Любимые родительские воздействия




Таким образом, исходя из воспитательной предпосылки «искоренить и переделать», главным и основным в родительском воздействии на ребенка становились такие незатейливые родительские интервенции, как оценивание, критика, принуждение, устыжение, ограничение, угрозы. Главной детской добродетелью оказывалось послушание, признание собственного несовершенства и виновности, а также стремление максимально соответствовать родительским ожиданиям. Основным инструментом – манипуляции, принуждения, наказания, поощрения. Любимыми средствами – собственное недовольство и вызывание в ребенке чувства вины, стыда, страха.

Ребенок воспринимался взрослым миром как неспособный к позитивному управлению собственной деятельностью. Формообразующая, структурирующая функция была вынесена вовне, помещена во внешнего взрослого. Ребенок воспринимался как хаотичное, начисто лишенное воли, совести, естественных внутренних ограничений, осознанного выбора и нравственных принципов существо. Что говорить, многими взрослыми и в наше время продолжает так восприниматься.

Взрослый, выращенный при прежнем строгом авторитарном режиме, как правило, управлялся извне, формируемый внешними посылами и корректирующей средой, выпадать из которой, выделяться было достаточно опасно. Поскольку такой взрослый все время испытывал давление и ограничения извне, то и детям своим он транслировал то же самое.

Как правительство, уйдя от «отцовской» власти монархии, перейдя к матриархальным принципам большевистского братства, окунувшись в хаос и не справившись с постреволюционным разбродом, вынуждено было вернуть строгую и авторитарную власть, так и современный родитель практически убежден, что если оставить ребенка предоставленным самому себе, то он, безусловно, не справится с собственным внутренним хаосом и непременно разнесет все вокруг. И потому жесткий контроль, критика и понукание каждому ребенку просто необходимы.

Это совершенно не так. Детская, не изнасилованная родительским давлением психика способна к самоорганизации. Ребенок вполне может вести себя конструктивно без вездесущего родительского давления или контроля, постепенно осваивая среду вокруг, овладевая собственным контролем, выращивая собственную ответственность. Но насколько трудно поверить в это взрослому, выросшему в тотальном контроле над ним государства, системы и его собственных родителей!

Давайте все же разберемся, какое послание получает ребенок от взрослого, испытывая на себе те самые традиционные родительские воздействия. И какое на самом деле влияние они на него оказывают. Итог часто оказывается совершенно не тем, который мечтает увидеть воспитывающий родитель. Но искать первопричину в себе, он, к сожалению, часто совсем не склонен.

Итак, даже вполне современные родители нередко делают это.

Принуждение

Традиционный воспитательный метод. Обычная ситуация: ребенок не хочет; родитель принуждает. Первый по каким-то причинам решает чего-то не делать. Второй считает необходимым не искать причины такого решения, а просто заставить.

Послание при этом примерно таково: «Ты сам не можешь, у тебя нет своей воли, своей интенции, контроля, опыта, ума, а у меня есть! И я заменяю твою внутреннюю волю своей! »

Тот, кого часто принуждают, живет во внутреннем конфликте: с одной стороны, он старается выполнять все, что от него хотят, во избежание еще большего давления. С другой – что-то в нем изо всех сил сопротивляется принуждению.

Жить под принуждением, регулярно отдавая весь контроль внешнему Другому, нам на самом деле совсем не хочется, поскольку вместе с контролем мы отдаем и свои желания, и свое ощущение себя, своих чувств, своей воли. Постоянная жизнь под принуждением – верный путь к окончательной потере себя самого. Выхода из такой модели, как правило, два. Либо смириться, отказавшись от всего своего, полностью подчинившись чужой воле, став послушным и ведомым до конца дней своих.

Либо включать противоволю, пытаясь противостоять принуждению. Если все-таки в какой-то момент, когда мы уже хотим перестать быть подчиненными и задавленными, мы начинаем бунтовать, то встречаемся с сильной ответной агрессивной реакцией. Наше окружение, привыкшее к нашей безропотности, скорее всего быстро подавит «бунт на корабле», чем с большой степенью вероятности окончательно убьет нашу волю, лишив смысла сопротивление принуждению.

И если окажется, что бунт в нашем домашнем окружении все же строжайше запрещен, то какое-то время мы еще бунтуем через болезнь, пассивные протестные реакции, навязчивые состояния. Но потом, не в силах все время жить во внутреннем конфликте, в конце концов отказываемся от собственной воли ради спокойствия.

Таким образом, нам важно осознавать, что, регулярно принуждая детей, мы калечим их здоровую волю (в случае их полного отказа от сопротивления), закладываем в них либо мазохистский механизм (привычку страдать и терпеть), либо болезненное стремление к сверхконтролю.

Его часто принуждали, но никогда не били – он же рос в такой интеллигентной семье! Строгая бабушка просто не допускала возражений, чего бы это ни касалось: супа, который надлежало доесть, вне зависимости от того, что ему было противно, уроков, которые надо было делать в заведенной ею очередности. Одеваться, раздеваться, убирать, складывать, чувствовать, думать. В нем не было ничего своего, кроме настойчивого желания сделать все именно так, как она хотела, Но бабушкино давление делало его неповоротливым, руки переставали двигаться, ноги не хотели идти.

Он жил как будто в вязком болоте, где каждое движение стоило невероятных усилий. Ему невыносимо было слышать ее бесконечные замечания, но как бы он ни старался, каждый раз почему-то все получалось медленнее и медленнее. Это рождало новую волну бабушкиного недовольства, и казалось, этому не будет конца. Он был в тупике, но поделать уже ничего не мог. Когда ему поставили диагноз «обсессивно-компульсивное расстройство», они оба были очень огорчены. Она – тем, что он ее так разочаровал, а он – тем, что так ее подвел, хотя очень старался делать все, что ожидали от него требовательные и любящие взрослые.

Альтернатива принуждению — твердое обозначение своей родительской позиции или проявление нормальной родительской власти, желательно с обозначением и принятием детских чувств. Пример: «Да, я понимаю, что ты не любишь вставать так рано. Но в твоей школе уроки начинаются в 8 утра, и потому тебе уже пора». Другая альтернатива, для более взрослых детей – отдать им контроль за своим ранним подъемом, обозначив, что это их дело – разбираться потом с опозданиями в школу. Третья альтернатива – нормальная родительская просьба: «Ты не мог бы помочь мне с уборкой: убрать сегодня в своей комнате и помыть везде пол, потому что к вечеру у нас будут гости». Важно помнить, что просьба подразумевает возможность отказа. Но ваше уважительное отношение к ребенку, который может вам отказать, окупится сторицей, потому что обернется гораздо большим сотрудничеством и ответным уважением к вам и вашим просьбам.

Устыжение

Излюбленная родительская манипуляция. Действительно, часто срабатывающая, сиюминутно эффективная, но весьма токсичная в своей перспективе, поскольку грозит насильно вскрыть то, что хотелось бы оставить укрытым.

Послание при устыжении таково: «Ты плохой, ужасный, я вижу тебя насквозь, ты от меня ничего не скроешь, и особенно того, в чем ты ужасен. Все твои желания и действия порочны. Учти, я слежу за тобой и всегда готов вывести тебя на чистую воду ».

Если мы пристыдили ребенка, особенно публично, то вот что мы на самом деле сделали:

– мы продемонстрировали свое превосходство, совершив акт психологического насилия;

– мы вскрыли перед всеми то, что он предпочел бы оставить при себе, тем самым нарушили его интимность;

– мы объявили его плохим, и это чувство, увы, надолго останется с ним;

– мы поселили в нем страх перед собственными ошибками, недостатками, поступками;

– мы положили еще один камень в сооружение его собственной «тюрьмы», которая не позволит ему проявляться, творить, пробовать, самовыражаться, достигать;

– мы самонадеянно посчитали, что у него нет собственного инструмента совести и понимания, что он поступил неправильно.

Поэтому я считаю устыжение скорее вредной, разрушительной родительской интервенцией. Главным образом потому, что «в руках» некоторых взрослых стыд утрачивает свою первичную функцию: укрывать сокровенное, интимное от чужого взгляда перестает быть эмоциональным выражением нашей совести, а превращается в инструмент манипуляции, запугивания, воздействия.

Тот, кто постоянно стыдит ребенка, либо рождает в ребенке тенденцию к расщеплению и вытеснению всего того, чего, по его мнению, надо стыдиться. И тогда ребенок вынужден не чувствовать потребностей своего тела, отказавшись от всего, что вызывало мучительный стыд: от удовольствия, сексуальных желаний, проявления чувств, от возможности проявляться в принципе. Либо рождает в нем сопротивление в виде девиантного (социально неприемлемого) поведения, которое позволяет ребенку совершать поступки, которых можно реально стыдиться, тем самым ребенок парадоксальным образом пытается взять стыд под свой контроль.

Поскольку испытывать стыд весьма мучительно, а стать безупречным, лишенным всего человеческого – невозможно, то в семьях со слишком строгими правилами и тенденциями постоянно стыдить ребенок не становится безупречнее, он просто учится тщательно скрывать, утаивать, лгать, пытаясь укрыть и сохранить свою интимность, уберечь ее от вскрывания и устыжения.

Над ней все любили посмеяться, ведь она была самой младшей в их большой семье. Всех потешало, как она пела, когда была маленькой, – «медведь на ухо наступил», как танцевала, весело размахивая подолом платья, как говорила, не справляясь с непослушной «р». Наименее страшное, что она слышала, говоря о своих желаниях, было «Ишь чего захотела!», чаще слышала «Ей еще и… подавай! Губа не дура». Она пыталась укрыться от вездесущих глаз и насмешек, но удавалось плохо: что бы она ни сделала, все получалось как-то не так, и, сколько она себя помнит, «наша недотепа» она слышала значительно чаще, чем свое имя. Ее мучительные старания доказать им, что она хоть чего-то стоит, закончились в подростковом возрасте, когда она, видимо, решила, что угодить им уже невозможно, что с таким прыщавым лицом и угловатой фигурой ей не светит услышать в свой адрес ни одного доброго слова, она стала воровать и убегать из дома, чтобы оправдать свое «повышение» в статусе: от «нашей недотепы» она доросла до «исчадия ада».

Устыжение вопреки родительским ожиданиям не делает ребенка лучше, оно делает его скрытнее. Риск быть пристыженным заставляет загонять вглубь многие естественные проявления и импульсы, заставляет бояться себя самого, собственной Тени, аффектов, мыслей, чувств. Ожидание стыда – это жизнь в постоянном страхе. Это желание укрыть от других то, что и должно быть в основном укрыто и показываться только тогда, когда этому приходит время, место и соответствующие обстоятельства.

Устыжение – это внешняя замена внутренней совести ребенка. Когда он не делает чего-то не потому, что осознает, что это нехорошо, неприемлемо, неуместно, а потому, что боится быть застыженным. Так, принуждая ребенка, вы забираете себе его волю, так, стыдя его, вы забираете себе его совесть. В конце концов ему становится выгоднее либо жить бессовестным, либо жить в страхе наказания, а не в соответствии со свободно и осознанно выбранными моральными ценностями.

Альтернатива устыжению. В любом случае о «плохих поступках» ребенка лучше говорить с глазу на глаз, обсуждая с ним причины и следствия того, что он сделал, в соответствии с его возрастом, конечно. Вы можете поделиться своими чувствами: «Я так расстроен (рассержен, обижен). Что побудило тебя так поступить?» Если ребенок отвечает «не знаю» (иногда он может действительно не знать), то просто стоит объяснить примерно в таком ключе: «Когда ты поступаешь вот так, другие люди могут чувствовать себя вот так». В таком случае ребенку будет проще воспринять моральные нормы и социальные ограничения, не становясь ужасным, плохим, не заслуживающим вашей любви.

Мы все совершаем ошибки, все способны на дурной поступок, каждый в какой-то момент может проявить слабость, смалодушничать, растеряться. Важна не наша мнимая безупречность, а то, как мы поступаем с неприятными для себя открытиями, как разбираемся с последствиями своих поступков. Застыженному ребенку будет труднее брать на себя ответственность за совершенное; он будет скрываться, оправдываться, переносить вину на другого, что объяснимо: ведь хочется избежать ощущения окончательной «никуда не годности».

Есть разница в том, чтобы все время говорить: ты плохой, ты ужасный. Вскоре волей-неволей начнешь считать себя таким. Или говорить: ты хороший, и я люблю тебя, но, на мой взгляд, ты поступил плохо (а еще лучше: ты поступил так, что другим людям и тебе от этого было так-то и так-то).

Принятие и уважение к ребенку или взрослому всегда полезнее и действеннее попытки пристыдить, поскольку позволяют принять в себе недостатки и укрепить ресурсные и «положительные» качества. К тому же направляют ребенку послание о том, что мир, люди вокруг в порядке, хороши, но иногда могут происходить различные события, складываться неоднозначные ситуации, к которым ему самому предстоит выработать свое отношение.

Наказание

Наказание – один из любимых способов в российской педагогике закрепить отрицательный результат. Применяется, как правило, с целью предотвратить повторение подобного поведения в дальнейшем. Но часто скрывает всего лишь проявление нашей взрослой беспомощности, разочарованности и злости.

Справедливое наказание за реально нанесенный ущерб еще может быть воспринято ребенком как адекватная мера, поскольку слегка освобождает его от вины (и это опять же не совсем тот эффект, которого добивается наказывающий родитель; он предпочел бы, чтобы ребенок еще долго ощущал себя виноватым). Несправедливое наказание рождает в детях, да и в людях вообще, лишь обиду, злость, возмущение и нежелание сотрудничать или иметь дело с таким непонимающим взрослым.

Послание при наказании: «Ты, видимо, не понял, как ужасно поступил? Так вот, я причиню тебе боль, сделаю тебе плохо, унижу тебя за то, что ты заставил меня переживать и стыдиться. Я вымещу на тебе всю боль моего разочарования. Из собственного страха оказаться плохим родителем еще раз я хочу, чтобы ты навсегда запомнил, насколько плохо поступил, а то вдруг забудешь ».

Тот, кого наказывают с помощью унижения, физического или психологического насилия, в итоге очень быстро становится насильником сам. Не в силах противостоять наказывающему его родителю, он вымещает свою злость на других детях в школе, на собственных братьях-сестрах, на бабушке, на любом, кто будет позволять ему делать это с собой. Поскольку несправедливое наказание почти всегда воспринимается как акт унижения, проявление агрессии, то в ответ рождает тоже лишь желание унижать и мстить.

В качестве сопротивления наказанию ребенок может использовать и модель жертвы, стойко перенося все унижения, оскорбления и побои. Ему страшно оказать сопротивление, поскольку больше всего на свете он боится уподобиться его мучителям. У него есть надежда стать абсолютно хорошим, и тогда он избежит нападения и наказания. Но его жертвенно-мазохистская модель всегда будет только провоцировать окружение на нападение и насилие. Причем не только в его семье. Ребенок-жертва будет попадать в ситуации нападения и наказания повсеместно, где бы он ни был.

Его детская мечта – вырасти и придушить отца собственными руками – так и не сбылась, тот умер раньше, чем он вырос. Он до сих пор сжимает кулаки в бессильной злобе от невозможности хоть раз почувствовать себя не полным ничтожеством, а человеком, которого все вокруг и он сам могли бы уважать. И у него, к сожалению, отличная память, особенно на ощущение тяжелой пряжки отцовского ремня, врезающейся в его детскую худосочную спину.

В конце концов с ним ничего плохого не случилось. Просто он бьет своих детей. Не все время, конечно, а когда выпьет и когда узнает, что сын-подросток опять принес двойку и нахамил учительнице, и потому его в который раз вызывают в школу. Дочь он старается не бить, она же девочка и маленькая еще, и он как-то по-особенному ее жалеет, просто она сама попадает под руку, когда пытается защитить мать, которая уж, само собой, получает всегда по заслугам.

Наказывая ребенка, вы не делаете его хорошим, вы отнимаете у него его достоинство, истребляете его самоуважение и способность уважать окружающих. Унижение не способно генерировать добро и свет, чаще всего оно рождает жертвенность, месть и ответную агрессию.

Альтернатива наказанию. Их, как обычно, несколько. Если ваш ребенок не хочет вас послушать и прекратить делать то, что он делает, то, возможно, ему это суперважно. Важнее, чем кажется нам, родителям. И тогда следует обсудить сложившуюся ситуацию и договориться о форме, сроках, альтернативе. Например, вы можете сказать: «Я понимаю, что тебе не хочется идти домой, а хочется продолжать играть во дворе, но я могу дать тебе еще только пять минут, а потом мы все же пойдем, а завтра мы обязательно выйдем гулять снова». Это не значит, что эту реплику ребенок воспримет с воодушевлением, но ваше уважительное отношение скорее всего заметит, и ему захочется с таким же уважением исполнить ваше желание идти домой и готовить ужин.

Ребенок иногда не желает прекращать делать то, что делает, чтобы вызывать нашу реакцию, причем любую. Потому что наша реакция, даже не самая дружелюбная, – это эмоциональный контакт, которого он давно ждет и добивается, и возможно, уже отчаялся добиться его другим способом.

Альтернатива наказанию, кроме попыток договориться, обозначив наши чувства и намерения, – это и просто наше «стоп», наше установление границы. «Прекрати, остановись, перестань, пожалуйста». Твердость ваших слов (а не уровень децибелов) будет всегда воспринята ребенком. Постоянный и истеричный крик воспринимается им не как «стоп», а как сигнал вашего бессилия, а значит, приглашение к тому, чтобы продавливать ваши личностные границы дальше. Регулярно орущая мать воспринимается ребенком как неспособная справиться. Внимательную, но твердую в своих намерениях – остановить ребенка в его возможно ошибочных действиях – мать ребенок слышит прекрасно и останавливается, не переходя границы дозволенного.

Еще одна альтернатива – обсуждение случившегося. Даже повзрослев, мы нередко совершаем поступки, о которых потом сожалеем. Самонаказание – не лучший способ разобраться с тем, что случилось. Чувство вины будет либо водить нас по бессмысленному кругу («зачем я это сделал, не надо было так поступать»), либо будет стараться быстрее вытеснить, забыть событие, возможно, найти оправдания, перенести ответственность на кого-то другого. Попытки же понять мотивы своих поступков, выяснить обстоятельства, при которых это произошло, осознать важную потребность, которая двигала нашим поступком, больше дают нам и нашим детям, чем наказание или самонаказание, потому что позволяют лучше понять себя и окружающие обстоятельства, осознать последствия и в итоге научиться жить, не предавая себя и не нанося вред окружающим людям.

Угрозы

Еще один метод быстрее или надежнее добиться желаемого – родительское запугивание. Неверие в силу нашего родительского воздействия приводит к тому, что мы начинаем запугивать наших детей, манипулируя самым ценным и важным для них – безопасностью.

Послание при угрозах: «Если ты не будешь слушаться, то мы покинем тебя, откажемся быть твоими родителями, отдадим какой-нибудь грозной фигуре, и ты больше никогда не будешь в безопасности. Только хорошие дети достойны того, чтобы их оберегали и защищали, ты – не достойный, и потому с тобой может случиться все, что угодно ».

Ребенок, которому часто угрожают, всегда живет в страхе покидания, совершенно не уверен в себе, зависим. Он цепляется за отношения, потому что не уверен, что может выжить без них. Его готовность сделать все, что угодно, для важной фигуры делает его максимально зависимым и неспособным заниматься своей жизнью, поскольку она находится в прямой зависимости от того, как и чем живет этот значимый Другой. Его настроение, самочувствие, желания становятся намного значимее, чем собственные. Тотальная неспособность выстроить потом собственную жизнь – вот плата, и немалая, за попытку обеспечить себе хоть какую-то безопасность, причитающуюся ребенку просто по праву жизни его в своей семье.

Ребенок, живущий под у грозой эмоционального и ли физического насилия, «отрезает» от себя все спонтанное, эмоциональное, живое, оставляя себе только сверхконтроль, за счет которого и надеется выжить в мире, где большие и взрослые вместо защиты и опоры могут стать источником страха и постоянного напряжения.

Как сопротивление постоянной угрозе потери может выработаться замкнутость, холодность, отстраненность от мира, от людей, тотальное недоверие и неумение на кого-то положиться, обесценивание отношений, стремление к одиночеству, паранойя.

За угрозу потери значимого Другого, за угрозу потери безопасности ребенок, да и взрослый тоже, так или иначе расплачивается своей несвершившейся жизнью. Часто, будучи не в состоянии вынести напряжение от ожидания катастрофы, дети становятся непревзойденными мастерами по способности ее себе организовывать. Потому что собственноручно устроенное расставание значительно легче пережить, чем внезапное, хотя и ожидаемое с самого начала.

Ее регулярно обещали сдать в детский дом, если она проявляла хоть малейшие признаки неповиновения, даже водили туда на экскурсию, а его – отнести и сдать в «Детский мир», где «когда-то его дорогая мама нашла его на самой высокой полке, запыленного и никому не нужного». Теперь они выросли, но по-прежнему не ждут от жизни ничего хорошего. Регулярно страдают от панических атак, бессонницы, нарушений пищевого поведения, не доверяют миру, не могут справиться с тревогой, особенно тогда, когда у них появляются близкие отношения. Их абсолютная убежденность в том, что их покинут, вышвырнут из отношений, как нашкодивших котят, мешает им поверить в любовь, близость, довериться. Они не верят чужому теплу, улыбкам, разрешению быть собой, они должны стараться и, уставая от немыслимых стараний, мечтают только об одном: спровоцировать скорее расставание, чтобы не столь мучительным было бы ожидание полного краха.

Угрожая нашим детям, мы, безусловно, делаем их послушнее, но при этом лишаем ощущения собственной ценности. Если мы легко можем от них отказаться, сдать в детдом, продавить, побить, убить, это означает, что мы не ценим наших детей. Нам не ценна их личность, их жизнь, их душевное равновесие. От этого они учатся только одному – обесценивать самих себя и тех, кто вокруг.

Альтернатива угрозам. Угрозы часто являются показателем неприсвоенной собственной ценности. Угрожает, как правило, тот родитель, который не верит ни в себя, ни в собственного ребенка. Тот, кто не верит в весомость собственной родительской позиции, в действенность своего родительского авторитета. Часто угрозы покинуть, отдать, лишить семьи – это весьма манипулятивная проверка нашей ценности для ребенка. И многие родители с удовлетворением подкрепляют свою ценность, видя страх в глазах абсолютно зависимого от них ребенка.

Поэтому альтернативой будет присвоение собственной родительской позиции и власти, спокойная уверенность и твердость в наших решениях, вера в то, что вырастающий ребенок справится со всеми предлагаемыми жизнью обстоятельствами, а если с чем-то он будет справляться плоховато, мы ему поможем и поддержим. Нередко желание угрожать – это попытка «раз и навсегда» от чего-то его уберечь. «Чтобы потом не было проблем», – любят говорить родители.

Конечно, можно запугать ребенка до того, что он ничего не будет пробовать в своей жизни, и безопасность – единственное, что будет его заботить. Но действительно ли то, что мы хотим в нем воспитать, – это способность бесконечно бояться окружающего, постоянно ожидать катастрофы, всегда выбирать безопасность вместо развития? Или будем готовить его к встречам в этом мире и с хорошим, и с плохим и помогать все происходящее встраивать в свою и нашу жизнь, делая ее полнее, разнообразнее, интереснее.

Ограничивание

Устанавливать ограничения – одна из самых распространенных родительских моделей. Почти любому родителю кажется, что это именно то совершенно необходимое, доброе и важное, что в качестве родителей мы должны сделать для своих детей.

Послание при ограничивании: «Тебе достаточно. Я считаю, что у тебя не должно быть много, ты не сможешь сам определить меру, я определяю ее за тебя. Лучше, чтобы у тебя было меньше, во всяком случае, не больше, чем было у меня. И если я в чем-то себя ограничиваю, то и ты должен ».

Ребенок, которого кто-либо ограничивает – родитель или кто-то иной из его семьи, вырастает однозначно зависимым. Во всяком случае, точно зависимым от внешнего контроля.

Наличие внешней контролирующей фигуры приводит к тому, что он, «дорвавшись», оказывается захвачен, совершенно поглощен тем, что он делает (не важно, какая именно возникает зависимость: игровая, пищевая, эмоциональная, алкогольная, наркотическая), показывая тем самым полное отсутствие внутреннего контроля. Будучи не в состоянии остановиться сам и понимая, что его вот-вот снова лишат чего-то или ограничат, ребенок будет демонстрировать родителю факт того, что он сам не может справиться со своей зависимостью, подкрепляя родительскую веру в то, что «без наших ограничений ему ни за что не справиться».

Другая не менее частая форма сопротивления – попытка обходить внешние «ограничители», получая желаемое через ложь, уловки и ухищрения, манипуляции. То есть вся энергия ребенка уходит не на развитие своего внутреннего контроля (как хотел бы того родитель, ограничивающий ребенка), а на протестные способы обойти или снять любые ограничения.

Их – целая армия. Тех, кому говорили: «не пей!», «выключи компьютер!», «ты опять проиграл все в автоматах!», «почему ты так много работаешь (ешь, куришь, тратишь денег)?» Все они теперь борются со своей зависимостью, с огромным трудом возвращая себе утраченный ими контроль. И возле них еще бо́льшая армия тех, кто по-прежнему считает, что контролировать и ограничивать другого – это их святая задача. А также несметная армия тех, кто не смог даже начать бороться, навсегда потеряв ощущение собственной меры, отдавшись своей зависимости, оставив ей на откуп свою уникальную личность или свою бесценную жизнь.

Ограничивая ребенка, мы освобождаем его от необходимости контролировать себя. Наша вера в то, что это ему поможет меньше есть, курить, играть, будет периодически разбиваться вдребезги. Мы даже можем преуспеть в ограничивании, и он действительно будет меньше играть или есть, но нам также надо отдавать себе отчет в том, что просто ограничивая ребенка, мы нисколько не помогаем ему обрести собственный внутренний контроль.

Альтернатива ограничениям. Обустройство достаточно наполненной жизни. В зависимость попадают чаще всего люди, чья жизнь не наполнена собственным смыслом, тем, что доставляет удовольствие. Если в жизни вашего ребенка мало подлинного интереса, то вероятность того, что он заполучит себе ту или иную зависимость, весьма высока. Мы впадаем в зависимость, когда ощущаем, что нечто важное у нас вот-вот могут отнять. Говоря ребенку: «Ты сам учишься распоряжаться своим ресурсом, тем важным, что у тебя есть (временем, сладким, не очень полезной едой)», мы не закладываем ощущение, что его вот-вот чего-то лишат.

Договариваться и обучать ребенка естественным самоограничениям сложнее, но гораздо конструктивнее (много сладкого вскоре становится не вкусно, только если ты не вынужден наедаться впрок; много компьютера – голова болит, только если не знаешь, что это за месяц скорее всего последняя возможность).

Ощущение и слова «мне достаточно» – важный симптом, показатель самоконтроля, который мы сначала убиваем в ребенке со словами «съешь еще ложечку за маму, за папу», а потом отнимаем этот навык у ребенка еще и тем, что решаем, сколько ему чего и когда надо. Слова «тебе хватит» – вызывают возмущение и желание набираться чем-то важным впрок, причем с довольно раннего возраста. В случае необходимости временами можно ставить родительскую границу: «Я понимаю, что тебе еще хочется шоколада (поиграть на компьютере, погулять и т. д.), но на сегодня остановимся. В другой раз ты сможешь еще (поесть, погулять, поиграть и т. д.)».

Ребенок может и должен выдерживать фрустрацию своих потребностей и желаний. Он не должен и не будет иметь все, всегда, по первому требованию и в тех количествах, которые хочет. Но наша родительская задача – обучить его нормально переносить эту фрустрацию, разрешая ему и разозлиться, и расстроиться. К тому же с возрастом у него должно появляться все больше собственного контроля за тем, что ему важно, что он любит и чем ему важно научиться управлять.

Критика

Критикой родители часто пользуются как воспитательным приемом. Они убеждены в эффективности такого воздействия, свято верят, что критика заставляет детей стараться стать лучше, стремиться к высокому, к достижениям, к далеким и светлым целям.

Послание, которое дает родитель, критикуя: «Вдруг ты не знаешь, где ты ошибся, в чем ты плох и несостоятелен. Моя святая задача – доносить это до тебя постоянно, иначе ты не заметишь своих оплошностей и слабых мест, возомнишь о себе, зазнаешься и не будешь стараться быть лучше ».

Ребенок, которого часто критикуют, вырастает очень зависимым от чужих оценок. Чаще всего из него получается перфекционист, чьи силы съедаются постоянными напряжением и тревогой. Он всегда недоволен собой и всем, чего бы ни добился, хотя усилий предпринимает много и ему вполне уже можно было бы начинать гордиться тем, чего достиг. Но он всегда в ожидании провала, привык обесценивать себя и свои достижения, а также окружающих его людей. От этого у него всегда проблемы в отношениях, он часто страдает от разрушившихся иллюзий.

Страх получения плохой оценки или плохого результата делает ребенка напряженным, истощенным, зависимым, заставляя его смотреть на мир только через призму достижений, результатов, безошибочных решений. Он отнимает у него радость от любого процесса (творчества, обучения, деятельности), оставляя только радость от редких побед, периодически наполняя его жизнь ощущением собственной негодности, боязнью совершения ошибок, напряжением в бесплодных попытках контролировать все свои чувства и потребности, а также в столь же бесплодных попытках угодить другим людям, дабы не вызвать их критику.

В некоторых случаях, уставая сопротивляться критике, что-то доказывать всем вокруг, ребенок решает стать окончательно «плохим»: двоечником, лоботрясом, хулиганом, чтобы разрушить родительские ожидания и перестать поддаваться на их манипуляции.

Мать всегда считала своим долгом проверять его домашние работы. Переписывание целой страницы – традиционное следствие найденной ошибки. Он всегда помнил, «из какого места у него растут руки», что «лень вперед него родилась» и что «соседская Маша никогда бы не написала контрольную на „три“, потому что любит своих родителей». Отец любил подробно распространяться на тему «я в твои годы, а ты…», бабушка с вечно поджатыми губами уверяла, что «никакой институт ему с такой успеваемостью не светит».

Институт он, конечно, закончил, и даже работа теперь у него хорошая, мало кто в его годы мог бы оказаться на такой должности. Вот только силы его уже на исходе, несмотря на то что ему всего около тридцати, по больницам ходить уже нет ни сил, ни времени. Напряжение, в котором он живет, боясь совершить ошибку, уверенность в том, что это непременно произойдет, и беспощадность, с которой он привык к себе относиться, раз за разом приводят его к врачам, которые только и делают, что разводят руками, не находя особых причин, по которым разваливается и болеет его молодое тело. И даже пожаловаться ему некому. Занимаясь своей карьерой, она так и не обзавелся ни друзьями, ни девушкой. И если уж совсем честно, то он понятия не имеет, как это делается.

Критикуя ребенка, мы забираем у него его самоценность (то есть уверенность, что он ценен для нас без каких бы то ни было своих достижений) и забираем его самооценку (то есть способность трезво и реально оценивать самого себя). Критикующему родителю важно отдавать себе отчет в том, что ребенок-перфекционист становится самым тревожным, старательным, усердным, но отнюдь не самым лучшим или успешным, и уж точно не самым счастливым. Окончательно «закритикованный» ребенок может уйти в депрессию и начать отказываться от любой деятельности, даже от той, что ему вполне по силам.

Альтернатива критике – обучение ребенка оценивать собственную деятельность, поскольку гораздо важнее уметь самому оценивать свою работу, чем быть зависимым от чужой оценки, которая к тому же может оказаться совершенно субъективной, непоследовательной или даже неадекватной. Единственное сравнение, которое не мешает нам расти, – это сравнение нас с самими собой прежними. Поэтому значительно полезнее поддерживать ребенка словами «раньше ты этого не умел, а теперь умеешь все лучше и лучше», чем, не замечая его роста и достижений, вдалбливать ему: «Из тебя такого никогда ничего путного не выйдет».

Важно также поддерживать в ребенке способность получать удовольствие от процесса, обычно свойственную детям, не замученным оценками и перфекционистскими ожиданиями своих родителей. Получение удовольствия от любого дела сделает процесс обучения или творения увлекательным, ненасильственным, ведь тяга ребенка к развитию будет основываться на стремлении к узнаванию, расширению, удовольствию, а не на страхе наказания и стремлении избежать плохой оценки.

По возможности родителям, склонным к критике, стоило бы, давая обратную связь на дела и творения ребенка, скорее делиться чувствами, рассказывать о своих ощущениях, расспрашивать, интересоваться, чем расставлять оценки, выносить вердикты, объявлять приговоры.

Указания

Этим тоже любит заниматься не верящий в детские способности к конструктивной самоорганизации родитель.

Послание при указаниях: «Ты сам не в состоянии определить, чем тебе заняться, что делать, как поступить, что чувствовать, и если я тебе не укажу, ты никогда не догадаешься, не сможешь сам ».

Дети, которым постоянно указывают, вырастают инфантильными, пассивными, зависимыми, они легко управляемы каким-либо авторитетом. Послушные указаниям дети – родительская отрада на начальном этапе детства, но ближе к подростковому возрасту родители рискуют столкнуться с двумя разными на первый взгляд, но схожими в сути своей проблемами. Потому что из послушных детей вырастают либо неспособные к взрослым решениям, безответственные, плывущие по течению, ожидающие, пока кто-то и что-то за них решит, взрослые. Либо, став подростками, привыкшие подчиняться авторитету дети выбирают для своего подчинения других кумиров, и сильно повезет всей семье, если авторитет окажется не криминальным, не наркоторговцем и не представителем религиозной секты.

Такие дети очень подвержены любому влиянию, всегда в поиске сильной фигуры, всегда готовы некритично и необдуманно подчиниться. В отсутствие такой фигуры теряются, проваливаются в пустоту либо начинают страдать, попадать в неприятности, болеть для того, чтобы вызвать сострадание или активное участие в их судьбе.

В качестве сопротивления постоянным указаниям может выработатьс



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2018-12-21 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: