— Re teng!
— Тогда, быть может, вы заедете к нам на чай сегодня? — с надеждой поинтересовалась ммэ Кебалакиле. — Я кое-что испекла для вас и еще пригласила кузину Пинки часам к пяти.
Грязный, вымотавшийся, я вообще-то не испытывал особого желания чаевничать с кем-либо, но тут взмолился Артур, так что я сдался и с улыбкой согласился. У меня еще оставалось время добраться до дому и помыться, и даже немного соснуть. Когда все разошлись, я, поведав миссис Сичилонго и миссис Кранц о наших приключениях, взобрался в Старую Королеву-Маму и помчался домой. К запертым на цепь воротам в мое отсутствие прислонились слоны — по крайней мере, я решил, что это были слоны, — и порвали цепь. Я растолкал ворота передней защитной решеткой машины, вылез из нее и, понаблюдав за парочкой озорных сурикат, сошедшихся в игривой схватке перед крыльцом дома, зашел внутрь.
Помывшись и побрившись, я завернулся в полотенце и прошелся по дому, собирая различные предметы грязной одежды с намерением замочить их в ванне — пусть отойдут от пота и грязи последних двух дней.
Когда все предметы туалета, за исключением одного коварного носка, были собраны вместе, я свалил кучу в ванну и принялся шарить вокруг в поисках стирального порошка. По прошествии десяти минут (за это время я успел выпить несколько стаканов воды, съесть пакетик провяленного мяса и бутерброд с сыром, провести манипуляции с расческой и предаться размышлениям о своей прическе — а ведь раньше у меня наличествовала челка) я таки обнаружил искомое и вернулся в маленькую ванную. Словно рассудительный повар я зачерпнул порошок и рассеял его по притопленной одежде, а затем опустился на колени, дабы помешать этот приготовленный мною суп.
|
|
Но стоило мне лишь склониться над водой, как ее поверхность неистово забурлила — брызги разлетались по стенам, в открытое окно и по всему полу. Я в изумлении отпрянул. У меня мелькнула мысль, что ванна неким чудесным образом обзавелась опцией стиральной машины и как хорошо, что этого не произошло в тот момент, когда в ней находился я. Но прежде чем я успел развить дальше свои нелепые предположения, над водой вознесся огромный чешуйчатый зеленый хвост и затем могучим шлепком врезал по поверхности, окатив меня с ног до головы. С погружением хвоста поднялась передняя половина, и, словно тварь из фильма ужасов, через край ванны перевалились и заскользили по кафелю у моих сведенных ужасом ног все шесть футов доисторического кожистого туловища гигантского варана. Серией бесплодных зигзагообразных движений отступательного характера я отчаянно попытался ретироваться. Зверюга, в свою очередь, также была озабочена единственно собственным спасением. Не в состоянии добраться до окна — через которое она, несомненно, и проникла внутрь, привлеченная запахом прохладной свежей воды, — тварь рванула через дверь в гостиную. Оттуда до свободы было рукой — или лапой — подать. Увы, осуществляя побег, варан весьма сметливо замаскировался, облачившись в одну из моих любимых футболок, и теперь своим обликом смахивал на, в разумных пределах, близкого родственника мистера Тоуда из Тоудхолла[70]в одеянии прачки.
Я живо бросился через порог, дабы спасти футболку, хотя подобное поведение совершенно не в моем характере. Бесповоротно упустив вожделенную цель, за свои старания я был вознагражден резким шлепком по переносице на удивление мускулистого и жесткого хвоста чудовища. Провожая взглядом скошенных глаз капли крови, стекающие с верхней губы по подбородку, я поздравил себя с тем, что мне не случилось познакомиться с его острыми когтями. Варан все еще совершал свой великий побег, однако желание преследовать его у меня отпало, и я лишь вышел через остекленную дверь, чтобы увидеть, как эта огромная ящерица, теперь рекламирующая особенно мерзкую мексиканскую текилу, протискивается под оградой и мчится на своих кривых лапках к реке. Через несколько мгновений до меня дошло, что в ходе нашей титанической битвы я потерял полотенце. И вот я стоял там, тяжело дыша и истекая кровью, в чем мать родила (довольно успешно), и как дурак смеялся над пробегавшим мимо слегка возмущенным семейством бородавочников.
