Шум машин, свет их фар, габаритов, их сигналы, вой их сигнализаций, лай собак, истеричные вопли мартовских котов, будто их режут, пьяные крики, смех… Всё это успокаивало меня сейчас и настраивало на нужный лад. Нужный для каких-то странных мыслей.
Еще холодный ветер задувал сигаретный дым и пепел обратно в окно, пробивал до костей, до дрожи. Но ничего – не страшно. Ноги на батарее, сам я одет тепло. Всё нормально. Всё хорошо.
Еще минута и я закрыл окно, вернувшись в тишину. При свете ночника сел за стол и уткнулся в раскрытую тетрадь, засунув в рот железную ручку. Скажу, что железные ручки грызть менее приятно, чем обычные пластиковые.
Совсем недавно я загорелся идеей вести свой дневник, в прочем, от этой идеи я был не в восторге, но что поделать?
Пишу я эти строки для того, чтобы забыть все, что там происходило навеки. Забыть и никогда больше не вспоминать. Потому, наверное, и не сожгу дневник после его написания, а просто закину в шкаф с остальными тетрадями.
Закончилось это безумия около месяца назад. Вроде бы, в конце февраля. После разговора с Таней я пошел ко входной двери и просто толкнул ее посильнее. Она оказалось незапертой. Подумать только! Почти три месяца сорок человек, мечтавших поскорее сбежать из проклятой клетки, не удосужились толкнуть самое что ни-на-есть видное! Входную дверь! Уже и исследовали все, и на «омоновцев» умудрились напасть! А тайна была под самым носом…
Большую часть пребывания в бункере я вспоминал один свой сон, где вышел из убежища, после чего произошел взрыв. Слишком многое сбылось из этого сна, так что после того, как я вышел и упал на землю лицом вниз, я достаточно долго прислушивался, и взрыв произошел… Если его так можно назвать. Мужчина подошел ко мне и похлопал по плечу. Меня сильно дернуло, но позже я понял, что никакого взрыва в обычном понимании не произошло.
Мужчина повел меня куда-то. Я слабо помню, куда. Тогда я был в жутком состоянии, словно «торкнутый», да и после об этом никогда не вспоминал, так что все это вспоминаю, в буквальном смысле, как дурной сон.
Убежище находилось в каком-то поле, сразу за которым находился густой лес. Бредя какое-то время по этому лесу, мы вышли к поляне, достаточно большой, на которой были аккуратно «припаркованы» вертолеты.
Мужчина посадил меня в один из них, мы взлетели и направились куда-то. Все время он что-то тараторил, рассказывал, толкал меня, на что я отвечал лишь бессмысленным «угу», и снова что-то рассказывал. Сейчас я жалею, что не слушал его тогда.
Чуть яснее я помню, как поднял внезапно осмысевшийся взгляд на своего спутника и попросил сигарету, перебив его. Он не выглядел раздраженным или злым, однако протянул мне пачку с каким-то недоверием. Не пристало, наверное, военным угощать куревом подростков. И курево было самое настоящее. «Беломор».
Я по старой памяти смял гильзу и вдавил ее (так удобнее его курить), как это делал раньше, и подкурил от самопальной зажигалки из патрона с выцарапанными на ней буквами и цифрами, которые, скорее всего, несли какую-то ценность для мужчины.
На слова пилота о запрете на курение военный ответил отмахом, а я – молчанием.
- Как тебя зовут-то хоть, парень?
- Кукла… То есть… Сергей.
- Серега, значит. Тезка. А позывной-то тебе подходящий дали! Такой же взгляд бессмысленный. Аха, шучу, – рассмеялся сиплым басом мужчина и легонько ткнул меня в плечо. Меня шатнуло.
Всю дорогу Сергей рассказывал мне что-то, травил анекдоты. Это даже начало выводить меня из ступора.
Настроение военного было более, чем хорошим. Нереальная бодрость и улыбчивость. Рад он был моему выходу. Так рад, как я не был. Хотя, если признаться, на тот момент ничему я рад не был. Только, наверное, папиросе и болтуну в зеленке, что и мне как-то передавал свое настроение.
