Лекарка нацепила на лицо улыбку, такую же фальшивую, как и у хаш-эда, и присела на край кровати, отжимая в таз чистую салфетку.
– Сейчас я поменяю примочки, станет немножко легче, - бодро сообщила она, старательно чаруя таз лучезарными ухмылками, – Арруша уже послала слугу на рынок. Как только он вернётся, я приготовлю обезболивающий отвар, и ты сумеешь поспать. А завтра все уже по-другому будет, вот увидишь!
Демон перехватил руку Архи, аккуратно вынул сложенную салфетку, положив её на стол, и переплёл пальцы ведуньи со своими.
– Я сделаю для тебя мир, – негромко пообещал он. – А не смогу создать, тогда найду такое место. Но ты же знаешь, я упрямый. Поэтому, думаю, все у меня получится.
– Данаш, прости за то, что я тогда наговорила, – Арха вроде и не хотела, но опять всхлипнула, – Ты прав, конечно. Я дура, а ты просто заботишься обо мне. В общем, забудь.
– Ты не дура, – хаш-эд поднял свободную руку, пальцем разглаживая нахмуренные брови лекарки. – И я не забочусь о тебе, а опекаю собственность. А это вещи разные. Не знаю, правильно это или нет. Но то, что в последнее время творится, абсолютно точно неправильно. Будем менять.
– Ты… опять уйти собираешься? – едва смогла выговорить ведунья – губы у неё вдруг судорогой свело.
– Не дождёшься, – демон перевернул её руку, целуя ладошку. – Теперь точно не дождёшься. Даже если захочешь.
***
С постели Ирраш встал вполне самостоятельно. А перед этим без чужой помощи натянул под простыней штаны. В общем, успехи были на лицо и повод для гордости имелся. Шавер перестал чувствовать себя беспомощным младенцем. Теперь он вполне мог потягаться, например, с трёхлеткой.
Встать-то демон встал. А вот что делать дальше он понятия не имел. Где-то слева, кажется, находился стол, который после фееричного падения вернули на место. А спереди стояло кресло, в которое усаживалась Ллил. Все хорошо: слева, впереди – это понятно. Только вот у мебели нет запахов, она не дует, и попробовать на вкус её можно, только подойдя вплотную и откусив. И как понять, сколько шагов нужно сделать, шавер сообразить был не в состоянии.
|
|
– Достаточно протянуть руку и найти предмет, – спокойно подсказала его сиделка.
Ирраш только фыркнул в ответ. Не хватало ещё ему в воздухе руками шарить, как… слепому. В конце концов, девчонка сама же говорила, что ничего ещё неизвестно. Повязку снимут через несколько дней. Тогда и можно начинать рассуждать, стоит привыкать без глаз жить или забыть все как страшный сон. А сейчас корячиться, загребая руками воздух? Может, сразу на грудь плакатик повесить: «Пни урода под зад!»?
– Если вам удобнее стоять столбом, то я ничего против не имею. Срочных дел у меня нет и подождать я вполне способна. Но постель вашу перестелить всё равно нужно, а вы мешаете. Но, повторюсь, я и подождать могу.
Демон раздражённо дёрнул ухом и, кажется, даже рыкнул. Вот как у неё получается? Вроде не издевается, не ехидничает, а чувствуешь себя кретином? Причём чувство это ощущается гораздо острее, чем тогда, когда пытаешься сохранить остатки достоинства и гордости.
– Если вы пройдёте вдоль кровати направо, то уткнётесь в стену, – как бы походя, о неважном, сообщила его сиделка. – А вдоль стены можно обойти комнату по периметру.
– Раньше сказать не могла? – хмуро поинтересовался демон, пока ещё смутно подозревая, что из него сознательно делают дурака.
|
|
– А вы разве спрашивали? – невозмутимо отозвалась сиделка. – Может, в ваши планы прогулка не входила? Знаете, чтобы услышать ответ, надо сначала спросить. И, кстати, сам по себе вопрос ещё не признак слабости. Мудрецы говорят, что не знать – это не позор. Стыдно не знать и прикидываться, будто знаешь.
– Не умничай! Тошнит уже…
– Как скажете.
Девчонка зашуршала тканью, словно разворачивая полотно. Наверное, и в самом деле разворачивала. Она же собиралась постель перестилать. Ирраш упрямо мотнул головой, хотя с ним никто и не спорил. Поморщился и повернулся аккуратно, словно боясь разбить что-то – себя или, может, комнату?
Вперёд он двинулся также осторожно, не идя, а буквально скользя по полу, стараясь не отрывать ступню от каменных плит. По идее, в такой походке для него ничего нового не было. Для того чтобы половица не скрипнула или ветка не хрустнула, идти надо также, равномерно перемещая вес тела. А рама кровати, которой он коленом касался, позволяла не размахивать руками.
Впрочем, руку-то шавер всё-таки приподнял, чуть согнув в локте и слегка выставив вперёд. Конечно, это выглядело жалким компромиссом между нормальной походкой и размахиванием слепца, но все же. Перспектива ткнуться со всего размаху рожей в стену прельщала гораздо меньше.
До стены он добрел и, касаясь камня кончиками пальцев, двинулся вперёд. Оказалось, что так можно получить об окружающем пространстве массу информации. Его комната сложена из камня – ну, потолок демон не проверял, конечно – так что, скорее всего, он находится в маленьком пограничном замке, скорее даже башне. В этих местах таких имелось предостаточно. Остались со времён, когда пытались соорудить защитную линию по границе. Просто более-менее новые дома изнутри обшивали деревом. А уложенные друг на друга блоки, да ещё и не скреплённые раствором, не обошьёшь.
|
|
На стене висел гобелен. Потрёпанный, вылезшие и оборванные нитки делали его ворсистым, да и само переплетение было толстым. Наверное, у отца Лилл с финансами имелись сложности. Да и мебель в комнате стояла массивная – либо старая, либо сработанная кустарями. По крайней мере, табурет, на который Ирраш наткнулся, даже с места не сдвинулся. Демон постоял в задумчивости. Соблазн ощупать мебель и определить, действительно ли она старая или самодельная, был велик. Но на глазах у девчонки этого делать не хотелось.
Поэтому он двинулся дальше и наткнулся на раскрытое окно. В замотанное лицо упруго ударил свежий тёплый воздух, терпко пахнущий ожившим садом – зацвели фруктовые деревья. На самом деле, запах сплетался из десятка нюансов: прогретая солнцем земля и камень; сухой плющ, который, наверное, рос по стене; свежие опилки и даже куриный помёт. Звуков, ненавязчивых и едва уловимых, было ничуть не меньше. И солнце погладило скулы сквозь повязку.
На мгновение Иррашу показалось, будто он различает во мраке пятно тусклого свет. Но, скорее всего, действительно показалось.
– Где вы сейчас находитесь? – поинтересовалась девчонка.
– У окна, – хмыкнул шавер, – Примерно на уровне второго этажа от земли. Может, чуть выше. Все правильно мистрис учитель?
– Если вы пройдёте комнату наискось, то окажетесь у кровати, – никак не реагируя на его язвительность, отозвалась Ллил. – Попробуйте запомнить, где вы слышали мой голос и ориентируйтесь по нему.
И замолчала, зараза. Сначала Ирраш растерялся, задачка показалась уж больно сложной. Но потом как-то само собой на ум пришло, что он, вообще-то, без всяких сложностей определяет, с какой стороны стрела прилетела или где кусты шевельнулись. Приходилось ему и стрелять на слух. Попадать тоже приходилось.
Демон стиснул зубы уже предчувствуя, как сейчас рухнет на пол, но двинулся вперёд все тем же скользящим шагом. И что самое удивительное, добрался-таки до кровати без приключений. Только ударился о раму голенью. Да ещё рукой задел складки ткани. А дальше случилось неожиданное.
Он машинально схватился за эти складки, пытаясь понять, что это такое. Ллил тихонько вскрикнула – от неожиданности, наверное, и также машинально попыталась его отпихнуть. В результате они оба рухнули на постель – шавер снизу, сиделка на него. И Ирраш вдруг осознал, что находится в настоящем облаке волос, лёгких, как пух, тонких и очень длинных – их вокруг оказалось неожиданно много. Странно, но они тоже пахли чем-то цветочным – сладко, но ненавязчиво.
А ещё он почувствовал мягкую, но небольшую и не стянутую корсетом грудь, прижимающуюся к своей. Прохладное запястье у виска и ладошку, придавившую его собственную шевелюру. Тонкое и длинное тело, которое уместилось на нём целиком, но, все же, было почти вровень с демоном. Он поднял руку и она легла в изгиб поясницы Ллил, как будто там ей самое место.
Сердце у неё колотилось, как у напуганной птицы.
Вторая рука поднялась, особо у хозяина разрешения не спрашивая, надавила на затылок девушки, притягивая её ближе. И утробное урчание родилось само собой. Губы у его сиделки оказались пухлые, мягкие и послушно-податливые.
Всего мгновенье.
А в следующую секунду в его губу вцепились очень остренькие зубы. Да так вцепились, что шавер взвыл. И на щёку опустилась весьма увесистая – неожиданная тяжёлая для такой узкой ладони – оплеуха, расцветившая темноту настоящим фейерверком.
И все – только поспешное шарканье убегающих ног.
Ирраш погрузился в тяжкие размышления, что ему стоит сделать: треснуться лбом о стену или заржать в голос?
Глава восьмая
Глава восьмая
«Нельзя всем дать вс ё. Всех много, а всего мало»
(Из наблюдений неизвестного филантропа)
Адин ведунью-таки догнал. В смысле, не догнал, а нашёл, но сути дела это не меняло. Арха от него пряталась, встреч наедине избегая особенно тщательно. Делать вид, что ничего не произошло, у лекарки не получалась. Ивтора она почти ненавидела. А, может, и не почти. И это тоже было неправильно.
Хотя, что в их жизни правильным-то называть стоило?
Но синеглазик её всё-таки отыскал. Хотя девушка и забилась в дальний угол сада, чтобы никого не видеть и пореветь, наконец-то, в собственное удовольствие. Красавчик, ни слова не говоря, прислонился плечом к дереву, глядя куда-то поверх головы ведуньи. Хотя ничего интересного, кроме ползущих по стене роз, там и не было.
Арха с ним заговаривать тоже не спешила. Поправила феридже, которое, как ни странно, для неё почти привычным стало. А под покрывалом вытерла мокрый нос сначала ладошкой, а потом – для надёжности – ещё и рукавом.
– Я знал, что ничего с Даном действительно страшного не случится, — Адин всё-таки первым не выдержал молчания. – Шаверы никогда не рискнут причинить хаш-эду серьёзный вред. Тем более, пасынку императора. Он жреца и так едва уломал на этот ритуал. Только никого более подходящего под рукой не оказалось.
– Да провалитесь вы вместе со своим ритуалом, – буркнула лекарка.
Синеглазик кивнул, будто соглашаясь, что провалиться всем дружно стоило.
– Просто…
– Да хватит уже! – вызверилась ведунья. – Мне Шай уже все мозги прополоскал этим вашим «просто»! Я все понимаю: другого выхода не было, нужно использовать любой шанс. Понимаю я. И отстаньте от меня. Знаешь, что «просто»? Просто оставь меня в покое!
Блондин снова кивнул. Сегодня он решил быть на все согласным. И это настораживало.
– Ты не можешь нас простить, потому что…
– Да тьма! Давай без этих бредней из романов, ладно? «Ты не можешь нас простить!» – звучит изящно, пафосно, совсем по-лордски и не имеет никакого отношения к реальности! – Арха и сама не заметила, когда успела сжать ладони так, что ногти впились в мякоть. – И не надо мне тут воду лить, будто он сам все решил. Вы его в жертву отдали! Ближайшие сподвижники, блин. Друзья-товарищи не разлей вода! «Мы за тобой на край света!» – передразнила кого-то ведунья блеющим голоском. – Козлы!
Странно, но Адин опять кивнул.
– За Шая я говорить ничего не буду, – спокойно ответил ивтор. – У него, вероятно, свои резоны имелись. Хотя, скорее всего, он просто растерялся. Что же касается меня… Арха, а на что ты готова была пойти, пропади не Ирраш, а Дан?
– Не сравнивай! – огрызнулась ведунья. – Одно дело ты и другое дело я.
– И в чём разница? В том, что ты женщина, любящая мужчину, а я?..
Синеглазик по-прежнему глубокомысленно таращился на стену, а Арха – гораздо менее глубокомысленно – на Адина. Лекарка буквально слышала, с каким скрипом в её голове ворочаются мысли. И – да, рот у неё открылся сам собой, челюсть отвисла. Хорошо, что под покрывалом этого видно не было.
– К вопросу о том, зачем я на тебя это все вывалил. Непонимание любые отношения разрушает эффективнее всего. А я тебя люблю и Шай тоже. Кроме того, твоя неприязнь может вбить хороший такой клин между нами и Даном. Зная же, почему я так поступил, ты можешь сознательно решать, как к этому относится.
Ведунья откашлялась, хотела ответить, но только рот закрыла. Сказать ей было абсолютно нечего.
– И чтобы до конца все понятно стало. О моих… В общем, о том что я… – ивтор длинно, с трудом сглотнул – кадык прокатился по горлу в распахнутом вороте местного кафтана, – Короче, Ирраш об этом, скорее всего, догадывается. Думаю, что догадывается. Шай знает, а Тхия глубоко плевать. Дан… Ну, надеюсь, что даже и не догадывается.
– Почему? – неожиданно хрипло спросила Арха, которая вроде бы только что откашлялась. – В смысле, почему надеешься?
Красавец усмехнулся.
– Ар, он и так много лет упорно делал вид, что моих странностей не замечает. Уже за это ему стоит памятник поставить. Все-таки мы гвардейцы… В смысле, были ими. В общем, такие круги это не приветствуют – не придворные. А тут ещё…
У лекарки снова в носу защипало. Адина ей стало жалко до слёз. И хотя обида на демонов никуда не делась, но стала меньше, не такой значительной. Покрывальце: «Я его понимаю!» – укрыла её вполне надёжно. А злость и вовсе стёрла. Послала ли сама Арха кого-нибудь из Великолепной Пятёрки на алтарь ради Дана? Запросто. Сама кинжал в руки, может, и не взяла. Но пожертвовала бы точно. Другое дело, чего бы ей это стоило.
– Так, ладно, – решительно хлюпнула носом ведунья, – забыли. Все забыли. То, что ты мне сказал тоже.
Это было совсем неожиданно, но Адин опять кивнул.
– Только ещё одно. Дану ритуал тоже нужен.
– Точно, мне уже объяснили. Наказание за потерянную погремушку и все такое. Спасибо, но без таких объяснений я точно обойдусь. Оставьте их себе.
– Ничего про погремушки не слышал, – признался синеглазик, – Только вот жить дальше, понимая, что ты ничего не сделал, практически невозможно. Жертвовать собой легко. И иногда мы должны позволять близким такой эгоизм.
– Ну, знаешь! – поперхнулась ведунья. – Твои парадоксы для меня как-то совсем парадоксальны. Ты уж прости.
– Да? – Адин, наконец, оторвался от созерцания стены и посмотрел на лекарку. – А зачем ты своим посмертием ради Дана пожертвовала? Зачем себя с ним связала?
«Просто если бы ты этого не сделала, то жить и вовсе незачем, да? Только откуда же тебе знать, что там дальше-то было?» – всплыл в памяти голос, сплетённый из тысячи других: молодых и старых, звонких и хриплых, шепчущих и почти кричащих.
– Ты не считаешь это эгоизмом? – продолжал препарировать Адин. – Как тебе живётся с твоей жертвой? Зная тебя, думаю, что никак. Ты о ней не вспоминаешь и вообще не думаешь. А вот Дан вряд ли когда-нибудь забудет. Поверь, он об этом помнит постоянно. И что-то мне подсказывает, от радости не прыгает. Благодарен, конечно, за то, что ты его спасла. Но ценой недоволен. И теперь подумай как Ирраш, опеку над Даном считающий смыслом своей жизни, отнесётся к его поступку. Нет, Арха, жертвенность – это всегда эгоизм. Либо эгоизм бессмысленный, как в нашем случае. Либо осмысленный, когда жертвующий поступком гордиться и своей самоотверженностью в глаза всем тычет. И если мы любим кого-то, то должны такое позволять. Потому что ему так легче.
– Так все наизнанку вывернуть – уметь надо, – растерянно пробормотала Арха. – Тебе прямая дорога в политики.
– Ну, так я и собираюсь им стать, – улыбнулся красавчик. – Но я ничего не выворачиваю. Понимаю, что жертвенность – это главный постулат твоей Матери. Только вот, по моему глубокому убеждению, все они эгоисты – и Тьма, и Свет, и Жизнь.
– Да идите вы с вашей философией! – огрызнулась несколько ошарашенная ведунья.
Она так и не определилась, как относится к сказанному Адином. Но по опыту своему лекарка знала: не можешь чего-то понять – просто не думай об этом. Тем более что без высоколобых и заумных рассуждений о природе вещей ей и так жилось совсем неплохо.
***
Ведунья с размаху плюхнулась на кровать. Получилось это действительно сильно, аж балдахин закачался. Вообще-то, Арха сейчас была совсем не против чего-нибудь сломать, разбить, а ещё лучше расквасить кому-нибудь нос. Только вот подходящих кандидатур под рукой, как назло, не оказалось. С Адином они помирились совершенно, Шай предусмотрительно скрывался, а Дана бить нехорошо как-то, раненый всё-таки.
Хотя на рогатого лекарка как раз злилась сильнее всего. Любящей сиделкой лорд девушке стать не позволил. Нет, её ухаживания он стоически терпел, но с такой миной, что даже слепому стало бы понятно – надолго его терпения не хватит. Да и слишком часто он призывал Арху куда-нибудь пойти и чем-нибудь полезным заняться. В общем, просто отвратительный больной. Даже крыльями над собой похлопать не даёт.
А чем тут ещё заниматься? Аррушу к ней не пускали. Жрец вообще настаивал на том, что чужаки, участвующие в этом треклятом ритуале, должны провести в полной изоляции пять дней: «Дабы осмыслить своё общение с Тьмой!». Слава всем, что служителя вместе с его завываниями Дан послал искать полезные занятия куда активнее, чем ведунью.
А лекарке и без осмыслений тошно приходилось. Злость смешивалась с отчаянием, беспокойство за оставленный «ненадолго» лазарет и Ю подкапывало ядом, а ягодкой в этом дивном коктейле служила свежая, неизбитая, но оттого не менее актуальная мысль: «Что делать?».
При полном отсутствии альтернативы оставалось только с ума сходить.
И вот когда Арха решала, что же будет плодотворнее: ещё поплакать, повыть-таки или спать завалиться – дверь в её спальню без всякого предварительного стука приоткрылась, в образовавшуюся щель протиснулась явно женская фигура. И – опять же, без всяких предварительных уведомлений – грохнулась на колени, да ещё и лбом в пол ткнулась.
– А? – не поняла происходящего лекарка.
– Дозволит ли моя госпожа недостойной говорить? – прошелестело из-под тёмного покрывала.
– Э-э… – озадачилась Арха, не слишком поняв, кто, кого и чего недостоин. – Н-да… В смысле, да, конечно, говорите. И, может, сидя удобнее будет?
Женщина выпрямилась. Причём проделала она это с таким изяществом и грацией, что у ведуньи зубы свело. Может быть, Дан был абсолютно прав, говоря, будто у шаверок особая пластика. Но вот достоинства самой лекарки он явно преувеличивал. Для того чтобы с пола подняться, ей, по крайней мере, пришлось бы рукой опереться, а то и на четвереньки встать. Негаданная же посетительница все умудрилась проделать единым и очень плавным движением.
– Госпожа мне позволит сесть? – поинтересовалась женщина.
При этом ни её тон, ни приподнятый подбородок, ни прямая, как палка, спина никак не соответствовали падениям на колени и тыканьем в пол.
– Угу, – кивнула лекарка, начиная раздражаться, – и заканчивайте меня госпожой величать. Обращение «мистрис Арха» вполне подойдёт.
Политесы она со времён жизни в столице переваривала плохо. Застарелая язва их не принимала. Видимо, недолгое, в общем-то, пребывание в доме Дана сумело вызвать к расшаркиваниям устойчивую аллергию.
Посетительница с грацией кошки, а, может, и змеи опустилась на подушки и откинула покрывало, занавешивающее лицо, назад. Вот тут ведунья едва не взвыла. Ну почему Тьма, в мудрости своей, одному даёт то, что вполне бы на троих хватило? И, между прочим, никто ущербным не остался.
Женщина была красавицей без всяких «но», «если» и «могло бы». Антрацитово-чёрная, без малейшего изъяна, кожа. Приподнятые к вискам глаза цвета то ли изумруда, то ли весенней травки. Тонкий, прямой как стрела нос. Идеальные губы. Да в ней все казалось идеальным! При этом без малейшей искусственности, которая нет-нет, да проскальзывала в той же Адаше.
«Если она подойдёт к Дану ближе, чем на десять шагов, ты её зарежешь, – мрачно буркнул внутренний голос. – Хотя вариант с кислотой в личико со счетов списывать не стоит». И Арха с ним в кой-то веки была почти полностью согласна. Только расстояние увеличила до двадцати шагов.
– Я прошу простить меня, что осмелилась побеспокоить вас… – начало вещать это олицетворение красоты шаверок.
– Для начала хотя бы представьтесь, – недружелюбно и совсем невежливо перебила её Арха. – И можно сразу переходить к делу. Не люблю я этих расшаркиваний.
– Меня зовут Рахша, – мило проигнорировав хамство, но многозначительно прикрыв глаза, будто все понимая, отозвалась шаверка. – Я вдова Ханшарра, одного из братьев господина Ирраша. И у меня к вам просьба. Уговорите совет старейшин снять с Шхара наказание.
Ведунья тряхнула головой, запутавшись в сплошных «ш», «х» и «р». Да ещё женщина звуки выговаривала так, что они выходили сдвоенными и даже строенными – сплошное пришепётывание, шипение и рычание. Впрочем, она вообще говорила странно. Будто хашранский ей не был родным.
– Я ошиблась, – покаялась ведунья. – Сразу к делу, видимо, не получится. Какое я могу иметь отношение к Шхару и его наказанию? И, вы уж простите, какое отношение вдова одного брата имеет к другому? Который, кстати, неизвестно… где.
«Неизвестно жив ли» она предпочла проглотить не жуя.
– Вы правы, – спокойно ответила шаверка. – К господину Шхару я не имею никакого отношения. Кроме того, что он моё солнце, луна и звёзды.
– Поэтично, – буркнула Арха, предусмотрительно понизив голос. – А он в курсе, что… – ведунья покрутила пальцем в воздухе, пытаясь подобрать подходящее слово. – Что он для вас свет в оконце?
Конечно, у лекарки получилось не так поэтично. Видимо, с романтикой напряжёнка наблюдалась не только у Дана. А, может, это рогатый её и заразил недостатком возвышенности?
– Нет, конечно, – не дрогнув и по-прежнему спокойно, отозвалась Рахша, – он о моём существовании вообще не подозревает. Да и я его видеть не должна. Но так сложилось. Госпожа Арруша после смерти моего супруга говорила с господином Иррашем, пыталась намекнуть, что я могу стать хорошей партией Шхару. Но наш господин посчитал, что я слишком стара. Да и приданое за меня уже получено, а второго не дадут.
– Скотина, – оценила решение ушастого ведунья. Подумала и добавила, разглядывая балдахин у себя над головой. – Тьма, почему у всех такие сложности-то?
– А любовь без сложностей называется обыденностью. В ней ничего интересного нет, – улыбнулась шаверка и умудрилась стать ещё краше, – Вам бы, например, было интересно читать книгу, в которой написано: «Они встретили друг друга, полюбили, жили долго и счастливо», а больше ничего?
Арха раздражённо дёрнула ухом и встала с кровати, отойдя к окну. Сегодняшний день явно был перенасыщен рассуждениями и философствованием на отвлечённые темы. И – да, это тоже нервировало.
– Всё это замечательно. Но я так и не поняла, при чём тут совет старейшин, наказание Шхара и я. Это упуская тот маленький момент, что его самого-то тут нет.
– Он скоро придёт, – не теряя ни грамма своего спокойствия, отозвалась Рахша. – Понимаете, Тьма наделила меня проклятьем видеть вещие сны. Мне приснилось, Шхар скоро придёт. И дело не только во мне и моих чувствах. Если не отменить наказание, умрёт тот, чью корону подпирают рога.
Арха резко развернулась и уставилась на безмятежную гостью с большим сомнением. Кажется, у этой красотки просто не все дома находились. Хотя, вполне возможно, кого-то имелся даже излишек. Например, тараканов.
***
Арха пялилась на свою гостью, а та отвечала взглядом, полным вселенского умиротворения. Пауза явно затягивалась. Но ведунья просто не в состоянии была ответить что-то осмысленное. Совет обратиться к лекарю и попить успокоительных травок казался неуместным.
– Нет, я не сумасшедшая, – заговорила, наконец, шаверка. – Не думала, что вы так отреагируете на вещие сны. Поверьте, это правда. И они уже не раз сбывались.
– Да я верю, – смутилась Арха. – Снами меня тоже не удивишь. Просто…
– Вас смутило моё заявление про рога и корону? – проявила ещё и чрезмерную прозорливость красавица. – Но я действительно так снила. Чётко я вижу только лица тех, кого знаю. А в этом случае были только рога, как у хаш-эда и между ними корона.
– Ладно, с коронами потом разберёмся, – отмахнулась ведунья. – Как я могу повлиять на совет старейшин? Я для них никто, а это какие-то ваши заморочки.
– Заморочки – это значит «правила»? – уточнила Рахша. – На старейшин вы никак не повлияете. Но можете поговорить со своим мужчиной, убедить его. А уже он потребует отменить наказание. Дело в том, что снять кару могут только они или сам господин Ирраш. Тем более что наказание Шхаром незаслуженно.
– Ну, знаете ли! – Арха в порыве чувств даже руками всплеснула. – Нет, мне, конечно, его жалко. Но про «незаслуженно» вы явно загнули.
– Я не знаю, чем он заслужил это. И по вашей реакции могу судить, что Шхар причинил зло лично вам. Но, поверьте, он такого наказания не заслуживает.
Вся невозмутимость шаверки куда-то подевалась. Она, стараясь быть убедительнее, даже вперёд подалась. А глаза у неё и вовсе сверкали, как у настоящей кошки.
– Ну, да. Он белый и пушистый. Просто в детстве часто болел, – фыркнула ведунья.
– Не дай никому такого детства. Когда тебя заставляют ненавидеть того, кого ты любишь и твой идол не убил тебя просто потому, что наследовать больше некому. Это - не жизнь, а кошмар. Причём ничем не заслуженный. Просто ты с этим родился. Просто у тебя другой жизни нет.
– Я все понимаю, но…
– Вряд ли, – едко усмехнулась Рахша. – Позвольте, я расскажу. Может быть, это поможет вам сделать то, чего я от вас прошу.
Арха кивнула, хотя её согласие тут, кажется, мало кого интересовало. Она не причисляла себя к любителям житейских драм. А, судя по всему, шаверка ей отнюдь не комедию пересказывать собралась. Но, с другой стороны, ведунье было любопытно узнать что-нибудь новенькое о своих демонах. В конце концов, они ведь действительно жили ещё до её появления.
– Меня сосватали за супруга, когда мне исполнилось пять лет, – голосом профессиональной рассказчицы начала Рахша. – Тогда же и отдали на воспитание в семью Нашкас. Это принято, если род мужа сильнее и могущественнее. Считается, что девочка так лучше усвоит традиции и уклад нового дома. Шхару на тот момент исполнилось семь, а господину Иррашу девятнадцать.
– Простите, – не удержалась и всё-таки спросила ведунья. Не без ехидства, между прочим, спросила, – вы эту историю часто рассказываете? Просто полное ощущение, что вы с листа читаете.
– Нет, я… – красавица явно потемнела скулами, а её уши под покрывалом шевельнулись поджимаясь. Она нервно сплела пальцы и даже глаза в пол опустила. – Я пишу. В смысле, не то чтобы романы… Ну вроде моей собственной истории. Хотела бы и про других, но что я видела? Вот и…
– Я поняла, – Арха и сама застеснялась, словно её застали за подсматриванием в замочную скважину. – И извините, что перебила. Продолжайте, пожалуйста.
– Да, я постараюсь попроще. В общем, разница в возрасте у них была очень большой. И ещё дело в том, что они оба – младшие из братьев. Наверное, поэтому господин Ирраш и не приезжал сюда до самой смерти их отца. Правда, говорили, что он мать часто навещал. Но этого я не видела. Так вот, когда глава рода умер, господин Ирраш появился. Я не знаю, кем он тогда был, но, поверьте, впечатление он на всех произвёл. В такой странной, но очень красивой одежде, надменный, чужой. Настоящий лорд.
Лекарка прикинула, что в девятнадцать ушастый учился в кадетском корпусе. Впрочем, местным он действительно должен был казаться чужим. Воспитывался-то шавер в родовом замке Дана.
– Но дело не в этом. Просто господин Ирраш единственный, кто тогда на Шхара внимание обратил. Он-то мало того что самым младшим из братьев родился, так ещё и слабенький, болел постоянно. Братья его и за родню не считали. Вообще не замечали – пустое место. А Ирраш… он даже рассмешить попытался.
Красавица задумчиво улыбнулась, как будто вспоминая что-то хорошее. А Арха попыталась представить, как ушастый мог рассмешить ребёнка. Любимому попугайчику голову открутить? Про Исход из Тьмы на ночь глядя рассказать? Выпрыгнуть из-под кровати с воплем: «Вашу ж мать!»? Впрочем, кто их, шаверов, знает.
– А после похорон отца господин Ирраш пропал года на три. Правда, потом начал приезжать регулярно. Раз в шесть месяцев. Чтобы бросить вызов очередному брату. Всем было понятно, что он собирается стать главой рода и очень целеустремлённо двигается к своей цели. Они даже между собой поединков не устраивали – его ждали. И он приезжал. Наш господин проиграл всего два раза. Но оба раза вернулся ровно через полгода.
– И, конечно, победил, – снова не удержалась от шпильки Арха.
– Конечно, – Рахша абсолютно серьёзно кивнула. – Но про Шхара он не забывал. И подарки привозил, и возился с ним. На охоту брал, верхом ездить, фехтовать учил. Представляете, как младший его обожал?
Пожалуй, Арха действительно представляла. Вот для кого, наверное, ушастый был и светом в оконце, и царём, и воплощением самой Тьмы.
– А потом господин Ирраш стал-таки главой рода. Я не знаю, в курсе ли вы этой истории, но мать Шхара убила маму господина. Просто родительница господина у нас – глава женской половины. И, поверьте, такое положение власть даёт совсем немаленькую. С мужской, конечно, не сравнить, но все же. Хотя, по моему мнению, поступок был, мягко говоря, странным. О любви Ирраша к родительнице знали все. Потому никто и не удивился, что он потом сделал.