Щеглова Диана ОБ-РЛ-51 Поэтика русской литературы конца 19-начала 20 века 23.11.2020
Экспрессионизм в рассказе Л. Андреева «Рассказ о семи повешенных»
Специфика реализма рубежа веков заключается в том, что происходит вкрапление в него [в реализм] других методов: романтизма, импрессионизма, экспрессионизма, экзистенциализма, символизма и др. -ИЗМОВ. Поэтому произведения Л.Андреева можно назвать реалистическими, но с вкраплениями экспрессивной стилистики.
В экспрессионизме в противовес натурализму и эстетизму утверждается идея прямого эмоционального воздействия, сгущения мотивов боли, крика. Искусство экспрессионизма пронизано ощущением повседневной боли, неверием в разумность бытия, страхом, ощущением гибели. Смерть, рок играют огромную роль. Так называемая активная субъективность автора, страстное выражение мысли автора. Цель экспрессионистского произведения - произвести шоковый эффект. Герои всегда на пределе возможного, на грани ужаса. Изображается часто невыносимые по трагизму ситуации, звериные инстинкты человека - безумие и ужас.
Л.Андреев в своих произведениях подчеркивает абсурдность смерти. Для него смерть нечто «бессмысленное, ужасное и непоправимое». Л.Андреев создает персонифицированный образ Смерти, которую он отождествляет с роком, с Некто в Сером. Смерть у него имеет зловещий облик. Тема смерти сближается с мотивом бессмысленности, безумия окружающего мира. Смерть не разрешает противоречий этой жизни. Андреев показал невыносимый страх смерти как выражение бессмысленности жизни. И почти все его герои умирают, так и не сумев преодолеть стену отчуждения, одиночества. Смерть для героев – это отчаяние, раздавление, падение. Это и есть проявление экспрессионизма в рассказе.
В «Рассказе о семи повешенных» Андреев, воздавая должное мужеству своих героев — революционеров-террористов, раскрывая величие их духа накануне казни, фиксирует внимание главным образом на психологической «игре» с мыслью о смерти, с темой небытия. Оказавшись за тюремными воротами и уже зная о смертном приговоре, герои Андреева теряют интерес к внешнему миру и остаются наедине с «неразгаданной великой тайной» — «из жизни уйти в смерть».
По теме «Рассказ о семи повешенных» (1908) Л. Андреева схож с рассказом французского экзистенциалиста Ж.-П. Сартра «Стена» (1939) – ожидание смертной казни. Мотивом смерти является казнь. Ожидание смерти является поводом к размышлению, к передаче экзистенциального состояния героя.
Оба писателя помещают своих героев в камеры смертников, где те кричат, рвут на себе волосы, чувствуя, смерть вошла в камеру и ищет свою жертву: «...стало как-то страшно. Точно его оголили всего, как-то необыкновенно оголили – не только одежды с него сняли, но отодрали от него солнце, воздух, шум и свет, поступки и речь. Смерти еще нет, но нет и жизни, а есть что-то новое, поразительно непонятное» («Рассказ о семи повешенных»).
Герои рассказов Ж.-П. Сартра и Л. Андреева воспринимают смерть как нечто такое, что невозможно понять, погружаются в состояние гипноза, на них «давила страшная безумная тяжесть», «все перестало интересовать, но это было ужасное спокойствие» («Стена»), «всякая мысль – было безумие, всякое движение – было безумие» («Рассказ о семи повешенных»).
В «Рассказе о семи повешенных» идет речь о 7 людях, приговоренных к смертной казни. Все они различны между собой. Андреев не выделяет, в отличие от Сартра, главного героя рассказа, а углубляется в психологию каждого человека. У Андреева, в нимание повествователя концентрируется на «общих» переживаниях приговоренныхк смерти, когда они проходят через все этапы мученичества: такие как суд, пребывание в камере, последнее свидание с родными, казнь. Все конкретное убрано, остались лишь ощущения семерых людей, вблизи надвигающейся смерти.
Дикий ужас человека, сходящего с ума, испытывает перед смертью Василий Каширин, он панически боится казни. От неприятия смерти Каширин переходит к неприятию жизни: «Под тот же звон часов, отделенный от Сергея и Муси несколькими пустыми камерами, но одинокий столь тяжко, как если бы во всей вселенной существовал он один, в ужасе и тоске оканчивал свою жизнь несчастный Василий Каширин.». В нем наиболее ярко представилось такое естественное чувство для каждого человека, как боязнь смерти. Он наиболее явственно чувствует разницу между жизнью прежней и жизнью настоящей = ожидание смерти. «И вдруг сразу резкая, дикая, ошеломляющая перемена. Он уже не идєт, куда хочет, а его везут,- куда хотят. Он уже не выбирает места, а его сажают в каменную клетку и запирают на ключ, как вещь. Он уже не может выбрать свободно: жизнь или смерть, как все люди, а его непременно и неизбежно умертвят.» Человек, «бывший воплощением воли, жизни и силы», превратился «в животное, ожидающее бойни, в глухую и безгласную вещь, которую можно переставлять, жечь, ломать.». Каширин не верит, что его мир настоящий реален, поэтому все вокруг и он сам представляется ему игрушечным. «И все стало казаться игрушечным Василию Каширину, присужденному к смертной казни через повешение: его камера, дверь с глазком, звон заведенных часов, аккуратно вылепленная крепость, и особенно та механическая кукла с ружьем, которая стучит ногами по коридору, и те другие, которые, пугая, заглядывают к нему в окошечко и молча подают еду. ». Лишь на суде он приходит в себя, но уже на свидании с матерью он опять теряет душевное равновесие.
Мужественно встречают смерть и женщины, участвовавшие в заговоре: «…смотрела молодая бледная девушка, неизвестная, по прозвищу Муся.... Была она очень бледна, но не мертвенной бледностью, а той особенной горячей белизной, когда внутри человека как бы зажжен огромный, сильный огонь, и тело прозрачно светится, как тонкий севрский фарфор.... И на небо она смотрела без ласки и радостных воспоминаний, только потому, что во всей грязной казенной зале этот голубой кусочек неба был самым красивым, чистым и правдивым – ничего не выпытывал у ее глаз. Сергея Головина судьи жалели, ее же ненавидели…». Муся счастлива умереть как героиня и мученица: «Нет ни сомнений, ни колебаний, она принята в лоно, она правомерно вступает в ряды тех светлых, что извека через костер, пытки и казни идут к высокому небу». Купаясь в своих романтических мечтах, она уже мысленно шагнула в бессмертие. Муся готова была на безумство ради торжества моральной победы, ради эйфории от безумства своего "подвига": «Мне бы даже так хотелось: выйти одной перед целым полком солдат и начать стрелять в них из браунинга. Пусть я одна, а их тысячи, и я никого не убью. Это-то и важно, что их тысячи. Когда тысячи убивают одного, то, значит, победил этот один. »
Ее подруга Таня Ковальчук смерти тоже не боится. «Смерть она представляла себе постольку, поскольку предстоит она, как нечто мучительное, для Сережи Головина, для Муси, для других, – ее же самой она как бы не касалась совсем ». Таня Ковальчук переживает прежде всего за своих товарищей. Таню Ковальчук, у которой никогда не было детей, характеризует материнская забота о других «На суд она не обращала никакого внимания. и только слушала, как отвечают другие: не дрожит ли голос, не боится ли, не дать ли воды.», « О том, что ее также судят и также повесят, она не думала совсем - была глубоко равнодушна». Она преодолевает страх смерти так: вместо того чтобы думать о предстоящей казни, она беспокоится, что «у Сережи может не оказаться табаку, а Вернер, может быть, лишен своего привычного крепкого чаю, и это еще вдобавок к тому, что они должны умереть, мучило ее, пожалуй, не меньше, чем самая мысль о казни.», «она задыхалась от слез, от материнской жалости».
Наиболее интеллектуальный член террористической группы – Вернер, знающий несколько языков, обладающий прекрасной памятью и твердой волей. Он решил отнестись к смерти философски, так как не знал, что такое страх. На суде Вернер думает не о смерти и даже не о жизни, а разыгрывает трудную шахматную партию. При этом его совершенно не останавливает то, что партию он может и не закончить. «И на суде - и этому, пожалуй, не поверили бы даже товарищи, хорошо знавшие его холодное бесстрашие и надменность,- он думал не о смерти и не о жизни: он сосредоточенно, с глубочайшей и спокойной внимательностью, разыгрывал трудную шахматную партию. Превосходный игрок в шахматы, он с первого дня заключения начал эту партию и продолжал безостановочно. И приговор, присуждавший его к смертной казни через повешение, не сдвинул ни одной фигуры на невидимой доске.»
Для него духовная победа важнее физической смерти. Андреев обращает внимание на его интеллигентность «любил жизнь, наслаждался театром, литературой, общением с людьми; одаренный прекрасной памятью и твердой волей, изучил в совершенстве несколько европейских языков, мог свободно выдавать себя за немца, француза или англичанина.», «Любил хорошо одеваться, имел прекрасные манеры и один из всей своей братии, без риска быть узнанным, смел появляться на великосветских балах» и надменное равнодушие человека, уставшего «от жизни и борьбы». В его душе «зрело темное презрение к людям; и отчаяние там было, и тяжелая, почти смертельная усталость». В то же время Вернер обладал одним редким качеством - «Обладал он и еще одним редким свойством: как есть люди, которые никогда не знали головной боли, так он не знал, что такое страх. И когда другие боялись, относился к этому без осуждения, но и без особенного сочувствия, как к довольно распространенной болезни, которою сам, однако, ни разу не хворал.». Своих товарищей он жалел, но поначалу «Товарищей своих, особенно Васю Каширина, он жалел; но это была холодная, почти официальная жалость, которой не чужды были, вероятно, и некоторые из судей». В то же время собственная казнь вызывала у него презрение как попытка покушения на «Вернер понимал, что казнь не есть просто смерть, а что-то другое,- но во всяком случае решил встретить ее спокойно, как нечто постороннее: жить до конца так, как будто ничего не произошло и не произойдет. Только этим он мог выразить высшее презрение к казни и сохранить последнюю, неотторжимую свободу духа.». Вернер понимает, что казнь означает прекращение замкнутого существования, прекращение ожидания, прекращение «тюрьмы»: «Посмотрю на стены - как будто нет и стен. И так свободно, словно я не в тюрьме, а только что вышел из какой-то тюрьмы, в которой сидел всю жизнь».
Перед лицом смерти Вернер начинает по-новому ценить жизнь. Он понимает, что ценность жизни - не только в ее неповторимости и уникальности, но и в «конечности». При этом смерть, как нечто абсолютно чуждое жизни, является ее условием. Психологическая трансформация, произошедшая с Вернером, становится основой философского вывода автора - смерть не властна над духом, так как «как только обнаруживается действительность свободы духа, страх исчезает». Поэтому потерявшие силу духа уже мертвы.
Сергея Головин и Михаил Голубец по кличке «Цыганок» - герои, которые, испытывая страх, упорно стремятся этого не показывать, сохраняя при этом гордость и достоинство. В данном случае «страх представляет смерть крайним злом, от которого можно спастись только бегством, а с другой стороны, чувство собственного достоинства представляет позор этого бегства как зло худшее, чем смерть.
К Сергею Головину страх пришел не сразу. Сразу после вынесения приговора он весело подумал: «После ареста он было загрустил: сделано нехорошо, провалились, но подумал: "Есть теперь другое, что нужно сделать хорошо,- умереть",- и развеселился.». Поначалу у Сергея Головина, бывшего офицера и сына отставного полковника, белокурого, широкоплечего и наивного, ожидание неминуемой смерти не могло преодолеть «радость жизни и весны». Но с каждым часом ощущение страха все нарастало. Сергей забросил гимнастику и обтирания, стал меньше есть и двигаться. Но страх неизменно возвращался «Но скоро тело привыкло и к этому режиму, и страх смерти появился снова,- правда, не такой острый, не такой огневый, но еще более нудный, похожий на тошноту.». И лишь когда он принял неизбежность смерти и окончательно попрощался с жизнью, то почувствовал, что за гранью жизни и смерти «Смерти еще нет, но нет уже и жизни, а есть что-то новое, поразительно непонятное, и не то совсем лишенное смысла, не то имеющее смысл, но такой глубокий, таинственный и нечеловеческий, что открыть его невозможно». Пытаясь постичь это «непонятное», Головин психологически отстраняется от реальности: «Времени не стало, как бы в пространство превратилось оно, прозрачное, безвоздушное, в огромную площадь, на которой все, и земля, и жизнь, и люди; и все это видимо одним взглядом, все до самого конца, до загадочного обрыва - смерти. И не в том было мучение, что видна смерть, а в том, что сразу видны и жизнь и смерть».
Цыганок тоже воспринимает приближение смерти с достоинством, но достоинство это совершенно другое: «Ничего, барин, потеснись, не своей волей в компанию затесался. На том свете всем места хватит». Выслушав приговор на суде, он не испугался и, демонстрируя свой норов, произнес: «Во чистом поле да перекладинка. Верно!», «И, обратясь к конвойному, молодецки бросил: - Ну, идем, что ли, кислая шерсть. Да ружье крепче держи - отыму!».
Но постепенно пролетели 17 дней до назначенной казни, и все реже ему хотелось грубить и препираться с надзирателями, беспокойным стал сон, а однажды, стоя не четвереньках, он завопил по-звериному с ужасом и скорбью, но затем вдруг тихонечко забормотал: «Голубчики, миленькие. Голубчики, миленькие, пожалейте. Голубчики!.. Миленькие!..». Иногда Цыганок «забывался и совершенно бессмысленно кружился по камере.».
Такое переменчивое поведение продиктовано столкновением в его сознании разбойничьей гордости и пониманием неминуемой гибели. Его психологической опорой становится сначала разбойничья удаль, а затем робкая вера в прощение на небесах.
Янсон, батрак у зажиточного фермера, не представлял себе смерти через повешение, однако сразу же поспешил узнать, когда состоится казнь. А получив неопределенный ответ, совершенно успокоился: «смутный и страшный момент, о котором нельзя думать, отодвигался куда-то вдаль, становился сказочным и невероятным, как всякая смерть». Его радостная реакция на известие об отсрочке казни привела в замешательство тюремного надзирателя, которому на мгновение показалось, что тюрьма и вся жизнь - нечто вроде сумасшедшего дома. Чем дольше длилось ожидание казни, тем более Янсон успокаивался и утверждался в мысли, что ему ничего не грозит. Но вскоре на привычный вопрос «когда будут вешать?» Янсон услышал: «Теперь скоро». И единственное, что он сумел произнести, - наивное: «Меня не надо вешать». Прежние страхи вернулись. Ощущение невозможности что-либо изменить наполняет Янсона ужасом. Страх вызывает у него смешанную реакцию: ощущение угнетенности соседствует с психологическим искажением реальности (тупые углы камеры «все толкают его на середину»). И если прежде он не думал о смерти, то теперь «почувствовал ясно, увидел, ощутил, что она вошла в камеру и ищет его шаря руками. И, спасаясь, он начал бегать по камере». Перед самой казнью Янсон от страха теряет дар речи.
Рассматривая психологические состояния героев перед лицом смерти (погружение в глубины подсознания, в темные стихии человеческой души, в ее звериные инстинкты присущи экспрессионизму), можно сделать следующий вывод: экзистенциальный страх смерти не зависит от социального статуса. Он в большей степени овладевает теми, кто сосредоточен на самом ожидании смерти и поглощен своими переживаниями (Каширин), для кого весь смысл жизни ограничивается приземленным существованием (Янсон). «Одержимость» своими чувствами создает для них непреодолимый психологический барьер с окружающим миром, погружает в бездну одиночества, что только обостряет страх, ужас.
Главный герой Ж.-П. Сартра свое положение воспринимает словно со стороны. Допрос перед казнью кажется ему потешным, мелкие заботы офицеров – смехотворными. Смерть обесценивается все, чем раньше дорожил человек: жизнь, любовь, свободу.
Символично название рассказа – «Стена», которое может трактоваться как: 1) стена, у которой должны расстрелять героя; 2) стена непонимания как необходимая дистанция между героем и другими; 3) стена, которая отделяет смертных от свободы, от мира, от их прошлого и будущего; 4) стена символизирует непроницаемость границ «неподлинного» бытия, за пределы которого человек не может вырваться. Это символ абсурдности мира. Такое толкование позволяет рассматривать смерть как обретение свободы. Стена в данном случае выступает как некий рубеж, граница между двумя мирами, та заветная черта, переступив которую бытие переходит в небытие.
В рассказе психологический портрет окружающих людей составляется только со сторонней точки зрения, лишь по внешнему описанию. Только у главного героя мысли и переживания передаются достаточно подробно. Персонажи изображены несколько схематично: в них рассказчик отслеживает именно типичные черты. Они все – представители, «ответвления» одного физиологического «рода» жизни, различающиеся главным образом привычками из-за разных условий «произрастания». Их поэтому ничто «человеческое» по-настоящему не объединяет.
Тема смерти имеет у Л.Андреева еще несколько трактовок, отличных от Ж.-П.Сартра. Не все герои Л.Андреева воспринимают смерть как ужас, иногда она ассоциируется у героев с безграничной готовностью к подвигу, как жертвенность, как стремление пополнить ряды тех, кто «из века через костер, пытки и казни идут к высокому небу». Герой Вернер перед лицом смерти испытывает чувство свободы, испытывает чувство «нежной и страстной жалости» и любви к людям, хотя раньше он их презирал. Новой перед ним предстала жизнь, новыми перед ним предстали люди, он нашел свое подлинное бытие и мужественно смотрит в лицо собственного ничто, небытия.
В рассказе Ж.-П. Сартра повествователь также сосредоточен на психологических наблюдениях за героями рассказа. С одной стороны, оба автора заставляют читателя ощутить страх и растерянность перед неизбежностью близкой смерти, описывая испуг персонажей не через сознание, а через моментальные и физиологические реакции человека. С другой стороны, в переживаниях смерти в двух произведениях возникают разные представления о значении самой смерти. Рассказ «Стена» пронизан ощущением абсурдности жизни. В отличие от Сартра у Андреева говорится об абсурдности смерти.
Искусство экспрессионизма пронизано ощущением повседневной боли, неверием в разумность бытия, страхом, ощущением гибели.
У героев Ж.-П. Сартра нет веры в Бога: он существует лишь в переживаниях каждого отдельного человека, а в реальности его, как и смерти, нет. Это общее убеждение «приговоренных». Герой -рассказчик смеется над смертью.
Герои Л. Андреева так же не принимают традиций прощания с жизнью: «от священника так же все отказались». Но автор-повествователь, говоря о смерти, не может смеяться: его возмущает конец жизни души в теле. У героев появляется подобие веры в существование души, рая, ада и истинного пути.
Чрезвычайно высокое использование приемов олицетворения (антропоморфизм) и даже персонификация, присущие экспрессионизму, присутствуют у обоих писателей: это образы тишины, неба, ночи: «...ночь охватила нас темной, бесформенной массой» у Ж.-П. Сартр; герои Л. Андреева чувствуют «таинственную и грозную сущность ночи». Эти образы в произведениях – знаки гармонии, недостижимой на земле, где люди испытывают животный страх перед смертью.
У обоих писателей серый цвет, создающий экспрессионистскую образность, передает ощущение удручающего однообразия, неподлинного бытия. Таковы лица героев – серые, землистые.
Образы природы помогают писателям приблизиться к вечному, непрерывному. Смена дня и ночи предстает как переход человека из одного состояния в другое.
Таким образом, смерть в произведениях писателей – это «мрак пустоты и ужас Бесконечного», это небытие, абсолютное ничто, великая тайна. Ж.-П. Сартр и Л. Андреев показали невыносимый страх смерти как выражение бессмысленности жизни.
Значительна последняя фраза «Рассказа о семи повешенных»: «Так люди встречали восходящее солнце». В ней заключено все противоречие жизни и смерти. Насилие нельзя оправдать ничем, оно противоречит жизни – законам природы.
«Рассказ о семи повешенных» реалистический по содержанию (пятеро террористов после неудачного покушения, убийца барина и закоренелый разбойник осуждены на смертную казнь), в котором, однако, используются экспрессионистские элементы стиля (стремление не к воспроизведению действительности, а к выражению эмоционального состояния автора, героев: переживания во время суда, во время пребывания в камере, свидания с родителями. Убрано всё конкретное, социальное, интерес к рассказу сосредоточен только на переживаниях).