16 баронов фон дер Ропп, женатых на чистокровных же женщинах, бывших тоже баронессами, не менее родовитыми, чем самые самые старые нетитулованные дворянские семьи, Курлянды-Лоде.
Отец мой Феликс – был сыном Теофила Ропп и Аделе Корф-Кренцбург. У отца был б-р Питер Манс - женат на Софии ди Немкер (православной и русской)»…<далее неразборчиво>
ПРИЛОЖЕНИЯ:
База данных "Жертвы политического террора в СССР";
Книга памяти Амурской обл. - т.7
Ропп Мария Феликсовна
Дата рождения: 1892 г.
Место рождения: Ленинград.
Пол: женщина
Профессия / место работы: работала учителем в школе.
Место проживания: на прииске «Соловьевский»
Обвинение: по ст. 58-10 УК РСФСР*
Осуждение: 3 июня 1936 г.
Осудивший орган: Решением Особого совещания при НКВД СССР
Приговор: к высылке в Казахстан сроком на 3 года.
Дата реабилитации: 25 ноября 1991 г.
* УГОЛОВНЫЙ КОДЕКС РСФСР
ОСОБЕННАЯ ЧАСТЬ
Глава первая
Преступления государственные