Карманово – родная сторона
Автор: УЧИТЕЛЬ высочайшей категории Лидия Николаевна Большакова
Цензор Любаня Оформитель Саша
Редактор Ольга
Издательство «Б.Р.П.Ш.»
Август 2013 – 28.08.2014
«Посвящаю моим самым близким людям:
Любимой дочери, уважаемому зятю, дорогому внуку
И верной подруге Ольге Рыжковой.
Отдельная благодарность Валерии Михайловне Алакиной,
Которая много лет назад убедила автора написать произведение
О своем деревенском детстве.
Карманово – родная сторона
Но всё так же ночью снится мне деревня,
Отпустить меня не хочет родина моя…
(Л. Дербенев)
Автор заранее извиняется перед читателем, что указывает все события в хронологической последовательности, но в какой точно год они происходили, не говорит. В основном эти события охватывают примерно десять лет, с 1941 по1951 годы.
Глава 1. Немного из истории деревни.
Кто назвал небольшую деревню Кармановым, теперь уже узнать трудно. Но если посмотреть, где она нашла себе место, то можно догадаться о названии. С запада длинной прямой кромкой проходит большая дорога, по которой движется любой транспорт: лошади, запряженные летом в телеги, а зимой в дровни, всегда чем-нибудь нагруженные, люди с большими корзинами или мешками, в которых несли в город на продажу овощи, яйца, молоко, мясо, ягоды. Печальное зрелище представляли большие стада коров, телят, овечек, которых гнали пастухи в город на бойню. Когда в деревнях появилась техника, то ехали машины, трактора, мотоциклы, позднее автобусы. С восточной стороны, за четыре километра – железная дорога, которая шла в северные районы огромной страны. С юга деревню окружал лес, хотя он не был огромным, но деревне давал очень много: здесь гуляли кони, было много грибов, росли разные ягоды, большое обилие полевых цветов, женщины ломали старые березки и из прутьев вязали веники, которыми парились зимой в своих банях, дрова тоже здесь заготовляли. В этом лесочке находился большой пруд, он был глубок и чист. Около него рос огромный чудесный дуб, всегда под ним находили приют те, кто хотел отдохнуть, побыть наедине.
С северной стороны нашу деревеньку окружали другие села: Жидково, Кудрявцево, Остребалово, Начемерово, Галкино. Получается, что наша деревня находилась будто в закрытом кармане, потому, вероятно, ее так и назвали. Как выглядела деревня в довоенные времена? В лучшие времена в деревне было домов 20, стояли они в два ряда, поэтому такой порядок домов называли улицей, Передней и задней. Домики здесь были разные, большие и маленькие, в основном одноэтажные, только один дом наших соседей Матвеевых был двухэтажный, он виден был издалека.
Дома у хороших хозяев были всегда с высокими крылечками, обязательно резные, перила красивые, на них и посидеть можно было в любое время. Окно кухни всегда смотрело на крылечко, поэтому хозяин и в темное время суток мог увидеть тех, кто к ним идет. Надо сказать, что двери запирали только на ночь, просто в скобочку вставляли толстую жердину, воров в то время в деревне не было. Замки в домах, конечно, были, но на них запирали дом только тогда, когда уходили далеко или уезжали в город. Палисадников около домов не было, потому что все деревья и кустарники росли в огородах. Жители деревни очень любили сажать яблони, березы, тополя, сосны. Огороды были не очень большими, сажали в основном овощи. Кусты с ягодами можно было увидеть в редких огородах, так как за ягодами ходили на ближние и дальние болота. Там можно было поесть и чернику, и голубику, и костянику, а клюкву тоже запасали на зиму.
Глава 2. Жители деревушки.
Тебя называю по имени-отчеству,
Святая, как хлеб, деревенька моя.
(из песни)
Сначала при въезде в деревню мы видели большой отвод, который закрывался просто на деревянный кляпышек. Отвод нужен был для того, чтобы домашние животные не убегали из своих дворов прямо в колхозные поля. Жители деревни в основном были молоды, все семейные. В каждом доме росли дети, их было чаще трое, четверо, а иногда и пятеро. Стариков и старушек было немного, обращаясь к ним, всегда называли по имени и отчеству, а пожилых женщин чужие люди бабками не называли, а уважительно звали тетя Шура, тетя Александра. Соседи постоянно общались друг с другом, их дети дружили. Считалось в порядке вещей, что чуть подросшие ребятишки помогали родителям по хозяйству, на своем огороде им тоже хватало работы, каждому давалось задание по его силам и разуму. Это не значит, что им некогда было поиграть: в жаркие дни плюхались малыши в «лягушатнике», маленьком, но чистеньком прудике, визг, крик и хохот раздавались по всей округе, купались до посинения, как ни странно никто не заболевал, от родителей тоже никому не попадало. Если дети ссорились, жаловаться взрослым они не могли, родители никогда их обид не разделяли, а иногда ябедника самого наказывали, оставляли дома, не давали встретиться с обидчиком несколько часов, а иногда и дней. Как только начиналась грибная пора, ребятишки устремлялись в лес, грибов в то время было очень много, городские люди тогда к нам не приезжали, поэтому для своих хватало.
Среди соседей встречались добрые и по-настоящему талантливые женщины, например, в семье Матвеевых бабушка Анна прекрасно шила, главное, деньги с бедных никогда не брала, ее дочь тетя Маша выращивала какие-то удивительные цветы. Дочка тети Маши, совсем молоденькая девушка, просто была на все руки, ее звали Надей. Она умела красиво вышивать, быстро вязала крючком чудные шапочки, в лесу знала все ягодные и грибные места, была по тому времени достаточно образованной и воспитанной. Следует сказать, что внешность ее замечательная: раз посмотришь, запомнишь навсегда.
Некоторые женщины отлично плели кружево, среди них особенно тетя Толя Смирнова, тетя Шура Пономарева, тетя Варя Горбунова, моя мама тоже была среди них. 
В деревне, можно сказать, находилась и мини-веревочная фабрика, механизмы ее малы, но веревки получались довольно крепкими, а в хозяйстве они очень нужны. К этой работе подключались многие, особенно в зимнее время. Ребятишек тоже просили помочь, но брали только по выбору, вертеть огромное колесо мог только спокойный и уравновешенный ребенок, Лиде Сорокиной часто доверяли эту работу.
Соседи всегда помогали в трудной работе друг другу. Когда наступали сенокосные дни, нужно было сено убрать быстро, метать стога не все умели, приходилось стоять на стогу только умельцам. Их уважали, к себе звали, потом все вместе чай пили, весело разговаривали, даже песни пели.
Глава 3. Семья Сорокиных, жизнь до войны.
Третьим по счету на Передней улице стоял новенький домик семьи Сорокиных. Правда, двор был старым, его еще не успели перестроить, а сам дом не был опушен, и тес лежал аккуратно сложенным около огорода. Хозяева домика, Сорокин Николай Федорович и Апполинария Павловна, жили дружно, о них соседи говорили, что Коля с Полей живут, будто золото вешают. Их дети росли здоровенькими и веселыми, старшей дочери Наде шел восьмой годок, а Лиде – пятый, братику Коле еще не исполнилось трех. Отец работал в колхозе бригадиром, поэтому все дни пропадал на полях, днем приезжал только на обед, свою лошадку привязывал у крыльца, весело командовал, чтобы все садились за стол. Команда исполнялась мгновенно, ели все, что мама поставит на стол, никто для себя ничего особого не требовал и слова «нет» или «нельзя» понимали всегда. Разносолов было немного, но мама умела приготовить вкусно. Лида очень любила, когда за обедом были все, каждый здесь мог говорить, мама только следила, чтобы ничего не проливали и на пол не роняли крошки от хлеба. О кошках тоже заботились, им в блюдца наливали молоко, суп они тоже ели, к столу больше не лезли, не были привередливыми.
Родителям некогда было заниматься развитием детей, но пример того, как нужно общаться друг с другом, с соседями, со старыми людьми, больными и убогими дети всегда могли видеть.
Например, мама приходила с косьбы и приносила букетик земляники, она говорила: «Отнеси, Лидюшка, ягоды тете Александре, она же слепая, ей уж в лес не бывать и самой ничего не собрать, а мы с тобой в другой раз еще можем набрать». Лида с радостью брала эти веточки и несла их тете Александре, та всегда сидела на крыльце, мир ее был узок, девочка ее радовала даже такой малостью, к тому же выкладывала все новости, которые бывали в деревне.
Тете Александре было очень одиноко, ее дочка Юляшка, молодая девушка, должна была вести все хозяйство, к тому же в колхозе она тоже работала, а муж, дядя Александр, со слепой женой мало говорил, у него другие дела находились. Лида очень жалела эту беспомощную женщину, умела ее слушать, сама старалась рассказывать интересно, они даже часто смеялись, друг другу доверяли секреты, о которых другие не знали. В то время нищих по деревням ходило немного, но иногда все-таки встречались, Лида их побаивалась, она даже старалась спрятаться, ей почему-то было стыдно за них. А мама не боялась, если в печке пеклись пироги, она человека приглашала в дом, наливала молоко в большую кружку, а потом отрезала кусок горячего пирога, разговаривала с ним ласково, приглашала заходить, когда он пойдет обратно. Лиде она говорила, что таких людей не нужно бояться, так как они и так обижены судьбой. Ее дочка старалась понять. Правда, слово судьба ее как-то пугало, она думала, что это злая тетка, которая, что хочет, то и сделает с любым человеком, хорошего от нее не жди, а плохое тут как тут.
Маленький Коля был озорным мальчишкой, за ним приглядывать нужно постоянно. Сидит он иногда на печке, что-нибудь колотит, а на него пока никто не смотрит. Печка у Сорокиных была широкая, спокойно могли на ней спать три человека, кирпичики новенькие. Однажды мама ушла в огород, а Лиде тоже надоело дома сидеть, когда домой пришли, то увидели, что Коля исколотил много кирпичей. Мама быстро отняла у Коли молоток и посадила его на сундук. Лида сильно заругала брата, хотела даже стукнуть, но мама сказала, что маленьких нельзя бить, просто нужно за ними лучше приглядывать, играть с ними, гулять на улице. Когда Лида подросла, ей приходилось нянчить чужих ребятишек, но это была чуткая нянька, ее охотно приглашали, за работу даже не только кормили, но и платили денежки.
О природе в семье Сорокиных мало говорили, но однажды Лида проснулась от тихого чириканья, оказалось, что ее папа держит в руках маленькую птичку, которая залетела в сени и билась в стекло, чтобы вылететь. Папа осторожно ее снял и хотел помочь крохотной пичужке обрести свободу.
Лида стала просить, чтобы ее подержать в руках, но он отказал. Папа объяснил ребенку, что птичка не игрушка, а живая душа, она в неволе жить не может, конечно, маленькую пичужку каждый может обидеть, но надо беречь такую красоту, помогать в холодное и голодное время, не мучить беззащитных животных и птичек. Лиде запомнились эти слова на всю жизнь. Впоследствии, когда из гнезд выпадали птенцы грачей, дети пытались их спасти: приносили их в теплую избу или в чуланчик, кормили, приносили для них червей, отгоняли кошек. Некоторые выживали, их потом выпускали, они улетали самостоятельно, это для детей была радость.
Каждую зиму отца отправляли на лесозаготовку, так как зимой на полях работы почти не было. Он там работал со своей бригадой несколько месяцев, был он ловким и сильным, иногда, правда, горячим, но напрасно людей не обижал, мог и прощения попросить, за это его уважали. Лиде запомнился один вечер, когда отец вернулся с лесозаготовки. Было уже поздно, но еще не спали, вдруг раздался его веселый голос: «Где вы, мои милые?» Милые быстро повисли у него на руках, обнимали его, визжали от радости, получали гостинцы. А маме он сказал: «Полюшка, тебе я купил бочонок груздей, только оставил до утра на конюшне: слишком лошади устали, не хотелось их мучить еще, утром лошадки будут свежие, тогда я и привезу твой гостинчик. Мама была так рада, что и гостинчик ей не очень был нужен. В избе стало так шумно и весело, что спать уже не хотелось.
Глава 4. Праздники в деревне Карманово.
К праздникам в деревне всегда готовились, в чем это проявлялось? Хозяева каждого дома приводили в порядок свое жилище, это было не совсем легко. Если это был праздник святой Троицы, то обязательно мыли всю избу, начиная с потолка и кончая крылечком. Избы тогда не оклеивали, поэтому мыть нужно было твердыми мочалками, моющих средств тоже не было. Такое мытье одному человеку было не под силу, женщины договаривались мыть по очереди, собирались по трое или по четверо, мыли весь дом целый день, приходили со своими ведрами и тряпками, заранее готовили горячую воду, положив в нее золу, настаивали, пол терли голиками, так как он не был покрашен.
Когда вымоют всю избу, открывали окна и двери, чтобы хорошенько все просушить. В это время дети шли в ближний лесок, где росли небольшие березки, ломали веточки, приносили их домой, украшали ими крылечко, около окон тоже в щели втыкали тонкие прутики, эта традиция никогда не нарушалась. Двор непременно хорошенько подметали, мусор относили в ямки, закапывали, между избами Сорокиных и Матвеевых была такая чистота, что ноги никогда не занозишь, бегай босиком сколько угодно. Когда изба просохнет, мама положит чистенькие дорожки, а на окнах ветерок заколышет беленькими шторами, весело зазеленеют на подоконниках цветочки с промытыми листочками, у луковичных растений появятся первые бутоны. Белье и одежду всегда готовила мама, считалось, чтобы к празднику человек приходил чистым, детей мыли, надевали на них новые платьица, приводили в порядок волосы, чистили обувь, ждали гостей, родственники могли прийти в любое время, даже без приглашения, такой был обычай.
Какое угощение готовили?
В семье Сорокиных мама всегда пекла отличные пироги. Начинка в них была самая разнообразная в зависимости от времени года и наличия продуктов: если этот праздник был летом, то пироги были с зеленым луком и яйцами, творогом, картошкой, рыбой. А зимний праздник мог порадовать мясным пирогом, в то же время мама варила и замечательный холодец, он занимал много неглубоких тарелок, их ставили застывать на длинные полки в чуланчике. Из напитков варили пиво, совсем не такое, какое продается в настоящее время в ларьках и магазинах. Это домашнее пиво варили на солоде, оно не было горьким, человек делался просто веселым, но с него не болела голова. Садились за стол все, детей не прогоняли, велись разговоры самые обычные, а потом пели песни. У мамы были две сестры, тетя Маня Печкина и Настя Филатова, обе имели высокие голоса, знали много песен. Как ни странно, исполняли они всегда народные песни, хотя в то время были уже им знакомы и песни советских композиторов. Они любили петь протяжные, грустные, об измене, о бедной девушке, которой трудно выйти замуж, о бродяге, который погибал в степи. Тетя Маня говорила маме: «Поля, запевай».
Мама тихонько начинала:
Глухой неведомой тайгою
Сибирской дальней стороной
Бежал бродяга с Сахалина
Звериной узкою тропой
Там далеко за темным бором
Оставил родину свою,
Оставил мать свою родную,
Детей, красавицу жену.
Дальше вступали тетя Маня с тетей Настей. Их высокие, сильные голоса шли, будто из самого сердца, они никого не могли оставить равнодушным. Лида любила их слушать, в ее чутком сердце возникала какая-то тревога. Когда они начинали петь о смерти бродяги, у нее выкатывалась непрошеная слеза. Особенно ей врезались в память такие слова: «Умру, в чужой земле схоронят, заплачет маменька моя, жена найдет себе другого, а мать сыночка – никогда». Тетя Маня всегда приходила со своим мужем, дядей Васей, сыночком Вовой, который был ровесником нашего брата Коли.
Дядя Вася был очень красивым мужчиной, веселым, достаточно образованным по тому времени человеком, в колхозе он не работал, а руководил в городе какой-то маленькой организацией, петь тоже любил, но исполнял веселые песни. Шутливо говорил: «Давай, Николай, нашу запевай». И они пели любимую песню «Отрада», «Златые горы», «Поедем, красотка, кататься».
Когда появлялся какой-нибудь гармонист, проходящий мимо или местный, на улице сразу же его останавливали, начинались, пляски, Лида пробиралась в самую середину кружка, чтобы ее случайно не затоптали, ее ножки так быстро двигались, что казалось не задевают земли. Если гармонист знал эту девчушку, он весело кричал: «Эй, Лидюшка, жарь, я тебе еще почаще сыграю!» Лида плясала с удовольствием, а потом быстро убегала.
Изредка в разгар веселья появлялся участковый милиционер Милькин, его зазывали в дом, но он почти никогда не заходил, говорил: что он при исполнении. Участок у него был большой: несколько деревень, находящихся друг от друга на большом расстоянии, нужно везде следить за порядком особенно в праздничные дни. А на ночлег он приезжал к Сорокиным, хотя были дома, где детей было поменьше, а изба побольше. Но объяснял это шутливо, что ему в этом доме просто печь нравится. Дети Сорокиных этого человека не боялись, но все-таки с опаской поглядывали на его наган.
Так тихо и мирно протекали дни в деревне Карманово до июня 1941 года.
Глава пятая. Начало войны.
Меж высоких хлебов затерялося
небогатое наше село,
горе-горькое по свету шлялося
и на нас невзначай набрело
(Н.А. Некрасов)
Однажды уже к вечеру снова в Карманове появился Милькин, он приехал на лошади, был очень серьезным и чем-то озабоченным, стал ходить по домам, в которых были молодые мужчины, доставал из своей сумки какие-то небольшие белые листочки и вручал хозяевам. Если хозяина не было дома, то его жене Милькин листочка не отдавал. В этот раз он на ночлег у Сорокиных не остался, сказал, что нужно до ночи объехать все деревни и вручить повестки тем, кто призывается на службу. На маму он взглянул как-то грустно, стремглав вскочил на лошадь и быстро помчался в другие деревни. Лида заметила, что мама очень расстроилась и как-то украдкой смахивала слезы, а отец сказал, что ему нужно ехать в правление колхоза, еще нужно найти такого человека, которому можно было бы передать свою бригаду. Маму он попросил собрать вещевой мешок, тихо промолвил, что домой приедет поздно, к ужину его не нужно ждать, пусть дети спокойно спят. В те годы радио в деревнях еще не было, но грозное событие быстро стало известно почти каждому человеку в деревне Карманово.
Страшное слово «война» произносилось с какой-то тревогой, болью, слезами. В избу к Сорокиным стали забегать соседки, чьи мужья получили повестки, кому уже завтра нужно отправляться. До поздней ночи двери дома Сорокиных не закрывались, Лида не спала долго. Отец пришел домой уже около ночи. С мамой они говорили о многом: о том, что война быстро закончится, что потом отец приедет и опушит дом. Наказывал, чтобы мама сберегла тес: опасался, что могут в деревню наехать чужие люди и захотят украсть этот тес, так как лежит он на виду у всех, а убирать его уже нет времени - ночь коротка, а утром уже нужно отправляться.
Это утро оказалось совсем необычным. Лида проснулась очень рано в какой-то неясной тревоге, ее старшая сестра Надя и братишка Коля забрались на печку и даже закрылись одеялом. В избе было полно соседей, как ни странно, мужчины курили, окна были раскрыты. Хотя людей было много, но шума, как обычно, не было, никто не смеялся, не подшучивал и даже не улыбался. Лида обратила внимание на то, что мужчины были тепло одеты и около каждого стоял завязанный вещевой мешок. Отца не было, он еще куда-то уехал по делам бригады, все ждали именно его. Вскоре набежали женщины, сразу стало шумно, тетя Шура Пономарева, тетя Варя Горбунова, тетя Марья Смирнова громко плакали.
Лида села у раскрытого окна, с беспокойством смотрела на всех, ничего не понимала, ей никто пока не объясняли, что будет дальше, она еще не плакала и ничего не спрашивала. Но вот появился отец, сказал, что пора выходить из дома, подошел прощаться с детьми, которые сидели на печке, они не плакали, потому что тоже ничего не понимали. К Лиде он подошел в последнюю очередь, так как боялся, что она сильно заплачет, а еще может побежать за ним. Лида долго крепилась, она не хотела расстраивать отца и маму в такой тяжелый момент, но ее сердце как-то болезненно сжалось, и слезы брызнули из глаз, остановить их она уже не могла.
Мама пошла провожать отца до самого города, где формировались части для отправки на фронт. Толпа призывников и провожающих вышли уже за деревню, они двигались по родному полю, некоторые уж никогда его не увидят.
Плач Лиды становился все сильнее, отец не мог дальше его переносить, он предложил маме вернуться, но мама не разрешила, сказав, что сейчас ничто не может уже успокоить ребенка, совсем девочке будет не просто пережить долгую разлуку. Она оказалась права, Лида никогда уже больше не увидела своего отца, это прощание было последним.
Этот день длился долго. Даже солнце ушло с небосклона, с обеда полил сильный холодный дождь. Окна пришлось закрыть. В избе стало сумрачно и темно. Необычная тишина была не только в доме Сорокиных. Улица Карманова стала безлюдной: никто из ребятишек не прыгал, не кричал, не смеялся, взрослые тоже куда-то исчезли.
Поздно вечером возвратилась мама домой, но одна, без отца. Была она очень уставшей и печальной, гостинцев, как это обычно бывало, не принесла, если не считать, что в небольшой тарке принесла немного клюквенного морса. Оказывается, купить уже ничего было нельзя, даже хлеб исчез в магазинах. Утром мама опять пошла в город, так как отца еще не отправили, она еще хотела его увидеть, собрала ему нехитрые гостинцы, надеялась, что сумеет передать. Этот день Лида помнит смутно, как будто на нее нашел сон. На улицу она даже не выходила, есть ничего не ела, ни с кем не разговаривала, а все сидела у окна и тоскливо смотрела в поле, только около обеда вышла на крыльцо, дожидаясь отца, как обычно, к обеду, но никто не приезжал и лошадку к крыльцу не привязывал. Не один раз выбегала соседка тетя Маша, звала Лиду к себе в дом, обещала Лиде дать даже краски порисовать, которые она берегла после смерти своего любимого сыночка Лени, но девчушку нельзя было сговорить.
До самого вечера в избе было тихо, дети ждали маму, которая пришла одна, обняла ребятишек и сказала: «Теперь, ребята, будем жить без отца, передавал вам привет, велел слушаться маму и ждать папу, он скоро вернется с войны, а немец к нам в деревню никогда не придет, кто его проклятого сюда допустит, отцы защитят нас. Так деревня Карманово осталась только с женщинами, детьми, стариками, и началась в ней совсем другая жизнь, тяжелая, холодная и голодная.
Глава шестая. Первые дни, недели и месяцы без отца.
Ах, война, ты злодейка проклятая,
отняла у детей ты отца,
наша мама осталась без мужа,
и лишилась кормильца семья.
(Л.Н. Большакова)
Так началась в Карманове новая жизнь. Теперь в семье Сорокиных ожидали писем, но ни одного письма не пришло. Поскольку радио в деревне не было, то о фронтах жители почти ничего не знали. Шли только обычные разговоры, что враг быстро наступает, а где его остановят - этого никто не знал. Отцов в семьях не стало, а проблем прибавилось: в колхозе разгар сенокоса, а рабочих рук не хватает, много лошадей из конюшни куда-то увезли, правда, на них раньше работали здоровые мужчины, а теперь остались в основном только инвалиды, а женщинам нужно было еще учиться работать на лошадях. Поля Сорокина, Шура Пономарева, Зоя Полетаева сумели сесть на лошади, смогли освоить это трудное дело. Почти в каждом доме были овечки, коровы, на них сена нужно немало, раньше косили ночью, после рабочего дня отец и мать. Теперь женщины одни работали до полуночи, придя домой падали от усталости, идти косить ночью на свою коровку почти не могли. А тут еще появился новый председатель из города, на войну его почему-то не взяли.
В колхозном хозяйстве новый председатель разбирался плохо, так считали старые опытные работники. Многие, правда, признавали, что он речист, хороший агитатор, хоть мертвого может заставить работать. А ленивых и раньше почти не было, просто теперь работали одни женщины, у которых было трое или четверо детей. Никаких выходных председатель никому не давал, а ребятишек нужно было чем-то кормить. В колхозе денег вообще не давали – записывали трудодни, жили только на то, что снесут в город на продажу (молоко или яички), но теперь в город ходить вышел запрет. Заботы и печали росли как снежный ком.
Однажды на общем собрании колхозников председатель объявил, что каждая женщина-красноармейка должна в короткое время продать свою корову, так как сена косить колхоз ей не разрешит. Это был страшный удар, потому что только от коровы и можно было прокормиться. 
Мама с плачем повела свою коровку по кличке Вея в город на продажу, денег за нее дали немного. Хорошо, что мама сообразила сразу же купить козочку, которую назвали Риммой, с нею не страшно было показаться детям, она на время отвлекла ребятишек от большой потери, а впоследствии даже спасла от голодной смерти. Мама всегда умела вести хозяйство, даже в самые голодные времена она смогла сохранить курочек, козочек, кошек, которые в свою очередь всегда могли скрасить унылые дни детей.
Глава седьмая. На чужую сторонушку повезли маленькую девчоночку.
Чужая сторона - неласкова она!
А дома хлеба нет, зато родная печь:
Всегда тепла она,
Сумеет отогреть озябшие сердца.
(Л.Н. Большакова)
Жить в Карманове становилось все тяжелее. Вещей, которые мама меняла на хлеб в дальних деревнях, в доме почти не осталось. Долго мама не решалась продавать последний папин костюм, этот костюм папа очень любил, надевал его только по торжественным дням, это были памятные дни и для мамы. Наконец она решилась расстаться и с ним, за этот костюм ей дали 11 килограммов овса. У нас были большие жернова, к нам ходили молоть изо всех домов, иногда даже ночью жернова жужжали. Лида тоже маме помогала молоть, хотя рука не доставала до ручки. Тогда она вставала прямо в ящичек около жернова босиком, предварительно обтерев ноги. Нужно было соблюдать при этом большую осторожность, однажды Лида чуть-чуть наклонила колено, мама этого не заметила, так жернов ей проломил на ноге огромную рану, эта вмятина осталась ей на память на всю жизнь.
Когда вещей почти не осталось, пытались продавать веревки, которые сохранились еще с давних времен. Уходила мама вместе с тетей Шурой Пономаревой, тетей Варей Горбуновой в самые далекие деревни, но покупали плохо, даже за мизерную плату их трудно было сбыть. Однажды мама решила поменять на хлеб и папин полушубок, он висел в уголочке за печкой; Лиде казалось, что если полушубок будет там, то папа обязательно вернется. Когда она оставалась в избе одна, то часто вставала в этот полушубок, так как он доставал почти до пола, закидывала полы, иногда долго проверяла карманы, находила какое-нибудь семечко и держала его в руках. Потом опускала его обратно в карман. Лидуха наивно верила, что папа чувствует, что она стоит в его полушубке: значит, скорей поспешит домой. Но шли день за днем – от папы ни одной весточки не было.
Надо сказать, что другим письма хоть редко, но приходили. Нинка Смирнова хвасталась, что ее отец ей даже платье купил, скоро приедет и привезет ей много подарков. дядя Геннадий Горбунов находился в госпитале, его ранило в ногу, но письма он семье тоже писал. К тому же детей у него было четверо, вместе с его женой, тетей Варей, проживали и его престарелые родители. Пономаревым, правда, письма ходили недолго: вскоре принесли похоронку, оплакивали дядю Колю всей деревней, Лиде приходилось утешать свою любимую подружку Катю, которая плакала навзрыд несколько дней, а бабушка Маргарита, мама дяди Коли, так расстроилась, что просто слегла и вскоре умерла.
Иногда Лида до полудня обиталась на улице около избы, чтобы первой увидеть почтальонку Надю Кузнецову. Та с жалостью смотрела на девочку, ласково говорила: «Лидуха, жди, наверно, папа скоро напишет, может, там и почта не работает, получишь потом целую горку писем, читать-то все равно не умеешь пока, так имей терпение». Дома все писем ждали, только виду не показывали, только мама все чаще стала подходить к иконам, молилась и просила Бога, чтоб он спас нашего отца, но Лидуха задумывалась, потому что не понимала, как один Бог может спасти многих.
Однажды, когда мамы дома не было, она предложила брату Коле снять одну очень красивую икону со стены. На иконе была изображена дева Мария с маленьким Христом на руках. За стеклом иконы были ажурные кружева, Лида предложила брату снять с иконы стекло: он не понимал ее действий, твердил, что мама за это их не похвалит, а скорей наоборот, накажет.
Пришлось ему объяснять, что из-за этих кружев и всяких бумажных завитушек Богу не слышно, о чем его просит мама каждый день. Коля подумал, что Лида права, легко снял стекло, а она оторвала все украшения до самой доски, где был рисунок. Когда Коля хотел вставить стекло, нажал немного сильнее – стекло треснуло и развалилось на мелкие осколки. Тут как раз мама пришла домой в самый неподходящий момент; она так изумилась, что не могла даже вымолвить ни единого слова, она тихо сидела, а слезы капали из ее глаз, она их даже не замечала. Потом взяла эту икону, завернула в белую тряпочку и снесла в чулан. Тут в один голос заплакали брат и сестра, да так громко, что маме самой пришлось их утешать. Дети попытались ей объяснить, почему они так поступили, мама их поняла и простила.
Однажды поздней осенью приехала тетя Настя, сестра мамы, она вместе со своим мужем жила в поселке Чебсара. Мужа ее, Филатова Геннадия Николаевича, на фронт не взяли, так как он был инвалидом: одна нога не сгибалась. Человек он был замечательный: умный, добрый, красивый, хорошо образованный, работал в райкоме партии ВКПБ первым секретарем. Он был прост в обращении с любым человеком, к нему на прием приезжали люди с разными проблемами издалека, каждого он выслушает, обязательно поможет, за это его любили и уважали многие. В памяти Лиды он остался навсегда человеком удивительной честности, бескорыстия и душевной щедрости, если бы у руля любого государства стояли такие люди, то даже самое слабое государство могло бы процветать, жаль, что таких людей немного, а жизнь их коротка.
У Филатовых была одна дочка, еще совсем маленькая, звали ее Виктория, а проживала она у бабушки и дедушки в деревне, ее родители считали, что там ей лучше, в больших лесах, на зеленых лугах, а не в пыльном поселке. К тому же нянчиться с ней некому: тетя Настя тоже работала заведующей детского сада. Тетя Настя была тоже человеком довольно интересным. Была она очень красива, хорошо одевалась, на ней были всегда чудные платья, о каких моя мама и мечтать не смела, к тому же она прекрасно пела не только песни, но и самые лучшие романсы. Но, по мнению Лиды, ей не хватало доброты, искренности, душевной чуткости, чем вполне обладал ее муж и родная сестра. Маме Настя сказала: «Поля, давай я Лиду к себе возьму на это трудное время, а потом война пройдет, Николай вернется с фронта, тогда ее верну». Мама сначала не соглашалась, но потом тетя ее убедила, что всем станет легче жить, а Лиде лучше всех. Мама спросила Лиду, согласна ли она уехать, та молча кивнула головой. Проводы были недолгими, тетя спешила.
Мама пошла провожать дочку и сестру до самого поезда, до этого Лидуха и поездов не видела. Когда сели в вагон, девочка с интересом смотрела на людей, на время она отвлеклась от грустных мыслей, но вдруг вспомнила, что мама осталась теперь без нее, выглянула в окно и увидела, как мама плачет, рванулась к выходу, но тетя крепко схватила ее и сердито сказала: «Не смей реветь! Теперь только меня будешь слушать». И началась для Лиды совсем другая жизнь…
Глава восьмая. «Другая жизнь».
Когда занудно, кажется, - всегда
Все льет и льет тоскливейший дождище,
Померкнув, словно древняя звезда,
Душа приюта сиротливо ищет.
(М.А. Григорьев)
B день приезда Лида поняла, что лучше у тети ей не станет.
Дом, в котором жили дядя с тетей, ей сразу же не понравился. Был он большой, но какой-то неуютный, грязные длинные коридоры были так запущены, что казалось, их никогда никто не мыл. Из коридора открывались и тотчас запирались многочисленные двери, люди быстро пробегали, не глядя друг на друга. Лида поздоровалась с одной незнакомой женщиной, но та будто девочку не заметила, а в деревне всегда все здоровались и при этом приветливо улыбались. Тетя объяснила, что здесь с незнакомыми никто не здоровается, уж такой порядок. Мама Лиды говорила, что когда приветливо здороваются, значит, желают друг другу хорошего здоровья и радостного дня или утра. Тетиного порядка Лида не приняла, ей стало грустно, она подумала, что здесь живут злые люди, и никто никого не любит. Дома, в Карманове, можно было забежать в любую избу по делу, а к подружкам и без всякого дела, просто проведать или пригласить поиграть в мяч или в другие игры. Днем двери ни у кого не запирались, а стучать тоже не нужно, хозяин в окно всегда видел, кто идет. Здесь ни к кому заходить нельзя, тетя Настя сказала, что строго накажет, если Лида нарушит запрет.
Как назло, тетя на работу не ходила, она целыми днями сидела за столом и что-то писала или читала, иногда вязала какие-то маленькие вещи, но с Лидой она ни о чем не говорила. В уголке за диваном стояли игрушки, особенно Лиде понравился один мишка, у него были большие глаза, и девочке казалось, что он смотрит на нее как-то грустно. Ей хотелось его взять на руки, но тетя сказала, что это мишка Виктории, на него можно только смотреть. Только смотреть Лиде не хотелось, она с грустью вспоминала, как играла в деревне. Если день был хороший, играли на улице: осенью было много разноцветных листьев, делали из них красивые букеты, иногда венки, надевали их на головы, красовались друг перед другом, иногда спорили, чей венок лучше.
Часто играли просто в догонялки, прятки, а спрятаться всегда можно было быстро, прыгали на черте, чеканили в стенку мячиком, иногда прыгали на доске, если удавалось ее найти. В дождливые дни были другие игры: чаще играли в «Наш дом». Выбирали чей-нибудь дом, приходили, будто в гости, любили играть у Сорокиных, Пономаревых, Смирновых, Горбуновых. Приносили с собой все, что имели: игрушки, какую-нибудь еду, посуду, цветные тряпочки. Например, Женька Смирнова в маленьком мешочке как самую большую драгоценность приносила настоящую детскую посуду, расставляли ее очень осторожно, боялись разбить. Катя Пономарева приносила плоские палочки, которые остались от ткацкого станка, потому что теперь дома никто не ткал: раньше это делала бабушка Маргарита, а теперь ее уже не было.
Часто тетя говорила Лиде: «Что ты сидишь все дома, как кукушка, сходила бы во двор погулять… Может, тебе там будет веселее?» Лида нехотя натягивала на себя ветхое пальтишко и шла во двор, по правде говоря, двора, какой был в Карманове, она вовсе не замечала. Около дома постланы были несколько досок, а дальше проходила огромная канава, в которой была всякая нечисть: какие-то ломаные колеса, старые газеты, грязные тряпки.
Однажды шел мелкий, но холодный дождь, а Лиде идти к тете не хотелось, она давно замечала на другой стороне дома балкон, решила туда забраться и там переждать дождь. Балкон оказался просторным, ничем не захламлен, хотя здесь тоже было холодно, но дождь не лил, так ка