На грани жизни и смерти
Как и у Гоголя, мертвые души Чехова – тоже живые. Но живых писатель, как это ни странно, оставил свободными от юмористических одеяний, в которые он так часто облачал героев своих рассказов. Степь – это бескрайнее пространство, где мир живых и мир мертвых соединены в одно целое. Величина, величие и таинственность этого пространства скрывают все людские недостатки и пороки, и всякий, кто решится анализировать образы «Степи», не найдет в ней отрицательных («мертвых») героев. И это справедливо: это у взрослых все четко распределено – что такое хорошо, и что такое плохо, – а в глазах мальчика весь мир выглядит еще спокойно и неоцененно.
В «Степи» мы встретим пространные описания кладбища, надгробных крестов, размышления о смерти, но все это вместе совсем не напоминает те страшные рассказы, в которых Чехов, как и Гоголь, тоже был великим мастером. Похоже, что здесь авторсловно умышленно отстраняется от привычных жутких характеристик элементов смерти, предлагает не бояться ее и даже пытается сделать ее образ поэтическим: «В одинокой могиле есть что-то грустное, мечтательное и в высокой степени поэтическое… ».
Первое описание кладбища в повести мы встречаем на ее третьей странице.«За острогом промелькнули черные, закопченные кузницы, за ними уютное, зеленое кладбище, обнесенное оградой из булыжника; из-за ограды весело выглядывали белые кресты и памятники ». Более жизнерадостное описание кладбища можно ли найти в литературе? Кладбище – точно оазис среди закопченного города: «уютное», «зеленое», с веселыми крестами и памятниками. Затем автор идет еще дальше и превращает кладбище в вишневый сад: памятники «прячутся в зелени вишневых деревьев и издали кажутся белыми пятнами… когда цветет вишня, эти белые пятна мешаются с вишневыми цветами в белое море ». Белый цвет – цвет смерти, но у Чехова это еще и цвет свежести и даже какой-то жизнерадостности посреди копоти и несвободы. Если продолжить ассоциативную параллель, то кладбищев «Степи» – это своего рода «вишневый сад», который в комедии «Вишневый сад» превратится в Россию («вся Россия – наш сад »). Получается следующая линия: кладбище – вишневый сад; вишневый сад – Россия. Дальше в «Степи» белый цвет пачкается кровью:«а когда она [вишня] спеет, белые памятники и кресты бывают усыпаны багряным, как кровь, точками ».Что это – чернуха? Или автор просто потешается, переоблачая привычныеужасныесмертные ассоциации в упоительные по своей красоте живописные картины?
Дальше в описании кладбищамы знакомимся с чеховскими «мертвыми душами», которые и после смерти продолжают жить: «За оградой под вишнями день и ночь спали Егорушкин отец и бабушка Зинаида Даниловна […] До своей смерти она была жива и носила с базара мягкие бублики, посыпанные маком, теперь же она спит, спит… ». Зачем Чехову понадобилось здесь упоминание приносимых бабушкой с базара бубликов, посыпанных маком? Казалось бы, оно тут совершенно неуместно:только что, несколько строчек назад, багряными, как кровь, точками, у него были усыпаны могильные памятники и кресты. Но Чехов – богатый писатель, у него в запасе много слов, и просто так он не поместил бы столь близко два слова «усыпаны». Стало быть, он умышленно ставит их рядом, чтобы нивелировать границу между мертвыми и живыми и чтобы ассоциативные ряды жизни и смерти явились отчетливо родственными. Смерть – это сон, а сон – это отчасти смерть.
На одной из ночных стоянок обоза Егорушка со своими спутниками обедает у костра, который развели возле двух придорожных крестов. Они заставили всех вспомнить, что на этом месте якобы косари зарезали купцов. В России мертвецов хоронили на кладбищах при храмах, но никак не посреди степи у дороги. Но автор намеренно передает версию своих героев относительно того, что под этими крестами спят «день и ночь » купцы. После окончания жуткого рассказа об убиенных купцах и мертвом косаре, которого нашли по кровяному следу, наступила тишина. «Откуда-то, вероятно, из балочки, донесся грустный крик птицы: "сплю! сплю! сплю!.. "», точно подтверждавший наш вывод: смерть – это сон.
Пантелей рассказывает еще несколько страшных историй, которые сам автор считает небылицами. Но сейчас на этом бескрайнем пространстве степи все сливается в единое целое – быль и небыль, выдумка и подлинная жизнь, жизнь и смерть: «Крест у дороги, темные тюки, простор и судьба людей, собравшихся у костра, – все это само по себе было так чудесно и страшно, что фантастичность небылицы или сказки бледнела и сливалась с жизнью ».
После того, как герои в своей ночной беседе выпустили на свободу в степь большую массу страхов, можно поверить во что угодно. Зоркий Вася увидел в темноте движущуюся мужскую фигуру.
«– А может, это по степи гуляет купец, что тут похоронен, – сказал Дымов ».
Но оказалось, что вместо мертвеца по степи гулял скучающий по своей молодой жене, уехавшей к родителям, Константин, которого тоска по любимой выгнала из дома бродить в ночи и искать любого, с кем можно было бы поделиться своим счастьем. Позабыв о бывших тут только что страхах, «при виде счастливого человека всем стало скучно и захотелось тоже счастья ». Счастливый Константин непонятно зачем подстрелил птицу и навязывал ее всем встречным. Через семь лет после «Степи» другой Константин тоже убьет птицу, в честь которой Чехов назовет свою пьесу, предлагая считать ее комедией. Счастье и бессмысленное убийство, счастье и страх, жизнь и смерть, драма и комедия – все эти, казалось бы, совершенно разнородные понятияу Чехова сосуществуют и проникают, пронизывают друг в друга и соединяются в единое таинственное пространство.
После рассказа о купцах и косарях следующая масштабная картина – картина грозы. Для Егорушки это самое страшное переживаниеза всю его совсем еще короткую жизнь. Ему представляется, что небо с оглушительным треском разломилось, и на него должны посыпаться его обломки. В сиянии бесконечных стрел молний, которые «раньше были только страшны, при таком же громе они представлялись зловещим », так что «их колдовской свет проникал сквозь закрытые веки и холодом разливался по всему телу », Егорушке,точно ангелы смерти, являются ужасные великаны. Но его спутники не поддерживают его ужаса: фигура Пантелея «не выражала ни страха, ни беспокойства », Вася «шагал также деревянно, как и прежде ». Не поддерживает егорушкиного ужаса и автор. Он развенчивает его страхи, пробуждая его ото сна, во власти которого тот невольно оказался, и показывает, что великаны «оказались простыми мужиками ».
Обоз остановился в деревне, Егорушка устремляется в дом старухи, и «ему уже не было страшно, хотя гром трещал попрежнему и молния полосовала все небо ».Старуха, в доме которой главный герой оказывается посреди ночи в грозу,– повелительница царства смерти и сна,своего рода ведьма, Баба Яга. Одна яркая авторская ремарка подчеркивает этот образ: «Старуха зевнула и, закинув правую руку, почесала ею левое плечо ». Непрерывно зевающая старуха подсовывает Егорушке арбуз с дыней и достает из стола «длинный острый ножик, очень похожий на те ножи, которыми на постоялых дворах разбойники режут купцов » (отсылка к предшествовашим страшным рассказам Паетелея). Нет, здесь мы снова не видим явного умысла рассказчика напугать, пускайобычно (например, у того же Гоголя) все предложенные им детали служатсозданию атмосферы страхаи ужаса. Если на кладбище в городе спят мертвые, то в доме старухи мы встречаемся с кладбищем живых людей: «Егорушка подошел к столу и сел на скамью около чьей-то головы. Голова задвигалась, пустила носом струю воздуха, пожевала и успокоилась. От головы вдоль скамьи тянулся бугор, покрытый овчинным тулупом. Это спала какая-то баба ». Описание бугра напоминает описание могильного холма.
Оказавшись в доме неведомой старухи, Егорушка заболевает – попадает в пограничное состояние между жизнью и смертью: под теплым, тяжелым тулупом он не может согреться и впадает в непрерывный озноб. Пантелей же и старуха «сидели рядом у ног Егорушки и говорили шипящим шепотом ». Егорушка, точно заживо погребен, как какая-то баба, лежащая на скамье, и как его бабушка, «которая спит теперь под вишневыми деревьями ». О ней он вспоминал совсем недавно: «Он представил себе бабушку в тесном и темном гробу, всеми оставленную и беспомощную. Его воображение рисовало, как бабушка вдруг просыпается и, не понимая, где она, стучит в крышку, зовет на помощьи в конце концов, изнемогши от ужаса, опять умирает ». Тогда представить себя в положении бабушки Егорушка не смог, «он не допускал возможности умереть и чувствовал, что никогда не умрет ». Но сейчас он оказывается в такой же, как и бабушка, ситуации: «что-то давило ему грудь и голову, угнетало его », «а от съеденных арбуза и дыни во рту был неприятный металлический вкус ».
Атеистический Чехов?
Часто приходится слышать, что Чехов – «убежденный атеист », а по словам Льва Толстого, и вовсе – «совершенно безбожник »!
Но «Степь» вступает в противоречие с этими утверждениями.
Гоголь из религиозного почтения не берется делать героями своих сочинений священство, а Чехов этого делать не боится. Но найдем ли у него священнослужителей, написанных в сатирическом ключе?Еслиискать положительного герояв «Степи», то им, как ни крути, окажетсяотец Христофор.
В доме старухи Егорушка заболевает, и в бреду ему видится, как Тит машет руками и превращается в мельницу. Отец Христофор в полном облачении обходит оборотня-мельницу вокруг и кропит ее святой водой. Казалось бы, бред, но при помощи его автор предначертывает, как благодаря отцу Христофору главный герой и получит чуть позже исцеление. Тот мажет Егорушку уксусом с маслом (эти жидкости прямо-таки евангельские: уксус на губке подавали распятому на кресте Христу, а масло может напомнить нам те ароматические масла, которыми Его тело помазывалось при погребении), причемпросит больного призывать Бога и сам все делает с призываниемимени Святой Троицы: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа ». Затем батюшкаукладывает Егорушку спать. «Тебе выспаться надо », – уверяет он, но, как мы уже знаем, на языке символов повестисон – это смерть, и отец Христофор как бы совершает символическое погребение героя, но с обещанием скорого его воскрешения: «Завтра здоров будешь, только вперед не согрешай ». И действительно, утром Егорушка встал, и «самочувствие у него было прекрасное ». Первым, кто встречает его после пробуждения здоровым, стал опять-таки отец Христофор, пришедший из храма в сиянии («старики, только что вернувшиеся из церкви, всегда испускают сияние »).
«…только вперед не согрешай » – это парафраз слов Христа, обращенных к исцеленному им расслабленному, который автор вкладывает в уста отца Христофора (в переводе с греч. – «Христоносца»). Но в чем же согрешил Егорушка? Ведь он всего лишь ребенок! Приглядевшись, мы найдем его грешок:он невзлюбил беспутного и скучающего от жизни Дымова и произнес ему суровый суд: «Ты хуже всех! Я тебя терпеть не могу! »; «Бейте его! Бейте его! ». Именно в конце этой сцены сверкнула молния, возвестившая начало грозы, «чернота на небе раскрыла рот и дыхнула белым огнем ». Гроза окажется невероятно страшной для Егорушки, и в ходе нее он заболеет.
В повести у Чехова нет ярко выраженных положительных и отрицательных героев. Все он просто живые, пускай кому-то из них «уже пора умирать ».У каждого из них своя неповторимая судьба. Есть герои (Дениска, Дымов), которые, будучи взрослыми, словно впадают в детство и совершают странные поступки, но мы не найдем для них у автора каких-либо осуждающих характеристик. Он, точно степной ветер, все видит, пересказываетчитателям, но никого не судит. Судит Егорушка и за это осуждение ему посылается очистительная болезнь.
Автор, кажется, даже испытывает жалость к скучающему Дымову илюбит его также, как и самого Егорушку. Любитон Варламова, МойсеяМойсеича, любит всех своих героев. Любит степь. Любит жизнь. Любит весь мирБожий. И скорее всего именно поэтомуэтот мир ивыходит из-под его пера столь обворожительно красивым.
«Степной»жемчуг от Чехова
Директор школы, в которой я учился, был писателем. Поэтому в постперестроечную эпоху на кумачовых транспарантах советские лозунги скоро были заменены им на крылатости русских классиков: «Человек – это звучит гордо! », «Красота спасет мир! » и наконец «В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли ». Под афоризмами стояли вовсе не фамилии героев, произнесших эти фразы, – Сатина, Фердыщенко и Астрова (первые два – вполне себе отрицательные герои), а фамилии их родителей – Горького, Достоевского и Чехова.
В случае, еслипрежние буквы на кумаче в моей школе к сему моменту поистерлись, «Степь» предлагает новые, еще неизглоданные школьными, студенческими и литературоведческими сочинениями изречения, которые в состоянии продолжитьсотрясание вечности своей величавой правдивостью:
«Как скучно и неудобно быть мужиком! »
«Злых людей много на свете »
«Все рыжие собаки лают тенором »
«Русский человек любит вспоминать, но не любит жить »
«Жизнь страшна и чудесна… »
После этих перлов (заметим, что все они произнесены самим автором, а не его героями),наши восторги достойноможет завершить только благоговейное молчание.