|
|
Где-то через час кусочек туалетной бумаги, прилепленный к моему носу, и мой же расплывшийся синяк под глазом вызвали неподдельный интерес в доме Кебалакиле. Честно говоря, я испытывал немалое искушение преподнести хозяевам байку о бандитах или, по крайней мере, о схватке с представителем семейства кошачьих покрупнее, но в конце концов ограничился старой излюбленной отговоркой:
— А, не смотрел, куда иду, вот и треснулся о дверь.
Так глупо.
— Ее, rre! — выдохнуло собрание, прибегнув к этому превосходному сетсванскому выражению понимания и сочувствия. Кажется, они поверили мне. Собрание в тот жаркий понедельник было представлено кучкой детей, ммэ Кебалакиле, несколькими любопытствующими ближайшими соседями и чьей-то бабушкой. Ррэ Кебалакиле отправился на осмотр в больницу, но со здоровьем у него неплохо, спасибо.
|
|
И была, конечно же, кузина Пинки. Она получила такое прозвище еще в раннем возрасте и по вполне очевидной причине: она одевалась исключительно и полностью в розовое[71]. Розовые носки, розовый лак на ногтях, розовая тушь, розовая лента в волосах, розовая сумка, а также розовые туфли, облегающие шорты и топик. И это вправду приводило в замешательство, даже как-то запутывало. Пинки, между прочим, более всех горела желанием приложить холодный компресс к моему глазу и свое горячее тело к моей груди.
— По крайней мере, она не называла тебя мистер Манго, а? — рассмеялся Крис-летчик, когда я рассказал ему о званом чае.
— Нет, но она упорно называла меня Уилли и каждый раз при этом по-идиотски хихикала.
Было очень приятно посидеть в семейной обстановке, вот так, отстранясь от школьных хлопот и суеты, и, несмотря на то печальное обстоятельство, что ррэ Кебалакиле был тяжело болен, я ясно почувствовал, что разговор наш основывается на дружбе и общей цели. Печенье ммэ Кебалакиле оказалось отменным.
Мало мне перепало сюрпризов в буше под Пандаматенгой — так нет же, по возвращении в школу на следующий день меня поджидал еще один — хотя, быть может, и не такой тревожный. Перед детьми на утренней линейке Грэхем вел себя как обычно, самоуверенно и весело. Он отпустил шутливое замечание: дескать, ему приятно увидеть, что первый класс вернулся из поездки в Пандаматенгу целым и невредимым, и только на перемене мне открылось, что в действительности директор лишь храбрился. Мы с ним из-под хрупких листьев джакаранды наблюдали за мальчиками, пинавшими мяч во всех направлениях, и тогда-то Грэхем и сбросил свою бомбу.
— Знаешь, Уилл, боюсь, у меня несколько тревожная новость.
Тревога директора читалась на его открытом лице.
— Судя по всему, Джейни вот-вот родит, и, честно говоря, мы опасаемся, что могут возникнуть осложнения. Боюсь, что придется делать кесарево сечение. Проблема в том, что, кажется, никто толком не знает, когда надо приступать к операции — завтра ли, послезавтра или через неделю. Я не буду от тебя скрывать: мне действительно нужно быть там как можно скорее. Уилл, полагаю, ты должен знать, что я решил уехать в Кейптаун в четверг, когда начинаются короткие каникулы. Поверь, мне правда очень неловко. Так не хочется оставлять ни учителей, ни детей в тяжелом положении. И… — Здесь его вид и вовсе стал мученическим. — Знаешь, мы так хорошо проводили здесь время, и мы любим Ботсвану, но сейчас нам надо определиться с приоритетами.
— Ох, да, уверен, что абсолютно все тебя поймут.
Тебе действительно нужно ехать. И как можно скорее.
А когда ты вернешься? — спросил я.
