Лучано Мальмузи
(художник Николай Воронцов)
Неандертальский мальчик в школе и дома
МОЯ СЕМЬЯ
Холод – вот что вспоминается живее всего, когда я думаю о своем детстве. Собачий холод.
А собак я вообще не помню. Волки были, это да. Когда холод пробирал до костей, а от голода подводило живот, они, на свою беду, подходили слишком близко к хижинам. И дедушка Пузан ловил самого неосторожного из них и съедал со всеми потрохами.
Хотя, к слову сказать, случись в доме какая-то еда, никого из нашей семьи не надо было упрашивать…
Ах да, моя семья!
Пора вам ее представить. Правда, когда я пытаюсь припомнить всех родственников, у меня ум за разум заходит.
Ну-ка, поглядим… одиннадцать пап…
Нет, нет, я, как всегда, все путаю: это бабушек одиннадцать! А пап – девять…
Мой настоящий папа, Большая Рука, и еще восемь, которых я звал «дядями»…
Правда, в стойбище Грустных Медведей мы, дети, называли дядями всех взрослых мужчин: куда бы ты ни пошел, всюду встречался какой-нибудь дядя, который незаметно за тобой приглядывал и в случае чего выручал.
Проголодался? Зайди в первую попавшуюся хижину, и там дядя или тетя дадут тебе чего-нибудь пожевать. Соскучился?
Великий одинокий охотник, дяденька Бобер, с торчащими наружу зубами, всегда готов рассказать тебе какое-нибудь из своих захватывающих приключений.
Замерз?
Тетушка Бурундучиха поднимет тебя, как перышко, волосатыми ручищами, и ты, счастливый, прикорнешь в ее горячих объятиях.
Не спится? Чем-то огорчен? Плачешь?
Почему бы тогда не пойти в пещеру к дяденьке Пеньку, который поперек себя шире: пара прыжков, две-три уморительные гримасы – и вот ты уже хохочешь, позабыв обо всем. А когда успокоишься, он до зари будет рассказывать сказки, придуманные тут же, на месте, специально для тебя.
Чудесно жилось в нашем стойбище!
Все тебя любили, и ты никогда не чувствовал себя одиноким. Можно даже сказать, что Грустные Медведи были одной большой дружной семьей.
А теперь я опишу вам моего дорогого папочку – все звали его Большая Рука, потому что была она у него толстая и крепкая, как дубина. Ударом кулака он мог повалить бизона, а человек от одного его тычка отлетал к соседней хижине.
Такая сила помогла ему добиться в стойбище высокого положения: он стал вождем Грустных Медведей, и никто не оспаривал у него этого звания.
Правда, время от времени находился какой-нибудь нахал, который ставил под сомнение папино право распоряжаться, но папа не принимал это близко к сердцу, а просто выходил, улыбаясь, в круг и опрокидывал наглеца одним ударом.
Да, да, папа Большая Рука в самом деле никого не боялся…
Ну, почти никого.
Когда, например, мама Тигра была дома, он становился тихим, как ягненок.
Мама Тигра – это моя мама. Обычно она нежная и ласковая, но если рассердится – берегись. Тигрой ее прозвали за вспыльчивый нрав, а еще за голос, похожий на рев саблезубых.
Папа Большая Рука очень красивый. Настоящий неандерталец – когда он приходил в другие стойбища, все с него не сводили глаз.
Жирный, как мускусный бык, горбатый, как бизон; спина круглая, а руки такие длинные, что загребали по земле.
А лицо до чего выразительное! Лба почти не было, а надбровные дуги так выступали вперед, что, когда шел дождь, даже не зажмуривался. Рот до ушей, огромный, с толстыми губищами; а нос – о, нос у него был самый красивый на свете: широкий, сплюснутый, волосатый.
Волосами вообще-то вся наша семья не была обижена.
Особенно дедушка Пузан.
Летом в страшную жару, когда в луже посреди деревни оставалось на палец льда, он мог ходить, ничем не прикрываясь. Разгуливал себе нагишом, и никто и не замечал этого, – наоборот, все нахваливали его новую летнюю шубу.
Теперь полагалось бы описать всех дядюшек и тетушек, дедушек и бабушек, кузенов и кузин, но я боюсь запутаться, а к тому же…
Во имя всех Горбатых Медведей! О стольком я уже поведал вам, а о себе не сказал ни слова.
Правда, и говорить-то особо нечего.
Я – мальчик Ледникового периода. Когда я родился, великое странствие моего народа подходило к концу и уже появились по соседству с нашими землями люди совсем, совсем на нас не похожие.
«Бууу» – вот как меня звали. Но вы меня можете называть попросту Неандертальский мальчик.
А теперь начинаем рассказ.
ПЛЕМЯ ГРУСТНЫХ МЕДВЕДЕЙ
Вот оно, мое стойбище, видите: на холмике, неподалеку от бурной реки.
