Матрично-пионерская быль с рыжим конем и говорящим тазом 7 глава




Вот это, мой любезный собеседник, и есть контекстуальное поле. Вам нужно прочитать несколько страниц, вчитаться в произведение прежде, чем это поле начнет работать на вас настоящим образом. В коротких произведениях для этого не хватает пространства. Вы едва начинаете входить в контекстуальное поле, как рассказ кончается. Вы начинаете читать следующий рассказ, и повторяется та же самая история – вы лишены возможности вчитаться, вжиться в произведение.

 

ü Для создания лексического контекстуальног рабочего поля.

 

У всех нас, мой любезный собеседник, есть наш излюбленный словарный запас. Даже у вашего покорного слуги – не постыжусь в этом признаться. У писателей-беллетристов он тоже есть.

Набор слов, которые используют писатели на протяжении какого-либо произведения, весьма ограничен. Это становится очевидным, даже когда вы прочитали всего лишь какие-то десяток-другой страниц. Некоторые слова начинают повторяться очень часто. Вы их видите десятки раз, но в разном окружении. У вас появляется сначала смутная, а потом все более ясная идея, что данное конкретное слово может означать. Если мистер Фэндоурин раз за разом вынимает нечто из кармана и наставляет это на злодеев, от чего те либо поднимают руки, либо бросаются убегать (трусливые негодяи!), то это нечто вряд ли является пузырьком со святой водой или носовым платком. Скорее всего данный предмет является какой-либо разновидностью огнестрельного оружия.

Не исключено, впрочем, что доставаемый непримиримым борцом со злом предмет является именно пузырьком со святой водой – такой вот авторский ход, но ведь как раз это мы и должны определить, распознавая, расшифровывая на первых страницах контекстуальное поле, созданное автором.

Так или иначе, но из контекстуального поля мы почти наверняка знаем, что фандорианское оружие не может быть лазерным бластером, гранатой «лимонка» или харипоттеровской волшебной палкой. Чтобы удостовериться, небрежно заглядываем в словарь – и искомое слово навсегда врезается в нашу память.

Или, преследуя гадкого злодея, наш герой идет по лесу, задевая за осыпанные утренней росой кусты, по лугу, где к герою прикасаются своими головами ромашки, затем он идет вдоль поля, вдыхая полной грудью тревожный запах полыни, и по какому-нибудь подозрительному буераку, а потом опять по лесу. Он поглядывает на висящее над его головой серебряное облачко и улыбается чему-то своему, только одному ему известному и дорогому...

Он явно идет не напрямик, но по чему-то. Это что-то, обрамленное изумрудными листьями подорожника, петляет между деревьев, огибает лужи, где качается и рассыпается веселыми искрами июньское солнце, обегает покрытые мхом камни, поднимается по склону оврага, заросшего дикой малиной, проходит вдоль старого, полуразвалившегося плетня, сужается, почти было исчезает, но потом опять каким-то чудом находится и выводит Полуэкта Кузьмича – и нас вместе с ним – к старинному замку, где в одной из башен обосновался низкий небритый злодей, не подозревающий (о, как он ошибается!), что расплата уже близка.

На имеющейся у героя карте это что-то, по которому мы движемся, отмечено пунктиром. Что бы это могло быть? Ни асфальтом, ни бетоном оно явно не покрыто. Ни новомодные самодвижущиеся паровые автомобили, ни более традиционные повозки на гужевой тяге, ни поезда по нему не ездят. Легко и элегантно за­глядываем в словарь, чтобы подтвердить нашу догадку – и еще одно слово навсегда остается в нашей голове. А с этим словом и маленький, но такой чрезвычайно важный плюсик – за нашу с вами, мой любезный собеседник, догадливость!

Также автор не преминет сообщить нам – двадцать пять раз на протяжении десяти страниц, что у нашего героя «умные» глаза, а у злодея «бегающие» глазки, что пробор героя «безупречен», а сам он «неподкупен» – тридцать раз на пятнадцати страницах, что злодей вынашивает «зловещие» планы – в каждом втором предложении, и так далее, и такое прочее...

Слова повторяются, повторяются и еще раз повторяются в разном лексическом – и грамматическом – контексте, а, как мы уже знаем, повторенье есть мать ученья. Особенно при изучении иностранного языка, где практически все построено на повторении.