— Боюсь, я не совсем ясно выразился. Вероятно, я буду отсутствовать всю вторую половину четверти, потому что, даже если осложнений и не будет, я все еще буду там нужен Джейни. Наверное, это судьба.
Я переговорил об этом с руководством, и они не возражают.
— Брось, ты серьезно? Хотя причина, конечно, уважительная. Что ж, слушай, нам всем будет тебя не хватать. А кто же, так сказать, влезет в твою шкуру?
— Вот в том-то, Уилл, и дело. Настал твой звездный час!
— Да? С чего это ты взял? — спросил я простодушно.
— А ты никогда не думал стать директором? — засмеялся он. — Ну, образно говоря, вести свое собственное шоу?
— Нет, никогда.
— Не может быть! Тебе понравится. Совет управляющих весьма доволен, что ты у нас работаешь, и они взяли на себя смелость послать факс твоим поручителям в Великобритании с похвалами. Знаешь, если тебе нравится и все пошло так хорошо, есть шансы, что ты сможешь получить эту работу на постоянной основе. Единственная кандидатура, которую нужно обойти, — это ммэ Моквена! Это будет несложно! — И Грэхем весело рассмеялся.
Быть может, мне следовало почувствовать себя польщенным, но мысль остаться здесь насовсем перевернула все мои неопределенные планы с ног на голову. Забавно — и Грэхем этого не знал, — но одной из причин, по которым я оставил штатное преподавательство, собрал рюкзак и бродил по свету последние пять лет, как раз и заключалась в том, что я хотел избежать директорства. Я до сих пор помню тот день, когда мой бывший работодатель, стоя на кромке поля на одном из многочисленных состязаний, на которых я присутствовал в течение десяти лет своего учительства, поинтересовался, не хочу ли я подумать о работе в «среднем звене руководства». Когда-то я, как и большинство мальчиков, мечтал о всевозможных фантастических приключениях, в которые смогу окунуться, когда стану взрослым. Я хотел стать полицейским, кадровым военным или солдатом-наемником, актером театра или кинозвездой, но я никогда, никогда не желал стать директором. Не то чтобы я не осознавал важности этих людей — я просто не хотел быть одним из них.
Неужели я путешествовал по всей Африке, рискуя жизнью и здоровьем, только для того, чтобы наступить на те же грабли? Что ж, по существу, так оно и вышло. Однако на сей раз поразмыслить о своей судьбе времени не было, ибо события внезапно приняли довольно нежелательный оборот.
Через десять дней после нашего возвращения из Пандаматенги я пожелал всем благополучно добраться до дому, собрал свои вещи и уже закрывал школу, когда в дверях увидал мать Артура. Ее силуэт вырисовывался в лучах дневного солнца, а чуть дальше я разглядел ее сына, сидевшего на бревнышке на некотором расстоянии от шумного футбольного поля. Хотя лицо женщины я видел не очень хорошо, по ее вздрагивающим плечам мне стало ясно, что она плачет.
У них возникли финансовые затруднения, объяснила ммэ Кебалакиле, и поэтому Артур не сможет поехать с классом в следующее путешествие. Ей сложно найти денег, даже чтобы прокормить семью, и дополнительные расходы просто невозможны. Она знает, что сын обожает наши выезды, но ничего не может поделать.
Я прервал ее, поинтересовавшись, неужели все так плохо. Может, она все-таки сможет разрешить свои проблемы? Она ответила — нет, ее муж определенно уже не в состоянии работать и вряд ли поправится.
Но еще большей проблемой были ее сбережения.
Сбережения? В каком смысле?
И тут она поинтересовалась, знаю ли я мистера Дирка.