Десятка три хижин, покрытых разноцветными шкурами.
У Грустных Медведей довольно большое стойбище: так, по крайней мере, утверждает дяденька Бобер, который обошел весь свет. Другие племена живут неблизко. До ближайшего к нам стойбища Северных Буйволов три месяца пути, а путешествовать в наши времена, поверьте, нелегко.
Гляньте на долину – сплошное болото: зимой замерзает, а весной растекается вязкой жижей, над которой кишат комары. А теперь обернитесь и посмотрите на горы: ели и березы простираются покуда хватает взгляда; с вершин спускаются ледники, чуть ли не достигая холмов…
Бр-р… лучше сидеть в хижине, в тепле, завернувшись в шкуры, и наблюдать, как на заре мама Тигра раздувает угли в очаге.
Осень едва наступила, а листья уже меняют цвет.
Небо светлеет; над верхними отверстиями хижин клубятся облака дыма. Странный тип отодвигает полог из шкур и выходит наружу, зевает, потягивается, глядит на небо, издает довольное ворчание. Подходит к луже в самом центре деревни, исследует лед у самого берега.
Потом встает на колени перед Тотемом-Луной, круглым белым валуном в форме мяча, целует его и принимается петь.
Тип этот – Полная Луна, деревенский шаман, он же знахарь: он весь увешан амулетами, сухие волосы его стоят дыбом, глаза блуждают.
Давайте-ка послушаем, какой он нам даст прогноз погоды:
Сегодня чудная погода,
И скоро солнышко взойдет;
Глаза протрите, лежебоки:
Кто ленится – тот не жует!
Каждый день все те же завывания, даже если идет дождь или снег. Правда, слова немного меняются:
Сегодня мерзкая погода,
Нас скоро снегом занесет;
Глаза протрите, лежебоки:
Кто ленится – тот не жует!
Люди в хижинах поворачиваются с боку на бок под теплыми шкурами и честят на все корки певца с его скрипучим голосом. Но потом раскаиваются, потому что у знахаря всюду уши и власть его безгранична.
Ну, Неандертальчик, вставай. Пора в школу, рычит мама Тигра, сдергивая с меня шкуры, – а я-то так под ними пригрелся.
Огонь в очаге едва теплится, я весь дрожу.
Школа!
Я про нее и думать забыл.
Вскакиваю, напяливаю шкуру мускусного быка.
И не подумайте, будто я рассказываю вам сказки.
«Школа в доисторическую эпоху? Невозможно: люди тогда не умели писать», – возразите вы.
И будете правы! Письменности у нас еще нет, это так, но рисовать мы умеем и вообще, что называется, не лыком шиты.
К тому же и предметы у нас от ваших отличаются: охота, рыбалка и собирательство – ведущие, но я бы не стал пренебрегать обработкой кремня, постройкой хижины, магическим рисунком, заклинанием…
Видите – и нам, детям Ледникового периода, есть над чем корпеть!
Насколько эти предметы трудные, я вам пока сказать не могу, сам сегодня иду в школу в первый раз.
Я так волнуюсь!
Выхожу из хижины и прямо перед собой вижу Умника: это мой лучший друг. Сидит у своей хибары, насыпал горку из снега и скатывает вниз какую-то деревяшку.
– Привет, Умничек, что это ты делаешь?
– Провожу эксперимент, – отвечает Умник и острым кремнем помечает что-то на дубинке для записей.
Умник выделяется среди ледниковых детей: на дерево ему нипочем не залезть, при ходьбе он быстро устает; бегает, как хромой тюлень; хижины, которые он строит, заваливаются от малейшего ветерка, зато…
Зато соображает он здорово и целыми днями задает вопросы:
– Почему птицы летают, а люди – нет?
– Как рыбы дышат под водой?
– Куда уходит солнце, когда наступает ночь?
– Почему вода не течет в гору?
– Как далеко от нас звезды?
– Почему Луна никогда с ними не сталкивается?
– Почему радуга отодвигается, когда я хочу потрогать ее?
– Почему гром гремит так громко?
– Почему огонь жжется?
– Почему вода гасит огонь, а не огонь сжигает воду?
– Почему мне приходят в голову все эти «почему»? Ночью, пока все спят, он ворочается под шкурами и придумывает уйму всяких хитроумных фокусов; потом, проснувшись, пробует, что из этого получится, и так поглощен своими экспериментами, что не замечает ничего вокруг. Из-за всего этого мы его и называем Умником.
– А для чего он, этот твой эксперимент? – спрашиваю я.
– Чтобы перевозить тяжести. Видишь, как эта деревяшка скользит по льду? А теперь представь себе большой кусок коры, куда мы положим шкуры и другие предметы. И не нужно будет так надрываться…
– Деревяшка катится вниз под горку, – замечаю я. – А наверх как ты се потащишь? В жизни, увы, не только вниз катишься, а и наверх саночки везешь!
Умник щиплет светлую бороденку и стирает зарубки с дубинки для записей.
Я дружески хлопаю его по плечу:
– Не горюй, что-нибудь придумаешь… Тем временем, сгибаясь под тяжестью дубленых кож, к нам подходит, отдуваясь и пыхтя, еще один мальчик.
– Неужели, Уголек, ты несешь в школу все твои рисунки? – участливо спрашиваю я.
– Хочу показать их учителю…
– Мог бы выбрать несколько штук. Не успел я договорить, как происходит катастрофа.
Споткнувшись о корень, Уголек кубарем летит на землю.
Мы бросаемся на помощь: бедняжки совсем не видно из-под тяжелых кож.
С трудом мы вытаскиваем его, исцарапанного, грязного, в синяках, – но, едва обретя дар речи, он спрашивает прерывающимся голоском:
– Рисунки… мои рисунки… пропали? Нет, утешаем мы друга, его шедевры не пострадали. Только голова.
– Вот он, груз культуры! – вздыхает Умник.
Чуть дальше нас догоняет Кротик.
Скорее, пытается догнать.
Кротик – самый близорукий из всех обитателей Вурмского ледника.
Двигаясь на наши голоса, он натыкается на деревянный шест Тотема-Солнца, потом падает на Тотем-Луну, отскакивает к хижине дяденьки Бобра и заваливает ее. Наконец спотыкается о камни очага и летит прямо в пепел.
Хорошо еще, что огонь погас!
Молния, мой приятель, подбегает к нему, помогает встать. Бедный Кротик похож на живого мертвеца: пепел пристал к слою бизоньего жира, которым мы мажемся каждое утро, чтобы уберечь лицо от холода.
В нашей компании Молния – самый хитроумный, самый смелый, самый неутомимый, самый великодушный. Девочки нашей деревни с ума по нему сходят, но он на них и не глядит, потому что глаз не сводит с Березки.
Вот только жаль, что Березка не глядит на него, потому что глаз не сводит с Умника, а тот на нее не глядит, потому что вечно питает в облаках: возникни перед ним сам мамонт, он и ухом не поведет.
Тем временем мы подошли к хижине Березки.
Березка – красивая ледниковая девочка, у нее длинные светлые волосы и бородка того же цвета (в нашем племени и у девочек растет борода, правда, не такая длинная, как у мальчишек). Она дочка шамана, Полной Луны, и его прекрасной половины, Луны-на-ущербе.
– Привет, Умничек, – щебечет Березка. – Хочешь сладкой смолки?
– Почем? – спрашивает Умник.
– Для тебя – даром! – улыбается девочка, хлопая густыми ресницами.
– Ну так и я возьму, – встревает Морж.
– А ты плати десять кремней, – ворчит Березка, протягивая ему смолки.
– Раз так, они мне не нужны, – бесится Морж, нахохленный, высокий, плотный, как медведь. Бьет девочку по руке – смолки падают на землю.
Молния бросается на защиту своей дамы: удар – и Морж валится в пыль. Свисток и Мячик приходят Моржу на подмогу…
Начинается куча-мала, но вот откуда ни возьмись появляется Рука-на-расправу-легка, один из старейшин, тот, кому вменено в обязанность наказывать непослушных ребят.
С ним еще двое, Испепеляющий Взглядом и Насупленный Лоб.
Рука-на-расправу-легка потирает свой кулачище, разминается перед работой.
– Что здесь творится? – гремит Испепеляющий Взглядом.
– Ничего… ничего, – бормочет Морж, торопясь встать. – Я поскользнулся…
Рука-на-расправу-легка несколько разочарован: крепенького, плотного Моржа лупить одно удовольствие. Не то что Мячика, в котором одни кости.
Испепеляющий Взглядом пронзительно смотрит на всю компанию и делает своим спутникам знак удалиться. Эти сопляки вечно хитрят, но рано или поздно он их застигнет с поличным…
Едва избежав опасности, все на время забывают обиды и раздоры.
Морж, Свисток и Мячик, ворча, вырываются вперед, а тем временем с другой стороны подходит Блошка, маленькая-маленькая ледниковая девочка, худенькая как щепка. Ей всегда холодно, она и сейчас дрожит, хотя солнце уже растопило иней.
Она покупает у Березки три сладких корешка и с улыбкой протягивает мне. Друзья, видя, как Блошка мне улыбается, ухмыляются тоже, весьма ехидно.
И правда, среди пашей компании прошел слушок, будто у меня с Блошкой любовь.
Глупые россказни.
Не то чтобы Блошка мне совсем не нравилась, поймите правильно. Она милая, ласковая, заботливая… но я… да, вот: мое сердце занято!
Хочу открыть вам один секрет.
Вы спросите, зачем я повернул в эту сторону и повел товарищей в школу более длинным путем.
Затем, чтобы пройти мимо хижины той девочки, которую я люблю.
Ее настоящее имя – Фрчпллттинплпнн (Цветок-что-расцветает-в-ночь-полнолуния), но, поскольку вам этого ни за что не выговорить, предлагаю звать ее просто Неандертальской девочкой.
Или Неандерталочкой.
Но… минуточку… Не могу поверить!
Гляньте-ка, кто это приближается с другой стороны!
Самый противный, самый мерзкий, самый наглый из ледниковых мальчишек…
Видите, видите, как он подбирается к хижине прекрасной Неандерталочки?
Я непременно должен успеть раньше него.
Сворачиваю направо, спускаюсь между двумя рядами хижин, притулившихся одна к другой, по, придя на место, оказываюсь липом к лицу с соперником.
Его зовут Фррлффф, что можно перевести как «желторотый юнец». Но я в моей истории дал бы ему другое имя, чтобы вы поняли, каков он из себя: я назову его Щеголек, потому что он из кожи вон лезет, лишь бы одеться помоднее.
И теперь, спускаясь к хижине Неандерталочки, он завернут в драгоценные шкуры и распространяет вокруг себя запах ароматных смол…
За ним даже плетется какой-то бедный родич, несет кусочки кожи для упражнений!
Бегу стремглав, потому что полог у входа в хижину моей красавицы приподнимается; бросаюсь наперерез Щегольку, ловко ставлю ему подножку, и он шлепается прямо в грязь.
А вот и Неандерталочка выходит из хижины, и я, остолбенев, не свожу с нес глаз.
Неандерталочка – самая пригожая ледниковая девочка; никто в наших краях не видывал краше.
Неандерталочка – цветок, раскрывшийся на вечной мерзлоте.
Неандерталочка – свет наших холмов. Неандерталочка – моя мечта… В самом деле, я влюблен не на шутку! С другой стороны, когда я ее опишу, вам, без сомнения, станет понятна моя неодолимая страсть.
У Неандерталочки чудесная фигурка: низенькая, как раз как надо, коренастая, массивная.
У нас это очень ценится: чем женщина ниже ростом, тем легче ей таскать тяжести. Не говоря уже о том, что для такой жены не нужно строить высокую хижину, а это большая экономия.
Рост идеальной ледниковой женщины должен быть примерно равен ширине бедер. А если у нее к тому же кривые ноги, чего еще остается желать!
Ведь кривоногая никогда не споткнется, идет себе и идет без устали, день за днем, несет на спине страшенную тяжесть…
Неандерталочка как раз такая.
Еще она волосатая, как тетушка Бурундучиха, и у нее прелестный носишко, по величине такой же, как у дедушки Пузана…
Беда в том, что многие добиваются ее расположения. Слишком многие!
Но среди всех моих соперников самый ненавистный Щеголек.
Вот он, молокосос, вылезает из лужи: с шуб капает, рожа перемазана в грязи.
Ваш покорный слуга бросается его чистить, но чем больше он старается, тем гуще залепляет вонючая жижа щеки, лоб и волосы Щеголька. Смотреть противно: в самом деле, Неандерталочка брезгливо отворачивается.
Один – ноль, приятель!
Предлагаю понести узелок моей красавицы, и она, с улыбкой, которая растопила бы и ледяное сердце, соглашается.
До школы уже недалеко.
Мы выходим из стойбища, узкой тропинкой поднимаемся в горы.
По пути к нам присоединяются Медвежонок и Улитка, издалека машут руками Сорока, Попрыгунья и Буйволенок.
В ШКОЛЕ ДЕДУШКИ ПУЗАНА
Школа совсем недалеко от стойбища.
Надо подняться по тропинке на скалы, между которыми протекает наша река, – и вот вы у входа в пещеру.
Там дожидается дедушка Пузан. Он заставляет нас обтереть шкурки росомахи, которые привязаны у нас к ногам вместо обуви, а потом, уже в пещере, надевает хорошую шубу из мускусного быка и превращается из дедушки Пузана в учителя.
Начинается перекличка. Старик вглядывается в знаки, вырезанные на дубинке для записей, потом заводит гулким басом (подходящий голос для такой аудитории!):
– Березка!
– Здесь.
– Уголек!
– Здесь.
– Сорока!
– Здесь.
– Свисток!
Раздается пронзительный свист.
– Ах вот оно что! Шутить вздумал? Ступай-ка в угол, негодник!
Свистку в угол совсем не хочется, он бросается наутек. Но с проворством, неожиданным для такой туши, старый учитель загораживает ему дорогу и хватает за шкирку.
Мячик, большой приятель Свистка, приходит на помощь:
– Он не виноват! Дедушка Пузан, припомни-ка, что ты сказал?
– Свисток…
– Вот именно. Он и свистнул. Логично?
– Логично, логично… – бурчит учитель, хватая Мячика свободной рукой. – Раз ты такой любитель порассуждать, составишь дружку компанию.
И ставит обоих в угол.
Хотя у нас в угол не ставят, а подвешивают!
Высоко-высоко прямо из скалы торчат жерди. Дедушка Пузан берет злополучных нарушителей за кожаные пояски и нанизывает их на палки.
Время от времени мы оборачиваемся, смотрим на них и хихикаем, поскольку подвешенные раскачиваются на ветерке и корчат уморительные рожи.
Дедушка Пузан заканчивает перекличку: сразу видно, какой он сердитый.
– Плохое начало! – гремит он. – Школа – дело серьезное. А лучше моей школы вы нигде не найдете.
– Еще бы, – срывается у меня с языка, – других-то нет.
Толстяк звереет: мечется туда-сюда, рычит что-то невнятное, оглядывает детишек, которые сидят на шкурах в первом ряду.
– Запомните раз и навсегда, я – учитель, и вы должны меня уважать! – вопит он. – Кто, как не я, раздаст вам в конце последней четверти Годовые Копья?
По пещере тут же проносится шепоток, ибо если мы что-то и принимаем близко к сердцу, так это пресловутые Копья. Дело в том, что их длина определяет не только успехи в школе, но и нашу будущую роль в стойбище. Получив длинное Годовое Копье, мальчики станут великими охотниками, девочки – собирательницами, важными и полезными для общины. И наоборот, короткое Годовое Копье показывает, что из тебя ничего путного не выйдет.
Теперь в пещере установилась мертвая тишина, и дедушка Пузан спокойно продолжает читать нотацию.
И не забывайте об этой штуке, – торжественно возглашает он, указывая на дубинку для записей. – Здесь я буду ставить вам отметки. Учитесь прилежно, иначе я попробую ее на ваших затылках. Этот классный журнал в случае чего может послужить и палкой!
– Дедушка, – спрашивает Березка, – а чем мы будем заниматься в этом году?
– Гм-м-м… да, программа. Ну, поглядим: для мальчиков, естественно, основной предмет – охота. В этом году мы проходим охоту на мелкую дичь. На следующий год поищем дичь покрупнее…
– Зубра? – радуется Буйволенок.
– Может быть, – отвечает дедушка Пузан. – Хотя я уже придумал нечто более занимательное.
– Дедушка, а девочки тоже будут ходить на охоту? – спрашивает Блошка.
– Еще бы, маленькая. Охота, конечно, мужское дело, но женщины должны знать, как добить зверя, освежевать его, прокоптить шкуру…
– Учитель, это правда, что с тобой на охоту ходить опасно? – не унимается Буйволенок.
– Кто тебе сказал? Все говорят…
– Да нет же, нет: я всегда о вас позабочусь.
– А Весенние Игры? – осведомляется Молния. – У Северных Буйволов такая команда…
– Дедушка, кто будет участвовать?
– Когда начнутся Игры?
Ну, ну, поспокойнее. Не все сразу. Во-первых, Весенние Игры начнутся весной…
– Вот так открытие, – бурчу я.
Но у дедушки Пузана острый слух. Он глядит на меня искоса и мерзко хихикает:
– Давай, давай, зубоскаль: увидишь, сколько состязаний придется на твою долю, Неандертальчик!
Я бы хотел участвовать в Прыжках через Бурный Поток! – звонко выкрикивает Кротик.
– Ты и потока-то не увидишь! – смеется Морж. Щеголь и Вонючка, противная девчонка, покатываются со смеху, а Кротик заливается слезами.
За него заступается Молния.
– Вот выйдем отсюда, я вам покажу! – грозится он.
– У-у-ух! Сейчас в штаны наложу со страху, – паясничает Морж.
Безобразно ведет себя этот Морж. Кто его знает, почему он такой злющий. Может, потому, что не такой красивый, как мы все. У нас в десять лет уже растут борода и усы, а у него лицо безволосое, гладкое как яичко. За это мы его, конечно, изводим, но он и сам напрашивается: вечно задирается, лезет на рожон и распускает руки.
Только Умник и Березка его защищают.
Умничек утверждает, будто в его лице есть признаки нового и будущее за такими, как он; Березка же считает, что все дети красивые, даже те, у кого не растет борода…
Тем временем дедушка Пузан поднял дубинку для записей, и в пещере воцарилась тишина. Урок продолжается.
– В этом году, кроме практических занятий по охоте и рыболовству, мы будем присутствовать при настоящей облаве, которую устроят взрослые охотники…
– Дедушка Пузан, а правда, что дяденька Бобер – самый лучший охотник? – перебивает его Медвежонок.
– Ну, не будем обобщать. Лучше бы мне промолчать из скромности, но в молодости я одолел… гм… тигра…
Мы, конечно, это прекрасно знаем, потому что долгими зимними вечерами, когда все рассаживаются вокруг огня, он раз сто описывал тот случай во всех подробностях. И все же, чтобы не огорчать старика, делаем вид, будто слышим об этом впервые:
– Ого!
– В самом деле?
– В самом деле, – кивает дедушка Пузан. – И представьте себе: безо всякой подмоги…
– Какой удалец!
– Куда там дяденьке Бобру! – восхищается Лучинка, чтобы сделать старику приятное.
Дедушка Пузан счастлив. Он поглаживает брюхо, выпирающее из-под шкур, и продолжает рассказ. Я замечаю, как, не переставая нас поучать, он достает кусок вяленого мяса, берцовую кость бизона, и обгладывает ее дочиста.
Он слишком стар, чтобы ходить на охоту с другими, поэтому и взял на себя попечение о подрастающих членах общины, которых обучает в своей школе.
За это ему то и дело перепадает лишний кусочек мяса, хотя трудно так сразу сказать, что дедушка Пузан понимает под кусочком.
Он в основном тем и занят, что набивает себе брюхо.
Ест он все подряд. Челюсти и зубы (случай не то что редкостный, а просто уникальный: в таком-то возрасте все зубы у него целы!) – самые безотказные части его организма: сам он горбатый, хромой, его одолевает артрит, но в том, что касается еды, он любого из молодых за пояс заткнет.
День за днем жует себе и жует.
Для наглядности приведу нашу меру веса: один медведь.
Бабушка Хворостина, например, весит пятую часть медведя; тетушка Жердь – третью; мама Тигра – две трети; папа Большая Рука – медведь с небольшим.
Дедушка Пузан весит полтора медведя в голодные времена, а в дни изобилия – почти два медведя!
– Увы, дети, – сетует он, – все вы знаете, что наше стойбище не слишком богатое и на школу отпускается мало средств. Сегодня, например, я должен научить вас, как приготовить зайца, но согласитесь, для того чтобы приготовить зайца, надо его иметь.
Мы киваем – рассуждение безупречное.
– Вот что: бегите в деревню и попросите у родителей учебное пособие. Первому, кто принесет зайца, поставлю высший балл на дубинку для записей.
С дикими воплями мы выбегаем из пещеры и всей толпою летим к стойбищу.
Но наши родные, хорошо зная прожорливость учителя, ничего не хотят слушать, и вскоре мы возвращаемся в школу с пустыми руками.
– Нет зайца – нет урока, – ворчит дедушка Пузан. И в наказание ведет нас в лес, на физкультуру.
«Вот здорово!» – скажете вы.
На самом деле ничего тут хорошего нет.
Десятки и десятки раз дедушка Пузан гоняет нас из леса в деревню, да не налегке, а с сухими сучьями и вязанками хвороста, которые мы складываем перед школой.
По вот наконец проходит под скалами Рука Загребущая, местный богатей, отец Щеголька.
– Не нужно ли тебе хвороста? – кричит с высоты дедушка Пузан.
Что ты за него хочешь?
– Зайца…
– Идет.
Зайца приносят, и вскоре начинается долгожданный урок стряпни. Дедушка Пузан учит нас, как раздувать огонь, подкладывать хворост, ворошить угли, накалять плиту из песчаника; наконец, как испечь зайца и съесть его целиком, до косточки.
Последнее он демонстрирует очень наглядно. Раз – и заяц исчез, даже костей не осталось.
– Видали? – облизывается учитель. – Настоящий ледниковый человек должен не только хорошо охотиться, но и искусно стряпать. Я в своей жизни никогда ничем не брезговал, и…
– И это видно! – вставляет Блошка. Все смеются.
Дедушка Пузан сначала хмурится, но потом хохочет вместе с нами.
– Ты просто завидуешь, – втолковывает он Блошке. – Надо бы научить тебя есть как следует, иначе ты за зиму превратишься в скелетик. – Потом, приосанившись, добавляет: – Ребята, урок окончен. Можете идти по домам. Но не забудьте: завтра наш первый поход. Захватите все необходимое. Наша школа – суровая школа жизни, в ней закаляются сильные духом ледниковые мужчины…
– А женщины? – пищит Блошка.
– И женщины закаляются, еще как, – заверяет дедушка Пузан, гладя ее по голове.
Потом вынимает из угла двоих подвешенных, которые качаются на ветру, замахивается на них дубинкой для записей, вонзает зубы в ребро бизона, припасенное на ужин, и следит, как мы гуськом спускаемся по тропинке в стойбище.
ОДНИ В ЛЕСУ
Студеное осеннее утро. Мы, дети, уже построились, а мамы, папы, дедушки, бабушки, дяди и тети толпятся вокруг и прощаются с нами. У многих на глазах слезы.
Мама Тигра крепко обнимает меня, глядит как-то странно, будто хочет навсегда запечатлеть в памяти мои черты. Тетушка Жердь целует меня, обливаясь слезами, словно мы прощаемся навеки.
Ну, не знаю, во всем этом чудится что-то странное.
Я хочу поделиться с Умником своими сомнениями, но тот пожимает плечами: не волнуйся, мол, все в порядке.
Наконец дедушка Пузан дает сигнал трогаться в путь. Все взяли?
– Да, дедушка! – отвечаем мы хором.
– Запасные шкуры?
– Да!
– Острые камешки, чтобы затачивать колышки для палаток?
– Да!!
– Вяленое мясо?
– Да!!!
– Гм… но СКОЛЬКО вы взяли мяса? – допытывается учитель.
Щеголек с гордостью показывает свои припасы. У дедушки Пузана глаза лезут на лоб.
– Молодец, мальчик, молодец! Хорошо начинаешь школу. М-м-м… надеюсь, когда мы остановимся перекусить, ты вспомнишь о своем старом учителе. Знаешь, меня замучил артрит… я всю ночь не спал… совсем ослабел…
– Куда мы идем, дедушка? – спрашивает Березка.
– Цель первого похода должна оставаться в тайне, – заявляет дедушка Пузан.
– Как это так?
– Таков обычай нашего стойбища…
Умник рядом со мной загадочно улыбается.
– Ну а теперь в путь, поживее. Того гляди, пойдет снег.
Небо в самом деле нахмурилось, задул ледяной ветер, в воздухе закружились первые снежинки.
– Выбрали денек для похода, – ворчит Морж, известный лентяй.
– Ранняя в этом году зима, – отмечает Березка. – Надо поскорей собрать последние ягоды.
– Разговорчики! – обрывает нас дедушка Пузан. – Сейчас не время болтать.
Я закрываю рот и, чтобы отвлечься, пропускаю несколько рядов и оказываюсь позади моей Неандерталочки. А когда моя душечка оборачивается, предлагаю понести шесты для палатки.
Тут же появляется Щеголек и предлагает понести шкуру с провизией.
О сила любви! Неандерталочка идет налегке, а мы оба сгибаемся под непомерной тяжестью.
Когда мы углубились в лес, метель разыгралась не на шутку. Дальше собственного носа ничего не видать.
Сколько времени мы идем?
Все утро и добрую часть дня.
Останавливаемся, только чтобы наспех перекусить, – и все равно дедушка Пузан, якобы сравнивая разные способы вялить мясо, уничтожает половину наших припасов.
И снова в путь.
У меня возникает странное впечатление, что учитель нас водит по кругу, но небо покрыто тучами, и с уверенностью это сказать нельзя. Я замечаю также, что время от времени Умник отстает, прячется за дерево и что-то делает там.
День уже подходит к концу, и землю укутала снежная пелена, когда старый учитель приказывает остановиться и положить вещи.
Тревожные сумерки опускаются на лес. Где-то вблизи слышится вой волков.
– Чудесно. Подходящее место для лагеря, – заявляет дедушка Пузан.
– Но дедушка, – возражает Умник, сверившись со своей дубинкой для записей, – ледниковые люди всегда разбивают лагерь на холме, поодаль от леса, чтобы местность хорошо просматривалась, иначе…
– Помолчи, всезнайка! Я сказал, что мы разобьем лагерь здесь, значит, так оно и будет.
– А огонь? – переживает Лучинка.
– Гр-р! Вернусь – разведу. Мне по нужде приспичило, – каркает дедушка Пузан. И удаляется.
Мы смотрим, как он исчезает в темноте.
– Ну, за работу, – призывает Молния. – Если снег не перестанет, нам будет не поставить палатки.
– Темно. Ничего не видать! – жалуется Кротик. Вой волков становится громче.
Внезапно до нас доносится рычанье.
– Э-э-э-это тигр! – визжит Блошка.
– Да, но он далеко, – пытаюсь ее успокоить.
– О-ох, но куда подевался дедушка Пузан? – вздыхает Березка.
Мы разбредаемся в разные стороны, ищем учителя, но того и след простыл.
Снова рычание, на этот раз ближе.
– И-и-и-и-и! – верещит Блошка, прижимаясь ко мне.
– Спокойно, спокойно, – уговаривает Молния. – Дедушка Пузан скоро вернется. Он позаботится о…
– Бедненький недотепа, – прерывает его Умник. – Боюсь, тебе придется долго ждать, пока вернется твой учитель.
– Что ты хочешь сказать?
– Что пузатый оставил нас одних в лесу, – поясняет Умник.
– Ты что, смеешься?
– Этого не может быть.
– Он бы нас никогда не бросил…
– Он нас именно бросил, если хочешь знать. Он так делает каждый раз, с каждым новым классом.
– Бросает детей в лесу? Одних? В такую метель? Да еще без огня? Нет, нет. Не могу поверить. Дедушка Пузан добрый, он не может так поступать!
– Он исполняет волю старейшин, – объясняет Умник.
– Они что, ошалели, старые пни? – возмущается Щеголек.
– Таков обычай нашего стойбища. Даже, думаю, обычай всех ледниковых племен. Он называется испытанием мальчика с пальчик.
– Но зачем они это делают?
– Дети должны провести ночь в лесу. Одни. Если им удается вернуться в стойбище, значит, они не струсили и готовы стать взрослыми.
– А… если не удается?
– Ну, если они не возвращаются, значит, не способны выжить в нашем суровом мире. И были бы для стойбища бесполезным бременем, лишними ртами…
Позволь полюбопытствовать, спрашиваю я, откуда ты все это знаешь?
– Просмотрел дубинки-журналы прошлых лет. Хм… к сожалению, должен вам сказать, что с последнего испытания мальчика с пальчик многие ученики не вернулись и никто о них больше не слыхал.
– Ничего себе!
– Хорошенькое дело!!!
– Говорила же я, что в школе мне вряд ли понравится… – вздыхает Блошка.
– Попадись только мне тот, кто выдумал это дурацкое испытание.
– По-моему, это не кто иной, как Насупленный Лоб. Он детей терпеть не может.
– Ну и что же нам теперь делать? – спрашивает Неандерталочка тоненьким голоском.
С ближних холмов доносится жуткий вой.
– Ну, я пошел. Здесь столько этих тварей, что чем скорей вернешься, тем лучше, – бормочет Морж, потом поворачивается к Свистку и Мячику. – Идете со мной?
Те кивают.
– Я тоже пойду, – заявляет Щеголек. Умник пытается их остановить:
– Погодите минуточку. Вы совершаете ту же ошибку, что и ребята в прошлом году. Спешка – плохой советчик. На моей дубинке для записей…
– Стукни себя но башке своей дубинкой для записей, – огрызается Морж.
– То-то, всезнайка: посмотрим, как ты выпутаешься из этой истории! – хорохорится Щеголек.
Я не о себе беспокоюсь, – настаивает Умничек. – Если каждый пойдет сам по себе, Кротик, Блошка и Лучинка не выберутся.
– Может, и Неандерталочка тоже… – добавляю я. Душенька моя глядит на меня с признательностью, и
я чувствую, что на обратном пути могу помериться силой с целой семьей тигров. И двумя стаями медведей.
После минутного колебания Щеголек поворачивается и догоняет Моржа, Свистка и Мячика. Вонючка, скорчив мне рожу, тоже бежит за ними.
Молния пытается их задержать, но поздно: все четверо пропали в ночной темноте.
– Ну а теперь? – хнычет Уголек. – Может, хоть палатки поставим?
– Без огня они нам ни к чему, – замечает Молния.
– Может, хоть чуть-чуть согреемся, – канючит Блошка.
Нет, встревает Умник. Нужно возвращаться прямо сейчас. Скоро станет слитком холодно. И потом, вокруг много хищных зверей…
– Возвращаться… легко сказать, – заявляет зоркая Рысь. – В такой темноте даже я ничего не вижу.
– Мы вернемся все вместе, – утверждает Умник. – Или все вместе, или никто. Докажем, что мы – дружный класс.
– Ничего подобного, – вздыхает Молния. – Пятеро уже откололись.
– Они еще пожалеют, – уверяет Умник. – Ну же, смелей, все за одного…
– Один за всех! – отвечаем мы хором.
– Да… но как же нам без огня? – колеблется Лучинка. – Тигры нападут!
Умник сверяется со своей дубинкой для записей.
– М-м-м… здесь указано, что хищники терпеть не могут неожиданностей. Если происходит что-то странное, они предпочитают не нападать. Ну-ка поглядим… что у нас имеется такого поразительного?
– Голос Сороки! – вскрикивает Рысь.
Несмотря на тяжесть положения, мы все хохочем. У нашего Сороки действительно самый противный голос на всех наших ледниках. Такой пронзительный и скрипучий, что ни один звук в природе с ним не сравнится. Между тем Сорока себя воображает соловьем и обожает петь; мало того, мечтает стать, когда вырастет, виртуозом Заклинания.
– Сорока, мы надеемся на тебя, – говорит Умник. – Вернее, на твой голосок. Ну-ка призови Мать-Луну.
Сороку упрашивать не приходится. Он набирает воздуху, широко разевает рот и затягивает «Песнь жизни», сочиненную нашим шаманом Полной Луной:
О Матерь мира-а,
Выйди из небесного шатра-а,
Озари ночную тьму-у,
Покажи нам далекие горы-ы…
На соседнем холме в семье саблезубых тигров разгорается спор.
– Р-р-р! Говорю тебе, опасности нет!
– Ну а мне что-то это не нравится… Гр-р-р… звук такой жуткий, прямо мурашки по спине. Ты только послушай!
– Да это детеныши ледниковых людей! Помнишь прошлый раз? Так легко было их слоп