Мой склонный к строгому аналитическому мышлению собеседник не преминет, конечно, заметить (и вполне резонно, должен сказать!), что поле реалий произведения как-то не очень четко разграничено с его лексическим контекстуальным полем и что пример с огнестрельным оружием можно было бы вполне поместить и выше.

Не стану спорить, поскольку это не имеет принципиального значения. В языке вообще все нечетко и размыто, все соприкасается, взаимопроникает и взаимодействует. Абсолютно резких границ в языке провести невозможно. Как в вашем родном языке, так и в иностранном. Привыкайте к этому, мой любезный собеседник, и вас на нелегком пути изучения иностранного языка будет ждать гораздо меньше неприятных сюрпризов!

Что касается лексического поля и поля реалий литературного произведения, то, конечно, они переплетаются и взаимопроникают. В конце концов, их можно считать одним большим контекстуальным полем. Ваша задача совсем не в запоминании названий и условных делений, а в том, чтобы в него, контекст, решительно и без излишних умствований погрузиться, почувствовать его и пользоваться им для успешного изучения иностранного языка.

К тому же все мы прекрасно осознаем роль контекста – в своем родном языке – и с удовольствием пользуемся этим знанием, даже если мы никогда и слыхом не слыхивали ни о каком таком «контексте». Всем нам понятен, например, вот этот известный анекдот, где не что иное, как именно моментальная смена языковых декораций, смена контекста радикально меняет значение слов, которые начинают «играть» и этим создают смешной эффект – эффект нашего с вами захватывающего дух полета из одного контекста в совершенно другой.

«Посадил дед репку. Вышел Репка – и пришил дедку!»

Я думаю, что этот анекдот является блестящим примером тонкого народного понимания значения контекста в языке. Мы смеемся, а следовательно, понимаем!

Так контекст вижу я. Так контекст понимает народ. А теперь попрошу вас самым внимательным образом ознакомиться с тем, что о роли контекста в изучении чужого языка пишет не кто иной, как наш с вами, мой любезный собеседник, любимый писатель Плутарх в своих «Сравнительных жизнеописаниях», приступая к жизни и деяниям не менее любимого нами Демосфена:

 

«...Государственные дела и ученики, приходившие ко мне заниматься философией, не оставляли мне досуга, чтобы упражняться в языке римлян, и потому слишком поздно, уже на склоне лет, я начал читать римские книги. И – удивительное дело, но это правда – со мною случилось вот что: не столько из слов приходилось мне узнавать их содержание, сколько, наоборот, по содержанию, о котором так или иначе я имел уже некоторое представление, улавливать значение самих слов.»

Вот таким образом. Как видите, роль контекста в изучении языков и особенно в расширении словарного запаса путем контекстуальной догадки не является моим недавним открытием. Как вы, конечно, заметили, Плутарх несколько удивляется своим наблюдениям, но это и понятно – «Сравнительные жизнеописания» были написаны без малого две тысячи лет назад, и, очевидно, Плутарх был первым, кто письменно изложил подобные соображения, и ему не на кого было ссылаться, в силу чего он имел полное право быть удивленным. Однако же то, что в области изучения языков казалось новым и достойным удивления двадцать веков назад, не должно особенно удивлять нас с вами сегодня – ведь худо-бедно, но за это время мы кое-что узнали и кое-чему научились, не правда ли, мой любезный собеседник?

Но оставим удивленного своим языковым открытием Плутарха и продолжим говорить о том, почему на определенном этапе вам необходимо читать исключительно произведения значительной длины.

 

ü Для проникновения в грамматическое поле автора.

 

Сказанное мной о повторяемости и предсказуемости словаря автора целиком и полностью можно отнести и к его грамматике в данном конкретном произведении. От начала произведения до его конца грамматические образцы, излюбленные автором, повторяются множество раз. Таким образом, литературное произведение можно считать гигантской иллюстрацией грамматики изучаемого языка – по крайней мере, значительных ее частей. В другом произведении этого же автора его грамматический набор – и, конечно, словарный – может быть в какой-то мере другим. Человек со временем меняется. Меняется то, как он мыслит, и, соответственно, меняется его язык. Поэтому произведения, написанные одним и тем же автором в разные периоды его жизни, могут быть написаны совершенно по-разному.