Глава 13
Ррэ Муки, директор Независимого финансового отдела
Навозники, быть может, самые неуклюжие создания в мире. Черные и блестящие, словно эбеновое дерево, размером с пару спичечных коробков, обычно они скромно держатся подальше от людских взоров, глубоко зарывшись в какой-либо образчик восхитительного навоза, усеивающего буш. Они выбираются лишь на пару недель в году, при благоприятных климатических условиях, для, осмелюсь предположить, неистового размножения. Пока навозники находятся на земле, они совершенно безобидны. И вправду, некоторые маленькие мальчики обнаруживают, что эти жуки производят весьма звучный хруст, если на них наступить сандалией, или что их можно с легкостью поймать и поместить в волосы или коробку, где хранит обед представительница противоположного пола. Вот когда эти жуки поднимаются в воздух, хлопот от них не оберешься. Неловкие и такие же неповоротливые, как и вертолет «чинук», они обладают маневренностью многотонного грузовика и координацией пьяного борца сумо. Сие подразумевает, что навозники без всяких колебаний сталкиваются с твердыми и не очень предметами постоянно. Габамукуни, наш садовник, силы которого, кажется, с каждым днем восстанавливались все больше, как-то утром появился, щеголяя распухшим синяком, приобретенным после столкновения с одним из этих летучих боксеров, когда он решил прокатиться на заднем сиденье мотоцикла своего приятеля.
В тот душный день навозники подобно черным градинам колотились о квадратные секции окон класса, пока я пытался успокоить ммэ Кебалакиле и выяснить причину ее отчаяния. Хотя жители Касане всегда были доброжелательны ко мне, на этот раз я ощущал некоторую подозрительность, исходящую от этой обычно веселой и дружелюбной женщины.
— Так вы знаете мистера Дирка?
Нечто в выражении моего лица, когда я кивнул, должно быть, внушило ей, что, хоть я и знаком с ним, мы ни в коем случае не являемся близкими друзьями.
Ммэ Кебалакиле расслабилась и глубоко вздохнула.
Я быстро понял, что сейчас мне будет оказано доверие: меня посвятят в большую тайну, обремененную, насколько мне виделось, стыдом. Хотя я действительно хотел ей помочь и мы вполне неплохо знали друг друга, я все-таки испытывал некоторые сомнения, как вести этот разговор. К счастью, я был в курсе, что Кибонье все еще работает в своем кабинете, так что постучался в соседнюю дверь и попросил ее к нам присоединиться. Вскоре моя коллега пододвинула стул и взяла ммэ Кебалакиле за руку, а та поблагодарила ее, тяжело вздохнула и начала свой рассказ.
Большая часть из того, что поведал мне Грэхем о ее муже, полностью соответствовало истине. Сперва ррэ Кебалакиле был чернорабочим, а впоследствии, нанятый муниципалитетом, уборщиком улиц. Будущие супруги еще подростками познакомились в местной церкви. Он всегда был сильным и добрым человеком.
Им выделили домик в китайском квартале, и муж тщательно следил, чтобы там все содержалось в исправности. Они даже на день не задерживали арендную плату. Намереваясь подзаработать, ррэ Кебалакиле на шесть месяцев уехал в ЮАР, однако другой рабочий уронил ему на ногу дробилку, а поскольку он был одет в одни лишь шорты, ему едва ее не отрезало. Тогда-то бедняге и сделали роковое переливание крови, после которого его жизнь пошла под откос. К счастью, к тому времени все их дети уже родились, за исключением самой младшей девочки, но малышке, судя по всему, заражения удалось избежать. А ведь они жили так счастливо, пока ее муж не заболел, продолжала свой рассказ мать Артура.
На первых порах ррэ Кебалакиле беспокоили лишь кашель и лихорадка, которые, казалось, никак не хотели проходить. Они записались на прием к доктору Кабала, тот порекомендовал какие-то лекарства — но ни одно из них так и не помогло. Затем врач сказал, что нужно сдать анализы, и вот тогда-то им и сообщили скорбную весть.
— Туберкулез, — она проговорила это осторожно, почти задумчиво. — Знаете, почему он возник, мистер Манго? Знаете, в чем причина?
Покраснев, я покачал головой. Хотя, конечно же, знал.
— СПИД. — Она смотрела мне прямо в глаза, произнося это слово публично — даже не просто решительно, а едва ли не дерзко.
— Да, я понимаю, — был мой единственный ответ, совершенно неуместный.
