Например, что один из родителей умер. Или что детей оставили, и их будут усыновлять.
В этих ситуациях многие взрослые думают еще, что лучше вообще ничего не говорить.
Но такой образ мыслей создан, для того чтобы защищать взрослых, а не детей. Очень не просто взрослому обратиться к ребенку, с представлением о том, что он сейчас принесет ему боль. На самом деле, эта преувеличенная сентиментальность - плохой советчик. Что бы не предстояло сказать ребенку.
Например, мне в практике приходилось говорить ребенку, что его отец – убийца; или что его брат-близнец умер при родах. Младенец всегда, я настаиваю на «всегда», будет чувствовать себя лучше. В том смысле, что его ощущения будет соответствовать его окружению. Мне кажется, что несогласие, несоответствие между словами и его восприятием, возможно, это самое худшее, что может быть с человеком, и особенно до овладения речью. Когда ничего не говорится, ребенок испытывает хаос и пустоту.
Но когда говорят ложь, ребенок организуется вокруг этой лжи. Эта ложь будет отрицанием чувств, которые он испытывает. Ребенок до овладения речью не способен критиковать то, что ему сказано. Все что сказано взрослым – правда. Проблема в том, что взрослые говорят много глупостей. Для младенца все, что взрослый говорит – правда. И он предпочтет организовать себя, свою жизнь вокруг этих лживых слов, связать свою жизнь, связать свои ощущения, чтобы найти правильный для него смысл, чтобы не потерять любовь взрослого.
Вот, например, классический случай: в случае кончины родителя ребенок прекрасно ощущает атмосферу, которая при этом создается. Ему нужно быть включенным в это.
Под предлогом избежания причинения боли ребенку, ему говорят, что умерший далеко уехал. В этой ситуации он не может понимать, что происходит. Он будет искать объяснения, даже если то, что ему сказано – ложь, неправда.
В моих консультациях. То, что мне показалось… То, что приносит много нарушения в жизнь ребенка - это медицинские вмешательства. Может то, что я сейчас скажу, вас шокирует, но я скажу. Я принимала младенца оставленного родителями, который очень часто попадал в больницу. Были на то основания. Он действительно подвергал свою жизнь опасности. Он часто попадал в реанимацию. Я не знала, что делать с ним. Между его попаданиями в реанимацию его приводили ко мне. И я ему однажды сказала, когда уже не находила аргументов, что если ты действительно хочешь умереть, я могу понять это и побыть с тобой; но не стоит без конца попадать в больницу. Тебе даже там умереть не дадут. Я добавила: устрой так, чтобы ты больше не попадал в больницу, чтобы мы с тобой вместе посмотрели - ты хочешь умереть или дальше жить. Я хочу уточнить, что такие вещи можно сказать, только если действительно так думаешь. Когда вы действительно чувствуете, что способны и можете сопроводить этого ребенка до его смерти, если таков его выбор. Это вовсе не значит, что вы собираетесь его убить или поможете ему в самоубийстве. Это значит, что если он выражает это желание, мы примем его, не критикуя и не пытаясь убедить его в обратном. Что касается этого ребенка, к моему удивлению, он быстро вышел из больницы. Я бы даже сказала, что он принял жизнь с моей помощью, после довольно долгого лечения.
В ходе моих консультация с более старшими детьми и также и со взрослыми людьми или в моем окружении, я очень часто бываю поражена тем, на сколько часто пациенты жалуются на свою неуверенность в себе. Я думаю, что вполне можно понять это чувство, которое очень распространенно даже у тех, кто кажется очень социально защищенным в жизни. Мы можем это понять как трудность или даже неспособность доверять себе, т.е. интерпретировать свои чувства или четко следовать своему образу мыслей.
В свете моей работы с младенцами, я думаю, что у большинства из нас уже был опыт этих ощущений не связанных с речью. Опыт, который так и остался ассоциированным с хаосом или с пустотой. Если этот опыт не был подвергнут отрицанию. Я думаю, что самые чуткие из людей сохраняют чувствительность к этому. Чувствительность выражается отсутствием доверия к себе. Частичная или полно невозможность формировать и продуцировать смысл. Доверие к себе предполагает способность рискнуть ошибиться, и не сломаться при этом. Прожить ошибку как опыт, открытие, которое позволит снова поверить в себя, но только если вы пересмотрите определенные вещи.