Почему я об этом говорю? Потому что практически всегда рассказы одного и того же автора, но разных периодов его жизни группируются вместе, в одной книге. В конце концов, по-другому и быть не может.

Когда вы начинаете читать такой сборник рассказов, у вас не создается целостного контекстуального поля. Рассказы отличаются по словарю, по грамматике, по ритму, по настроению, не говоря уже о различных реалиях в различных рассказах. Не успеваете вы войти в одно поле и почувствовать его, как оно заканчивается и начинается другое, потом третье, и так до конца книги.

Такой рваный ритм сбивает ваше языковое «дыхание» – бегуны знают, о чем я говорю – и значительно усложняет ваше продвижение вперед. Конечно, и такое чтение приносит пользу, но зачем же ставить на своем пути дополнительные препятствия, когда их при изучении иностранного языка и без того предостаточно?

Так что, мой любезный собеседник, по возможности избегайте чтения рассказов – парадоксально, но коротенькие рассказы читать значительно труднее, нежели повести и романы, состоящие из сотен страниц. К тому же есть и другие факторы, делающие чтение романов более предпочтительным, чем чтение рассказов. О них ниже.

 

ü Первичные писательские «сгущения».

 

Практически все писатели усложняют – «сгущают» – свою лексику и грамматику на первых страницах своих произведений. Пошарив половником по самым укромным уголкам суповой кастрюли, так сказать, они щедро вываливают пойманую гущу на первые несколько страниц. Делают ли они это намеренно, пытаясь показать нам свой необъятно широкий словарный запас, свою блестящую, «закрученную» грамматику и несравненную энциклопедическую эрудицию, или же здесь проявляются какие-то другие подсознательные мотивы и стремления, но факт остается фактом – самые трудные для чтения и понимания страницы – первые.

Когда же нам наконец-то удается через эти страницы «продраться», то мы с удивлением и радостью замечаем, что наш матерый писателище повыдохся, «лес» стал значительно реже, и двигаться по нему нам стало гораздо легче. Чего нельзя, к сожалению, сказать о рассказах, поскольку там все страницы – первые. Рассказы практически полностью состоят из «гущи». Для неизбежного по­сле плотных первых страниц «разжижения» языка не хватает пространства.

Конечно, такая конструкция рассказов не может быть поставлена в вину писателям, поскольку таков формат написания рассказов. Таковы правила их литературной игры. Рассказ должен быть коротким – на то он и рассказ. Да и вряд ли писатели думали (за исключением, может быть, Агаты Кристи), что по их произведениям мы с вами, мой любезный собеседник, будем изучать язык. Скорее всего, они даже и не подозревали, что пишут они не на совершенно обыденном для них, а именно на иностранном языке. Поэтому мы их великодушно простим.

 

ü Эффект психологической «птички».

 

Рассказ есть величина незначительная и психологически несерьезная. Когда мы с вами прочитали рассказ, то мы почти не ощущаем сладкого вкуса победы. Рассказ слишком легковесен для этого. То же самое происходит, когда мы прочитали и два, и три рассказа. И целую книгу рассказов. При сложении незначительных величин получается незначительная величина.

Математика, конечно, здесь совершенно ни при чем. Здесь слагаются психологические величины. Величина психологического эффекта от прочтения одного целостного произведения в двести страниц отнюдь не равна величине психологического эффекта от прочтения семидесяти рассказов по три страницы каждый.

После прочтения большого произведения – книги! – вы гладите себя по голове (вполне заслуженно, прошу заметить!), начинаете уважать себя и ставите себе увесистую психологическую «птичку» со знаком плюс.

Однако в случае, если вы прочитаете сотню-две мелких рассказов, равных или даже больших по общему объему «оптиченному» произведению, вы себе подобной «птички» никогда не поставите. Ваше подсознание будет твердить вам, что вы прочитали не более как мешок пустяков. А ведь значение любого положительного психологического подкрепления при изучении с трудом поддающегося приручению иностранного языка переоценить невозможно! Рассказ же, мой любезный собеседник, психологическому «оптичиванию» не поддается. Поверьте мне, вашему заслуженному «птицеводу»!