— Многие тсвана говорят, что его просто не существует. Мы вообще не любим о нем говорить, а старики утверждают, что СПИД придумали legowa[72], чтобы запугать нас. Но я знаю, что он существует. Посмотрите на кладбище рядом с апостольской церковью — оно почти полное! Это ненормально. — Она на какое-то время умолкла, а затем продолжила: — В Ботсване еще ничего. Мы довольно богатые, а наш президент — хороший человек. Знаете, ведь мы единственная страна в Африке, которая обеспечивает бесплатными антиретровирусными препаратами ВИЧ-инфицированных.
Несмотря на столь печальную тему нашего разговора, я все-таки не мог не подивиться этой удивительной женщине. У нее хватило мужества признаться в неотвратимом.
— Моему мужу, наверное, помочь уже нельзя, — объявила ммэ Кебалакиле сухо. — Он сдал анализы слишком поздно. Если не туберкулез, так какой-нибудь другой недуг вскоре заберет его у нас. Знаете, сколько ему лет? Тридцать пять.
— На год моложе меня, — зачем-то вставил я хрипло.
— Скоро он покинет нас и предстанет перед Господом нашим Иисусом Христом, и он будет петь с ангелами. — Она улыбнулась, словно эта мысль ее несколько утешила, и снова вытерла глаза. — По крайней мере у нас, у детей и у меня, результат анализов отрицательный. Теперь я пользуюсь презервативами, и мои дети непременно будут знать обо всех этих вещах, прежде чем станут юношами и девушками.
Проникнувшись суровой реальностью жизни семьи Кебалакиле, я превозмог обычную британскую стеснительность перед обсуждением вопросов личного характера с относительно незнакомым человеком. Слишком многое поставлено на карту, чтобы беспокоиться о высоких чувствах.
Впрочем, следующее же сказанное моей собеседницей, словно удар о бетонную стену, вернуло нас к началу разговора.
— Все деньги, которые мы откладывали на будущее. Их нет. — Ммэ Кебалакиле склонила голову так низко, что ее косички легли ей на колени, и заплакала.
— Как нет? Почему? Что произошло?
— Мой муж, как я вам сказала, прекрасный отец, и он всегда говорил, что на нем лежит ответственность за семью. У нас нет ни фермы, ни животных. Наши родители все продали и переехали в Габороне. Теперь Ботсвана развивается, и он всегда говорил, что мы должны поступать по-современному. У нас было спутниковое телевидение, и он постоянно смотрел программы о деньгах, и, знаете… — Она покачала головой и нахмурилась. — Инвестирование. В Банке Ботсваны в городе есть специальные счета для инвестиционных операций, и мы постоянно вносили туда какую-то часть его жалованья. Конечно же, мы знаем управляющего. Он деверь моей матери. В общем, так мы и поступали.
Воцарилась продолжительная тишина, которую нарушали лишь полусонные навозники, бившиеся о стены и окна, да гнетущий песчаный вихрь, барабанивший в обитую жестью дверь.
— И что же произошло? — Однако, к своему ужасу, я уже и сам начал догадываться, в чем дело.
— Однажды мой муж производил очередной платеж. Он, знаете ли, бывал в банке каждую пятницу. И вот однажды, когда он уже уходил, там оказался мистер Дирк. Он подошел к моему мужу и предложил ему кое-что. Дескать, он мог бы взять наши деньги и вложить их в ЮАР — якобы проценты там много выше. Дирку можно заниматься там инвестициями, потому как он сам гражданин ЮАР, понимаете? А также он специальный финансовый консультант. Типа советника. Вроде друга.
— Да неужели? — Я знал, что Дирк очень неглуп, однако на светоч финансового мира он никак не походил.
— Представьте себе. Дирк показал нам свои документы. Но я лично очень сомневаюсь в его честности. Поверьте мне.
Тон ее изменился, и, взглянув на собеседницу, я вдруг заметил в глубине ее ореховых глаз огонек вызова.
— Конечно же, из-за того, что мой муж очень болен, работать он теперь не может. Совершенно не может. Иногда целыми днями не встает с кровати.
Внезапно вид у ммэ Кебалакиле стал совершенно сокрушенным — силы покинули ее, она вся как-то словно бы усохла, уменьшилась в размерах.
— И теперь этот человек говорит, что если мы не сможем выплатить полностью сумму всего лишь за четыре месяца, то потеряем все. Но ведь так не может быть, правда? Мистер Манго, скажите, что не может!
Господи. Естественно, я надеялся, что не может.
Но я совершенно не разбирался в подобных вещах.
В конце концов мать Артура каким-то образом успокоилась, поблагодарила меня за то, что я выслушал ее, и извинилась за то, что отняла у меня время.
— Подождите, может, я что узнаю? Вдруг мне удастся что-нибудь выяснить! — Я осекся, когда она лишь безнадежно махнула рукой и вместе с Кибонье пошла назад к дороге. Артур сидел под деревом, прикрывая ранцем голову от солнца. Он взял маму за руку, и они направились к плато, совершенно не обращая внимания на роящихся навозников.
Вернувшись в класс, я слонялся по нему как неприкаянный, пока Габамукуни не просунул голову в окно и не объявил, что время «запирать». Он улыбнулся, но тут же зашелся в приступе кашля, а потом звучно отхаркнул.
У выхода мне на глаза попались алые мокрые пятна, блестящие в песке на солнце. Ах, если бы мне только показалось. Увы, нет.
Все мои заблуждения (как ни говори, а все-таки было очень приятно, что именно меня захотели назначить директором) полностью рассеялись, когда через несколько дней я выяснил, что на самом деле эту должность предлагали всем моим коллегам — и все по очереди отказались от нее, исходя из финансовых соображений. И все же я старался выполнять свои новые обязанности — не такие уж, впрочем, и обременительные — со всей душой и, следуя установленным Грэхемом традициям, организовал для детей несколько поездок.
Несмотря на отдаленность, мы получили приглашение провести футбольный матч с небольшой школой в Шакаве, у великой Дельты Окаванго. Судя по всему нам предстояла весьма продолжительная поездка, и количество тренировок возросло до трех в неделю — к вящей радости детей, которые, стоило лишь миссис Сичилонго ударом в большой медный колокол дать сигнал к окончанию занятий, вырывались из дверей, сбрасывали сандалии и босиком устремлялись на футбольное поле. В глубине души я надеялся, доставая из шорт свисток и следуя за ними, что каким-нибудь чудесным образом мои подопечные однажды откроют для себя искусство тактики. Однако, увы, как бы я ни настаивал, чтобы дети играли в различных комбинациях, мяч для них был что магнит, и буквально через несколько секунд все они ввязывались в борьбу за него, сбивая с ног каждого, кто им владел — независимо от того, был этот игрок противником или же нет. Я то и дело усаживался на бревнышко рядом с футбольным полем и обхватывал голову руками, отчаявшись привить своему любимому классу хоть какое-то подобие дисциплины. И частенько я обнаруживал, что Ботле следовал моему примеру и быстренько засыпал, возложив свою головушку на ствол джакаранды, в тени которой прятался.
Прежде чем отправиться в Шакаве, я решил, что должен попытаться хоть как-то изучить финансовые махинации Дирка. Я обратился за помощью к Грэхему, который уже паковал чемоданы накануне отъезда. Он признался, что ему доводилось слышать о различных аферах Дирка, но ничего конкретного он сообщить не мог.
— Пожалуй, тебе стоит обратиться к Янни ван дер Мёве, — посоветовал Грэхем. — Он занимается пенсионными соглашениями, страхованием и прочим. Почему бы тебе не повидаться с ним? Ты найдешь его в лагере Тебе-Ривер-Сафарис. Ну, ты знаешь, где это, — у порогов.
Я действительно знал этот тенистый прибрежный лагерь, с его маленьким круглым баром и полянкой для барбекю, поскольку бывал там пару раз со своей коллегой Кибонье и ее дружелюбным мужем-англичанином Саймоном. Мы любовались закатом над Намибией и играли в дротики — в сумерках, кстати, занятие несколько опасное. И все же местечко это представлялось мне совершенно неподходящим для деловых встреч.
— И когда его там можно застать?
— Да когда угодно, если только он не в разъездах. Этот тип живет там. Кажется, участок номер семь, если не переехал. Единственный из известных мне финансовых гениев, который живет в палатке! — Грэхем лишь коротко рассмеялся и продолжил снимать занавески, лениво шлепнув метелкой из страусовых перьев по розово-зеленой ящерке. Последнее время он был не слишком весел и бодр. Ограничения по вывозу и карантину вынудили его расстаться с Бэмби и Леди, двумя цепными псинами, исчадиями ада. Услышав эту новость, я поспешил укрыться за ближайшим углом и от души сплясал джигу.
Прибыв в лагерь, я припарковал Старую Королеву-Маму в тенистом уголке и обратился за указаниями к какому-то раздраженному мужчине, вычерпывавшему из небольшого плавательного бассейна размокший слоновий навоз. Он тут же указал своим сочащимся сачком на маленькую палатку с полосатым тентом, стоявшую лишь в нескольких ярдах от берега реки. Рядом с ней за складным столиком в парусиновом кресле сидел серьезного вида человек в очках с проволочной оправой и элегантном, но несомненно слишком теплом для такой погоды костюме и щелкал калькулятором на солнечных батарейках.
Через несколько минут, смекнув, что я отнюдь не собираюсь становиться одним из его VIP-клиентов, он лишь пробурчал с неразборчивым африкандерским акцентом, какое же это безумие, что английский фунт такой устойчивый. Когда же я упомянул Дирка, не выдавая при этом всех подробностей, ибо опасался как-то навредить семье Артура, в Янни ван дер Мёве проснулся профессионал, и он обнародовал свои убеждения, заявив:
— Все мошенники должны быть истреблены, передавлены как тараканы, — это было подкреплено ударом пяткой модного оксфордского башмака, — ибо навлекают на нас дурную славу. Да, парень, я их ненавижу!
Значит, он что-то слышал о Дирке?
Нет, потому что занимается чисто коммерческими вопросами, но он спросит своего коллегу ррэ Муки, директора Независимого финансового отдела, слышал ли тот что-либо об этом самом Дирке. С этими словами он достал сотовый телефон и набрал номер.
Через несколько секунд в соседней палатке — почти такой же, но несколько поменьше — раздался звонок другого телефона. После примерно пятого сигнала кто-то ответил сонным голосом. В это же самое время Янни ван дер Мёве начал говорить, расхаживая вдоль берега. Его знание сетсвана весьма впечатляло.
Уже через пару минут возню в соседней палатке нельзя было не заметить, и из нее возник позевывающий и несколько взъерошенный молодой тсвана, также разговаривающий по телефону. Он зашагал по берегу в противоположном направлении, на ходу разглаживая складки на своем сером костюме-двойке. Затем они оба развернулись и пошли друг другу навстречу. Поравнявшись, они рассеянно махнули руками и разошлись. Мне понадобилось совсем немного времени, чтобы догадаться, что два этих человека разговаривают именно друг с другом. Ослабив галстук, ррэ Муки пообещал аккуратно навести справки о деятельности Дирка. Мне следует зайти к ним по возвращении из Окаванго, а пока что не желаю ли я взглянуть на кое-какие проспекты?
Естественно, я никак не мог не взять в поездку Артура — отчасти потому, что он играл в футбол лучше всех остальных, но главным образом потому, что этого мне не простил бы никто из класса, равно как и я сам себе, — и потому я мягко переговорил с ммэ Кебалакиле. Решив не упоминать о предпринятом мною расследовании, я заверил ее, что расходы на поездку минимальны и что по возвращении сообщу ей, во сколько они вылились. Она заплатит мне, когда сможет. Хотя на убеждение матери Артура у меня и ушло какое-то время, она все же была в числе провожающих на рассвете, когда мы загрузили снаряжение и детей в кузов Старой Королевы-Мамы и направились к Нгомским воротам, а затем через реку и по прямой как стрела дороге, пролегавшей через Полосу Каприви над Дельтой Окаванго.
Дельта эта, словно раскрытая длань, простирается по всей северо-западной Ботсване. Тысяча с лишним миль реки Окаванго возводят ее в ранг третьей по длине в южной Африке — она тянется через пустыню, словно «линия жизни». Река берет начало близ Нового Лиссабона в центральной Анголе, далее течет на юг через Полосу Каприви и входит в Ботсвану подле Шакаве, пункта нашего назначения. И здесь эти ежегодные восемнадцать с половиной биллионов кубических метров воды начинают разноситься по всей долине дельты по фантастически сложной системе, напоминающей прожилки листа, — прежде чем быть поглощенными раскаленными песками Калахари или же испариться в горячую иссохшую атмосферу. Окаванго на полном основании считается рекой, никогда не встречающей моря. Сей обширный лабиринт лагун, проливов и островков занимает площадь почти в тысячу квадратных миль и, удивительное дело, составляет девяносто пять процентов всех поверхностных вод Ботсваны.
Свою первую ночь в Дельте мы провели в комфортабельном Дротскайз-Кэбинз, затерявшемся среди прибрежного папируса лагере, владельцы которого, чета добродушных южноафриканцев, чьи собственные дети уже покинули это уединенное гнездышко, буквально осыпали развлечениями восхищенных шестилеток. На одной из их современных лодок мы исследовали загадочные русла, тихие лагуны и целый лабиринт каналов, поросших плотной массой кувшинок, пышно раскрывавшихся ночью и пугливо складывавших лепестки на рассвете. В укромных уголках мы встречали стариков, довольствовавшихся передвижением на изготовленных вручную mokoro — узких и легких традиционных долбленых каноэ. Лежа на спине, они подергивали рыболовную леску да таращились в теплый оранжевый полумрак, разглядывая замысловатые узоры, которые вычерчивали на воде стаи взлетавших гребенчатых уток, потревоженных фырканьем гиппопотама или коварным скольжением крокодила. Африканская якана, перепрыгивавшая на своих тоненьких вытянутых ножках с такими же пальцами по плавающим листьям кувшинок, явно рассердилась: наш проход растревожил ее обитающие в иле деликатесы, которыми она вознамерилась полакомиться. В болотах плескались сотни редких личи, или водяных козлов, — элегантных антилоп, чьи красноватые шкуры сверкали в лучах тяжелого солнца, лениво сиявшего над горизонтом.
В тот вечер на ужин у нас было мясо импалы с алтеем, и засыпали мы, вдыхая разносившийся повсюду запах древесного дыма и аромат кувшинок. Во сне мы грезили о победе и триумфальном возвращении.
Стоит ли говорить, что это так и осталось сном. Несмотря на то что в больше похожую на деревушку Шакаве мы прибыли в боевом расположении духа, втайне я опасался худшего. Конечно же, в тот момент — и это служит лишним подтверждением моих уникальных способностей мечтателя, — я мысленно превратился в футбольного тренера международного ранга. В конце концов, мы ведь приехали почти в Намибию. Старая Королева-Мама уже не была экскурсионным автомобилем — нет, теперь это был автобус команды. Элизабет, с моей маленькой аптечкой да пластиковыми наручными часами, приколотыми к груди, возвысилась до ранга командного врача. Габамукуни — у парня, похоже, выдалась неделя полегче, и он упросил меня взять его с собой — был помощником тренера. Такая довольно важная роль отводилась ему потому, что он единственный обладал футбольными бутсами. Какое-то время я даже подумывал, не вручить ли моим помощникам одну из раскладушек, чтобы, произойди какой тяжелый несчастный случай, они появились с ней на поле, — однако потом решил не искушать судьбу. В автобусе были припасены бутылки с водой, апельсины с одной из крупнейших ферм под Касане и специально сшитые Элизабет флажки для судей. И еще мы привезли большую, почти профессиональную сетку новеньких футбольных мячей, которые Грэхем достал нам в Маунге. Конечно же, я был главным боссом — Тем, Кому Подчиняются, — мозгом, тактиком, вдохновляющим символом, кнутом и пряником в одном лице, лучшим другом, отцом, поставщиком славы, человеком, без которого эти игроки так и прозябали бы в безвестности. Жаль, что было слишком жарко, чтобы напялить дубленку.