Вопрос о составе согласных звуков речи

Согласные звуки речи, как и гласные, характеризуются большим разно­образием по сравнению с составом согласных фонем русского языка.

В качестве специфических звуков следует признать звуки γ, дз, дж, которые оказываются соответствующей звонкой парой к «х, ц, ч».

Звук [γ] проявляется в таких словах, как «бога» [бо[γ]а], господи [[γ]осподи], бухгалтер [бу[γ]алтер], благо [бла[γ]о], ага [аγа], ого [оγо]. Правда, как отмечается в «Орфоэпическом словаре русского языка», произношений этих слов со звуком [γ] выходит из употребления, уступая место звуку [г] [богу]; [богатый]. Но при этом именительный падеж слова «бог» рекоменду­ется произносить как [бох]. Поскольку в данном случае речь идет о звуках речи (а не о фонемах!), думается, статус [γ] как самостоятельного звука речи не вызывает сомнения и ею следует сохранить в перечне согласных звуков. Это позволяет достаточно исчерпывающе объяснить факты функционирования [х] в слове «бог» и в позиции перед звонкими согласными, где [γ] выступает в качестве звонкого согласного по отношению к [х]. Ср.: [боγа] — [бох], а также озвончение [х]: [засоγÇбы] — «засох бы»; [моγÇбы] — «мох бы» и т.п.

Звонкость — глухость различает и такие звуки, как [ц] и [дз]. Последний выявляется в позиции [ц] перед звонким согласным, так как, являясь глухим [ц],согласно закономерности, действующей в русском языке, (глухие звонкими озвончаются, и наоборот), подвергается озвончению. Ср.: отец бы [ат’эдзÈбы]. Процесс озвончения наблюдается и в отношении [ч]: ночь бы [нóд’ж’Èбы]. Как правило, этот процесс происходит на стыке компонентов в составных наименованиях и формах. Ср. также: плацдарм [пладздáрм]; начдив [надж’д’ыф]. Особый интерес в плане противопоставления по признаку «звонкости — глухости» представляет функционирование звуков «р, л, м, н, j», которые в учебной литературе в большинстве случаев обозначаются терми­ном «соноры» (от лат. sonorus «звучный»), подчеркивающий их акустиче­скую специфичность: в них тон преобладает над шумом. В лингвистической литературе употребляется также термин «сонанты» (от лат. sonate «звучать»). Отличаясь от гласных и согласных в акустико-артикуляционном аспек­те русские соноры обнаруживают в речи определенное фонетическое разно­образие. Это, по наблюдениям исследователей, обусловлено зависимостью гоноров от их фонетического положения в слове. Так, согласно выводам Н. А. Любимовой, «традиционное представление о том, что сонанты сохраня­ет свои свойства в любом фонетическом положении, является неточным. Наиболее полно сонантные признаки звуков [л, л’, р, р’, м, м’, н, н’, j’] выра­жены в абсолютном начале слова. Напротив, в абсолютном конце как после гласного, так и после шумного согласного сонанты могут переходить в группу шумных согласных за счет усиления шума и оглушения» (Любимова 1975, 124). Наличие глухого аллофона у сонора отмечается и в учебной литерату­ре, например: [рых ], [мок ], [пес ’], [кос ] и т.п. (см.: Современный рус­ский язык. Ч.1. 1981, 150; а также: Современный русский язык (под ред. Белошапковой), 73).

На наш взгляд, действительно, в приведенных выше примерах наблюда­ется «погашение» тона в сонорах, но все же утверждать, что в указанных по­зициях происходит переход соноров в шумные согласные, было бы неправо­мерно, поскольку в этих случаях перед «глухим» сопором происходило бы оглушение предшествующего звонкого консонанта. Например: «каз’н’» и «каз’н’ит’»; или же озвончение глухого консонанта перед «звонким» сонором. Например: «мокр» и «мокрый». Оглушение сонора в позиции абсолют­ного конца слова — это, скорее, результат некоторых количественных измене­ний, ноне качественных. Сонор не переходит в шумные согласные, а остает­ся ь классе звуков, где голос, хотя и теряет свою звучность, но по-прежнему преобладает над шумом. В противном случае мы должны будем утверждать, что и гласные в абсолютном конце слова (в безударном положении) также теряют свою звучность и у них появляется шум. Ср.: собáка, кóсы и т.д., или окнá и óкна. Утрата звучности в конце слова — признак позиционный, Причем проявляется он в слабой позиции, тогда как в сильной позиции «глу­хость» соноров по существу не представлена. И поэтому целесообразно не Характеризовать соноры как «звонкие», поскольку тогда необходимо отме­чать и «глухие» соноры. А они обычно определяются как внепарные по звон­кости — глухости. Поэтому либо они парные, либо вне признака звонкости — глухости. На наш взгляд, второе решение более обоснованное, ибо подтверждается фонологическим (лингвистическим) материалом, в частности, тем, что признак звонкости — глухости не является релевантным фонологическим признаком, выполняющим смыслоразличительную функцию. Кроме тогоособого замечания требует функционирование в русском языке соноров в позиции слогообразующих элементов, каковыми обычно признаются глас­ные. Русские соноры являются слогообразующими в следующих фонетиче­ских позициях: в начале слова перед шумным согласным (рта, лгать); в сере дине слова между двумя шумными согласными (октябрьский); в конце слова после шумного согласного (смотр, рубль, жизнь) (см.: Любимова 1982, 14). Но, несмотря на эти очевидные факты, в русистике не принято говорить о сонорах как о слогообразующих.

В акустико-артикуляционном отношении слабая напряженность речево­го аппарата и отсутствие интенсивного шума сближает соноры с гласными, то есть происходит вокализация соноров. Правда, вокализация соноров носитне качественный характер, а, скорее, количественный, поскольку соноры не смешиваются с гласными, не нейтрализуются. Акустико-артикуляционные особенности соноров, в частности, для них важно не столько наличие пре­грады, сколько интенсивность шума при их образовании, которая в свою очередь зависит от напряженности речевых органов, образующих преграду и от силы воздушной струи (см.: Любимова 1982, 14), обусловливают их звуковую двойственность в функциональном плане; с одной стороны, они спо­собны оглушаться (например: смотр), а с другой стороны – вокализоваться (например: жизнь), являясь слогообразующим. Если же признавать, что соноры оглушаются (в качественном смысле), то есть, по выражению Н.А.Любимовой, переходят в шумные согласные, то как объяснить сохранение ими слогообразующего характера в тех же самых позициях. Тогда ел ройники данного подхода должны будут признать слогообразующую функцию по существу и у шумных согласных, а такого признания мы не наблюдаем.

Среди консонантов следует особо выделить звуки [в] и [в’], перед которыми происходит озвончение глухих согласных, то есть перед ними глухие согласные ведут себя идентично сонорам (ср.: [дравá] — [травá] и [двар’эц] — [твар’эц]. Но в конце слова и перед глухими согласными [в], [в’] оглушаются. Причем, в отличие от позиционного оглушения соноров, сопровождающегося количественными изменениями, оглушение [в], [в’] носит качественный характер: происходит смешение со звуками [ф], [ф’], которые традиционно квалифицируются как глухие по отношению к ним, образуя тем самым соответствующие пары по звонкости — глухости. Ср.: кров — [кроф], кровь [кроф’], явка – [j’афка]. Можно предположить, что мы имеем два типа звука [в], [в’]: 1) сонорный, который оказывается внепарным по звонкости — глухости, (а точнее, вне признака «звонкость — глухость»), и 2) консонантный (шумный), обнаруживающий противопоставление по звонкости – глухости. На практике такое разграничение представляется затруднительным в связи с отсутствием особого обозначения [в], [в’], имеющих сонорный характер. Но не замечать данной особенности у звуков [в], [в’] в системе согласных также было бы неправомерно. На наш взгляд, [в], [в’] можно рассматривать, как
переходные звуки между консонантами и сопорами (сонантами), совмещающие в себе признаки тех и других в плане употребления (функционирования) перед ними согласных по признаку звонкости — глухости. Ср.: свить — [св’ыт’] и сделать — [зд’элът’].

Несомненный интерес вызывает функционирование согласных по отно­шению к признаку твердости — мягкости, который также оказывается в неко­торых случаях позиционно обусловленным, что позволяет выделить соответ­ствующие позиционные звуки речи. Как известно, непарными по данному признаку признаются [ц] и [ч]. Но произнесение на месте [ц] соответствую­щей мягкой аффрикаты возможно (см.: Любимова 1982, 86). Правда, такое произношение признается как диалектное. В современном русском литера­турном произношении оно не представлено. Не представлено в нем и произ­ношение [ч] как твердого звука. И поэтому твердое произношение [ч] также шляется диалектной особенностью.

Такая дополнительная распределенность [ч’] и [ц] в плане их характери­стик по твердости — мягкости наводит на мысль о возможности рассмотрения этих звуков как противопоставленных по твердости — мягкости, то есть мы имеем своеобразную пару. Этот вывод вполне согласуется с тем, что данные звуки обнаруживают определенное артикуляционное сходство. Как отмечает Н А Любимова, оба звука начинаются с переднеязычного смычного элемен­та а конечная фаза артикуляции этих аффрикат — щелевой переднеязычный элемент. По ее мнению, «различие заключается в том, что при артикуляции смычный элемент является палатализованным» (Любимова 1982, 92). Ср. также точку зрения В.А.Виноградова: «Методически оправдан прием спари­вания [ц] и [ч], поскольку фонетически они характеризуются соответственно твердостью и мягкостью» (Виноградов 1971, 45).

По-разному в лингвистической литературе трактуется статус [ж] и [ш] в аспекте твердости — мягкости. Одни, фонетисты считают их внепарными до данному признаку, другие, же, признают парными и включают в качестве мяг­ких звуков [ ’] и [ ’], которые характеризуются при этом и признаком долготы – краткости, то есть, например, [ ’] отличается от [ж] двумя фонетическими (акустико-артикуляционными) признаками. Звук [ ’] проявляет себя в таких словах, как «дрожжи», «вожжи», «езжу» и т.п., а [ ’] — «щука», «щи» и т.д. Правда, орфоэпической нормой русского литературного произношения допускается и твердое произношение [ж] в словах «вожжи», «дрожжи». Как отмечает М. В. Панов, обе нормы — с [ ’] и [ ] — надо считать равноправными (см.: Современный русский язык, 102), хотя при этом он отмечает, что ношение [ ’] убывает от поколения к поколению (там же).

На наш взгляд, утверждение парности [ш] — [ ’] вполне правомерно, по­скольку мы имеем употребление звука [ш’] в сильной позиции (перед гласным) и при этом долгота звука [ ’] присуща ему изначально, что нашло отражение и в графике — в обозначении данного звука особой буквой (графемой) «щ».

В отношении к [ ’] такое утверждение представляется не совсем корректным, поскольку долгота [ ’] может быть объяснена двойным употребле­нием [ж] в словах тина «вожжи» или комбинаторным взаимодействием, на­пример, в словах типа «езжу». В противном же случае логичным представля­лось бы выделение долгих [с]: касса, масса; [м]: гамма, телеграмма и т.д. Отношения между долготой и мягкостью у [ж] не строятся по принципу, цте долгота [ж] влечет за собой мягкость [ж]. Например, «вожжи»: [во ’ы] и [во ы]; или «жужжать»: [жу ат’]. Поэтому определение долготы у [ж’] по­влекло бы за собой следующие противопоставления: [ж] — [ ] и [ж] — [ ’] и соответственно включение в систему согласных звуков трех звуков: [ж], [ ],[ ’]. Отрицание долготы у звука [ж] как изначально присущего ему не означает, что [ж] оказывается внепарным по твердости — мягкости. Такой парой является противопоставление [ж] — [ ’].

В качестве самостоятельных звуков речи, несомненно, должны признаны и мягкие заднеязычные [к’], [г’], [х’]. Ср.: [рука] — [рук’ы]; [нога] — [ног’ы]; [с’т’ых] — [с’т’ых’ы], а также в словах типа [тк’ом], [г’аур], [х’эр’ъс].

Таким образом, признак «твердости — мягкости» оказывается в фонети­ческом (акустико-артикуляционном) аспекте достаточно всеобъемлющим.

Находит свое проявление как фонетическое явление и признак долготы — краткости русских согласных. Наиболее устойчиво он выявляется в звуках {[ ’]// [ ]} и [ ’], образуя соответствующие пары по длительности с [ж] и [ш]. Что же касается других согласных, то долгие согласные представлены втаких словах, как «ванна», «касса», «гамма» и т.д. При этом обнаруживается следующая позиционная обусловленность в их функционировании: долгие согласные возможны в начале слова («ссора», «ввоз») и между гласными, один из которых является ударным. Когда же сочетание двух одинаковых звуков попадает в позицию с согласным, то вместо долгого звучит краткий: манка, финский и т.п. Поэтому вопрос об их фонемном статусе решается неоднозначно. Что же касается их функционирования в качестве специфиче­ских звуков речи, то здесь, думается, вывод однозначен. В качестве долгих звуков речи могут выступать по существу все согласные звуки (см. справоч­ник по двойным согласным).

Таким образом, состав согласных звуков речи определяется отношением к функционированию признаков «звонкости — глухости», «твердости – мягкости»,«долготы — краткости», что находит отражение в наличии фонетических различающихся по данным признакам.

Вопрос о статусе [i] — «и» неслогового и [j] в звуковой системе

Если исходить из традиционного деления всех звуков русского языка на гласные и согласные, то оказалось, что качество звука [i] определялось по-разному. Можно выделить следующие позиции исследователей.

1. [i] — согласный аллофон фонемы [j]. Так, Л.И.Минина отмечает: «Следует обратить внимание на звук, обозначаемый на письме буквой «й». Его графическое обозначение (ср.: й — и), название («и краткое», и «и неслоговое»), а также положение органов речи при образовании, близкое к поло­жению, характерному для [и], привели к тому, что в русской лингвистической традиции его называли «полугласным». Это наименование в про­шлом прочно закрепилось в школьной традиции. Однако современный школьный учебник от этого термина отказался, и не случайно фонетистами теперь установлено, что данный звук при всей его близости к гласным являет­ся оттенком не гласной, а согласной фонемы [j]» (Ковалев, Минина 1979, 49).

2. [i] — гласный аллофон фонемы [j]. В.В.Иванов в вузовском пособии «Современный русский язык» (Ч. I. 1981, 152) пишет: «Фонема [j] определя­ется как сонорная фрикативная среднеязычная мягкая согласная фонема, выступающая в русском литературном языке в двух аллофонах — в соглас­ном аллофоне [j] и в гласном аллофоне [ ]».

3. [i] — «гласный, но с ослабленной сонорностью» (Л.Л.Касаткин). С точки зрения Л.Л.Касаткина, «гласные, как наиболее звучные звуки, обычно бывают слоговыми. Но, например, [и] может быть и неслоговым: «юби­лей» [ y-би-лэ ]» (Современный русский язык (под ред. П.А.Леканта, 90). Если строго следовать этому рассуждению, то [i] — это неслоговой ал­лофон гласной фонемы [и]. Правда, в классификациях фонем [i] пред­ставлен Л.Л.Касаткиным в составе согласных.

4. [i] — особый звук — «полугласный». Как уже отмечалось выше, Р. И. Аванесов писал, что «[i] — гласный в роли согласного». Ср. также оп­ределение [i] в старых школьных учебниках. <…>

…выделение [j] в качестве особого типа звуков — глайдов представляется вполне убедительным. И тогда его статус как «переходного» звука объясняет наличие двух типов аллофонов — согласного (точнее, сонорного и гласного (вокального). Позволяет глайдовый характер [j] объяснить и егофакультативность в определенных условиях употребления, в частности, в тех случаях, когда «переходный» характер [j] почти не осознается, поскольку фактически не реализуется в звуке, представляя в определенном смысле акустический нуль: стоик, синее и т.п. (см.: Панов М.В. и др.). <…>