3 января 1945.
1Иисус все еще с Иудой. Они, помолившись на месте, прилегающем к Святилищу, отведенном для израильтян мужского пола, выходят из Храма.
Иуда пытается остаться с Иисусом. Однако это желание наталкивается на возражение Учителя. «Иуда, Я желаю оставаться один в ночные часы. Ночью Мой дух добывает себе пропитание от Отца. Молитвы, размышления и уединение Мне более необходимы, нежели материальная пища. Тот, кто хочет жить по духу и приводить других к подобному проживанию жизни, должен пренебречь плотью, Я бы сказал, почти что убить в ней всякое ее самоуправство, чтобы передать все попечения о ней духу. Имей в виду, Иуда, это относится ко всем. К тебе тоже, если ты действительно хочешь быть от Бога, то есть, от горнего мира».
«Но мы же еще пока на земле, Учитель. Как мы можем не принимать в расчет плоть, отдавая все попечение духу? Разве то, что Ты говоришь, не противоречит заповеди Божией: „Не убий“? Не содержится ли в этом также запрет убивать себя? Если жизнь – это дар Божий, должны мы любить ее или нет?»
«Отвечу тебе не так как ответил бы простому человеку, которого достаточно побудить поднять душевные, или умственные, очи к сфере сверхъестественного, чтобы заставить его перенестись вместе с нами во владения духа. Ты не простой человек. Ты сформировался в кругах, что истончили тебя… но также и заразили тебя своей педантичностью и своими теориями. Помнишь Соломона, Иуда? Он был мудрым, самым мудрым в те времена. Помнишь, что он сказал после того, как познал всякую мудрость? „Суета сует, все суета. Бойся Бога и соблюдай Его заповеди, в этом весь человек“[1]. Теперь Я говорю тебе, что нужно уметь извлекать из пищи полезное, но не отраву. И если мы понимаем, что какая-то пища для нас вредна, поскольку оказывает на нас пагубное воздействие, и оно сильнее наших здоровых жизненных соков, что могли бы его нейтрализовать, нужно больше не принимать такую пищу, пускай она и приятна на вкус. Лучше простой хлеб и вода из родника, чем изысканные блюда на царской трапезе, в которых есть пряности, что будоражат и вызывают отравление».
«Что я должен оставить, Учитель?»
«Все то, что, ты чувствуешь, тебя смущает. Потому что Бог есть Умиротворение[2], и если ты хочешь ходить Божьими тропинками, тебе придется очистить свой ум, свое сердце и свою плоть от всего, что не умиротворяет, а несет с собой смущение. Знаю, что трудно перевоспитать себя. Но Я здесь для того, чтобы помочь тебе в этом. Я здесь, чтобы помочь человеку снова стать чадом Божьим, воссоздать себя, словно бы заново сотворив, словно бы захотев родить себя самого. 2 Но позволь, Я отвечу тебе на твой вопрос, дабы ты не говорил, что остался в заблуждении по Моей вине. Это правда, что самоубийство приравнивается к убийству. Своя ли, чужая ли жизнь – это дар Бога, и только Богу, даровавшему ее, дана власть ее забрать. Кто убивает себя, тот выказывает свою гордость, а гордость ненавистна Богу».
«Выказывает гордость? Я бы сказал, отчаяние».
«А что такое отчаяние, как не гордость? Поразмысли, Иуда. Почему некто отчаивается? Или потому что на него сваливаются несчастья, а он хочет сам одолеть их и не справляется. Или же потому что он грешен и считает, что Бог не сможет его простить. И в первом, и во втором случае разве не гордость правит им? Тот человек, что желает действовать сам по себе, уже не имеет смирения протянуть руку к Отцу и сказать Ему: „Я не могу, но можешь Ты. Помоги мне, ибо на Тебя вся моя надежда и упование“. Тот второй человек, что говорит: „Бог не сможет меня простить“, говорит так потому, что, меряя Бога по себе, сознает, что какой-нибудь человек, оскорбленный им так, как был оскорблен им Бог, не сумел бы его простить. То есть, и тут гордость. Смиренный сочувствует и прощает, даже когда страдает от нанесенного оскорбления. Гордый не прощает. Он тоже горд, поскольку не в силах наклонить лоб и сказать: „Отец, я согрешил, прости Своего несчастного грешного сына“. Разве ты не знаешь, Иуда, что все будет прощено Отцом, если попросить прощения с сердцем искренним и сокрушенным, смиренным и жаждущим возрождения во благе?»
«Но некоторые преступления не следует прощать. Их невозможно простить».
«Это ты говоришь. И это станет правдой, потому что таково будет желание человека. Но истинно, о! истинно говорю тебе, что даже после преступления из преступлений, если виновник припал бы к ногам Отца – поэтому, Иуда, Он и зовется Отец, и Отец бесконечно совершенный – и со слезами умолял бы Его о прощении, предлагая себя для искупления, но не впадая в отчаяние, Отец дал бы ему возможность искупить вину, чтобы удостоиться прощения и спасти свой дух».
3«Значит, Ты утверждаешь, что люди, на которых ссылается Писание[3], и которые убили сами себя, поступали плохо».
«Не позволительно подвергать насилию никого, и даже себя самого. Они поступали плохо. В своем относительном познании блага они, в некоторых случаях, еще могут обрести Божью милость. Но с той поры, как Слово разъяснит всякую истину и придаст душам силу Своего Духа, тогда уже не будет прощения тому, кто умирает в отчаянии. Ни в момент частного суда, ни после столетий Геенны, на последнем Суде, никогда. Жестокость ли это Божья? Нет: справедливость. Бог скажет: „Ты решил, ты, создание, наделенное разумом и сверхъестественным знанием, сотворенный Мною свободным, последовать пути, выбранному тобою самим, и заявил: ‚Бог не простит меня. Я навсегда отлучен от Него. Я считаю, что я сам должен подвергнуть себя наказанию за свое преступление. Я ухожу из жизни, чтобы избежать угрызений совести‘, не думая, что если бы ты пришел на Мое Отеческое лоно, угрызения совести уже не настигли бы тебя. А что ты судил себе, то и получай. Я не насилую свободу, которую даровал тебе“. Вот что скажет Предвечный самоубийце. Подумай об этом, Иуда. Жизнь – это дар, и ее следует любить. Но какой это дар? Святой дар. А значит, любить ее надо свято. Эта жизнь длится, пока выдерживает тело. Потом начинается великая Жизнь, вечная Жизнь. Блаженство для праведников, проклятие для неправедных. Эта жизнь – цель или средство? Средство. Служащее конечной цели, которая есть вечность. А значит, будем давать жизни ровно столько, сколько нужно, чтобы она продолжалась и служила духу, покоряясь ему. Воздержание плоти во всех ее притязаниях, во всех. Воздержание ума во всех его стремлениях, во всех. Воздержание сердца во всех тех пристрастиях, в которых явно человеческое. И наоборот, пускай будет безграничным устремление к тем пристрастиям, что от Неба: любовь к Богу и к ближнему, готовность служить Богу и ближнему, послушание Божьему Слову, доблесть в благом и в добродетели. 4 Я тебе ответил, Иуда. Убедило это тебя? Достаточно такого объяснения? Всегда будь искренним и спрашивай, если еще не вполне уверен: Я здесь для того, чтобы быть Учителем».
«Я понял и мне достаточно. Но… это очень трудно – делать то, что я понял. Ты можешь это, потому что святой. А я… человек, молодой, полный жизненных сил…»
«Я пришел ради людей, Иуда. Не ради ангелов. Те не нуждаются в учителях. Они видят Бога. Живут в Его Раю. Им ведомы людские страсти, поскольку Ум, который для них есть Жизнь, делает их сведущими во всем, в том числе и тех, что не являются ангелами-хранителями людей. Но, так как они духовны, у них может быть только один грех, и один из них совершил его и увлек с собой наименее стойких в любви. Это превозношение, стрела, обезобразившая Люцифера, прекраснейшего из архангелов, сделав из него наводящее ужас чудовище Преисподней. Я пришел не ради ангелов, которые после падения Люцифера ужасаются даже от одной тени гордого помысла. Но пришел ради людей. Ради того, чтобы из людей сделать ангелов. Человек был совершенством творения. Он имел ангельский дух и совершенную красоту животного во всех своих душевных и нравственных проявлениях. Не было создания, равного ему. Он был царем на Земле, подобно Богу, Царю Неба, и однажды, в день, когда он в последний раз заснул бы на Земле, он стал бы царем вместе с Отцом на Небе. Сатана вырвал у этого ангело-человека крылья, придав ему звериные когти и низменные вожделения, и сделал из него нечто, чему больше подходит имя человеко-демона, нежели просто человека. Я хочу изгладить эту Сатанинскую порчу, уничтожить эту оскверненную жажду зараженной плоти, вернуть человеку крылья и снова привести его в состояние царя, сонаследника Отцу и небесному Царству. Я знаю, человек, если б только он захотел этого, в состоянии совершить все то, что Я говорю, и снова стать царем и ангелом. Я не стал бы говорить вам о вещах, которые вы не могли бы исполнять. Я не из тех риторов, что проповедуют невероятные теории. 5 Я воспринял настоящую плоть, чтобы по собственному опыту, во плоти, узнать, каковы соблазны человека».
«И грехи?»
«Искушаемы могут быть все. Грешники же – лишь те, кто хочет этого».
«Ты никогда не согрешал, Иисус?»
«Я ни разу не захотел согрешить. И это не потому, что Я Сын Отчий. Но Моим желанием было и будет показать человеку, что Сын человеческий не грешил потому что не хотел грешить, и что человек, если не захочет, может не грешить».
«Тебя когда-нибудь искушали?»
«Мне тридцать лет, Иуда. И жил Я не в пещере на горах, а среди людей. А даже если бы Я оказался в самом уединенном месте на Земле, ты думаешь, не пришли бы искушения? Все в нас самих: благое и злое. Всё мы носим с собой. И на это благое веет дуновение Божие, и раздувает[4] его, словно кадило с благовонным священным ладаном. А на злое дует Сатана и разжигает его в жестоко пламенеющий костер[5]. Однако внимательная устремленность и постоянная молитва – как сырой песок для этого адского пламени: подавляет и усмиряет его».
«Но если Ты никогда не грешил, как Ты можешь судить грешников?»
«Я и человек, и Сын Божий. Обо всем том, о чем бы Я, как человек, мог находиться в неведении и судить превратно, Я знаю и сужу, как Сын Божий. А что до остального… Иуда, ответь на такой Мой вопрос: испытывающий голод больше мучается, говоря: „сейчас я сяду за стол“, или говоря: „нету для меня пищи“?»
«Больше мучается во втором случае, потому что одно осознание того, что он этого лишен, доносят до него аромат этих яств, и внутренности сводит от желания».
«Вот и искушение так же уязвляет, как это желание, Иуда. Сатана делает его более острым, более достоверным, более соблазнительным, чем любое совершаемое действие. Кроме того, действие иногда вызывает удовольствие, а иногда отвращение, тогда как искушение не проходит, но, словно подрезанное дерево, дает еще более густую листву».
«И Ты никогда не уступал?»
«Никогда не уступал».
«Как Тебе это удавалось?»
«Я говорил: „Отец, не введи Меня в искушение“».
«Как? Ты, Мессия, Ты – творящий чудеса, просил помощи у Отца?»
«Не только помощи, Я просил Его не ввести Меня в искушение. Ты считаешь, что поскольку Я это Я, Мне можно обойтись без Отца? О! Нет! Истинно говорю тебе, что Отец все предоставил Сыну, но и Сын также все получает от Отца. И скажу тебе, что все, что ни попросят у Отца во имя Мое, будет даровано. 6 Однако, вот мы и у Гефсимании[6], где Я проживаю. За стенами уже видны первые оливы. Ты живешь с той стороны Тофета[7]. И уже начинается вечер. Тебе не стоит подниматься туда. Мы увидимся завтра на том же самом месте. До свидания. Мир да будет с тобой».
«Мир и Тебе тоже, Учитель… Но мне хотелось бы сказать Тебе еще одну вещь. Я провожу Тебя до Кедрона, а потом вернусь назад. Почему Ты остановился в таком укромном месте? Знаешь, люди обращают внимание на все. Ты не знаком ни с кем в городе, у кого был бы приличный дом? Я, если хочешь, могу отвести Тебя к друзьям. Они примут Тебя ради дружбы со мной; и у Тебя было бы более достойное жилище».
«Ты думаешь? Я так не считаю. Достойные и недостойные есть во всех сословиях. И, не по недостатку любви, но чтобы не погрешить против справедливости, скажу тебе, что недостойные, и злонамеренно недостойные, часто бывают среди влиятельных. Чтобы быть добрым, не нужно быть могущественным, и могуществом не прикрыть грехи перед лицом Божьим. Все перевернется под Моим знамением. И великими будут не те, кто могущественны, а те, кто смиренны и святы».
«Но чтобы быть уважаемым, произвести впечатление…»
«Уважают ли Ирода? А Цезаря уважают? Нет. Их терпят и проклинают устами и сердцем. На добрых, или даже всего лишь стремящихся к благу, поверь, Иуда, Я произведу большее впечатление скромностью, нежели важностью».
«Значит… Ты всегда будешь презирать власть имущих? Ты наживешь Себе врагов! Я намеревался говорить о Тебе со многими, кого я знаю и у кого есть имя…»
«Я никого не презираю. Пойду к бедным так же, как к богатым; к рабам так же, как к владыкам; к чистым так же, как к грешникам. Но если Я буду благодарен тому, кто предоставит Мне хлеб и кров в Моих трудах, какой бы ни был этот хлеб и этот кров, предпочтение Я окажу, все же, тому, что поскромнее. У великих и так есть свои радости. Бедные же только и имеют, что чистую совесть, верную любовь, детей, да сознание того, что их слышат те, кто выше их. Я всегда буду склоняться над бедными, скорбящими и грешными. Благодарю тебя за твое доброе пожелание. Но давай, Я останусь в этом месте покоя и молитвы. Ступай. И пусть Бог вдохновит тебя на благое».
Иисус оставляет ученика и углубляется в оливковые заросли, и все кончается.