Я думаю, что великие открыватели, создатели, те люди, после, чьих открытий восприятие мира больше не может быть таким как раньше. Здесь можно сказать о Галилее, о Копернике, о Фрейде, о Пасторе. Это те люди, у которых было достаточно доверия к своим мыслям, которые подтвердили их экспериментальной работой или теоретическими исследованиями. Они обладают достаточным доверием к себе, чтобы без тирании, я подчеркиваю - без тирании, убедить остальное человечество в новой организации чего-то бесконечно большего или бесконечно маленького. Это их форма наивысшей способности производить смысл с помощью элементов, которые другие люди не видят, не замечают или которые для других людей не связываются. Но человек не может производить смысл сам по себе. Речь идет всегда о том, что можно производить смысл для кого-то или вместе с кем-то. И даже великим открывателям надо передать кому-то это открытие, чтобы другой человек примкнул и согласился с их идеей. Но нужно так же чтобы это было осмыслено, потому что тот, кто что-то делает неосмысленно или недостаточно смысла, про них говорят, что он бредит, или…он дурак, глупый. Смысл должен присутствовать в этом. Когда говорим с кем-либо, мы представляем себе человека, к которому мы обращаемся. Когда говорят с ребенком, у нас обязательно существует некий образ ребенка. Когда не говорили с детьми, ребенка представляли себе человеком, не способным понять, а значит, смысла с ним говорить нет, он все равно не поймет о чем речь. Хорошо, что мы сейчас иначе себе представляем детей. Раз мы с ними говорим, наше мнение о ребенке изменилось. В свое время психоаналитики тихонечко говорили с детьми, так чтобы никто не видел, потому что их находили смешными. Считали, что это смешно. Какой этот образ виденья ребенка, он сильно изменился. Я немного срезюмирую то, как представляла себе это Дольто, на основании тех высказываний, которые она делала в своих произведениях. Конечно, она была не одна, у нее были предшественники. Она не упала с неба. Для нее дети в первую очередь - это существа речевые.
Она называла их субъектами желания, которые даже до потребности нуждались в общении. Она считала, что каждое человеческое существо с самого зарождения, с зачатия является автономным источником желания. Раньше говорили, что ребенок рождается от желания своих родителей. И до того, как ребенок сам сможет выражать свои желания, и у него появиться желание, нужно чтобы он хоть немного подрос. Франсуаза Дольто говорит, что ребенок является по собственному желанию. Он является по собственному желанию. Не обязательно в это верить. Вам не обязательно в это верить, но она это утверждала, потому что она это видела по ходу своих консультаций, лечения, и она это ставила во главу угла своей практики.
Франсуаза Дольто никогда не требовала от людей, которые были рядом с ней в психоанализе верить в то, что она говорила. Она просто давала инструмент, и нам предстояло понять - способны ли мы воспользоваться этим инструментом, или нет. Если вы не способны воспользоваться этим, ничего страшного в этом нет, вы можете найти другой инструмент. Я говорю вам это для того, чтобы вы чувствовали себя свободными.
Вы можете работать по теории Франсуазы Дольто, вы можете немного поработать по тому, что она предлагает, но нет цели обязательно этим воспользоваться, и работать с помощью этого инструмента.
Но для работы с детьми вы должны отдавать себе отчет, каково ваше представление о ребенке. Это постоянная работа, потому что данное представление постоянно меняется.
Идея о том, что ребенок сам решает родиться на свет – это совершенно подрывная идея.
Эта идея помещать ребенка наравне в существовании и в желании с взрослым.
Взрослый не имеет право решать за ребенка, что для него хорошо. В данной ситуации роль взрослого, поддержать стремление ребенка в его стремлениях, в том случае, если эти стремления уважают закон, находятся в рамках закона. Это совершенно не означает, что ребенок – это взрослый в миниатюре. И это равенство в существовании не позволяет делать ребенку то, что ему вздумается. В своих книгах и в лекциях Франсуаза Дольто много нам говорила об этике. Я думаю, что это для того, чтобы нам еще раз четко сказать, что существуют ограничения, которые мы должны устанавливать по отношению к детям. И еще есть ограничение, которое родители должны делать для своих детей. Это то, что она называла символогенными кастрациями. Современным родителям очень трудно сейчас это принять, мне кажется по 2 причинам. Потому что, во-первых, мне кажется, родители хотят, чтобы их все время любили. И они не могут ребенка заставить испытать неудовольствие. Также, мне кажется, что они не видят, какие это дает преимущества.
