БУМ. Постучались вновь. Дадлей рывком проснулся.
– Где пушка? – глупо произнёс он.
Сзади раздался треск, и дядя Вернет скользящими движениями вошёл в комнату. Он держал в руках винтовку: теперь они знали, что было в длинной узкой упаковке, взятой им с собой.
– Кто там? – крикнул он. – Предупреждаю: я вооружён!
Прошло немного времени. Затем – ТРАХ!
По двери ударили с такой силой, что она сорвалась с петель и с жутким треском приземлилась на пол.
Мужчина-великан стоял в дверном проходе. Его лицо было почти полностью скрыто длинной лохматой гривой волос и дикой спутанной бородой, но можно было различить его глаза, блестящие под всеми волосами, словно чёрные жуки.
Великан протиснулся в хижину, наклонившись так, что его голова лишь провела по потолку. Он нагнулся, поднял дверь и с лёгкостью вернул её на место. Шум бури снаружи слегка уменьшился. Он развернулся, чтобы посмотреть на них всех.
– Не сробите нам чашку чаю, да? Это путешествие не было лёгким…
Он шагнул к дивану, где сидел Дадлей, парализованный страхом. «Ну-ка двинься, шматок сала», – сказал незнакомец. Дадлей пискнул и убежал, чтобы спрятаться за своей матерью, которая в ужасе скорчилась позади дяди Вернета.
– А от и Хгарик! – сказал великан. Гарик поднял глаза на свирепое, дикое, неясное лицо и увидел, что глаза-жуки сощурились в улыбке. – Остатний раз, когда я видел тебе, ты был ще младенец. Ты схож на своего батька, но очи у тебе мамины.
Дядя Вернет издал необычный хрипящий звук.
– Я требую, чтобы вы немедленно ушли, сударь! – сказал он. – Это проникновение со взломом!
– Ай, та заткнись ты, Дёрзлей несчастливый, – отозвался великан. Он потянулся через спинку дивана, выдернул оружие из рук дяди Вернета, завязал его в узел так легко, как если бы оно было сделано из резины, и швырнул его в угол комнаты. Дядя Вернет издал ещё один необычный звук, напоминавший писк мыши, на которую наступили. – Ладно – Хгарик, – сказал великан, поворачиваясь спиной к Дёрзлеям, – усёго найлуччего на день народження. У мене тут кой-что для тебе есть… я мог сесть на него по пути, но смак не сменится.
Из внутреннего кармана своего чёрного пальто он достал слегка примятую коробку. Гарик открыл её дрожащими руками. Внутри был огромный тягучий шоколадный торт с надписью «С днём рожденья, Гарик» зелёной глазурью.
Гарик поднял глаза на великана. Он хотел сказать «спасибо», но слово застряло у него в глотке, и вместо этого он сказал: «Кто вы?» Великан усмехнулся.
– И то правда, я собе не представил. Красн[xv] Пухгач, блюститель ключей и земель Ри́вепа[xvi], – он вытянул гигантскую ладонь и пожал всё предплечье Гарика. – Так шо насчёт чаю, а? – сказал он, потирая руки. – Я б не отхговорился от чохгось покрепче, если имеется, впрочем.
Его взгляд упал на пустую каминную решётку со свёрнутыми пакетиками из-под чипсов за ней, и он фыркнул. Он склонился над камином; они не видели, что он делал, но, когда через мгновение он отошёл, там горел рокочущий огонь. Он наполнил всю сырую хижину мерцающим светом, и Гарик почувствовал, как тепло обволокло его, словно бы он погрузился в горячую ванну.
Великан вновь сел на диван, который прогнулся под его весом, и начал доставать самые разнообразные вещи из карманов своего пальто: медный чайник, помятую упаковку сосисок, кочергу, заварочный чайник, несколько треснутых кружек и бутылку какой-то янтарной жидкости, из которой он хлебнул, прежде чем начать готовить чай. Вскоре хижина наполнилась звуком и запахом шипящих сосисок. Никто не проронил ни слова, пока великан работал, но, когда он снял с кочерги первые шесть жирных, сочных, слегка подгорелых сосисок, Дадлей чуть поёрзал. Дядя Вернет резко сказал:
– Не трогай ничего, что он даёт тебе, Дадлей.
Великан мрачно усмехнулся.
– Пудинхгу, якой у тобе заместо сына, не трэба больше жирнеть, Дёрзлей, не парься.
Он передал сосиски Гарику, который был настолько голоден, что думал, что никогда не пробовал ничего столь замечательного, но всё же не мог отвести глаз от великана. Наконец, поскольку никто, казалось, не собирался ничего объяснять, он сказал: «Простите, но я всё ещё, по сути, не знаю, кто вы». Великан отхлебнул чай и вытер губы тыльной стороной ладони.
– Зови меня Пухгач, – отозвался он, – все так делают. И, як я тобе казал, я блюститель ключей Ривепа –обычно[xvii], ты и так всё о Ривепе знаешь.
– Эм… нет, – отозвался Гарик. Пугач выглядел шокированным. – Извините, – быстро добавил Гарик.
– Извините?! – рявкнул Пугач, поворачиваясь, чтобы уставиться на Дёрзлеев, которые вновь отступили в тень. – Это они имеют извиняться! Я знаю, что тобе не давали писем, но я и подумать не мох, шо ты даже знать о Ривепе не будешь, таки вашу ж мать! Ты шо, никогда не пытал, де твои батьки всё выучили?
– Что всё? – спросил Гарик.
– ЧТО ВСЁ?! – прогремел Пугач. – Минуточку…
Он уже поднялся на ноги. В гневе он, казалось, заполнял собой всю хижину. Дёрзлеи вжимались в стену.
– Не хотите же вы мене сказать, – зарычал он на Дёрзлеев, – шо этот хлопец – этот хлопец! – ничёхго не знает о… да ни о чём?!
Гарик решил, что это было слишком. В конце концов, он ходил в школу, и его оценки не были плохими.
– Я знаю кое -что, – отозвался он. – Я умею считать, знаете, всякое такое…
Но Пугач просто махнул на него рукой и отозвался:
– О нашем мире, в смысле. О твоём мире. О моём мире. О мире твоих батьков.
– Каком мире?
Пугач выглядел так, как будто он вот-вот взорвётся. «ДЁРЗЛЕЙ!» – прогрохотал он. Дядя Вернет, сильно побледнев, прошептал что-то вроде «Мимбл-уи́мбл». Пугач дико посмотрел на Гарика.
– Но ты имеешь знать о твоих батьках, – сказал он. – В смысле, они же знамениты. Ты знаменит.
– Что? Мои… мои мама с папой не были знаменитыми, разве не так?
– Ты не знаешь… ты не знаешь… – Пугач прочесал пальцами волосы, сверля Гарика одичавшим взглядом. – Ты не знаешь, шо ты есть? – наконец, сказал он. Дядя Вернет внезапно обрёл дар речи.
– Стоять! – приказал он. – Ни слова больше, сударь! Я запрещаю вам что-либо рассказывать мальчишке!
И более храбрый человек, чем Вернет Дёрзлей, дрогнул бы под гневным взглядом, который Пугач теперь обратил на него; в каждом слоге, произнесённом Пугачом, дрожала ярость:
– Вы так и не расповедали ему? Так и не расповедали, что было в письме, оставленном для него Дамболдором? Я был там! Я видел, як Дамболдор оставлял ёхго, Дёрзлей! А вы скрывали це от него все оци лета?
– Скрывали от меня что? – нетерпеливо отозвался Гарик.
– СТОЯТЬ! Я ЗАПРЕЩАЮ ВАМ! – в панике выкрикнул дядя Вернет. Тётя Петуния в ужасе ахнула.
– Ох, суньте уже хголовы в печку, обадва, – отозвался Пугач. – Гарик… ты чародей.
В хижине воцарилась тишина. Были слышны только море и свистящий ветер.
– Я что? – ахнул Гарик.
– Чародей, обычно, – отозвался Пугач, вновь садясь на диван, заскрипевший и прогнувшийся ещё ниже, – и таки хгарный, коли тебе подучить немножко. С такими мамой и папой, як твои, кем же ще тобе быть? И, видать, тобе самая пора прочитать твоё письмо.
Гарик протянул руку, чтобы, наконец, взять желтоватый конверт, адресованный изумрудными чернилами «Господину Г. Гончарову, пол, Хижина-На-Скале, море». Он вытащил письмо и прочёл:
«РИВЕП, ШКОЛА ВЕДОВСТВА И ЧАРОДЕЙСТВА
Директор: Бел Дамболдор (Орден Мерлина первой степени, великий волхв, главный колдун, верховный глава международной конфедерации чародеев)
Дорогой г-н Гончаров,
мы рады сообщить вам, что вы зачислены в Ривеп, школу ведовства и чародейства. К письму прилагается список всех необходимых книг и снаряжения.
Учёба начинается первого сентября. Мы ожидаем вашей совы не позднее тридцать первого июля.
Искренне ваша, Минерва [xviii] МакГонагалл, заместитель директора ».
Вопросы появлялись в голове Гарика, подобно фейерверкам, и он не мог решить, что спросить первым. После нескольких минут он пролепетал:
– Что значит, что они ждут моей совы?
– Скачущие Хгорхгоны, хгарно, шо напомнил, – отозвался Пугач, ударив себя ладонью по лбу с силой, достаточной, чтобы опрокинуть беговую лошадь, и из другого кармана своего пальто он достал сову, настоящую, живую, выглядящую слегка взъерошенной сову, длинное перо и свиток пергамена. Высунув язык, он нацарапал записку, которую Гарик сумел прочесть вверх ногами:
«Дорогой г-н Дамболдор,
Гариком получено своего письма. Завтра забираю его купить вещи. Погода ужасна. Надеюсь, вы в порядке.
Пугач ».
Пугач свернул записку, дал её сове, которая зажала её в клюве, подошёл к двери и вышвырнул сову в бурю. Затем он вернулся и сел, как будто это было столь же нормально, как говорить по телефону.
Гарик понял, что держал рот открытым, и поспешно закрыл его. «На чём я остановился?» – сказал Пугач, но в этот момент дядя Вернет, всё ещё пепельно-бледный, но, казалось, очень разъярённый, подошёл к огню.
– Он не поедет, – сказал он. Пугач хмыкнул:
– Посмотрел бы, як махгл навроде тебе остановит ёхго.
– Кто? – заинтересованно отозвался Гарик.
– Махгл, – отозвался Пугач. – Мы так называем немагический народ вроде этих от. И тебе не повезло расти в семье самых больших махглов, яких я зустричал.
– Мы поклялись, беря его в дом, положить конец этой чепухе, – отозвался дядя Вернет, – поклялись выбить это из него! Чародей, да неужто!
– Вы знали? Вы знали, что я ч-чародей?
– Знали! – внезапно взвизгнула тётя Петуния. – Знали! Конечно, знали! Как ты мог не быть им, когда моя проклятая сестра была такой, как была? О, она получила ровно такое письмо, сбежала в эту… эту школу … и приезжала домой каждые каникулы с карманами, полными лягушачьей икры, превращая чашки в крыс. Только я видела, чем она была: чокнутой! Но для моих родителей – не-ет, всё время Лиля то, Лиля это, они гордились тем, что у них в семье ведьма! – она остановилась, чтобы сделать глубокий вдох, и затем продолжила тираду. Казалось, она хотела высказать всё это многие годы. – Затем в школе она встретила этого Гончарова, они уехали, поженились и завели тебя, и, конечно, я знала, что ты будешь таким же, столь же странным, столь же… столь же… ненормальным … а затем – пожалуйста! – она взорвалась и сбросила тебя на нас!
Гарик побледнел за время этой тирады. Как только он обрёл дар речи, он отозвался:
– Взорвалась? Вы сказали мне, что они погибли в автокатастрофе!
– АВТОКАТАСТРОФА?! – рявкнул Пугач, вскакивая столь разгневанно, что Дёрзлеи вновь вжались в угол. – Як могла автокатастрофа убить Лилию и Якова Гончаровых?! Безобразие! Скандал! Гарик Гончаров не знает собственной истории, коли в нашем мире ёхго имя знает кажно дитя!
– Но почему? Что случилось? – тут же спросил Гарик.
Гнев покинул лицо Пугача. Внезапно он стал выглядеть тревожным.
– Такого я не ожидал, – отозвался он низким, взволнованным голосом. – Я и представить собе не мох, коли Дамболдор казал мне, шо мохгут быть проблэмы с забором тебе, сколько ты не знаешь. О, Гарик, не знаю, я ли тот человек, якому трэба тобе расповедать – но хтось же должон – ты ж не мохгёшь поехать в Ривеп, не зная… – он недовольно глянул на Дёрзлеев. – Ну, найлучче, шоб ты знал столько, сколько я мохгу тобе расповедать – впрочем, не всё, это большая тайна, частично… – он сел, несколько секунд смотрел в огонь и затем сказал: – Эта история начинается, полахгаю, с… с человека по имени… но невероятно, шо ты не знаешь ёхго имени, в нашем мире все знают…
– С кого?
– Ну… я не люблю казать ёхго имя, если можливо. Никто не любит.
– Почему?
– Пьющие хгорхгульи, Хгарик, люди усё ще напуганы. Мать вашу, это сложно. Видишь ли, был такой чародей, он стал… похганым. Настолько, насколько можно… горше. И ще горше. Ёхго имя было… – Пугач сглотнул, но не произнёс ни слова.
– Может, напишете? – предложил Гарик.
– Ни, не знаю, як пишется. Ладно… Вольдемор, – Пугач вздрогнул. – Не заставляй меня повторять. Так чи иначе, этот… этот чародей, лет так двадцать назад уже, начал искать последователей. Нашёл, хто боялся, а хто желал части ёхго силы, он же добывал собе силы, ладно. Тёмные дни, Хгарик. Незнамо, кому верить, не осмеливались дружить со странными чародеями и ведьмами… жуткие вещи творились. Он захватывал власть. Обычно, кой-хто ему сопротивлялся – он убивал йих. Жутко. Одним из немногих остававшихся беспечными мест был Ривеп. Видать, Дамболдор был единственным, кого Ты-Знаешь-Хто боялся. Не осмеливался пытаться захватить школу, тохда, по найменьшей мере.
Твои мама с папой были найлуччими ведьмой и чародеем, яких я знал. Старосты школы в своё время в Ривепе! Полахгаю, тайна в том, чому Ты-Знаешь-Хто николи не пытался перевести йих на свою сторону ранише – видать, знал, что они были больно близки к Дамболдору, шоб хотеть якшаться с Тёмной стороной.
Можливо, он думал, шо сможет убедить йих… можливо, просто желал убрать йих с дорохги. Усё, шо усем известно – он появился в селе, хде вы все жили, на Хэллоуин десять лет тому. Тебе был только хгодик. Он пришёл в ваш дом и… и… – Пугач внезапно достал очень грязный платок в крапинку и высморкался со звуком, напоминавшим сирену на маяке. – Извини. Но это так грустно… знал твоих папу и маму, и не было людей милее… так чи иначе…
Ты-Знаешь-Хто убил йих. А потом – эт и есть хглавна тайна усёхго – и тебе спробувал убить. Хотел следов не оставлять, думаю, чи, можливо, ему прост уже сподобилось убивать. Но он не смох. Думал колись, откуда та метка у тебе на лбу? То не обычный порез. Эт то, шо оставляет мощное, злое проклятье, когда торкает тебя – уже избавилось от твоих батьков и даже хаты – но на тобе не сработало, и тому ты знаменитый, Хгарик. Нихто не выживал, коли он решал йих убить, нихто, кроме тебе, а он убил часть луччих ведьм и чародеев поколенья: МакКорцов, Костиных, Предмокровых… а ты был прост младенец, а выжил.
Что-то очень болезненное происходило в мозгу Гарика. Когда рассказ Пугача подходил к концу, он вновь увидел ослепляющую вспышку зелёного света, более чётко, нежели когда-либо вспоминал её раньше, и вспомнил кое-что ещё, впервые в жизни: высокий, холодный, жестокий смех.
Пугач грустно смотрел на него.
– Сам забрал тебе из развалин, як Дамболдор приговорил. Принёс тебе к этим от…
– Нагородили ерунды, – произнёс дядя Вернет. Гарик подпрыгнул: он почти забыл о присутствии Дёрзлеев. Дядя Вернет, казалось, явно вновь обрёл силу духа. Он глядел на Пугача, и его кулаки были сжаты. – Теперь слушай сюда, парень, – прорычал он. – Я признаю, что в тебе есть что-то странное, вероятно, ничего, что хорошая трёпка не выбила бы… а что касается всего этого бреда о твоих родителях, ну, они были чудаками, не отрицаю, и, по-моему, миру без них лучше… заслужили всё, что с ними случилось, якшаясь с этими колдующими типами… ничего неожиданного, всегда знал, что они плохо кончат…
Но в этот момент Пугач поднялся с дивана и достал поношенный розовый зонт из глубин своего пальто. Направив его на дядю Вернета, словно меч, он отозвался:
– Я попереждую тебе, Дёрзлей… я тебе попереждую… ще одно слово…
Из-за опасности быть насаженным на кончик зонта бородатым великаном смелость дяди Вернета исчезла вновь. Он прижался к стене и утих.
– Так-то лучче, – произнёс Пугач, тяжело выдыхая и садясь обратно на диван, на этот раз осевший вплоть до пола. У Гарика тем временем были ещё вопросы, сотни вопросов.
– Но что случилось с Воль… простите, в смысле – Вы-Знаете-С-Кем?
– Хгарно пытание, Хгарик. Исчез. Испарился. В ту же ночь, коли пробувал тебе убить. Шо делает тебе ще знаменитее. Це наибольша тайна, вишь… он становился усё мощнее и мощнее – зачем уходить?
Кой-хто кажет, умер. Враньё, по-моему. Не знаю, чи он бул ще достаточно людиной, шоб умерти. Кой-хто кажет, он уцелел, типа выжидает, но не верю. Люди, хто бул на ёхго стороне, вновь к нам пришли. Кой-хто из йих словно из транса вышел. Не думаю, шо могли бы, если бы он воротился.
В основном мы думаем, шо он уцелел, но потерял свою мощь. Слишком ослабел, шоб продолжать. Тому шо шось в тобе прикончило его, Хгарик. Шось сталось в ту ночь, шо он не учёл, не знаю, шо, нихто не знает, но шось в тобе его выбило, ладно.
Пугач глядел на Гарика с теплом и уважением, сверкающими в его глазах, но Гарик, вместо того, чтобы чувствовать себя польщённым и гордиться, был вполне уверен, что случилась ужасная ошибка. Чародей? Он? Как такое могло бы быть? Он провёл свою жизнь под затрещинами Дадлея и издевательствами тёти Петунии и дяди Вернета – если он действительно был чародеем, почему они не превращались в бородавчатых жаб каждый раз, когда пытались запереть его в чулане? Если он однажды победил величайшего колдуна мира, как же Дадлей мог пинать его, словно футбольный мяч?
– Пугач, – тихо произнёс он, – я думаю, вы, должно быть, ошиблись. Я не думаю, что может быть так, что я чародей.
К его удивлению, Пугач усмехнулся:
– Не чародей, а? Никогда странностей не делал, коли боялся чи злился?
Гарик посмотрел в огонь. Теперь, когда он задумался об этом… все странности, разъярявшие его тётю и дядю, случались, когда он, Гарик, был раздражён или злился… преследуемый бандой Дадлея, он каким-то образом оказался вне их досягаемости… боясь идти в школу с той смехотворной причёской, он заставил волосы отрасти вновь… а в последний раз, когда Дадлей ударил его, разве он не отомстил, даже не понимая, что делает это? Разве он не натравил на него удава?
Гарик вновь посмотрел на Пугача, улыбаясь, и увидел, что Пугач просто светился улыбкой ему.
– От видишь? – отозвался Пугач. – Гарик Гончаров не чародей… похгоди, ты прославишься в Ривепе.
Но дядя Вернет не собирался сдаваться без боя.
– Разве я не сказал вам, что он не поедет? – прошипел он. – Он пойдёт в «Каменную стену» и будет за это благодарен. Я читал эти письма, ему понадобится куча всякой ерунды: книги заклинаний, палочки…
– Если он захочет поехать, великий махгл навроде тебе не помешает ему, – прорычал Пугач. – Помешать сыну Лилии и Якова Гончаровых пойти в Ривеп! Ты с хглузду съехал. Его имя в списках с момента рождения. Он отправится в найлуччую школу ведовства и чародейства в мире. Семь лет там, и он сам себе не узнает. Вон будет с такими же детьми, как вон, для разновидности, а над ним будет величайший директор, якой только бул у Ривепа, Бел Дамбол…
– Я не собираюсь платить какому-то старому шуту за обучение его волшебным фокусам! – прокричал дядя Вернет.
Но он, наконец, зашёл слишком далеко. Пугач схватил свой зонт и завращал его над головой. «Никогда, – прогремел он, – не – оскорбляй – Бела – Дамболдора – у – меня – под – носом!» Он со свистом направил зонт на Дадлея. Вспышка фиолетового света, звук словно хлопушки, резкий визг, и в следующую секунду Дадлей танцевал на месте, прижимая руки к своему жирному заду, воя от боли. Когда он повернулся к ним спиной, Гарик увидел закрученный свиной хвост, торчащий сквозь дырку в его штанах. Дядя Вернет взревел. Утягивая тётю Петунию и Дадлея в другую комнату, он послал последний испуганный взгляд на Пугача и захлопнул за ними дверь. Пугач посмотрел на свой зонт и почесал бороду.
– Я не имел выходить из себе, – произнёс он с сожалением, – но усё равно не сработало. Хотел превратить его в свиню, но, думаю, он бул уже так похож на свиню, шо мало шо оставалось сробить, – он искоса взглянул на Гарика из-под кустистых бровей. – Буду благодарен, если ты никому о том не скажешь в Ривепе. Я… э-э… не должон колдовать, строхго кажучи. Мне позволили немного, чтобы следовать за тобою, доставить тобе письма и так дале – одна из причин, чему я столь охотно взялся за работу…
– Почему вы не должны колдовать? – спросил Гарик.
– Ох, ну… я сам бул в Ривепе, но меня… э-э… исключили, по правде кажучи. На третьем курсе. Сломали мне палочку напополам и всякое такое. Но Дамболдор позволил мне остаться в качестве блюстителя. Великий чоловек, Дамболдор.
– Почему вас исключили?
– Уже поздно, а нам кучу усёхго делать завтра, – громко отозвался Пугач. – Надо добраться до хгорода, достать тебе книхги и типа тохго. – Он стянул своё толстое чёрное пальто и бросил его Гарику. – Мохгёшь йим укрытися. Не беспокойся, чи оно чуть задёрхгается, думаю, в одном из карманов осталась пара сонь.