Г. Череповец Крестовкой, т. е. Крестовой улицей разделяется на два церковных прихода. Воскресенский проспект разделял ребят на верхнеуличных и нижнеуличных. Наша семья, родители, за последнее время в основном снимали квартиры на нижних улицах, т.ч. я себя причислял к нижнеуличным.
На моей памяти сохранились два случая, когда ребята с верхних и с нижних улиц дрались камнями стенка на стенку, но это было, когда я еще не посещал школу. Ребят нашего края я хорошо знал. Некоторые ранее бедные ребята стали в революцию 1917 года членами Ленинской партии. Так, например: Литтебрант Алексей, Елагин Виктор был старшим лейтенантом. Другие, как, например Саша Горшков и его друг Витя Швецов спились, и один из них утонул, а другой от пьянства помер. Им дружок был и Коля Нестеров.
В революцию погиб Алексей Коробов, он похоронен в Череповце на братском кладбище у Собора. Смирнов Иван работал последнее время полковником в войсках НКВД и помер в семидесятых годах. Еще были братья Евграфовы Алексей и Михаил. Все это были городская беднота и стали за исключением некоторых жить по человечески лишь после революции.
Забегая несколько вперед, я вспомню свою последнюю встречу с Горшковым Сашей и Колькой Нестеровым. Приблизительно в 1926 году я от губернского слета профсоюзов города Череповца выполнял общественную работу, был членом наблюдательной комиссии при Губисправдоме, т.е. при Губернской тюрьме. Нас было четверо – я, тов. Морозов, врач Красиков, инспектор губернских мест заключения Мельборт. Заседания происходили два раза в неделю, рассматривали о досрочном освобождении заключенных, о переводе из категории в категорию, о снятии строгой изоляции, о переводе из мест заключения (тюрьмы) в лагеря и т.д.
Во время проведения комиссии приходилось часто бывать в камерах заключенных, наблюдать за ними, беседовать. Запомнились несколько случаев.
Были в камерах, в общей, подследственной. Кого- кого только там и не было.
Вот сидит спекулянтка лет на 50, вот цыганка, рядом женщина улицы, проститутка, с развязными манерами, нахальная, грубая.
Зайдя в женскую общую камеру, я обратил внимание на молодую женщину, одиноко сидящую, на вид скромная, лет не более 18-20. «Я, - сказала она,- убила своего отца, жизни от него не было». Далее выяснилось, что отец пьянствовал, избивал мать, а однажды когда, придя пьяный сильно побил мать, так что та свалилась на пол пластом, то эта молодая женщина взяла топор и когда он лег в кровать, отрубила голову этому извергу, как она сказала, своему отцу. Ее судили и приговорили к 8 годам заключения в исправдоме.
В одной камере сидела аферистка, при ней находился сын мальчик в возрасте от 2-3 лет, в этой камере были две монашки. Камера чистая, одно окно, на подоконнике приспособлены два цветка в глиняных горшках. Кровать с перьевыми подушками, покрыты простынями, одеялами. У аферистки - не считал, но вероятно 4-5 подушек.
В одиночной камере сидел мужчина, который, как нас проинформировали, обвинялся в изготовлении фальшивых денег. Он не сознавался и объявил голодовку. Пришли к нему в камеру. В камере кровать. Заключенный лежал на ней, рядом на табуретке покрытой белой материей, стоял стакан с водой и лежала вата. На табуретке также сидел другой заключенный, время от времени обтирал губы лежащему фальшивомонетчику. Он уже голодал 10-е сутки. На 13 –е сутки врач признал дальнейшее голодание опасным для жизни, его перевели в больницу, где делали искусственное питание.
В одной камере сидел православный поп и с ним вместе не помню двое или трое ребят, чувствовалось, что они над святым отцом иногда выкинуть грязную хулиганскую шутку. При нашем посещении, как правило, батюшка стоял, скрестивши руки на груди.
Поинтересовались мы тюремным карцером и однажды зашли туда. Нам сказали, что там сидят за картежную игру. В карцере, освоившись с полумраком, я увидел в числе троих Сашу Горшкова и Николая Нестерова, моих хороших знакомых ребят с нижних улиц. При нашем входе заключенные в карцере встали и у Нестерова из рук посыпались игральные карты. Увидя это, я скривил душой. «Колька! - сказал я, - Спрячи карты, пока никто не видел, а то накажут крепко и заставят здесь долго сидеть». Нестеров прикрыл разсыпавшиеся карты пинжачишком и никто кроме меня не видал. Надо нарушителям дисциплины еще быть в карцере три дня, но мы попросили инспектора, чтобы он их выпустил. Тот задал вопрос сидящим: «Будете еще играть в карты?» «Нет, не будем», ответили ему. «Проваливайте в камеру, что бы я вас здесь не видел» -сказал Мельборт, выпуская из карцера всех троих.
В то время из исправдома отпускали на полевые работы заключенных, если она подавали заявления и наблюдательная комиссия находила возможность крестьян за их хорошее поведение и ряда других положительных моментов, удовлетворить их просьбу и отпустить в семью на полевые работы сроком до одного месяца.
В памяти сохранились два случая, когда досрочно возвратились в губисправдом отпущенных на полевые работы.
Это один рыженький мужичок осужденный за соучастие в убийстве и Горшков Саша.
Почему вернули не вовремя рыженького мужичка. Я его спросил, в чем дело, почему он не использовал предоставленное ему право помочь семье в полевых работах.
- Бес меня попутал, - говорит он. - Пришел это я к себе на деревню, как раз под местный пивной праздник. Погуляли, попили здорово подрались, да я нечаянно свояка «цюрочкой»(поленом) по голове трахнул, а он и помер. Вот пробыл в деревне всего три дня, меня обратно сюда и представили. Посмотреть то на его, то ничего злого в нем не видно. Осужден за соучастие в убийстве, а будут судить за убийство.
С Сашей Горшковым, моим с детских лет получилось иначе. Придя на очередное заседание наблюдательной комиссии, я на дворе с бачком увидел Горшкова. Он подошел ко мне, сказал, что подал заявление с просьбой отпустить его на полевые работы (родом он был из деревни Борок) и просил, чтобы я походатайствовал перед комиссией о предоставлении ему отпуска.
Разбирая его заявление, я сказал о просьбе Горшкова ко мне как старый знакомый с детства. Посмеялись на комиссии, знали, что он никакого хозяйства в деревне Борок не имеет, что живет в городе, безобидный мелкий хулиганишка, драчун и поэтому в году по несколько раз попадает в исправдом. Давайте предоставим отпуск, сказал инспектор мест заключения. Далеко не уйдет. Явится к нам. Здесь если он не прописан, но у нас в исправдоме он добрую половину года живет.
Вижу, Саша опять работает на кухне исправдома, возит воду. Спрашиваю, ходил ли он в отпуск на полевые работы.
- Отпускали, спасибо тебе. Да вот вышло неудачно. Пошел я из тюрьмы то, перешел через дорогу в пивнушку, а там ко мне «селедка» (так он назвал милиционера) и привязался, я его толкнул, да стукнул кулаком, а он возьми меня и отправь в отделение милиции, там я ночевал, да обратно оттуда меня сюда и представили.
В то время проводились компании то по борьбе с растратами, то по борьбе с взяточничеством, судили и того, кто давал и кто брал. Были среди них и случайные люди. Особенно если вспомним те времена, когда чувствовался недостаток многого необходимого для жизни, как из питания, так и одежды. Помню, в исправдоме сидел бледный болезненного вида мужчина лет 30. Был осужден за растрату в сумме 13 рублей с копейками, осужден, кажется года на два. На свидание приходила жена с ребенком. Комиссия досрочно освободила. Но были случаи, когда комиссия отказывала в каких бы то не было облегчениях и предоставлении льгот. При исправдоме был клуб.