Более конкретный пример: когда ребенка отнимают от груди, надо много с ним разговаривать. И ребенок начнет разговаривать в этот период, и можно поддерживать эти отношения. Эти отношения более богатые, чем кормление, но родители не всегда видят, не понимают, зачем отнимать ребенка от груди. В итоге очень долго держать грудь во рту у ребенка. Очень много в произведениях Франсуазы Дольто выстроено вокруг этих символогенных кастраций. Считалось, она говорила о том, что надо разрешать ребенку делать все подряд, но на самом деле это абсолютно наоборот. Имеется в виду, что мы из 18 – 19 века вышли в 20 с воспитанием, в центре которого было унижение, фрустрация и чувство вины. И вдруг попали во вседозволенность, но это никогда не пропагандировалось психоанализом. Фрустрации имеют разрушающий характер, а кастрации продуцируют символизм. Нежелание налагать кастрации, это, как и терроризм, способ не признавать ребенка как речевое существо. Поскольку признать ребенка как речевое существо, предполагает в независимости от условий разговаривать с ним, особенно в том, что касается запретов и соблюдения законов. Я не думаю, что все так просто получается. Это не просто. Я приведу пример. Например, желание. Я говорю о бессознательном желании. Это не хотение и не потребность. Желание, которое наполняет человека, и стремиться к реализации. Желание, говорит Франсуаза Дольто, - это то, что говорит, но никогда полностью не удовлетворяется. Оно должно быть признано, когда оно проговорено, и в этом момент это означает, что это желание имеет ценность. Очень часто желания находятся вне закона, и их нельзя реализовать, но их необходимо признать как фантазм. И это называется сознательно принять желание. И это явление речи. Сейчас возьмем для примера любовь. Нужно ли быть любимым? Да. В том смысле, что любовь необходима для выживания. Очень трудно любит, если вас не любили. Но для любви к себе необходимо ли ребенку присутствие родителей? Дети, оделенные от родителей, так бывает, встречают кого-то, кто может сказать: «Тебя любили. Если бы это было не так, тебя бы здесь не было». И это тоже явление речи. Но как так происходит, что это не являются лишь словами? Именно потому, что эти слова правдивы, есть согласованность между словами и тем или той кто их произносит. Только при этом условии слова будут иметь акцент правды. Человек способен считывать с самого раннего возраста этот акцент.
Говорящий человек, он не может знать есть у него этот акцент или нет. Если бы человек мог бы знать, то все политики бы присвоили бы себе это акцент, чтобы по телевизору с нами разговаривать, но у них ничего не получается. Акцент правды, в нем есть 2 вещи. Не должно быть двусмысленности в том, что ты говоришь, верить в то, что говоришь. И второе: быть уже заранее затронутым тем, что ты говоришь. Но при этом акцент правды не состоит в том, что говорят какую-то истину. Очень часто бывает, что люди ошибаются в том, что они говорят. Можно ошибаться. Но главное не врать. Часто мне задают вопрос о том, что должно или не должно быть сказано ребенку. Мне кажется, что этот вопрос не может быть поставлен таким образом. Мне кажется, что профессионал должен подумать о том, раскрывает ли то, что, по его мнению, он должен сказать позицию, которую он занимает по отношению к ребенку. Это предполагает, что они уже хорошо продумали, что это за позиция. Большая часть работы сделана, если они это действительно продумали.
Это символическая позиция. Символическая позиция, которую мы занимает по отношению к ребенку: преподаватель, судья, родитель или продавец - имеет цель ограничить то, что предстоит сказать ребенку. Кто угодно не может что угодно говорить ребенку, при каких угодно обстоятельствах. Страх ранить ребенка, столкнуть его с правдой, например, о том, что делается или кем являются его родители, происходит из того, что нам не удается принять то, что для ребенка всего лучше знать и говорить о знании. Каким бы оно болезненным не было, чем не знать и оставаться одиноким в своем незнании.
Сегодня некоторые из наших детей, я бы сказала, закормлены словами.
Есть родители и профессионалы, которые, не останавливаясь, разговаривают с детьми.
И дети от этого пьянеют. Но умеем ли мы слушать детей, особенно когда они еще не умеют говорить. Что такое слушать? Слушать кого-то, значит уметь идентифицироваться с тем, что сказано. Иногда это выстраивание гипотезы о том, что поймем позже, смысл придет когда-нибудь. Трудность слушания в том, что это вызывает у нас. Это может нас затронуть, разъединить, иногда сильно задеть. И эмоции начинают нас переполнять.
Существуют два способа, по меньшей мере, не слушать другого. Один из способов состоит в том, чтобы не признавать другого подобного себе. А другой способ – это не признавать другого отличным от себя. Мне кажется, что, в частности младенцы, вызывают у нас, являемся ли мы родителями или профессионалами, сильные, а иногда очень архаичные чувства, которые очень сильно ограничивают нас в наших отношениях с ребенком и в понимании ребенка, к которому мы стремимся.
Я Вас благодарю за внимание и надеюсь, что у нас сейчас состоится диалог.
(Мой вопрос)
Эта хорошая весть должна иметь в себе хорошую весть или сама весть уже хороша по сути.
Я понимаю вопрос.
Во-первых, очень важно кто будет говорить это ребенку. Если Вы находитесь в рамках какого-то института, т.е. это должна быть функция чья-либо. Например, это может быть психолог, но есть заведения, где нет психолога, это может быть директор заведения. Но нужно чтоб кто-нибудь выполнял эту функцию. Это не должен быть тот, кто занимается повседневным ухаживанием, он не должен сообщать такие веши.
Нужно сказать то, что мы знаем. Очень часто мы очень мало знаем. Не существует позитивной или негативной манеры говорения. Нужно сказать факт, как можно ближе к тому, что вы знаете. И сам ребенок будет решать негативно это или позитивно. Нам это трудно, т.к. у нас есть приоритеты. Например, мы думаем, что быть брошенным - это ужасно, и мы думаем, как бы так сказать, чтобы это не было страшно ребенку. В первую очередь, важно обозначить, что у тебя есть мама и папа, от которых ты родился, здесь мы точно уже не ошибемся. По причинам, которые знаете или нет, они не смогли тебя вырастить. Они предпочли, чтобы тебя усыновили. Здесь вопрос: не говорить «ой, бедняжка!» Что приносит ребенку облегчение - это понять, что происходит.
Здесь не нужно с ним плакать или радоваться. Часто именно взрослые усложняют жизнь, думая как же сказать. Достаточно просто сказать в определенных рамках в определенный момент, что вам известно. Иногда это очень трудно, но это трудно для взрослого. Это трудно, но не для ребенка. Но другое, это то, что надо будет к этому вернуться. Когда вы говорите, об этой ситуации в 6 месяцев…Но вам придется вернуться к этому вопросу. Нет такого правила, что нужно все сказать. Здесь нужно быть разумным.
Понять - вы не говорите чего-то, потому что вы не можете этого сказать или не говорите из желания защитить ребенка. К детям естественно, обращаются исходя из их возраста.
Есть элементы, которые вы можете привнести чуть позже. Например, дети баснийских изнасилованных женщин. Дети, которые были отправлены во Францию на усыновление.
В 6 месяцев мы не будем им сообщать, что они родились от изнасилования. Но в последствии, возможно, их родители им расскажут, что произошло и о той войне. Это пример трудный, в котором некоторые профессионалы считают, что все нужно рассказать.
Вопрос:
Отрывки из книги по Гаптономии:
Когда рождается ребёнок
Новорожденный: страхи и тревоги.
Новорождённые, которые очень хорошо защищены в свой преднатальный период, приходя в этот мир, испытывают экзистенциональную тревогу и очень много страхов.
Дети очень боятся пустоты и земного притяжения. После рождения происходит их адаптация к миру, ребёнок приобретает опыт, осваивает ''складки местности'', и этот опыт на всю жизнь. Его значение особенно проявляется в моменты изменения этой жизни, в частности в подростковый период.
Новорождённый – это тот, кто потерял свободу. Он двигал кистями рук и ступнями ног и не лишал себя возможности играть с ними. Он свободно перемещался в пространстве, не догадываясь, что оно закрыто. Когда звук или контакт его притягивал, он перемещался по направлению к нему. С рождением тяготение не даёт ему такой подвижности. Он мог двигаться, сосать большой палец, играть с руками и ногами, а теперь пригвождён в постели, двигательно не скоординирован, что лишает его возможности всех игр. Лишённый этой автономии, он весь в ожидании, в зависимости. Будучи человеком, он ищет смысл всему и, стало быть, находится в постоянном вопрошании.
