Несмотря на то, что в течение многих веков основное различие между привилегированными и низшими классами проходило вне области телесных значений, все же некоторые из последних играли далеко не последнюю роль. Такой специфической телесной поверхностью для классовых интерпретаций телесности была кожа, ее цвет, чистота и другие качества. Наряду с классовыми различиями кожа говорила и о расовых идентичностях. Вплоть до последних времен в истории Запада белая кожа оставалась приметой расового превосходства над кожей черного цвета, а также над другими ее цветами. Наконец, кожа вольно или невольно сообщала о возрастных рангах, делая морщины атрибутами старости, отношение к которой в промышленную эпоху варьировалось от почтительного до негативного. Но в консумеристской культуре кожа стала тем типом поверхности тела, на которую записываются, прежде всего, знаки коммерчески потребляемой сексуальности. В этом вновь открываемом измерении все прежние знаки утрачивают свое превосходство, начиная служить новому универсальному коду. Кожа превращается в особую культурную ткань, созданную из ряда устойчивых характеристик.
Смуглость и сильный загар долго считались атрибутикой низших слоев населения, неизменно проводивших время на свежем воздухе, в труде. При этом бледность более ассоциировалась с феминностью, а загорелая кожа оставалась мужским признаком. Но в плане общеклассовых различений этот показатель играл малозначительную роль, так как женщина оставалась вне класса[54]. Кроме того, темная кожа была принадлежностью народов колониальных стран и в сознании европейцев ассоциировалась с рабством, изнурительным трудом темнокожих невольников на плантациях. С развитием фабричного производства, когда труд огромного большинства людей стал происходить в закрытых от солнца помещениях, бледный цвет кожи начал связываться с фабричным трудом и тем, что ему сопутствует — чахоткой, недоеданием и различными заболеваниями. Наоборот, загар стал считаться статусным признаком праздных классов. Начиная с эпохи Габриэль Шанель (двадцатые годы ХХ века), “быть преуспевающим человеком” стало означать в том числе и иметь вызывающе дерзкий загар, распространенный по всей поверхности тела. Последнее обстоятельство было тем важнее, если учесть, что загар низших классов в предыдущую эпоху мог касаться лишь нетабуированных частей тела: у мужчин — лицо, плечи, спина, грудь, у женщин — только кисти рук. Иметь загорелым все тело, а не только руки, которыми принято выполнять физическую работу, значило проводить время на пляжах, в соляриях, выезжать на южное солнце, — словом иметь солидные доходы и досуг. Тела с загорелой кожей начали “производиться” на пляжах Ривьеры, Канар, Бермудов, на фешенебельных курортах Ниццы и Майами. При этом такая трактовка загорелого тела оказалась характерной лишь для выходцев из северных стран, на юге же загар еще и сегодня остается символом низших классов.
К концу ХХ века в моду вошел умеренный загар. Во многом это произошло по гигиеническим соображениям, поскольку медики выявили вредность передозированного солнечного облучения и заговорили о пагубных свойствах ультрафиолета. Однако причина подобных стилевых изменений связана и с другим моментом. Поскольку многие курорты стали общедоступны, то нынешняя буржуазия обратилась к поиску новых знаковых отличий своего тела. Отсюда ее новый принцип: загар следует получать умеренными дозами. Он должен прилипать к коже вместе с профилактическим кремом. Это свидетельствует о том, что владелец загара всерьез уделяет внимание своему здоровью и осведомлен о пагубных последствиях неразумного обращения со своей кожей. Иметь умеренно загорелую кожу с распределением загара по всей поверхности тела значит быть не просто материально благополучным человеком, но и еще контролировать себя, не впадать в крайности.
Загар может и вовсе быть фикцией, когда он имитируется тонирующим кремом, придающим коже необходимую потребительскую кондицию и создающим из кожистой оболочки тела артифицированную поверхность, шедевр, удовлетворяющий собственному капризу[55]. Но этот каприз оправдан и всеобщим стремлением созерцать прекрасное сексапильное тело. Как хорошо оно будет выглядеть и в свете юпитеров, и на обложке журналов. Как много оно скажет о блистательной сексуальности этого человека.
Другим статусным признаком кроме загара неизменно считалась чистота кожи. Если на поверхности кожи рук и под ногтями не было явных признаков грязи, это свидетельствовало, по меньшей мере, о том, что данный человек избавлен от тягот физического труда и обладает преимущественными возможностями в потреблении. Довольно долго привилегированные классы могли представить в качестве своего статусного признака лишь чистоту рук, поскольку при прежнем экономическом порядке условия для поддержания гигиены всего тела были серьезно ограничены. Даже в богатых семьях мылись как можно реже, поддерживая гигиену тела сменой белья и активным использованием парфюмерии[56]. Появление частных ванн в наиболее зажиточных буржуазных семьях во второй половине XIX века изменило ситуацию. Теперь признаком преуспевающего человека были не только его чистые руки, но и чистая кожа всей поверхности тела. С этого времени чистота всего тела, а не только кистей рук и одежды стала значимым элементом классовой семиотики.
Приобщение низших классов к идеалу чистого тела следовало с некоторым отставанием. Бедность и тяжелый физический труд были чем-то таким, что въедалось в самые поры тела, и что было крайне трудно смыть при летнем купании в открытых водоемах и посещении бани. Первым шагом, по-видимому, были изменения в одежде, которые последовали в середине XIX века, когда началось бурное развитие легкой промышленности. По словам Мишле, во Франции в жилища бедных людей пришел ситец и другие дешевые ткани. “Это была своего рода революция…, мало кем замеченная, но сыгравшая важную роль”[57]. Быт широкого большинства начал благоустраиваться, а гигиенические стандарты постепенно пересматриваться. Тем не менее, едва ли не вплоть до середины ХХ века опрятность и чистота ассоциировались лишь с чистой одеждой и явным отсутствием зловонных запахов. Только с середины ХХ века чистая кожа стала нормой для всех социальных классов на Западе. К этому времени в большинстве городских домов появились частные ванны, которые до сих пор они были привилегией самых богатых. В доперестроечной России также еще совсем недавно считалось, что мытье тела с периодичностью раз в неделю — это норма. В последние годы эти стандарты решительно изменились. Наличие в городских квартирах горячей воды позволяет принимать душ ежедневно. На рынке моющих средств слабые шампуни и гели вытеснили прежние типы, которые были приспособлены для более редкого употребления. В этой связи можно отметить, что классовые различия на уровне феномена чистой кожи к концу ХХ века оказались практически преодолены. Наоборот, чистота кожи сделалась признаком сексуализированного тела, то есть такого тела, для которого находится вдоволь времени, праздности, удовольствий, которое приятно показывать и предоставлять в качестве знака делового преуспевания.
Еще одним признаком тела, впоследствии определившим современный массовый гигиенический идеал, выступила свежая кожа, ароматизированная парфюмерными изделиями. Благовонные запахи прежде были лишь привилегией высшей знати. Вспомним, как описывает Плутарх приятно пахнущую кожу Александра[58]. Подлинная эстетика запахов, сформулированная царем Соломоном[59], опять-таки распространялась лишь на особ царственной крови. “Ангельское благоухание” праведников и “дьявольский смрад” грешников — таков один из водоразделов, известных средневековой эпохе. Лишь с началом Нового времени буржуазия постепенно присваивает себе монополию на приятно пахнущую свежую кожу. Источать аромат от волос, одежды и всего тела — таков отныне признак материального благополучия и классового успеха.
В ХХ веке обязанность приятно пахнуть касается всех, но, прежде всего, мужчин и женщин, ведущих деловой образ жизни, то есть вовлеченных в рыночные отношения. Свежесть кожи — новый атрибут нового среднего класса. При этом изысканные природные ароматы прежних времен вытесняются функциональными запахами: отныне следует пахнуть уже не запахом полевых цветов или степных трав, но “говорить” самой свежестью тела о “решительности” и “энергичности”, либо “привлекательности” и “утонченности”. Сам способ хранения и распыления запахов изменился. Особо это касается мужчин, для которых на рынке теперь представлен богатый выбор флаконов со встроенным распылителем. Но и женщины, которые традиционно, пользовались духами, втирая их по капле за мочками ушей и на шее у подбородка, теперь при помощи спреев могут орошать едва ли не все тело. Запах всегда подчеркивал природность тела и выражал его эротическую индивидуальность. Новые ароматы свежести сигнализируют о функциональной потребляемости тела в качестве агента деловых и сексуальных отношений. Свежая кожа у женщин немыслима теперь и без женских гигиенических пакетов. Расправиться со всеми природными запахами, дезодорировать их — такова текущая задача консумеристских политик тела, осуществляющихся в век высоких технологий.
Наконец, последнее значимое свойство тела — упругая гладкая кожа без всяких дряблостей и морщин. Упругая гладкая кожа — это и требование гигиены и привилегия состоятельного класса. Жан-Марк Субиран сообщает, что “американцы не вступают в деловые отношения с бизнесменом, лицо которого покрыто морщинами” [60]. Упругость и гладкость придаются при помощи физических упражнений и грамотно сбалансированного питания. На определенном возрастном этапе к обычным диетическим методам добавляются и косметические операции. Ту же роль играет косметика. Но всем этим вещам есть цена, поэтому тело с упругой кожей — образец не только молодости и здоровья, но и материальной обеспеченности.
Упругость и гладкость кожи делаются второй оболочкой кожи, некой упаковочной средой для товара, по поводу которого, собственно, и идет тяжба. Обволакивая этот товар по касательной, тело с гладкой кожей добавляет к нему еще одно измерение, некую избыточную стоимость, добавочную услугу, без которой его рыночная и потребительская стоимости уже не имеют смысла. Гладкая без морщин кожа — свидетельство перманентного обновления капитала, циркулирующего по всем направлениям рыночного пространства, в том числе и через тела. Вечно юная кожа — вечная юность капитала.