Правило для успешного чтения номер три:

 

ü категорическая минимизация пользования словарем.

Пользование словарем должно рассматриваться вами, мой любезный собеседник, как необходимое зло. Не хватайтесь за словарь по всякому поводу и без повода – это отвлекает вас от главного – чтения. Пользование словарем всегда нарушает вашу концентрацию на языке текста, заставляя вас выполнять чисто механические действия: взять словарь, открыть его на нужной странице, отыскать нужное вам слово, выбрать из списка приведенных значений подходящее вам в данном контексте. На одно слово вы вполне можете потратить несколько драгоценных минут. А ведь эти минуты можно было бы использовать с гораздо большей пользой – продолжать читать, например.

Вас, мой любезный собеседник, опять подмывает возмутиться! Не надо отрицать этого – я вас уже очень хорошо изучил. Вы, наверняка, хотите спросить меня сдавленным от волнения голосом, как же быть тогда со словом, значение которого вы так и не узнали.

А так ли уж необходимо вам знать, мой кипящий от возмущения собеседник, значение именно этого слова? Какая катастрофа произойдет, если вы это слово пропустите и спокойно продолжите чтение?

Но как же, как же?! Позвольте?! Ведь весь смысл чтения как раз в том, чтобы определить значение абсолютно всех слов в тексте, без каких бы то ни было исключений!!!

Не надо так громко кричать, мой любезный собеседник! У меня очень хороший слух – по крайней мере, когда я этого хочу. И откуда только у вас в голове такие... эээ... интересные представления, позвольте спросить? Не надо отвечать – мой вопрос был, конечно, чисто риторическим. Я очень хорошо знаю, что у вас в голове и откуда оно там. Много-много лет назад моя юная, еще покрытая золотыми кудрями голова была полна такими же забавными представлениями, и мне пришлось сломать об нее немало отбойных молотков (фигурально, впрочем, выражаясь), чтобы очистить ее от столь «ценных» залежей.

Итак, вернемся к моему вопросу: нужно ли вам знать значение вот именно этого конкретного слова? Давайте внимательно посмотрим на него.

«Полуэкт Кузьмич Фандорин прятался за... кустом».

Возможно, что это большой куст. Возможно, что это маленький куст (подобный пример есть, кстати, в книге одной венгерки-полиглота, которую я с большой пользой для себя прочитал много лет назад, когда я только начинал изучать иностранные языки). Имеет ли это жизненно важное значение для развития фабулы? Позволю себе ответить, что нет. Фабула также не пострадает никоим образом, если пропущенное слово означает «мокрый», «чайный», «баобабовый», «колючий», «подстриженный японским садовником» и вообще какой угодно. Таким образом, вы убили несколько минут, роясь в словаре для того, чтобы найти значение слова, совершенно ненужного для развития сюжета. Хотя дело тут даже не в убитых попусту минутах, а в том, что за это время сбивается ваша фокусировка на языке, которую весьма непросто первоначально установить и затем восстанавливать после подобных сбоев.

Возьмем другое предложение.

«Мистер Фэндоурин весь сжался как стальная пружина и... на подлого злодея. Они сплелись в тесный клубок и покатились вниз по заросшему баобабами склону».

Имеет ли значение, «прыгнул» ли мистер Фэндоурин, «бросился» ли он или «полетел пулей»? Это не имеет ровным счетом никакого значения. Из контекста ясно как день, что непонятое слово – это глагол, и не может означать ничего другого, как быстрое движение или даже просто движение. Зачем же впустую тратить время, роясь в словаре? Ведь Полуэкту Кузьмичу в это время так необходима ваша помощь! Так катитесь же вместе с ним вниз по склону, давая увесистые оплеухи злодею, а не ковыряйтесь в словаре в поисках совершенно ненужного вам в этот конкретный момент слова!

Или уже знакомый нам пример.

«Полуэкт Кузьмич выхватил из кармана... со взведенным курком».

Из широкого контекста мы уже знаем, что это ни бластер последней модели, работающий на спрессованных гравитонах, ни меч-кладенец, умыкнутый героем у Кощея или какого-нибудь Оби Ван Калдобина, джедая широкого профиля, а, очевидно, какой-то вид огнестрельного оружия, соответствующий эпохе и свободно помещающийся в кузьмичовом кармане. Так ли уж важно нам знать, револьвер ли это или полуавтоматический пистолет? Уверен, что подавляющее большинство читательниц – да и определенное количество читателей – «Фандорианы» не имеют ни малейшего представления, чем различаются эти два предмета, что не мешает им, впрочем, прекрасно ее – «Фандориану» – понимать (насколько это вообще возможно) и наслаждаться ею.

Отвлечемся теперь от нашей увлекательной «Фандорианы» на не менее любезную для нашего с вами сердца, мой начитанный собеседник, «Хариану», еще известную как «Поттериану».

«Хари Поттера... эээ... Поттер, преследуя злобного лорда Козьемордта, шел по тропинке, почти совершенно заросшей пырчатыми гургундюшками. Он негромко мурлыкал себе под нос модные заклинания и небрежно помахивал своей волшебной палкой, превращая пырчатые гургундюшки в непырчатые. Вечерело. В воздухе кружилась стайка шершистых хохряток. Очевидно, где-то неподалеку было их гнездо.»

Вы уверены, что вам абсолютно точно нужно знать, что такое пырчатые гургундюшки и чем они отличаются от непырчатых? Зачем? Не собираетесь ли вы развести в вашем огороде гургундюшник?

Но, может быть, вам жизненно необходимо знать, кто такие шершистые хохрятки? Ну конечно же, вас чрезвычайно заинтриговала проблема гнездования шершистых хохряток в раннепосевной период бесовщины и чародейства! В таком случае, мой зачарованный собеседник, вам просто необходимо рыться в словарях в поисках наиболее точного определения хохрятых шершисток, пардон, шершистых хохряток!

Или же вам все-таки продолжить погоню за неуловимым Козьемордтом, не отвлекаясь на третьестепенные детали, не имеющие по большому счету никакого значения для успешного уловления быстропередвигающегося лорда? Решать только вам и никому другому...

Кстати, насколько хорошо вы, мой поверженный моими железными доводами собеседник, понимаете – действительно понимаете! – слова своего родного языка, с которым вы родились, выросли и в котором вы живете? Языка, который является важнейшей и неотъемлемой частью вашего «я»? Вы понимаете в нем все слова? Неужели? А я вот почему-то уверен, что вы не вполне понимаете значение достаточно многих слов, употребляемых в отнюдь не ориентированных на интеллектуалов телевизионных и радиопередачах, изливающих на вас свои мутные волны, которые вы обыкновенно столь жадно смотрите и слушаете, и газетах, которые вы покорно-неотрывно читаете, не говоря уже о тысячах и тысячах слов специальной терминологии во множестве областей науки и техники, о значении которых вы не можете даже и догадываться.

Я уверен, что весьма часто вы привычно слышите только пустой звук, только звуковую оболочку слова или видите его внешний, видимый образ, не понимая его действительного значения. Впрочем, вы также привычно отмахиваетесь от этого незнания, небрежно отодвигая непонятое вами слово в сторону.

Это отнюдь не злобный и ничем не спровоцированный выпад в ваш адрес, мой совершенно напрасно обидевшийся на меня собеседник, а простая констатация того непреложного факта, что никто не может знать всех слов даже своего родного языка, не говоря уже об иностранном. Мы хорошо знаем только те языковые «воды», в которых мы постоянно, каждодневно «плаваем», а не те, в которые только от случая к случаю погружаемся.

«Мадам Айронхорс в двадцатые годы прошлого столетия была пламенной суфражисткой». Знаете ли вы, кем была мадам Айронхорс? Вы уверены?

«Мало кому известно, что мастер словесности и непревзойденный инженер человеческих душ Б. Збруевич некоторое время посещал вхутемас». Кто такая Вхутемас и чем она отличается от Фантомаса? Только ли размером сапог?

«В детстве я любил жареную муньку». Манная каша на сковородке? Разновидность тюльки? Последовательница «преподобного» Муна в собственном соку?

«Продается шамотная глина, керамзит, алебастр». Я так полагаю, что глина продается особо большими шматками – «шамотами». Если у вас есть другие соображения – пишите.

«Также в наличии имеется погонаж». Погоны со скидкой для полковников и генералов при закупке большими партиями? Или это когда для сброса лишнего жирка вас сначала как следует томят в парилке, а потом начинают гонять по кругу, подобно породистой лошади? Или сразу погоняют взашей: «Пшел вон из нашего олигархического клубу! С такими рожами велено не пущать! Погонаж с крыльца велено делать!»

«Рыжиковое масло необычно по вкусу и чрезвычайно полезно для здоровья». Вы думаете, что тут говорится о некоем грибном масле? А я вот так не думаю, поскольку почти ежедневно употребляю это вкусное и действительно полезное для моего железного здоровья сибирское масло. И вам советую.

«Для ухода от налогов успешно используются оффшорные схемы». Ага! Это я знаю! Схемы! Когда-то в моем босоногом буколическом детстве я паял микросхемы! О, этот сладкий запах канифоли! Кстати, вы знаете, что такое канифоль и с чем ее едят?

«В магазин срочно требуются опытные супервайзеры, мерчендайзеры и промоутеры». Кто-кто требуется? А киллеры не требуются? Я бы пошел – в целях очистки родного языка от подобной мерзости! Бесплатно бы пошел!

«Эй, ты, дубина стоеросовая!» Вы слышите подобное к себе обращение, и вашу грудь, несоменно, распирает теплое чувство гордости, поскольку вас только что назвали молодым, устойчивым на ветру дубком, осыпанным к тому же сияющими каплями росы. Ведь чудесное слово «стоеросовый» просто не может означать ничего другого, не правда ли?

«Когда же мир оказался в точке бифуркации? Когда вместо энерготехнологического пути развития он вы­брал информационно-коммуникационный? Был этот выбор лишь стечением обстоятельств или плодом сознательного управления историей? Вот вопросы, на которые мы с тобой, читатель, должны ответить». Да уж, это точно! Но сначала неплохо было бы ответить на вопрос, что такое «бифуркация» и чем она отличается от «монофуркации» или старой доброй просто «фуркации».

 

В огороде ль, во саду

Да зацвела акация...

Я ж сижу, миленка жду...

Така вот бифуркация...

 

А вообще (говорю, отставив в сторону свою старую верную балалайку), шлепнуть бы хорошенько этого «умника»-автора по тому самому месту, откуда лезут все эти «бифуркации» – чтобы неповадно было поганить русский язык!

«В первом квартале амортизация основных фондов компании составила три процента». Это хорошо или плохо? А зачем компании амортизаторы? Она находится в постоянном движении по тряским проселочным дорогам?

«Требуется фискарист для работы на автомобиле «Урал». Без вредных привычек». (Это я прямо сейчас вожу своим пальчиком по страницам одной популярной газеты). Хотите предложить свою кандидатуру в фискаристы без вредных привычек? Телефон у меня имеется. А может быть, пойдете сразу в визажисты, минуя стадию фискариста?

«Приглашаем на работу обвальщиков. Хорошая зар­плата». Выходишь, значит, с утра в горы, дышишь свежим воздухом, а потом кА-А-К закричишь: «Э-ге-ге! А-га-га!» Ну, натурально, случается горный обвал, а тэбэ, гэнацвале, – такой хороший зарплата! Красота!

А вот еще одно неплохое: «Даю уроки: отмывка, графика, начертательная геометрия». Я так полагаю, что перед уроком он намеревается хорошенько отмыть меня от моей многолетней и ставшей уже такой привычной и родной грязи, попарить хорошенько березовым веничком, понаподдав пару, а потом, уже изрядно рассупоненного, научить всем премудростям графики и геометрии. Прямо на верхнем полке́. Срочно иду, прихватив циркуль и смену чистого белья!

Надо ли продолжать, мой любезный собеседник, надо ли продолжать? Я думаю, что для нас с вами уже все понятно.

Тем же, кто еще не убедился, я советую попробовать взять в руки произведения Солженицына. Из-за обилия совершенно непонятных слов местами впечатление такое, будто ползешь по тексту «пророка» под проливным дождем, в облаке удушливых газов, голым, под шквальным пулеметным огнем превосходящего противника, по битому стеклу вперемешку с колючей проволокой. Сомневаюсь, что вы сможете продраться даже через одну страничку такого языка. А ведь он абсолютно уверен, что пишет на чистейшем русском языке!

Но вернемся от «солженицийского» языка к нашему родному – русскому. Дело в том, что, слыша и видя слова и не распознавая значение некоторых из них, мозг тут же оценивает ситуацию и принимает решение, нужно ли прилагать дальнейшие усилия для установления значения этих слов. Во многих случаях мозг решает (практически без нашего сознательного участия), что «овчинка не стоит выделки», что непонятое слово встречается нами настолько редко, что энергетические затраты на поиск точного значения этого слова и его запоминание не «окупятся». Слову придается статус неприоритетного, и очередной «фискарист» помещается в «чуланчик» в нашей голове с тому подобными словами и прочими «бифуркациями».

Имеется ли этот словарный «фильтр» у нас с самого рождения? Нет, не имеется. Этот навык является не врожденным, но приобретенным. Мы научаемся оценивать слова по степени их важности – «фильтровать базар», так сказать – таким же образом, как и научаемся ходить и говорить – на протяжении долгих лет и даже всей жизни. Мы должны научиться подобному «отфильтровыванию» и в процессе изучения иностранного языка, но процесс этот будет более сжатым по времени, так как сейчас мы будем это делать сознательно и дисциплинированно – как и подобает взрослым.

Сказанное мной выше не означает, впрочем, что вы так никогда и не откроете для себя значения абсолютно всех слов, которые вы пропустили при настоятельно рекомендуемом мною – и не только мною, а и всеми, кто хоть что-то понимает в изучении иностранных языков – чтении с минимальным использованием словаря.

Эти второстепенные и третьестепенные для вас слова будут непонятны вам лишь в первоначальный период чтения. При постоянном, упорном чтении смысл большинства из них будет постепенно, но ежедневно, ежечасно и ежеминутно открываться для вас. Одна книга, прочитанная вами, потом три, потом десять, двадцать, сто... Сначала вы будете усваивать только костяк, только лексико-грамматический «скелет» книги, только самое важное в ней для понимания незамысловатой фабулы, но в дальнейшем этот скелет, эта основа основ будет неотвратимо обрастать словарным «мясом», деталями, нюансами, красками, полутонами и полунамеками – всем тем, что составляет настоящий, живой, пульсирующий язык. Слова одно за другим – все быстрее и быстрее – будут падать в вашу заветную копилочку, и она будет становиться все полнее и полнее. Очень увлекательное занятие, скажу я вам!

Копилочка эта довольно скоро наполнится до краев, и тогда вы, столь любезный моему сердцу собеседник, быть может, вспомните о вашем покорном слуге и скажете себе, что он был все-таки прав! О, как прав он был во всех своих парадоксальных утверждениях! Зря я на него обижался! Ох, зря!

И я тихо улыбнусь вам в ответ, помешивая серебряной ложечкой чай из смородины в своем любимом стакане и прислушиваясь к тому, как за окном моей занесенной по самую крышу избушки медленно кружатся и падают, падают, падают снежинки...

 

· Импровизированный бифуркационный словарик для страдающих особо болезненным любопытством:

 

Суфражистка – сторонница предоставления женщинам избирательного права наравне с мужчинами (вот оттуда-то все и пошло-поехало!).

ВХУТЕМАС – Высшие (Всероссийские?) художественные театральные мастерские. Или что-то в этом роде. Хорошо унавоженный парник, где выращивались «гении» для Страны Советов.

Фантомас – кумир моего босоногого детства. Лысый каратист из одноименной французской комедийки. Народный мститель, отбиравший у богатых и отдававший бедным. Или наоборот – точно не помню.

Мунька – местное название мелкой пескареобразной – только помельче – ручейково-прудовой рыбешки, водящейся в моих родных местах в Сибири. В свое время я ее изрядно половил (в первом издании упоминания о ручейках не было, на что последовала суровая отповедь одного моего читателя-земляка и одновременно заслуженного муньковеда, досконально знакомого с повадками и местами обитания муньки, после чего я, вытирая холодный пот со лба, тут же поспешил исправить свою досадную оплошность!).

Мун – главарь одной из сотен сатанинских сект и секточек. Разве что добился большей «популярности», чем другие.

Шамотная глина – точно не знаю и не хочу знать, но из контекста, в котором была реклама, можно предположить, что эта глина обладает огнеупорными свойствами.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-04-03 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: