Ирхин А.А.
доктор политических наук, заведующий кафедрой «Политология и международные отношения» Севастопольского государственного университета, профессор КФУ им. В.И. Вернадского.
Россия и Турция в Черноморском регионе: диалектика сотрудничества и конкуренции региональных держав
Современный глобальный мир стремительно разрушается на ряд магрорегионов, погружаясь в состояние, которое можно охарактеризовать как положение ни войны, ни мира – все больше регионов охватывает военно-политическая нестабильность, которая является производным фактором формирования нового мирового порядка. Формирование нового мира, в котором Черноморский регион стал прифронтовой зоной, происходит по двум историческим векторам: субъектами международных отношений пересматриваются итоги окончания двух мировых войн: Второй мировой и «холодной войны». Разумный консенсус по структуре и принципам новой системы международных отношений между пятью-шестью центрами (США, Китай, Россия, Великобритания, Германия, Индия) пока не найден.
Распад Советского Союза кардинально изменил баланс сил в Черноморском регионе. Российская часть береговой линии Черного моря сократилась более чем в пять раз: с 2499 км до 421 км по сравнению с советской. Воссоединение Крыма с Россией в 2014 году несколько улучшило ситуацию (крымская береговая линия составляет 750 км) и позволило Москве вернуться к активной внешней политике в Черноморско-Средиземноморском регионе. Однако ответные механизмы США и ведомой ими коалиции направлены на нивелирование полученных РФ в 2014 году возможностей.
В постсоветский период Черноморский регион стал объектом реализации геополитических проектов со стороны США и их союзников. А в первом десятилетии ХХI века он начинает входить в транспортный проект Китая по обеспечению экспорта товаров в Европу: в западной части Крыма планировалось создание глубоководного порта с сопутствующей колонизацией северного Крыма китайскими поселенцами с передачей им земельных угодий в долговременную аренду. Данный китайский проект был снят с повестки дня после 2014 года.
В формирующейся системе международных отношений Россия и Турция – две региональные державы, взаимодействие которых имеет системообразующую геополитическую инерцию на региональном уровне – в Черноморском и Черноморско-Средиземноморском регионе и в глобальном масштабе. Руководство двух государств, благодаря пониманию своих стратегических интересов проводит курс, направленный на активное геополитическое сближение и сотрудничество. В то же время Россия и Турецкая Республика имеют фундаментальные противоречия в геополитической сфере, которые отягощены исторической памятью о 12 российско-турецких войнах.
В 2004 г. по инициативе Германского Фонда Маршалла, рабочей группой из 49 человек (представителей научно-исследовательских центров США, ЕС и всех стран Черноморского региона) был разработан документ «Развитие новой Евро-Атлантической стратегии в отношении Черноморского региона». Он явился одной из первых попыток концептуального оформления тех практических шагов, которые США предпринимают в регионе с начала 1990-х гг., с перспективой упрочения позиций на данном пространстве. Эта же цель отражена в ещё одном варианте внешнеполитической стратегии США в Черноморском регионе, разработанной в 2006 г. сотрудниками Фонда Наследия, в документе «Стратегия США в Черноморском регионе» [1, 2, 3].
Эти стратегии были направлены на концептуализацию процесса вытеснения России из региона за счет продвижения «евро-атлантической общности» на Восток Черноморского региона: Украину, Грузию, Молдову, а также Азербайджан и Армению. Последние государства не имеют непосредственного выхода к Черному морю, однако включаются ведущими американскими институтами в данную региональную общность, так как, по их мнению, представляют геополитическую целостность с Большим Причерноморьем.
Методология вытеснения России из Черноморского региона и замещения ее сферы влияния в энергетической и военно-политической сферах евро-атлантическим влиянием предполагала использование двух факторов: 1. замену российских миротворцев на международные военные силы; 2. существенную диверсификацию путей поставки ресурсов из этого региона путем существенного вытеснения российских энергетических компаний.
Россия и Турция, преследуя свои национальные интересы с начала 2000-х., начинают синхронизированные дипломатические и военно-политические действия для того, чтобы сохранить в Черноморском регионе существующий «статус кво».
Современные российско-турецкие отношения - это взаимодействие в выстроенной сложной системе сдержек и противовесов, которую Анкара и Москва выстраивают опираясь на исторический опыт и геополитическую динамику. Данная система работает на двух уровнях. Первый – это непосредственное взаимодействие двух региональных держав по стратегическим направлениям: 1) разделение сфер влияния в Черноморском регионе, 2) сотрудничество в сирийском конфликте, 3) экономическое и военно-техническое сотрудничество, 4) взаимодействие в других направлениях, направленное на формирование многополярности нового мироустройства и большей свободы выбора региональных держав в военной, финансово-экономической сферах и в целом сфере реализации национальных интересов.
Второй уровень двусторонних отношений связан с конкуренцией России и Турции, который в настоящее время осуществляется опосредованно, через создаваемую двумя сторонами систему стран-партнеров и союзников. Армения, Греция, Израиль, Иран, Украина, Азербайджан, Турецкая Республика Северного Кипра и другие – в своей внешней политике имеют четкую противоположную ориентацию в рамках системы взаимодействия Москвы и Анкары, формируя тем самым региональный баланс сил.
Анализ концептуальных основ турецкой внешней политики позволяет сделать вывод, что ее основой, несмотря на отставку в 2016 году А. Давутоглу с поста турецкого премьер-министра, остается его концепция «Стратегическая глубина», хотя в настоящее время на официальном и экспертном уровне декларируется существенный отход от нее.
Турецкая «Стратегическая глубина» может быть описана рядом взаимосвязанных параметров: «Турция, как центральное государство», «приоритет мягкой силы», «ноль проблем с соседями», «экономическая взаимозависимость», «историческое наследие», «гуманитарная дипломатия», «международное посредничество», «страна-модель», «энергетический хаб-коридор».
Каждый из описанных параметров в турецкой системе внешней политики должен был работать на достижение главной цели: вынесение вглубь турецкой территории стратегически важных центров развития государства за счет воссоздания османского пространства, то есть, речь идет о пересобирании новой усеченной Османской империи на основе новых/старых смыслов.
Идеи «Стратегической глубины», по сути, начали популяризироваться с момента назначения А. Давутоглу главным советником премьер-министра и послом по особым поручениям в 2002 году.
В ближайшее десятилетие в Черноморском и Черноморско-Средиземноморском регионе будет сформирована новая геополитическая реальность, которую можно обозначить как возрождение традиционных региональных центров силы на фоне эрозии проекта глобализации. Такая архитектура мира будет преобладать до формирования новой системы международных отношений, которая как показывает исторический опыт, сформируется на период не менее 50 лет.
Москва и Анкара имеют амбивалентные геополитические интересы и экономические связи и, как показывает исторический опыт, два региональных субъекта обречены быть одновременно и союзниками и конкурентами, однако, в текущий исторический период руководство региональных держав предпринимает усилия для преобладания сферы сотрудничества в российско-турецких отношениях. Современное беспрецедентное сближение России и Турции повторялось в истории двусторонних отношений государств неоднократно (Ункяр-Искелесийский договор 1833 года, большевистско-кемалистское сближение в начале 1920-х), однако они лишь показывали цикличность и изменчивость таких отношений.
Периодизация российско-турецких отношений может быть описана в следующих рамках:
1. 2002-2014 гг. – период интенсивного сближения России и Турции на основе противодействия усилению влияния нерегиональной силы в Черноморском регионе.
2. 2014-до настоящего времени – появление явных противоречий в двусторонних отношениях, которые обусловлены активной внешней политикой России в Сирийском кризисе – зоне «Стратегической глубины» Турции и восстановлении российского суверенитета над Крымом.
Российско-турецкие противоречия сконцентрированы вокруг сотрудничества и конкуренции в Сирии, на постсоветском пространстве (Южный Кавказ, Центральная Азия, Украина), в Черноморских проливах и на шельфе Черного моря. Кроме того, Россия предлагает ряд высокотехнологичных проектов (строительство атомной станции в провинции Аккую, контракты по военно-техническому сотрудничеству) и эта сфера сотрудничества также становится элементом, как кооперации, так и конкуренции в системе двусторонних отношений, так как Турция активно разыгрывает эту карту для торговли и получения военных и технологий двойного назначения от США и Европы.
Самые значительные подвижки в реализации турецкой внешней политики произошли в Черноморском регионе после 2014 года. Хотя Анкара, по сути, способствовала присоединению Крыма к России, этот процесс разрушил выстраиваемый десятилетием ранее региональный баланс сил в Черноморском регионе. Турция восприняла переход Крыма под юрисдикцию России как меньшее зло по сравнению с появлением американских баз на полуострове, однако, обратной стороной этого исторического факта становится усиление России не только в Черноморском, но и Средиземноморском регионе – в зоне турецкого ближнего зарубежья. Ответом Турецкой Республики является создание военно-морской базы на Черном море в провинции Трамбзон, г. Сюрмене (270 км. от г. Сочи), развитие военно-технического сотрудничества с Украиной, публичная дипломатическая поддержка крымских татар и украинской позиции в отношении «аннексируемого Крыма», которая ежегодно декларируется турецким МИД накануне 16 марта – то есть, усиление своих позиций в Черноморском регионе.
Однако самым большим вызовом для российской внешней политики является реализация проекта по созданию параллельного Босфору и Дарданеллам искусственного канала, который может в перспективе размыть конвенцию Монтрё, которая действует с 1936 года и в настоящее время полностью отвечает интересам РФ.
Россия и Турция безусловно заинтересованы в продолжении существования режима конвенции Монтрё. Размывание существующего режима, автоматически будет означать применение норм и положений Конвенции ООН по морскому праву от 1982 года, по которой проливы будут отнесены к категории международных и к ним в полном объеме будет применимо право транзитного прохода, как для гражданских судов, так и для военных кораблей. По сути это будет повторение Лозаннского режима прохода через Черноморские проливы, действовавшего с 1923 по 1936 гг., что крайне невыгодно для России, впрочем, как и для Турции.
Еще в 2011 году, будучи премьер-министром Турции Р.Т. Эрдоган анонсировал создание искусственного канала «Стамбул», соединяющего Черное и Мраморное моря. В 2018 году начаты работы по его строительству, которые должны завершиться к столетию Республики к 2023 году.
Новый согласованный маршрут «Стамбульского канала», который пройдет через турецкую столицу – уже четвертый по счету. 45-километровая судоходная артерия возьмет свое начало у озера Кючук Чекмедже, соединяющегося с Мраморным морем, и через плотины Сазлыдере и Теркос выйдет в Черное море. Проектная ширина канала - 400–500 метров, глубина - 25–30 метров, что позволяет проводить через него нефтяные танкеры с вдвое большим водоизмещением, чем те, что сегодня проходят через Босфор. Согласно предварительным расчетам, ежедневно через новый канал сможет проходить до 160 судов и кораблей в день, что превышает современную пропускную способность пролива Босфор.
В 1994 году Турция вводит экологические ограничения в режим судоходства в Черноморских проливах и с тех пор активно использует экологическую риторику, пытаясь подменить международный режим регулирования нормами своего внутреннего законодательства. Одновременно этот фактор использовался для давления на российскую сторону и продвижения проекта нефтепровода «Баку-Джейхан». Ввод же параллельного Босфору канала повысит геополитическую роль Турции в регионе и одновременно откроет систему неопределенностей, прежде всего для государств Черноморского региона в экономической и военно-политической сферах. Иными словами создание канала «Стамбул» несет в себе латентные риски для современной России даже на стадии проектирования и реализации.
Еще одной проблемой в Черноморском регионе, проявившейся в российско-турецких отношениях после 2014 года является вопрос разделения Черноморского шельфа. В 1978 году между второй сверхдержавой и Турецкой Республикой было заключено соглашение о разграничении континентального шельфа: дно Черного моря было разделено между двумя странами по модифицированной срединной линии, каждая точка которой располагалась на равном удалении от советского и турецкого побережья.
Развал СССР несколько усложнил картину разделения Черноморского шельфа: на украинско-турецкую, российско-турецкую и грузино-турецкую части. Российско-грузинский конфликт 2008 года и отторжение от Грузии не только сухопутной Южной Осетии, но и имеющей продолжительную береговую линию Абхазии и восстановление российского суверенитета над Крымом в 2014 году создали международную правовую коллизию и геополитический эффект домино – когда Турция, не признавая новые реалии, не признает и юрисдикцию России в морских акваториях вокруг Крыма.
Турецкое восприятие крымской проблемы, исходя из логики «Стратегической глубины», является скорее внутриполитической и имеет прямое электоральное измерение. По крайней мере, отчасти. Политический союз Партии справедливости и развития и Партии национального действия, сложившейся в 2018 году также не будет способствовать смене дипломатической риторики Эрдогана в отношении признания Крыма в ближайшем будущем.
Отношения России и Турции с начала ХХI века прошли определенную эволюцию, однако схожесть на системном уровне партийных проектов партий Справедливости и развития и Единой России в целом сформировали фундамент совместных интересов (обе партии приходят к власти с разницей в год - в 2002 и 2003 году и эксплуатируют в своей политике тезис державного возрождения), в основе которого лежит державное возрождение роли традиционных региональных держав и как следствие размывание модели однополярного мира. Однако по мере ослабления глобальной сверхдержавы – США - и заполнения вакуума военно-политического влияния региональными акторами, неизбежно возникают обоюдные противоречия между последними, для преодоления которых требуется чрезвычайная политическая воля национальных лидеров, компетентность государственных органов, формирующих внешнеполитический курс, и понимание, что в основе любой формы компромисса лежит нереализованность определенной доли национальных интересов, когда он может быть интерпретирован как проигрыш обоих сторон, равно как и их выигрыш.
С проблемой двусторонних отношений в Черноморском регионе тесно связан вопрос разрешения сирийского конфликта, где Турция, Россия и Иран с одной стороны конфликта пытаются нормализовать ситуацию. Однако и здесь режим сотрудничества/конкуренции также четко проявляется исходя из следующих факторов.
Во-первых, по мере продвижения процесса урегулирования сирийского конфликта становятся все более очевидными противоречия внутри Астанинского формата между Россией, Турцией и Ираном – держав, которые проводят военные операции на территории Сирии. Эти тенденции буквально в ручном режиме преодолеваются президентами трех региональных держав, однако противоречий становится все больше, и они проявляют различные оттенки.
Во-вторых, процессы военного урегулирования в рамках Астанинского формата явно опережают Женевский формат (Россия, США, ЕС, Египет, Саудовская Аравия, Иран, Китай, ОАЭ, Ирак и др.), который носит политический характер. Иными словами на глобальном уровне военные успехи РФ, Турции и Ирана не получают политического оформления.
В-третьих, участники Астанинской тройки имеют разные представления о будущем Сирии и часто диаметрально противоположные интересы. В то же время, режим раздела «сфер влияния», на котором он базируется, пока работает. Однако, эта ситуация может измениться при любом незначительном внутреннем или внешнем потрясении.
Итак, на протяжении 17 лет у власти в Турции находятся умеренные исламисты в лице Партии справедливости и развития, которые вернули Турцию на рельсы державного возрождения. Результатом деятельности партии стало лидерство Турции в регионе по основным показателям силы: военному, технологическому, экономическому и фактору притягательности массовой культуры. Этот процесс стал возможен после существенной ликвидации системы зависимости Турции от США, которая создавалась Вашингтоном с 1945 года и была основана на контроле над армией, частью экономики, подготовке кадров и моделировании внешней политики через втягивание Анкары в проамериканские региональные блоки.
Общая траектория эволюции внешней политики Турции в хронологическом периоде 2002-2019 гг., таким образом, проходит три этапа: первый связан с инерцией прежнего политического периода с одновременным внедрением новой региональной политики, которая становится актуальной с 2005 года и в основе которой лежит «Стратегическая глубина». Этот период продолжился до 2016 года, когда отдельные задачи турецкой внешней политики стали решаться за счет более жестких подходов, однако, цели не изменились: стать региональной державой и влиятельным глобальным игроком к столетию Турецкой Республики – к 2023 году. В этом контексте речь должна идти о модернизации подходов «Стратегической глубины», а не о потере ее актуальности. Турецкая «Стратегическая глубина» может быть описана рядом взаимосвязанных параметров: «Турция, как центральное государство», «приоритет мягкой силы», «ноль проблем с соседями», «экономическая взаимозависимость», «историческое наследие», «гуманитарная дипломатия», «международное посредничество», «страна-модель», «энергетический хаб-коридор». Каждый из описанных параметров в турецкой системе внешней политики должен был работать на достижение главной цели: вынесение вглубь турецкой территории стратегически важных центров развития государства за счет воссоздания османского пространства, то есть, по сути, речь идет о пересобирании новой усеченной Османской империи на основе новых/старых смыслов.
После 2016 года «мягкая сила» и «ноль проблем с соседями» потеряли актуальность и были заменены прямыми военными действиями в сирийском конфликте и как следствие столкновением с конкурентными региональными державами – Саудовской Аравией, Израилем и США. Турция выступает в сирийском кризисе в коалиции с Россией и Ираном, хотя противоречия внутри Астанинского формата делают военно-политический союз достаточно проблемным, временным и придают военно-политическому противостоянию противоборствующих коалиций массу оттенков, где интересы отдельных противоборствующих сторон могут совпадать против партнера по коалиции. Например, Турция и Саудовская Аравия, находясь по разные стороны сирийского конфликта, заинтересованы в ослаблении региональных позиций Ирана и ослаблении его влияния в рамках так называемого шиитского полумесяца (Бахрейн, Иран, Ирак, Сирия, Ливан), образующего изоляционную дугу вокруг Эр-Рияда.
Отношения России и Турции с начала ХХI века прошли определенную эволюцию, однако схожесть на системном уровне партийных проектов партий Справедливости и развития и Единой России в целом сформировали фундамент совместных интересов, в основе которого лежит державное возрождение традиционных региональных империй и как следствие размывание модели однополярного мира. Однако по мере ослабления глобальной сверхдержавы – США - и заполнения вакуума военно-политического влияния региональными акторами, неизбежно возникают обоюдные противоречия между последними, для преодоления которых требуется чрезвычайная политическая воля национальных лидеров, компетентность государственных органов, формирующих внешнеполитический курс, и понимание, что в основе любой формы компромисса лежит нереализованность определенной доли национальных интересов, когда он может быть интерпретирован как проигрыш обоих сторон, равно как и их выигрыш.
Укрепление международных позиций государства разделяют и оппозиционные партии Турции. Однако они предпочитают другие пути достижения этой цели. Народно-республиканская партия не поддерживает исламский вектор и в принципе поворот на Восток считают исторической ошибкой, турецкие националисты традиционно делают акцент на развитии связей с тюркскими народами в рамках идеологии пантюркизма и занимают жесткую позицию в отношении территориальных споров с соседними государствами. В 2018 году Р. Эрдоган заключил политический союз с турецкими националистами - Партией национального действия, что будет иметь инерцию и во внешней политике, в том числе, в отношении позиции руководства Турции по признанию Крыма, которая не изменится в ближайшее время, несмотря на усилия Москвы.
Несмотря на это только умеренные исламисты смогли достичь значительных внешнеполитических успехов, найдя, по всей видимости, баланс между геополитическими интересами, достижимыми целями и необходимыми ресурсами для обеспечения первых двух категорий.
Анализируя советский и постсоветский периоды присутствия России в Большом Средиземноморье, можно выделить ключевые проблемы.
Первым по значимости вопросом для России является режим функционирования Черноморских проливов. Для понимания проблемы следует обратиться к 235 летнему периоду пребывания России в регионе. В процессе утверждения российских позиций в регионе в истории международных отношений региона были явным образом апробированы четыре модели функционирования Черноморских проливов: Ункяр-Искелесийский договор (1833), Лондонская конвенция (1841), Лозаннская конвенция (1923), конвенция Монтрё (1936) [13].
Самый благоприятный режим был достигнут в 1833 году в результате подписания Ункяр-Искелесийского мирного договора, когда Российская империя могла спокойно проводить свои корабли на Запад Большого Средиземноморья и при этом перекрывать проливы в случае возникновения опасности. Обратная по содержанию и условиям была реализована в результате подписания Лондонской конвенции в 1841 году. По ней проливы попадали под международный контроль путем реализации так называемого «древнего правила Османской империи», согласно которому Босфор и Дарданеллы объявлялись в мирное время закрытыми для военных кораблей всех стран. Условия военного времени не оговаривались. Лондонская конвенция стала прологом Крымской кампании. В 1923 году Англией была реализована схожая по условиям с Лондонской Лозаннская конвенция, которая ставила Черноморские проливы под международный контроль и разрешала проход военных кораблей для всех держав в периоды мира и войны.
Действующая с 1936 года конвенция Монтрё является, по сути, компромиссом между этими двумя крайними для России моделями. В современных геополитических условиях конвенция Монтрё безусловно выгодна России.
В то же время, Турецкая Республика с 2011 года активно разрабатывает проект создания параллельного Босфору канала – Стамбул, который может размыть статьи конвенции Монтрё, создав альтернативный путь для военных кораблей нерегиональных держав в Черноморский регион. По всей видимости, данный проект будет реализован в ближайшее время, что требует научно-экспертной работы и последующей государственной позиции России в отношении данного проекта, масштабность и последствия которого явно недооцениваются российской элитой.
Вторым центральным вопросом является взаимоотношение в треугольнике России-Турции-Запада. Исходя из исторического опыта, Турция и Россия обречены быть как конкурентами, так и союзниками. Причем переход от одного статуса отношений к другому может происходить в весьма короткие периоды. Самая неблагоприятная модель в треугольнике Россия-Турция-Запад, прослеживается, когда сплоченный Запад или наиболее сильная его держава выступают вместе с Турцией против России. Показательным примером здесь является Крымская война. Обратные исторические модели формировали ось Турции и России против Западп или какой-то его части: Ункяр – Искелесийский период, союз большевиков и кемалистов, альянс В. Путина и Р. Эрдогана на современном этапе.
Третья проблема региона Большого Средиземноморья – продвижение России на Запад и обратная тенденция – военно-политическое экспансия западной цивилизации вглубь евразийского континента. СССР, как и Российская империя, конкурировали с западными державами главным образом в рамках подвижной границы Балто-Черноморской дуги. Западные элиты, а особенно та её часть, которая оперировала морской стратегией, видели в продвижении России через Черноморские проливы угрозу дальнейшего полного поглощения Европы.
В советский период существования России, СССР за счет альтернативности в экономической и идеологической сферах смог в значительной мере продвинуться и закрепить свои геополитические позиции в регионе Большого Средиземноморья даже с учетом системы «сдерживания», выстроенной США и их союзниками, когда Запад консолидированным фронтом выступал против России.
В настоящее время развитие геополитической ситуации скорее напоминает другую парадигму - на фоне глобального финансово-экономического кризиса размывается однополярная гегемония США, но при этом Россия, потеряв значительную часть субъектности после окончания «холодной войны» является экономической периферией Запада.
В ближайшее десятилетие в регионе будет формироваться новая геополитическая реальность, которую можно обозначить как возрождение традиционных региональных центров силы на фоне эрозии проекта глобализации: Россия, Турецкая Республика, Египет Испания, Италия, Франция - по основным показателям силы (экономические ресурсы, армия и развитие ВПК, технологические возможности и притягательность массовой культуры) будут являться центрами интеграционного притяжения для более слабых стран и одновременно конкурировать между собой и с нерегиональными державами за все виды ресурсов и сферы влияния. Новым фактором для региона за последние 500 лет является постоянно возрастающие позиции Китая, выступившего с инициативой «Один пояс – один путь». Такая архитектура мира будет преобладать до формирования новой системы международных отношений, которая как показывает исторический опыт, сформируется на период не менее 50 лет.
В 2002 году к власти в Турецкой Республике приходит Партия справедливости и развития. Через полтора десятилетия результатом ее деятельности является лидерство Турции по четырем основным показателям силы: экономики, военного потенциала, самостоятельных технологических возможностей и привлекательности современной массовой культуры – по которым Анкара может быть определена региональной державой на Ближнем и Среднем Востоке и в Черноморско-Средиземноморском регионе.
Российско-турецкие отношения с 2002 года характеризуются двумя разноплановыми и противоречивыми тенденциями – сотрудничества и конкуренции. Однако можно найти много общего при сравнении партийных проектов Партии справедливости и развития (2002) и Единой России (2003) – обе партии пришли к власти с разницей в один год и эксплуатируют схожие предвыборные и политические модели во внутренней и внешней политике, основанные на возрождении государств в качестве региональных центров силы.
Москва и Анкара имеют амбивалентные геополитические интересы и экономические связи и, как показывает исторический опыт, два региональных субъекта обречены быть одновременно и союзниками и конкурентами, однако, в текущий исторический период руководство региональных держав предпринимает усилия для преобладания сферы сотрудничества в российско-турецких отношениях. Современное беспрецедентное сближение России и Турции повторялось в истории двусторонних отношений государств неоднократно (Ункяр-Искелесийский договор 1833 года, большевистско-кемалистское сближение в начале 1920-х), однако они лишь показывали цикличность и изменчивость таких отношений.
В сфере реальной политики, в основе российско-турецких отношений лежит взаимодействие в выстроенной сложной системе сдержек и противовесов. Данная система работает на двух уровнях. Первый – это непосредственное взаимодействие двух региональных держав по стратегическим направлениям: разделение сфер влияния в Черноморском регионе, сотрудничество в сирийском конфликте, экономическое и военно-техническое сотрудничество, взаимодействие в других направлениях, направленное на формирование новой модели многополярного мира и большей свободы выбора региональных держав в военной, финансово-экономической сферах и в целом - сфере реализации национальных интересов.
Второй уровень двусторонних отношений связан с конкуренцией России и Турции, который в настоящее время осуществляется опосредованно, через создаваемую двумя сторонами систему стран-партнеров и союзников. Армения, Греция, Израиль, Иран, Украина, Азербайджан, Турецкая Республика Северного Кипра, Катар и другие – в своей внешней политике имеют четкую противоположную ориентацию в рамках системы взаимодействия Москвы и Анкары, формируя региональный баланс сил.
Периодизация российско-турецких отношений может быть описана в следующих рамках:
3. 2002-2014 гг. – период интенсивного сближения России и Турции на основе противодействия усилению влияния нерегиональной силы в Черноморском регионе.
4. 2014-до настоящего времени – появление явных противоречий в двусторонних отношениях, которые обусловлены активной внешней политикой России в Сирийском кризисе – зоне «Стратегической глубины» Турции и восстановлении российского суверенитета над Крымом.
Российско-турецкие противоречия сконцентрированы вокруг сотрудничества и конкуренции в Сирии, на постсоветском пространстве (Южный Кавказ, Центральная Азия, Украина), в Черноморских проливах и на шельфе Черного моря. Кроме того, Россия предлагает ряд высокотехнологичных проектов (строительство атомной станции в провинции Аккую, контракты по военно-техническому сотрудничеству) и эта сфера сотрудничества также становится элементом, как кооперации, так и конкуренции в системе двусторонних отношений, так как Турция активно разыгрывает эту карту для торговли с США и Европой, как традиционными союзниками Анкары.
Самые значительные подвижки в реализации турецкой внешней политики произошли в Черноморском регионе после 2014 года. Хотя Анкара, по сути, способствовала присоединению Крыма к России [7], этот процесс разрушил выстраиваемый десятилетием ранее региональный баланс сил в Черноморском регионе. Турция восприняла переход Крыма под юрисдикцию России как меньшее зло по сравнению с появлением американских баз на полуострове, однако, обратной стороной этого исторического факта становится усиление России не только в Черноморском, но и Средиземноморском регионе – в зоне турецкого ближнего зарубежья. Ответом Турецкой Республики является создание военно-морской базы на Черном море в провинции Трамбзон, г. Сюрмене (270 км. от г. Сочи), развитие военно-технического сотрудничества с Украиной, публичная дипломатическая поддержка крымских татар и украинской позиции в отношении «аннексируемого Крыма», которая ежегодно декларируется турецким МИД накануне 16 марта – то есть, усиление своих позиций в Черноморском регионе.
Однако самым большим вызовом для российской внешней политики является реализация проекта по созданию параллельного Босфору и Дарданеллам искусственного канала, который может в перспективе размыть конвенцию Монтрё, которая действует с 1936 года и в настоящее время полностью отвечает интересам РФ.
Россия и Турция безусловно заинтересованы в продолжении существования режима конвенции Монтрё. Размывание существующего режима, автоматически будет означать применение норм и положений Конвенции ООН по морскому праву от 1982 года, по которой проливы будут отнесены к категории международных и к ним в полном объеме будет применимо право транзитного прохода, как для гражданских судов, так и для военных кораблей. По сути это будет повторение Лозанского режима прохода через Черноморские проливы, действовавшего с 1923 по 1936 гг., что крайне невыгодно для России, впрочем, как и для Турции.
Еще в 2011 году, будучи премьер-министром Турции Р.Т. Эрдоган анонсировал создание искусственного канала «Стамбул», соединяющего Черное и Мраморное моря. В 2018 году начаты работы по его строительству, которые должны завершиться к столетию Республики к 2023 году.
Новый согласованный маршрут «Стамбульского канала», который пройдет через турецкую столицу – уже четвертый по счету. 45-километровая судоходная артерия возьмет свое начало у озера Кючук Чекмедже, соединяющегося с Мраморным морем, и через плотины Сазлыдере и Теркос выйдет в Черное море. Проектная ширина канала - 400–500 метров, глубина - 25–30 метров, что позволяет проводить через него нефтяные танкеры с вдвое большим водоизмещением, чем те, что сегодня проходят через Босфор. Согласно предварительным расчетам, ежедневно через новый канал сможет проходить до 160 судов и кораблей в день, что превышает современную пропускную способность пролива Босфор [8].
В 1994 году Турция вводит экологические ограничения в режим судоходства в Черноморских проливах и с тех пор активно использует экологическую риторику, пытаясь подменить международный режим регулирования нормами своего внутреннего законодательства. Одновременно этот фактор использовался для давления на российскую сторону и продвижения проекта нефтепровода «Баку-Джейхан». Ввод же параллельного Босфору канала повысит геополитическую роль Турции в регионе и одновременно откроет систему неопределенностей, прежде всего для государств Черноморского региона в экономической и военно-политической сферах. Иными словами создание канала «Стамбул» несет в себе латентные риски для современной России даже на стадии проектирования и реализации.
Еще одной проблемой в Черноморском регионе, проявившейся в российско-турецких отношениях после 2014 года является вопрос разделения Черноморского шельфа. В 1978 году между второй сверхдержавой и Турецкой Республикой было заключено соглашение о разграничении континентального шельфа: дно Черного моря было разделено между двумя странами по модифицированной срединной линии, каждая точка которой располагалась на равном удалении от советского и турецкого побережья.
Развал СССР несколько усложнил картину разделения Черноморского шельфа: на украинско-турецкую, российско-турецкую и грузино-турецкую части. Российско-грузинский конфликт 2008 года и отторжение от Грузии не только сухопутной Южной Осетии, но и имеющей продолжительную береговую линию Абхазии и восстановление российского суверенитета над Крымом в 2014 году создали международную правовую коллизию и геополитический эффект домино – когда Турция, не признавая новые реалии, не признает и юрисдикцию России в морских акваториях вокруг Крыма.
Турецкое восприятие крымской проблемы, исходя из логики Стратегической глубины, является скорее внутриполи<