Для понимания дальнейшего изложения необходимо установить, в чём состоит особенность состояния новорождённого. Это переживания существа, которое перешло из одного состояния в другое и испытывает сильные ощущения и чувства. Всё вызывает у него чувственные переживания и всё для него потенциально создаёт угрозу. Он покинул водную среду, теплую, темную, закрытую, где он свободно перемещался «танцевал», сосал большой палец и предавался самым различным играм с помощью рук и ступней ног. Он пребывал в почти симбиотическом слиянии со средой, теперь он оказался вне её, не будучи ни автономным, ни независимым. Как любое человеческое существо, он прежде всего ищет безопасности. Однако оказывается лицом к лицу с силой притяжения, лишён свободы передвижения, попадает во власть неожиданной нескоординированности своих движений – что лишает его возможности воспользоваться тем, к чему он привык. Он не может даже сосать палец, схватиться за пуповину, потрогать плаценту, что его так занимало в течение нескольких месяцев. Новорожд. – это существо потерявшее свою свободу. В своём закрытом мире он был свободен двигаться, играть, приближаться к тому, что его привлекало. В своём воображении он не мог представить другого мирра, кроме этого закрытого мира, и другой свободы. При рождении он потерял своё чувство безопасности. Вдруг он оказался в царстве притяжения и пустоты. Неожиданно новое и жесткое ощущение: чувство голода. И оно представляет угрозу. И тут же боли в животе, очень жарко или очень холодно, потребность сменить положение, необходимость быть чистым и перепелёнутым: ребёнок оказался подчинён миру вещественному, где правят потребности. Примерно раз в два часа происходит что-то новое и потенциально опасное извне или снаружи, что приводит ребё1нка в беспокойство. Он испытывает страх от одиночества, которое ставит под вопрос его идентичность. В этот момент всё что происходит, случается в первый раз, это новый опыт, добрый или недобрый по отношению к базовому чувству безопасности ребёнка. Оказавшись перед лицом сильных переживаний, новых ощущений и во власти разнообразных аффектов, ребёнок ощущает себя беззащитным, вплоть до чувства полной изоляции, анестезии ощущений и отказа от самого себя. Все его чувства в тревоге, он отслеживает все, что значимо для него, он ищет смысла во всём что ощущает. Это маленькое человеческое существо олицетворяет собой вопрошание, он весь ожидание, потому, что сам не сможет ничего сделать, чтобы обеспечить себе выживание. Отсюда болезненные недоразумения, которые подчас носят трагический характер. К сожалению усилия ребёнка по адаптации к среде, его страхи, его страдания чаще всего не замечаются взрослым окружением, которое интерпретирует всё по законам своего языка. Как бы там ни было, дети растут, как растения, и следы акта рождения обнаруживаются гораздо позднее, когда раны при рождении проявляют себя как бомбы замедленного действия, расставленные на пути ребёнка.
Они вырастают потому что, будучи человеческими существом, новорожденный готов любить тех, кто его окружает, даже ценой потери жизни или разума. Малыши – это гиганты любви. Они боятся одиночества, они боятся, что оно их поглотит. И оно осложняется, что это на самом деле не одиночество. Новорожденный ощущает себя центром и частью целой сети живых и мёртвых, окружающих его, независимо от того, что иногда он не ведает об этом. Его связь с матерью настолько тесна, что, даже будучи один, он несвободен, а связан с ней очень плотно, хотя и неочевидным для себя способом. Новор. чувствует расстройство (или удовлетворение) своей матери путями таинственными, но очевидными с точки зрения клинициста. Если у неё дела идут плохо, ребёнок, который живёт для неё и через неё, способен зайти далеко в дисфункции и патологии, чтобы дать ей почувствовать, что она тоже живёт через него и для него. Отсюда важное присутствие отца как третьего в роли миротворца между этими двумя. И малыши оказывают очень сильное психотерапевтическое воздействие, что хорошо изучено. К тому же следует знать, что они не знают, что они маленькие. Для них нет разницы между состояниями: быть в руках матери и отца или взять на руки отца или мать. Когда с этим не считаются, возникает много недоразумений.
Есть вещи, которых ребёнок лишается при рождении, но они ему очень важны. Плацента, пуповина излучают тепло, звуки, имеют запах, пульсируют. Новорождённый, с точки зрения сенсорики (чувственного восприятия), оказывается этого лишённым. Когда ребёнок родился, для него каждые два часа происходят вещи, которые его беспокоят: он переживает одиночество, ощущение голода. Почувствовав голод в первый раз, он, должно быть, испытывает большую тревогу. У него болит животик, он не может двигаться, сосать большой палец и играть с пуповиной. Всё время приходят какие-то большие люди, которые его хватают, и что-то с ним делают.
Если мы возьмём кого-то из взрослых и будем его поднимать и опускать 8 раз подряд, можно представить в каком психическом состоянии он окажется. Если родители берут его на руки резко и неожиданно, то у него напрягаются мышцы, и это вызывает дисгармонию. В этот период есть три запрещённых к применению жеста: брать ребёнка под ручки, потому, что это раздавливает его грудную клетку и делает абсолютно зависимым; никогда не класть ему руки на голову, потому что первое движение ребёнка – это держать позвоночник и голову, а этот жест заставляет его складываться. Зато очень хороший жест – трогать ребёнка за голову. Мы никогда не поддерживаем голову, у ребёнка самого есть необходимость держаться прямо и получать информацию из внешнего мира. Он сам выбирает способ осуществления этой потребности.
Научить, как с ребёнком обращаться, как его держать на руках, как носить его, укладывать, чтобы он ощущал себя не пакетом, не свёртком, а существом, которое само поднимается, поворачивается. Это очень важный опыт. Есть определённые способы того, как ребёнка брать на руки, как его, носить, которые эволюционируют в течение первого года жизни. Дети очень не любят когда их превращают в свёрток. Ребёнка нужно носить так, чтобы давать ему чувствовать, что он не свёрток, а настоящий человек. Это он сам садиться в мою руку или переворачивается. Взрослым всё время следует обращаться к намерениям ребёнка, к тому, что он хочет.
Ф.Дальто: Внутриутробная жизнь плода как предвосхищающая последующий жизненный путь. Отводит ребёнку с момента зачатия статус субъекта, облечённого желаниями. Субъект имеет место быть с момента зачатия и что он является субъектом своей истории, субъектом желания и, следовательно, с преднатальной жизни и с рождения он имеет право на уважение, именно потому, что он субъект, и он выстраивает слова как человек. Принято обращаться к младенцу так будто он понимает всё. И люди считающие вопрос о том, понимают ли младенцы, праздным, обращаются не к человеку в том или ином состоянии, а к нему как к субъекту. А субъект не имеет возраста.
Между матерью и ребёнком существует связь, которую мне нравиться называть ''неспускающиеся петли''.
Родители должны открыть для себя, что их ребёнок – настоящий другой человек, который, несмотря на ситуацию симбиоза, в которой он пребывает, может ясно показать своё удовольствие или неудовольствие и реагировать особым образом на события, происходящие с родителями. Следовательно, они могут предоставить статус собеседника, с которым можно общаться на равных, субъекта, обладающего желаниями и развивающегося в сторону индивидуации.
На самом деле ситуация в которую попадает новорождённый, необычна. Он потерял свободу. В мире in utero у него по всей вероятности, нет воображаемого представления о незакрытом мире. Он располагает очень большой свободой, играет с большим пальцем, пуповиной, плацентой, приближается к тому, что ему нравиться, танцует. К концу беременности, очевидно у него свободы меньше, но, тем не менее, нельзя сказать, что он припёрт за исключением определённых случаев патологии. И вдруг он рождается, где есть свет, раздаются громкие звуки, есть прикосновение прохладного воздуха к коже и есть сила тяжести. А сила тяжести приклеивает его к кроватке, мешает ему двигаться и, главное, лишает двигательной координации. К тому же он не знает где его большой палец, он не может играть с пуповиной – их нет. И, вероятно, потерю свободы трудно пережить. В каком-то смысле можно сказать, что он умер в своём состоянии плода. Ему надо войти в состояние человеческого существа, подключённого к тому, что Ф.Дальто называла ''нашей большой общей плацентой'', а именно к кислороду и воздуху которым мы дышим.
Внезапно малыш теряет два очень важных спутника – плаценту и пуповину. Они имеют запах, пульсируют и звучат. Трогать их развлечение для ребёнка. Многие малыши обожают сжимать пуповину. Потом они обожают маленькие мягкие игрушки. Их можно сжать. Например, резиновая лапка им напоминает это. Они очень любят теребить плаценту, это тоже развлекает. Это как большой корабль или как гора для маленькой ручки. И вдруг это всё исчезло. И ему приходиться сразу же прибегнуть к, своего рода, инвентаризации своих сенсорных ощущений, чтобы придти к самому главному для себя выводу, что вот это его родители, значит это я. Все эти моменты необыкновенной важности. Вот почему раннее отлучение новорождённого должно быть предпринято лишь в случае абсолютной необходимости. Но когда это необходимо, ничего другого не остается, как оказать доверие ребёнку и убедить себя, что он справится, и потом оказать ему необходимую помощь. Если можно, то остаться с ним в контакте. По меньшей мере, потом поговорить с ним об этом в условиях телесного и аффективного контакта.
Рука, поддерживающая базис, несколько слов, нашёптанных в ушко, - вот и вся программа превентивных мер, которая стоит не дорого и не представляет большого риска.
Очень важно говорить с детьми о том, что происходит в их жизни. После рождения мы просим мам поместить ребёнка на лоно, если возможно на левую часть его правым боком в профиль, но не в центр живота, чтобы он мог смотреть на обоих родителей, не поднимая головы, так как это для него утомительно. Сразу же он вновь оказывается в этом мире вибраций и пульсаций, дыхательных звуков, сердца, сосудов, запаха матери, голосов своих родителей, рук родителей, тепла. И очень быстро он может обрести свои собственные опоры – это он сам. Это очень важно! Часто мы встречаем старших детей, подростков, молодых людей, имеющих благополучный вид, которые неожиданно впадают в подавленное состояние. В их жизни можно найти либо при рождении, либо позже моменты разрывов в идентичности, которые им пришлось пережить, потому, что люди хотят выживать. Они делают то, что им надо для жизни, но существует разрыв в их чувстве идентичности, и однажды он проявляется ошеломляющем образом. Это может проявиться, когда человек становится отцом или матерью. Континуальность идентичности является основным условием безопасности.
Прикладывание к груди после рождения. Ребёнку дают возможность дотянуться либо до груди, либо до соски с молоком. Примерно три миллиона лет хромосомы позволяют ему знать об этом и уметь делать. Ребёнка не прикладывают к груди. Дело в том, что грудные дети по-разному входят в жизнь. Некоторые хотят пососать, в то время как их тело ещё не совсем вышло из материнского лона, у них очень специфичный жест рта. Другие, увидев родителей, засыпают. Третьи, устроившись поудобнее смотрят на вас как на путешественников из космоса, рассматривают вас, как из глубины, в течении часа или двух. Зачем заставлять есть мечтателей, которые не испытывают чувства голода? Обычно берут их голову, кладут на грудь с расчётом на рефлекс сосания, это не желание. И тогда ребёнок саботирует грудное вскармливание. Если насильно положить руку на сосок, можно оставить анграмму, которая может оказаться негативной.
Ребёнок совершенно зависим, он весь ожидание, весь вопрошание. Ребёнок отдаётся чужим рукам, вероятно, также потому, что имеет интуитивную уверенность в потребности в этих людях, чтобы жить. Ребёнок знает, что у него нет другого выбора, как подчиниться этим всемогущим взрослым, которые появляются вокруг колыбели в нужный момент с тем, что нужно для выживания.
Незрелость малыша и его витальная потребность вступать в коммуникацию и обмен выводят его постоянно на перекрёсток, где скрещивается удовлетворение потребностей – сфера материального – и удовлетворение потребности в аффективных встречах, пространство желания, никогда не удовлетворимое.
Драма часто случается от того, что взрослые заполняют сферу материального (пища, уход, туалет) и эффективны в этом, не учитывая желания общения такой же жизненной силы в сфере субтильного и аффективного (речи, нахождения рядом без функциональной необходимости, нежные и защищающие жесты)
Многие предоставляют ребёнку адекватный уход, подходящую еду, но не дают ему аффективного подтверждения, через жест, слово, контакт. Когда родители и младенец не слышат друг друга, они всё меньше и меньше понимают друг друга. Чем больше ребёнок чувствует, что его мать в тревоге, тем больше он плачет. Потом он чувствует, что она в депрессии, и хочет помочь и плачет, ведь новорожденный не знает, что он маленький. Он, грудной малыш, хочет взять свою мать на руки. Он думает, что с этой женщиной происходит у неё проблемы, её надо покачать. ''Ладно, я это сделаю''. Он делает, что надо делать. И создаются весьма досадные недоразумения. Она себя чувствует плохой матерью, в то время как для него она очень даже хорошая. И он хочет о ней позаботиться. Для ребёнка установление связи с этими людьми является вопросом жизни и смерти. И каковы бы ни были невротические или физические зигзаги, возникающие на его пути, он способен разобраться в том, как установить связи с этими людьми, потому что иначе они умрут, и он в этом уверен. Он страдает, сталкиваясь с непониманием, и эти зигзаги заставляют строить ребёнка очень искривлённый мир.
Как взять ребёнка на руки, как его носить? Мы исходим из идеи, что способ держать ребёнка на руках, поворачивать его, перепелёнывать – это язык, насыщенный смыслами, как любой язык.
Способ брать ребёнка на руки является значимым жестом, это своего рода язык. Базовые жесты одни и те же для любого ребёнка, они позволяют им открыть для себя очень рано вертикальное положение. Мы никогда не поддерживаем им голову, но предлагаем опору; «меня держат» и «я опираюсь» - две разные реальности для человека, который их проживает. Необходимо дать ребёнку почувствовать, что он сам себя держит и поворачивается с нашей помощью и нашей поддержкой. Новорождённые очень быстро подчиняются предлагаемому им взрослыми статусу. Они ведут себя так как мы их держим.
Ношение ребёнка – это своего рода язык, ребёнок его очень хорошо декодирует и быстро подчиняется из любви и по необходимости тому, что ему предлагается. Мы используем определённое число жестов и позиций, в которых ребёнок часто повернут вовне, когда он бодрствует чтобы дать ему знать, что это он входит в мир с нашей помощью. Мы никогда не берём ребёнка под обе руки, его грудная клетка сплющивается между нашими руками, а низ тела оказывается в пустоте. Мы никогда не прикасаемся к вершине его головы, он вызывает ответную реакцию: голова втягивается в плечи и давит на позвоночник, этот жест может быть пережит как очень доминирующий. Нужен способ действия, который приглашает ребёнка нести себя с нашей помощью.
Что в особенности важно, ребёнка никогда не берут на руки и не носят как сверток, его приглашают держаться и действовать, и чтобы он мог, когда его состояние ему позволяет, обнаружить для себя вертикальное положение, пусть хотя бы на несколько секунд поначалу. Очень важно для малыша иметь очень рано чувство вертикальности, пусть даже на короткие мгновения. Когда ребёнок обретает свою ось, его вид меняется мгновенно: кажется его взгляд «загорается», становится более осмысленным, что по всей вероятности связано с активацией его сетчатки. Ощущать что именно он выбрал держаться своей оси или нет, также участвует в формировании чувства базовой безопасности, а значит и в опыте ранней автономии.
Первый год жизни самый невероятный, когда в каждый момент происходит много событий и ребёнку нужно особое (другое) обхождение. Ему подходит совершенно особый способ его носить. Мы требуем, чтобы ребёнка поддерживали в области таза снизу, никогда не клали руку впереди, на голову, никогда не держали за голову. Мы просим держать его так, чтобы он мог опереться. Потому, что Я опираюсь и Меня держат – две абсолютно разные вещи. И как только вам держат голову, тонус приходит в состояние судорожного сжатия во всех частях тела. И происходит торможение двигательной способности. Ребёнок не может пользоваться своей двигательной способностью. Все эти способы имеют главной целью дать пережить ребёнку чувство вертикальности, потому что в этом большой смысл дать ему почувствовать, что это он принимает вертикальное положение и приобретает совершенно особый взгляд. У ребёнка, который держит свой позвоночник, взгляд как бы загорается. Есть определённая зона мозга, которая делает так, что взгляд меняется. Люди, которые на него смотрят, говорят с ним совершенно иначе. Они относятся к нему иначе, чем когда он походит на варёную макаронину в руках своей матери. Он может выйти из этой вертикальности, чтобы опереться и немного уйти в себя. И в этом тоже речь идёт об индивидуации и никак не меньше.
Дети, получившие хорошее сопровождение, - это дети, хорошо себя чувствующие на своём месте, мирные и лёгкие в жизни. Если они плачут, для этого есть веские причины. Они могут быть аффективного характера. Их надо найти. И их всегда находят.
Дети большей частью времени веселы, легки в жизни, улыбчивы, но при этом хорошо знают, что они хотят. Они мало плачут, но когда это случается, то всегда для этого есть веская причина, которую нужно найти (веской причиной для совсем маленького ребёнка может быть потребность в телесном контакте или, по меньшей мере, в сердечном контакте). В своём большинстве они миролюбивы и легко адаптируются к новым ситуациям, они хорошо переносят испытание разлукой и легко включаются в жизнь коллектива. Однако очень рано они выражают свои желания и свою личность. Женщины часто испытывают ханд<