Введение в предмет и католическую герменевтику постановлений I Ватиканского собора.
Кардинал Вальтер Каспер.
От имени Папского совета по содействию христианскому единству и от своего имени лично хочу обратиться с сердечным приветствием к симпозиуму на тему служения Петра. Глубоко благодарен вам за то, что вы приняли мое приглашение, выражаю признательность патриархам и синодам православных церквей, которые положительно отнеслись к нему и направили на эту встречу своих представителей. Считаю подобную отзывчивость свидетельством того, что мы вместе идем по одному пути и сообща ищем решения даже такого сложного и острого вопроса, как тот, к изучению которого приступаем. Призываю Духа Святого содействовать нам в эти дни размышлений и дискуссий.
Живой интерес, который в последние недели вызвал этот симпозиум у многих людей, показывает, что в нем видят знак, подающий надежду. Значит, на нас лежит ответственность как за задачи, порученные нам нашими церквами, так и за ожидания, вызванные этой встречей. Папский совет и все его сотрудники желают вам приятного пребывания в Риме. Со своей стороны мы сделаем все возможное, чтобы симпозиум был вдохновляющим и полезным. Поэтому без колебаний обращайтесь к нам с предложениями или просьбами.
Разумеется, мы сознаем, что одних наших сил для этого недостаточно и что мы зависим от помощи Святого Духа. В Нем полагаем мы нашу пылкую надежду, особенно в эти недели, в канун Пятидесятницы. Молим Духа Святого просветить наши умы Своей мудростью и указать путь, который сблизит всех нас.
Призываем Его излить в наши сердца свою любовь и наделить нас отвагой учиться друг у друга.
I
Прежде чем перейти к существу вопроса, я хочу сделать три кратких замечания относительно характера нашего симпозиума.
1. Папский совет направил приглашения основным ближним церквам Востока, и эти приглашения были любезно приняты. Поэтому симпозиум проходит в церковной атмосфере.
Его участники говорят не как частные лица, но как богословы своей церкви и носители своей традиции.
2. Несмотря на церковный характер встречи, она не является результатом официальной церковной инициативы, а носит научный характер. Мы говорим не с епископской, а с профессорской кафедры. Иными словами, это академия и ареопаг.
Из этого очевидным образом вытекают три следствия.
Прежде всего, мы не можем и не намерены принимать решения от имени наших церквей. Скорее, мы хотим способствовать лучшему и более глубокому пониманию проблемы с целью помочь нашим церквам найти ее решение. Во-вторых, симпозиум не представляет собой инициативу, параллельную Смешанной международной комиссии за богословский диалог между Католической и Православной церквами в целом и не стремится подменить ее. Напротив, мы надеемся, что Комиссия вскоре сможет вновь активизироваться. Симпозиум намерен не подменять Смешанную международную комиссию, но содействовать ее работе, и она может рассчитывать на его помощь.
3. В силу своего научного характера симпозиум не может быть открыт для широкой аудитории, и его работа ограничивается присутствующими. Но чтобы не сложилось впечатления, будто речь идет о каком-то тайном совещании, и не возникало беспочвенных спекуляций, мы проинформировали общественность о его созыве, указав имена участников и вопросы, которые предстоит обсудить. Возможное решение передать в прессу общую информацию о симпозиуме должно быть единодушно принято его участниками, но лишь по завершении встречи.
II
После замечаний о характере симпозиума я хотел бы вкратце рассказать о теме нашей встречи.
Как уже отмечалось, между нашими церквами существует немало противоречий, которые еще необходимо обсуждать и разрешать. Одна из наиболее острых проблем в отношениях между Православными церквами и Римско-католической церковью — это догматическая и богословская проблема, связанная с приматом епископа Рима. Уже папа Павел VI, а за тем папа Иоанн Павел II признали и четко заявили, что для христиан-некатоликов папство представляет собой главное препятствие на пути к единству. На экуменическом уровне вопрос о примате римского епископа является частью наиболее трудной проблематики, но в то же время это один из самых актуальных вопросов, решение которого настоятельно необходимо.