К моменту прилета вой взгляд начал отражать наличия разума, но сейчас я все рано помню немногое.
Привели меня куда-то, посадили, начали что-то объяснять. Из всего я уловил только общий смысл, хотя сейчас больше всего жалею о том, что не узнал большего. И сейчас я просто не могу понять многое.
Шесть убежищ. Двести сорок гражданских и тридцать специально обученных закрепленных за ними бойцов. И это со всего района. «Омоновцам» ничего толком не сказав, дают задание поймать и затащить в специальные бомбоубежища сорок человек. Потом говорят им, что те должны ждать приказа, и пропадают.
Двери во всех шести убежищах, как уже понятно, были неисправны. Вентили крутились, но холодная тяжелая сталь оставалось незапертой.
За людьми следили, кормили дрянью с примесью каких-то антидепрессантов, которые не давали всем окончательно вешаться и придавали безвкусной каше легкий аромат мела.
Цель эксперимента была в том, что бы узнать, как скоро «запертые» окажутся на свободе.
Три группы выбрались на улицу уже в первую или вторую ночь, когда все же коснулись двери, ища выход.
Пятая группа только через месяц нашла выход, когда одна из комнат ночью искала лазейки и полу-случайно толкнула дверь.
Я был открывателем пятой двери. При чем, злую шутку, как я понял, сыграло то, что, уходя, я все-же закрыл за собой дверь по привычке… Когда я прибыл на место, из моего убежища больше никто не выбрался, и экспериментаторы решили продолжить свое исследование.
О шестой группе мне ничего не было известно.
По прошествии двух с лишним месяцев, у наших «похитителей» сдали нервы и они придумали пустить ночью какой-то газ и вынести кого-то из бункера по-тихому. Антошку взяли как самого молодого. Ну и жил он в ближайшей к выходу комнате.
Вторым выбрали Пятого, чтобы уж наверняка сбить с толку «жителей» бункера.
Но и это не ускорило темп. Им пришлось провернуть это еще раз.
Я до сих пор понять не могу, как они следили за нами. Скорее всего, камер было не так много, так как «омоновцы» наши проверяли трубы, вентиляции, но камер не обнаружили. Как и жучков, в прочем. Хотя микрофоны спрятать на много проще.
Вертится мысль в голове, как она были разочарованы, когда я подошел к двери и после продолжительного контакта просто ушел в другую сторону. Это если они меня видели на тот момент.
После всего этого меня посещали мысли, на сколько все это было «легально», в чем был настоящий смысл эксперимента. Но в итоге я хотел избавиться от любой памяти о убежище и о тех трех месяцах заточения.
Моей семье заплатили, мы покинули город, в школу я пошел уже в другом городе.
По возращении я потерял способности, из-за чего впал в депрессию, но при постоянном контакте с людьми, понял, что это было лишь временно. Теперь передо мной открыты все двери. Но и от памяти я так и не избавился. До сих пор просыпаюсь с мыслью о том, что пора спрыгивать, умываться и идти на завтрак. Но спрыгивать-то некуда – сплю я теперь не на двухъярусной кровати. И ем я теперь нормальную пищу, к которой тоже пришлось долго привыкать.
О дальнейшей жизни «заточенных» я ничего н знаю, да и знать не хочу. Хотя порой думаю, что стало с остальными. Особенно с Дмитрием. Да и что стало с моими записками, которые я оставил там – в другой жизни?
Вот и пришлось мне написать дневник… Пришлось, чтобы забыть о том, как меня забрали из парка, как я провел три месяца в неведении, как развил способности и как сам себе поставил шах-и-мат.
ХРОНОЛОГИЯ СОБЫТИЙ
Парк
Записки Сергея.
Утро.
После завтрака
Люблю?
Записки Сергея 2. Взрыв.
Сигарета
Пластиковый стаканчик
Красное платье.
Таня
Перед лихорадкой
Лихорадка
Собрание
Чувство собственности.
Записки Сергея 3. Душ.
Пропажа.
Поиск
Усталость
Вторая пропажа.
Дверь.
Записки из дневника Сергея (эпилог)