Речь идет не просто о теоретической проблеме богословского и канонического типа, но о теме, вызывающей много эмоций как у ее приверженцев, так и у ее противников. Действительно, так же, как приверженность папе — один из основополагающих элементов католической идентичности, аналогично для многих некатоликов отрицание папского первенства — неотъемлемая часть их собственной идентичности, православной или протестантской. Поэтому этот вопрос несет в себе сильную эмоциональную нагрузку.
Несмотря на это, в последние десятилетия мы наблюдали значительное позитивное развитие. Безусловно, церкви далеки от консенсуса в вопросе о первенстве, но атмосфера дискуссии заметно изменилась. Экуменический уровень усиливает убеждение, что в современном мире, характеризующемся глобализацией, должен существовать тип служения ради единства Церкви. В различных экуменических диалогах ставится вопрос о едином и видимом центре. Тем не менее конкретная форма, которую ныне принимает первенство в Католической церкви, неприемлема для всех других церквей.
Стремясь уменьшить напряженность, существующую вокруг этого вопроса, папа Иоанн Павел II в энциклике Ut unum sint (1995) сделал поистине революционный шаг. Он признал, что осознает реальный факт: «Убежденность Католической церкви в том, что [...] в служении епископа Рима она сохранила видимый знак и гарантию единства, представляет собой трудность для большей части других христиан, память которых хранит определенные тягостные воспоминания». Затем он без колебаний добавил: «В той мере, в какой мы ответственны за это, я вместе с моим предшественником Павлом VI молю о прощении».
Сознавая свою «особую ответственность» за единство христиан, папа заявил о готовности принять «такую форму осуществления примата, при которой, без какого-либо отказа от сути этой миссии, нынешнее положение вещей могло бы измениться». Он молит Святого Духа «излить свой свет и просветить всех пастырей и богословов наших церквей, дабы мы смогли найти, несомненно вместе, формы, в которых это служение стало бы служением любви, признанным всеми сторонами».
В заключение папа призвал установить с ним «братский терпеливый диалог». После обнародования энциклики папа неоднократно повторял этот призыв, всегда добавляя, что, если мы хотим следовать ему, мы не должны терять времени.
И здесь возникает вопрос: на чем следует нам сосредоточить это обсуждение? Разумеется, папа не намерен ставить под сомнение служение Петра, догматы о примате и их незыблемость. Скорее, он желает, не отказываясь от сущности первенства, найти новые формы его осуществления. В самом деле, в энциклике проводится различие между сущностными, неизменными формами и такими, которые могут подвергнуться изменениям. Но проблематичен и сам принцип подобного различия. Действительно, некатолические церкви нередко отрицают существование служения Петра: вернее, они не согласны с тем, что именно есть самое существенное в этом служении, и какие из его форм могут измениться. Таким образом, речь не об исключительно практической или прагматической проблеме, а о проблеме богословской.
Она включает целый ряд богословских вопросов: библейская основа, историческое развитие в первом и втором тысячелетиях, интерпретация доктрин I и II Ватиканских соборов.
Но в их положениях следует различать содержание и историческую формулировку.
Из сказанного со всей очевидностью вытекает богословская задача нашего симпозиума. Он не должен ставить своей целью разработку практических рекомендаций, но должен внести богословский вклад в богословские предпосылки ответа на вопрос, поставленный папой. Этот вклад, как мы надеемся, поможет церквам решить конкретные проблемы и приблизиться к единству, которого желал для Своих учеников Христос.
III
Свои размышления мы начинаем не с нуля. Дискуссия о служении Петра была открыта и до энциклики папы Иоанна Павла II. Я не говорю о вековых спорах, равно как и о недавней экуменической дискуссии. Этот вопрос был рассмотрен Смешанной международной комиссией за богословский диалог между Католической и Православной церквами в целом в последней главе ее документа, именуемого «документом Валамо» (1988), «Таинство Священства в таинственной структуре Церкви». После провозглашения энциклики Ut unum sint эта дискуссия из ручейка, которым она была прежде, превратилась в мощный поток. Мы получили официальные ответы ряда церквей (в частности, Англиканской и Шведской), появились многочисленные отклики богословов, изложенные в книгах, статьях, на конференциях и симпозиумах. Вопрос также обсуждался на уровне наших диалогов с другими церквами и церковными сообществами. Наконец, после обнародования энциклики Конгрегация вероучения и Папский совет по содействию христианскому единству организовали симпозиумы и опубликовали их результаты.
При содействии Института Иоганна Адама Мёлера в Паде-борне (Johann Adam MóhlerInstitut) Папский совет по содействию христианскому единству собрал и проанализировал множество ответов. Они были представлены и обсуждены на последней Пленарной ассамблее Дикастерия (ноябрь 2001 г.) и в дальнейшем опубликованы. Можно сказать, что после публикации этого исследования первая фаза дискуссии завершилась. Задача симпозиума — начать вторую фазу с намерением углубить рассмотрение проблемы. До сих пор мы анализировали отдельные вопросы; теперь мы надеемся глубже рассмотреть проблему в целом и тем самым, шаг за шагом, приближать ее решение.
IV
После этих кратких предварительных замечаний относительно характера, темы и предыстории нашего симпозиума я хотел бы внести в его работу свой личный вклад и поставить такие вопросы: как вести диалог в его второй стадии? Возможен ли подобный диалог вообще? Можно ли ожидать от него успеха и плодотворных результатов? Католическая церковь догматически связана решениями I и II Ватиканских соборов;
православные церкви de facto обязаны критиковать эти решения и стать в оппозицию содержащимся в них догматам. Что же тогда представляет собой сфера действий? Можно ли найти решение, с которым согласились бы все?
Заявляю прямо, что хотел бы предложить ответ в католической перспективе и в католической экклезиологии. При этом я осознаю, что восточная экклезиология имеет другой подход; это не означает, что две экклезиологии обязательно противоречат друг другу, но могут быть рассмотрены также как взаимодополняющие.
Согласно католической точке зрения путь, который нужно пройти, заключается в том, чтобы по-новому прочитать и понять учение о первенстве, сформулированное II Ватиканским собором. Новое прочтение и понимание не означают esca-motage.(Фокусничество.С целью уйти от трудностей). Речь идет скорее об интерпретации учения I Ватиканского собора о примате и о безошибочности папы согласно «обычным», общепринятым положениям догматической герменевтики. В соответствии с ними догматы следует рассматривать так, чтобы понять тот смысл, который в них вложила церковь при их объявлении. Но с католической точки зрения это не предполагает иррационального и фундаменталистского почтения к формулировке. I Ватиканский собор подтвердил, что вера и рациональное понимание нераздельны. Католическая церковь признает, что истина, открытая раз и навсегда, в дальнейшем может быть понята более глубоко. Есть история догматов, где они рассматриваются в плане их понимания и интерпретации, и есть богословские правила подобной интер претации. В этом контексте И. Ратцингер (Ratzinger) говорит о необходимости нового прочтения, И. Конгар (Congar) и другие — о новой рецепции, предложенной I Ватиканским собором.
В прошлом, которым часто пренебрегают, понятие рецепции было в католическом богословии одним из основополагающих, особенно в экуменическом богословии и в герменевтике догматов. Подобная рецепция и пере-рецепция означает не сомнение относительно определений того или иного Собора, но их принятие церковным сообществом, причем принятие не пассивное или механическое; рецепция — живой и творческий процесс постижения, и, таким образом, это отчасти и интерпретация. Я не собираюсь здесь излагать догматическую герменевтику в целом и ограничусь лишь четырьмя положениями, которые являются определяющими при интерпретации догматов о первенстве и безошибочности папы.
1. Первоеправило для подобного прочтения и новой рецепции служения Петра заключается в том, чтобы поместить вопрос о первенстве в экклезиологический контекст. Это правило было сформулировано I Ватиканским собором, который утверждал, что служение веры нужно интерпретировать «е mysterium ipsorum nexu inter se», т.е. внутри контекста, связывающего их друг с другом. II Ватиканский собор выразил ту же мысль, обратившись к учению об иерархии истин. По этому ни один догмат нельзя рассматривать изолированно:
нужно толковать его с учетом всего вероучения. Прежде всего он должен быть интерпретирован на основе, в контексте и в свете основополагающих христологических и тринитологических догматов христианства.
Это дополнение было намечено уже на I Ватиканском соборе. Во вступлении к Конституции Pastor aeternus Собор разъяснил значение первенства. Там утверждается, что по воле Бога все верные в церкви должны быть соединены узами одной веры и одной любви; затем Собор приводит знаменитое изречение, которое сегодня должно лечь в основу экуменической деятельности: «ut omnes unum essent». Наконец, приводятся слова епископа Киприана: «Ut episcopatus ipse unus et indivisus esset», Петр был призван быть «perpetuum utńusque unitatis principium ас visible fundamentum». В статье, опубликованной недавно Конгрегацией вероучения, вновь показана важность подобных формулировок для богословского толкования юридических утверждений относительно учения о первенстве. Поэтому единство церкви есть raison d'etre служения Петра и тот контекст, в который следует его поместить.
Началась франко-прусская война, и I Ватиканский собор не смог приступить к тому, чтобы включить примат в экклезиологический контекст. Поэтому процесс остался незавершенным:
собор сумел лишь дать определение примата и безошибочности папы. Впоследствии это привело к односторонним и несбалансированным интерпретациям. Но уже I Ватиканский собор выразил уверенность, что папский примат не отменяет, а подтверждает, укрепляет и отстаивает непосредственную власть епископов. Папа Пий IX подчеркнул это в послании о поддержке протеста немецких епископов против политики Бисмарка. Тем самым Пий IX защитил свою позицию от крайних интерпретаций и утвердил власть епископа как пастыря своего диоцеза. Кроме того, неприемлемая в экуменическом плане формулировка "ex sese, non autem ex consensu Ecclesiae, согласно которой папа безошибочен, уже во время Собора была истолкована докладчиком Комиссии по вероучению в чисто юридическом смысле: его решения не нуждаются в правовом подтверждении высшей инстанцией; но с богословской точки зрения его безошибочность неотделима от веры церкви.
Следующий шаг в сторону включения примата в целостное вероучение церкви и его сопряжения с принципом коллегиальности епископского служения сделал II Ватиканский собор, который помимо прочего подтвердил важную роль поместной церкви, таинственного понимания епископского служения и, прежде всего, восприятия церкви как communio. *Все это оживило соборные элементы, особенно на уровне епископских конференций и синодов.
Однако II Ватиканскому собору не удалось полностью совместить эти новые элементы — которые на самом деле соответствуют древней традиции — с положениями I Ватиканского собора. Не удалось найти целостного решения всех вопросов.
Порой говорили о двух разных экклезиологиях в текстах Собора. По окончании Собора все это привело к разногласиям относительно интерпретации, которые в значительной степени не преодолены и сегодня. В этом смысле и II Ватиканский собор остался незавершенным. Включение служения Петра в экклезиологию в целом, равно как и соотношение вселенского и местного аспектов церкви, применимость принципа подчиненности и ряд других богословских и практических вопросов не получили окончательного решения.
Таким образом, когда мы всерьез принимаем тот факт, что служение Петра — неотъемлемая внутренняя потребность церкви и что все другие служения должны находиться в тесном общении с ним, хотя и не проистекают из него, а имеют собственные сакральные корни, тогда пирамидальная, односторонняя концепция церкви преодолевается и заменяется многосторонней концепцией; согласно ей различные институты и инстанции выполняют собственные, присущие им задачи и взаимодействуют друг с другом. Подобный многосторонний подход, оставляющий пространство свободе Духа, должен стать результатом более полной рецепции постановлений II Ватиканского собора.
2. Второй принцип догматической герменевтики касается нового прочтения постановлений I Ватиканского собора, точнее, включения их в целостную традицию. Такое направление было указано в текстах этого собора. Во вступлении к Догматической конституции Pastor aeternus Совет заявил, что намерен истолковать доктрину «secundum antiquam atque universalis Ecclesiae fidem» и оградить церковь от заблуждений. Далее указывается на постановления предшествующих пап и соборов.1 Ватиканский собор даже призвал к соглашению между церквами Востока и Запада. II Ватиканский собор значительно усилил этот пункт, указав на законность особенного наследия восточных церквей и признав, что они могут иметь самостоятельное управление согласно своим собственным законам.
Подобные указания отражают весьма важную концепцию, которой должен следовать каждый собор: церковь остается самой собой во все времена и на всех соборах; поэтому документы любого собора необходимо понимать в контексте всего наследия и всех соборов. Святой Дух, направляющий церковь и, в частности, соборы, не может противоречить Самому Себе. То, что было истинным в первом тысячелетии, не может не быть таковым во втором. В силу этого более древнее наследие нельзя рассматривать как первую фазу последующего развития. Напротив, направления последующего развития следует интерпретировать в свете более обширной и древней традиции. Поэтому и I Ватиканский собор следовало бы рассматривать в контексте предшествовавших соборов. Экклезиология общения первого тысячелетия, ценность и действенность которой подтвердил II Ватиканский собор, образует герменевтический каркас этого собора.
Между тем после доклада, с которым выступил в Граце И. Ратцингер, важность норм первого тысячелетия получила широкое признание также и среди католических богословов. Однако его следует правильно понимать. Очевидно, что речь не идет просто о возврате к первому тысячелетию или об отступлении к «экуменизму возвращения». Подобный возврат невозможен хотя бы в силу исторических причин: действительно, концептуальные расхождения существовали уже тогда, и поэтому нельзя прописать чудодейственных лекарств.
Кроме того, значительные перемены наблюдались во II тысячелетии не только в Католической церкви, но и в восточных церквах. По какой причине мы должны утверждать, будто Святой Дух учительствовал церковью лишь в первом тысячелетии? И не было ли уже в первом тысячелетии тех предпосылок для того, что произошло во втором, которые можно обнаружить также и в восточной христианской традиции?
Поэтому сегодня, на пороге третьего тысячелетия, мы не можем запустить часы истории в обратную сторону. Но что бы распахнуть в него двери, мы можем истолковать события II тысячелетия в свете первого. II Ватиканский собор призвал интерпретировать I Ватиканский собор, вглядываясь в горизонт экклезиологии communio.
Православные церкви пока не приняли такого подхода. Но этот подход не означает ожидания момента, когда Восток переймет латинскую традицию: он скорее предполагает динамичный творческий процесс принятия собственного наследия и углубления в него. Это обогатило бы традицию Восточной церкви и повысило бы уровень единства и независимости, который сейчас еще очень низок. Но и латинская традиция могла бы освободиться от ограничений, с которыми она столкнулась во втором тысячелетии. Как неоднократно говорил папа Иоанн Павел II, вся церковь должна обратиться и начать дышать обоими легкими. Из этого следует, что, присоединяя наследие другого к своему собственному, и наоборот, можно было бы принять различные формы и способы служения Петра, как это происходило в первом тысячелетии и происходит теперь в восточных церквах, пребывающих в полноте общения с Римом.
3. Перейдем теперь к рассмотрению третьего принципа герменевтики: исторической интерпретации. Как в случае всех догматов, так и в постановлениях I Ватиканского собора следует различать неизменное и непреложное содержание и исторические формы, подверженные изменениям.
Этот принцип был ясно выражен на II Ватиканском соборе:
«...одно дело — сам залог или истина веры, а другое — тот способ, которым они выражаются...». Следовательно, было бы ошибочно рассматривать формулировки I Ватиканского собора как единственно возможный способ выразить то, что действительно означает служение Петра и что в нем непреложно.
Отцы I Ватиканского собора жили в специфических исторических условиях, которые отразились и в известных нам формулировках. Большинство отцов полагало, что церковь осаждена со всех сторон и находится в почти апокалиптическом состоянии. Травмированные Просвещением, Французской революцией, абсолютизмом государств Нового времени, галликанизмом и епископализмом, они хотели подготовить такое устройство церкви, при котором она была бы способна действовать и в экстремальных условиях. Поэтому они обратились к актуальной тогда идее суверенитета: определили примат папы в терминах абсолютной власти — так, чтобы он был в состоянии действовать, даже если общение с церковью будет невозможно. И потому их формулировки, относящиеся к примату папы, были специально предназначены для крайних и исключительных ситуаций.
Понимание примата как высшего суверенитета уже согласно I Ватиканскому собору не означает, что власть папы неограниченна. Она ограничивается различными факторами: самим откровением и неизменной традицией, таинственной структурой, епископальным устройством церкви и правами человека, данными Богом. Поэтому проблема не в догматике I Ватиканского собора самой по себе, а в ее максималистской интерпретации — как сторонниками ультрамонтанства, так и его противниками. Тем самым ситуация, рассматривавшаяся как исключительная, как бы преобразилась в нормальную. Исключительный случай был, так сказать, продлен во времени и сделался постоянным. Поэтому мы можем согласиться с И. Ратцингером, когда он утверждает, что централизованное устройство церкви вплоть до Собора, непосредственно не вытекает из служения Петра. Единое для всех каноническое право, единая литургия, назначение на епископские кафедры, осуществляемое центральной властью в Риме, — все это отнюдь не обязательно соотносится с первенством как таковым.
Лишь освободив положение о первенстве от давления исторической формы, мы можем найти его основное и непреложное значение: папа свободен в своих действиях согласно особым и меняющимся потребностям церкви. Поэтому примат следовало бы истолковывать в свете конкретных нужд церкви и применять исходя из этого. В этом отношении Иоанн Павел II в Ut unum sint говорит о необходимости находить модели исполнения первенства в контексте новой экуменической ситуации сегодня.
4. Четвертый, и последний, принцип герменевтики — интерпретация служения Петра в свете Евангелия. Значение этого принципа особенно подчеркивалось в диалоге с лютеранами, но в сущности его принимают и католики. В Церкви истинная ценность должна быть приписана тому, что имеет основание в Евангелии и не является человеческим изобретением.
В этом отношении Католическая церковь убеждена, что первенство [как статус] имеет основание в свидетельстве Библии и в конечном счете - в самом Иисусе Христе. Сошлемся не только на указания о служении Петра в Новом Завете (особенно Мф 16:18; Лк 2:32; Ин 21:15-17), но и на то, что Иисус дал Симону имя Кифа (Ин 1:42), что значит «камень»; этим объясняется его функция в церкви. Кроме того, укажем на особую роль Петра среди Двенадцати — как их представителя и провозвестника, на его роль главы первой иерусалимской общины, а также на наследие Петра в Библии (особенно 1 и 2 Петр), что уже выходит за пределы земной жизни Петра и продолжается в после-апостольском и послебиблейском предании.
Действительно, благодаря исторической интерпретации мы можем отыскать те или иные верные причины, но сама по себе она не последнее основание того, во что мы веруем. В своем изначальном смысле Евангелие — не книга, а послание, засвидетельствованное Библией и силой Святого Духа, послание, в которое верует и которое провозглашает церковь. По этому свидетельство Библии не может исключать свидетельства живого предания церкви. Из этого следует, что устарело чисто историческое восприятие Евангелия, которое заключается в поисках точного смысла слов так называемого исторического Иисуса. Историческая экзегеза безусловно правомерна, полезна и основательна, но богословская аргументация не должна оставаться узкобиблейской, не должна отделять Писание от живого наследия. Она должна обращаться как к Писанию, так и к наследию, пользоваться духовной и богословской экзегетикой.
Ранняя церковь стала свидетельницей верности римской общины во время преследований и полемики с гностиками, ее твердости в столкновении с Маркионом, ее участия в формировании библейского канона, роли ее епископов, которые вскоре приняли на себя ответственность за единство не только римской общины, но и всей церкви, — и это убедило церковь, что в Римской церкви и ее епископах осуществились обетования, данные Петру. Так что начиная с III и IV веков церковь по праву ссылается на свидетельство Библии, выраженное, в частности, в Евангелии от Матфея (Мф 16:18).
Тем не менее в подобном историческом и в то же время духовном истолковании следует видеть не только исключительно формальное библейское основание служения Петра, но и то, каково значение и исполнение этого служения согласно Евангелию или, вернее, какова его интерпретация не в смысле власти, а в смысле служения. И действительно, в Евангелии сказано: «Кто хочет между вами быть первым, да будет вам слугой» (Мф 20:27). Этот аспект выразил в известной формуле папа Григорий Великий: «servus servorum».
Папа Иоанн Павел II вновь выделил этот аспект. Он сослался на епископа мученика Игнатия Антиохийского, который определил первенство Рима как «первенство любви». В этом отношении сам папа дал важное указание для нового истолкования первенства, на которое вдохновляет Евангелие. Его истолкование не находится в плоскости юрисдикции, не основано на идее верховной власти; это духовное истолкование, основанное на идее служения, служения ради единства, служения как знака милосердия и любви.
Более внимательное прочтение соответствующих фрагментов Библии привело к замене в обиходном и церковном языке выражений «папское служение» и «папство» выражениями «служение Петра» («ministero petrino») и «исполнение служения Петра» («servizio petrino»). Подобное лексическое изменение знаменательно. Оно направлено на то, чтобы придать папству — которое развивалось в истории и которое отчасти несет на себе ее груз — интерпретацию и рецепцию в свете Евангелия, не отказываясь от его сущностной природы, но поместив его в более широкий духовный контекст как на теоретическом, так и на практическом уровне.
Служение Петра есть episcope, что означает пастырское служение по образу Иисуса — Доброго Пастыря, который отда ет жизнь Свою за овец (Ин 10:11). В этом отношении апостол Петр призывает: «Пасите Божие стадо, какое у вас, надзирая за ним не принужденно, но охотно и богоугодно, не для гнусной корысти, но из усердия, и не господствуя над наследием Божиим, но подавая пример стаду» (1 Петр 5:2-4).
В связи с этим можно сказать, что служение Петра должно быть интерпретировано с богословской точки зрения как episkope. Подобная интерпретация в юридических формулировках отвечает также намерениям, выраженным во Вступлении к I Ватиканскому собору, возобновленным и на II Ватиканском соборе. Папа Иоанн Павел II говорил об этой интерпретации в Ut unum sint и тем самым поставил юридические формулировки в библейский и богословский контекст. Такое предложение полезно в экуменическом плане.
Понимание пастырства как episkope не исключает власти в библейском смысле слова exousia: примат юрисдикции нельзя
подменять или противопоставлять пастырскому первенству в служении, как предлагают некоторые богословы. Ибо пастырской ответственности без средств для ее осуществления быть не может и она не могла бы оказать помощь церкви в исключительных ситуациях, когда эти средства особенно необходимы. Вопрос скорее заключается в следующем: служение episkope в евангельском духе может осуществляться наряду с exousia. Этот вопрос так или иначе затрагивает обе наши экклезиологические традиции.
В заключение я могу сказать: с помощью интерпретации согласно упомянутым выше четырем герменевтическим принципам можно сохранить сущность служения Петра неизменной и непреложной. В то же время это позволит открыть путь к приемлемому для всех способу его осуществления, равно как подготовить такую духовную рецепцию внутри нашей церкви, ко торая оказалась бы в состоянии облегчить более широкую экуменическую рецепцию; и мы выражаем такое пожелание. Я питаю надежду, что то же самое происходило в первом тысячелетии. Служение Петра может приобрести такую форму, которая, оставаясь внешне разной на Востоке и на Западе, будет признана обеими сторонами в духе единства в многообразии и многообразия в единстве. Я не строю иллюзий. Я осознаю, что путь, который предстоит пройти, может оказаться — если оценивать его человеческими мерками — еще весьма долгим. Но по-прежнему надеюсь, что, если мы терпеливо и в то же время мужественно будем делать все возможное, Дух Божий поможет нам и будет сопровождать нас всегда, пока мы не достигнем того, что предназначил Он для полного зримого единства церкви.