Лицо старшей сестры помрачнело, и голосом, полным нежности и тревоги, она поинтересовалась у брата, что случилось.
Из всех десяти сестер только Нура искренне любила Али. Чувства остальных девяти сестер варьировались от жалости, презрения и зависти до открытой неприязни. Мы хорошо понимали, что от нападок брата Нуру защищала разница в возрасте: она была старшим ребенком в семье, а Али – одним из самых младших.
К тому времени, когда Али родился, Нура уже была замужем и имела собственных детей, что спасло ее от несносного поведения избалованного брата. К тому же Нура унаследовала мягкий, добрый характер нашей матери. Она относилась к той немногочисленной группе людей, которые заранее прощают ближних, принимая самые жалкие объяснения непростительных поступков. Поэтому реакция Нуры на замечание Али отличалась от реакции остальных трех сестер.
Али слегка нахмурился. Он выглянул из окна автомобиля и отчужденно сказал:
– Я развелся с Надой. Нура ойкнула.
– Опять?
Али перевел взгляд па Нуру и кивнул.
– Али! Как ты мог? Ты обещал Наде, что никогда больше не станешь разводиться с ней!
Нада была самой красивой и любимой женой Али. Он женился на ней семь лет назад, и у них было три чудные дочери.
По мусульманскому закону желание мужчины развестись с женой вполне оправдано Кораном. Ситуация, когда спокойствие женщины все время омрачено угрозой развода, является наиболее неприятной в правовой системе нашей страны. Невыносимо и то, что многие мужчины пользуются этим гибким правом по поводу и без повода, требуя развода по самой тривиальной причине, еще более усугубляя приниженное положение женщины в обществе.
У женщин на этот счет имеется другое мнение, поскольку развод по инициативе женщины возможен только после тщательного расследования ее личной жизни. В большинстве случаев женщины не получают развода даже тогда, когда имеется веская причина. Отсутствие свобод для женщин при изобилии таковых для мужчин создает предпосылки к одностороннему, часто жестокому контролю и власти мужей над своими женами. Слова о разводе нередко можно услышать от мужчины, желающего наказать жену. Ему достаточно сказать: «Я развожусь с тобой» или «Я отпускаю тебя», чтобы отлучить женщину от дома и лишить ее детей.
|
|
Али, не способный управлять своим языком и дурным нравом, часто прибегал к разводу как к средству наказания своих жен.
Я знала, что мой братец развелся с каждой из своих жен, по крайней мере, уже по одному разу, с Надой он разводился дважды. В большинстве случаев после того, как его гнев проходил, оп сожалел о разводе и возвращал жену, с которой расстался за день или сутки до этого. Это было просто, так как мужчины не только с легкостью могут разводиться, но также без малейшего труда возвращать жен и восстанавливать брак, словно ничего особенного не произошло. Мусульманский закон дает мужчине право дважды воспользоваться этой возможностью. Если он разводится с женой в третий раз, то процедура становится более сложной.
В приступе гнева Али развелся с Надой в третий раз. В соответствии с нашим законом он не может восстановить свой брак с ней до тех пор, пока она не выйдет замуж за другого мужчину и тот не разведется с ней. Благодаря своему глупому поведению Али наконец окончательно и по‑настоящему развелся с единственной из женщин, к которой испытывал подлинное чувство.
|
|
Я, сдерживая улыбку, процитировала строчки из Корана, стараясь как можно точнее воспроизвести каждое слово.
Со своими женами вы можете развестись дважды; но после этого вы должны либо с добротой и нежностью обращаться с ними, сохранив их при себе, либо с предоставлением содержания отпустить. Если же после этого муж разведется с нею в третий раз, он не имеет законного права взять ее назад до тех пор, пока она не выйдет замуж за другого человека.
Я посмотрела в глаза своему брату и спросила:
– Али, за кого же теперь Нада собралась замуж?
Али выпучил на меня глаза и воскликнул:
– Ла! Ла! [ 12] У Нады нет желания вступать в другой брак!
– Ха! Среди женщин Нада славится своей красотой. Как только станет известно о том, что она свободна, многие матери и сестры отправят своих сыновей и братьев просить ее руки. Подожди и сам увидишь!
Тут вмешалась Сара, не желавшая, чтобы наша бесконечно продолжающаяся вражда привела к яростному спору в пределах столь ограниченного пространства.
– Али, что послужило поводом для этого развода?
Али был явно смущен. Он сказал, что причина была сугубо личной, и настоятельно просил Сару и Нуру в случае, если они навестят Наду, постараться убедить ее в том, что сказанные им слова были необдуманными, а раз так, то Али должна быть дана еще одна возможность доказать, что в действительности у него не было намерений развестись с ней. Если Нада не поставит в известность власти, тогда Али не придется выписывать разрешение, позволяющее Наде покинуть его дом и стать таким образом свободной для домогательств других мужчин.
|
|
Нура и Сара согласились переговорить с Надой.
Машина снизила скорость, и Али, выглянув из‑за темно‑синих занавесок, кивнул в сторону черных покрывал, абай и шайл, брошенных на заднее сиденье.
– Собирайтесь побыстрее. Мы уже приехали, – скомандовал он.
Это было настоящее сражение, когда нам, четверым, в тесном пространстве автомобиля пришлось, как того требовали приличия, прятать себя под черными одеяниями. Частный самолет Али встретил нас у взлетной полосы, так что до последнего момента нам не нужно было беспокоиться о чадре.
Мы прибыли в частную клинику, которая, по словам Али, находилась в совместной ливанской и саудовской собственности. Это была одна из тех клиник, куда наиболее часто обращались члены королевской фамилии, когда требовалась особая конфиденциальность. Я знала трех принцесс, которые время от времени находились в ней по поводу лечения от пристрастия к алкоголю и наркотикам.
Через запасную дверь нашу семью проводили внутрь; там нас встретил один из лечащих врачей Римы. Человек сказал нам, что он терапевт, специалист из Бейрута. На работу хозяева клиники наняли его совсем недавно, ему вменялось в обязанность ухаживать за членами королевской семьи. С первого взгляда было ясно, почему для лечения влиятельных саудовцев был выбран именно он. Это был высокий мужчина привлекательной наружности. У него были почтительные манеры и вид компетентного специалиста, что позволило нам предположить, что наша сестра попала в надежные руки.
Доктор шел между Нурой и Али. Я подалась вперед, чтобы быть в курсе их тихой беседы, но не смогла расслышать ни единого слова. Мы миновали группу медицинских сестер‑азиаток, разместившихся у длинного стола дежурной медсестры. По их акценту я решила, что они были филиппинками.
Окна комнаты Римы были еще закрыты, но сквозь приподнятые жалюзи в комнату проникали солнечные лучи, наполняя ее мягким светом. Комната была совершенно белой, прямо над головой Римы висел большой молочно‑перламутровый светильник, казавшийся совершенно неуместным в этом больничном окружении.
Рима отдыхала, но как только услышала нас, открыла глаза. Я заметила, что сестра испытала мгновенное замешательство, прежде чем вспомнила, где находится. Ее лицо было чрезвычайно бледным, в глазах – испуг. Из подвешенных к металлическим стойкам флаконов к рукам и носу тянулись трубки, по которым в вены сестры поступали лекарственные препараты. Количество этих трубок я даже не смогла сосчитать.
Нура метнулась к постели и обвила руками нечто забинтованное, бывшее нашей сестрой. Сара и Тахани, борясь с непрошеными слезами, держались за руки. Чтобы не упасть, я опустилась в стоящее рядом кресло. В отчаянии от того, что увидела, я не заметила, как искусала губы в кровь, а мои руки с такой силой обхватили подлокотники, что я сломала три ногтя.
От такого проявления скорби Али почувствовал себя неловко. Он прошептал Саре, что через час вернется, чтобы проводить нас домой. Перед уходом он еще раз напомнил Саре о том, что увидеться с Надой ей надлежало в этот же вечер.
При виде раненой сестры во мне от ярости закипела кровь. Я подумала, что этой ярости могло бы хватить на то, чтобы испепелить огнем всю страну. Я, ни минуты не колеблясь, сделала бы это, если бы все зло на моей земле было бы уничтожено вместе с плотью тех саудовских мужчин, которые посмели использовать святой Коран в качестве оправдания своих злодеяний.
Я сделала попытку привести свои мысли в порядок и успокоиться, чтобы дополнительной сумятицей не усугублять боль Римы. Я вспомнила обещание Пророка наказать тех, кто много грешил, но моя вера не могла принести мне успокоения. И даже уверенность в том, что Салим будет гореть в аду за то, что сделал с моей сестрой, была не в силах успокоить меня. У меня не было терпения ждать вмешательства свыше. Ничто не могло охладить мою ярость, кроме вида изуродованных останков Салима!
Успокоенная Нурой, Рима поговорила с каждой из сестер, умоляя обращаться с Салимом с прежней обходительностью, напомнив нам о том, что долг доброго мусульманина состоит в прощении тех, кто совершил зло. Увидев мое искаженное яростью лицо, Рима процитировала стихи из Корана.
– Султана, не забывай слова Пророка: «Прощай даже тогда, когда пребываешь в гневе».
Я не смогла сдержаться и промолчать. Вспомнив слова из Корана, я ответила ей; «Пусть за зло злом и воздастся».
Сара ущипнула меня за зад, давая понять, что я причиняю Риме дополнительные страдания. Я отошла от постели и уставилась в окно, не видя ничего вокруг.
Рима снова заговорила. Я не могла поверить тому, что слышала. Слова ее, произнесенные со страстным красноречием женщины, чья жизнь была поставлена на карту, охладили мой гнев.
Я вернулась к постели сестры й внимательно посмотрела ей в лицо.
Накал эмоций Римы усиливался, между бровей пролегла глубокая складка, губы решительно сжались. Сестра сказала, что Салим раскаялся и пообещал ей никогда больше не прибегать к насилию. Он не собирался с ней разводиться, а она – требовать развода.
Я вдруг поняла, что чувствовала Рима. Единственное, что путало сестру, – это потеря детей, и только мысль о них давала ей силы простить Салима за то отвратительное злодеяние, что он совершил. Она была готова сносить любые унижения, только бы остаться со своими дорогими детьми.
Рима каждую из нас попросила дать обещание, что никто из семьи не станет требовать за нее возмездия.
Это было самым трудным в моей жизни обещанием. Язык мой отказывался повиноваться рассудку. Но я дала слово и теперь понимала, что мне ничего другого не остается, как повиноваться искреннему желанию сестры.
Выздоровев, Рима будет вынуждена вернуться в дом к человеку, который на протяжении стольких лет супружества скрывал свою способность к непомерной жестокости. Я знала, что нашедший однажды выход характер Салима уже никогда не смягчится. Но сделать мы ничего не могли.
Наше отчаяние только усилилось, когда работавшая в клинике египетская медсестра призналась Нуре в том, что в этот же день к жене приходил Салим. В присутствии медсестры он приподнял простыню и посмотрел на то отверстие, которое было сделано в теле Римы для выделения экскрементов. Увидев это, он выразил крайнее отвращение.
Еще медсестра заметила, что Салим сделал одно очень бессердечное замечание, сказав жене, что хотя он и не будет с ней разводиться, но никогда снова не приблизится к ее постели, потому что не в состоянии переносить ни вида, ни запаха столь отвратительного человека.
Я до сих пор удивляюсь, как смогла не дать волю своему гневу.
Входя в клинику, мы с сестрами представляли собой единую силу, преисполненную решимости вырвать сестру из лап ее злого мужа. Но обескураженные небезосновательными опасениями Римы потерять детей, мы покидали больницу группой слабых, закутанных в черные покрывала безымянных жен, не способных призвать к справедливости даже одного мужчину.
Горечь поражения была невыносимой.
Кто может отрицать, что главным столпом общественного порядка в Саудовской Аравии остается диктатура мужчин?
Поскольку наши мужья и дети все еще находились в Монте‑Карло, все мы решили пожить пока вместе в доме Нуры. Туда и отвез нас Али сразу после клиники. Нура и Сара торжественно пообещали Али, что попросят одного из водителей Нуры отвнзти их вечером к Наде, сказав, что ему самому будет лучше остаться на ночь в доме другой жены.
После того, как мы позвонили мужьям в Монте‑Карло и сообщили о состоянии Римы, Тахани объявила, что устала, и пораньше отправилась в постель. Я же выразила желание вместе с Нурой и Сарой поехать во дворец к Наде. Мне пришлось дать второе обещание, согласно которому я должна была воздержаться от предложения Наде оставить Али, раз уже ей представилась такая возможность.
Мои сестры слишком хорошо знали меня. Должна признаться, что в голове у меня уже созрел план постараться убедить Наду в том, чтобы она как можно быстрее воспользовалась ситуацией и вышла замуж за другого. Мой братец всю свою жизнь относился к женщинам с презрением, и, на мой взгляд, наступил подходящий момент для того, чтобы он понял, что нельзя использовать развод в качестве оружия против женщины. Возможно, потеря единственной жены, к которой он испытывал какие‑то чувства, научила бы его с большей осмотрительностью применять тактику устрашения.
Теперь мне предстояло сдержать еще одно трудное обещание.
Было уже почти девять часов вечера, когда мы приехали. Владения Али казались более тихими, чем когда бы то ни было. Пока наша машина двигалась вдоль широкой подъездной дороги, огибающей все четыре дворца, принадлежащие брату, нам на глаза не попалась ни одна из его жен или наложниц. Детей тоже не было видно. Внутри,стен виллы дворец Нады был третьим по счету строением.
Египтянка, служившая у Нады экономкой, сообщила нам, что ее хозяйка в данный момент принимает ванну, по она нас ждет и поэтому велела ей проводить гостей в жилые апартаменты.
От скромности мой брат не умрет. Богатство, нажитое благодаря саудовской нефти, в его доме заявляло о себе на каждом шагу. О неимоверных тратах хозяина говорило все вокруг, стоило только войти в беломраморный холл дворца, равный по величине терминалу аэропорта. Сверкала поднимающаяся вверх лестница, и я вспомнила горделивое замечание брата о том, что колонны, поддерживающие сооружение, были покрыты настоящим серебром. В личные покои Нады вели двери высотой в пятнадцать футов с шарообразными ручками, сделанными из монолитного серебра.
Я, вспомнив о серьезных финансовых потерях, понесенных братом во время повышенного спроса на серебро на мировом рынке в восьмидесятых годах, старалась особенно не злорадствовать. Али пожадничал и скупил драгоценного металла больше, чем предполагал. Но удача изменила ему. Теперь его финансовая потеря для его серебряного дворца стала приобретением!
Я никогда не была у Нады в спальне, хотя когда‑то получила приглашение посмотреть на кровать. Шокированная и страшно опечаленная, Сара рассказывала мне, что кровать была вырезана из слоновой кости, теперь я воочию убедилась в том, что ее описание соответствовало действительности. Однажды Али бахвалился, сколько слонов положило свои жизни на то, чтобы превратиться в ложе для его тучной фигуры. Но сейчас я забыла цифру, которую он называл тогда.
Пока я осматривала роскошный дом Али, изгнание аль‑Саудов из королевства Саудовская Аравия представилось мне вполне оправданным, ибо, на мой взгляд, такое разложение не заслуживало иной судьбы. Доведется ли нам когда‑нибудь пережить свержение королевской власти, подобно королю Египта Фаруку, шаху шахов Ирана, или ливийскому королю Идрису?
Но в одном я была уверена наверняка: если бы рабочему классу пришлось увидеть личные покои принца Али аль‑Сауда, революция была бы неизбежна.
От этой жуткой мысли у меня все внутри похолодело.
В этот момент в комнате появилась Нада. У нее была модная прическа, высокомерное выражение лица и стиснутая сверкающей золотой парчовой тканью платья высокая грудь. Не нужно было обладать богатым воображением, чтобы представить себе, как вскружила голову нашему брату эта его самая красивая жена. Известность в нашей семье Нада снискала благодаря своим смелым туалетам и желанием сражаться с мужчиной, который на протяжении всей жизни не встречал сопротивления со стороны других женщин. Несмотря на умение Нады мучить Али, выражение ее глаз всегда мне казалось несколько злобным, и я ни разу не усомнилась в том, что замуж за брата Нада вышла лишь из страстного желания разбогатеть. Я очень хорошо помнила, как Сара однажды мне сказала, что неуверенность Нады в своем браке заставляла ее быть не такой, какой она была на самом деле, поскольку она не знала, когда Али заблагорассудится оставить ее, – ведь он уже поступал так с другими женщинами. Такое положение создавало необходимость в экономическом обеспечении себя на будущее. Но и сегодня я еще не уверена в том, что знаю ее. Я не могу не признать того, что за полученную роскошь Нада заплатила дорогую цену, потому что супружество с Али не может быть отрадным.
Нада сказала:
– Вас прислал Али, ведь так?
Я всмотрелась в ее лицо и подумала, что она опечалилась и нахмурилась оттого, что наш визит был напрасен. Я окончательно запуталась в своих симпатиях и антипатиях. Нура и Сара окружили невестку, а я, извинившись, прошла к бару, сказав, что хочу чего‑нибудь выпить.
В доме было совершенно тихо, нигде не было видно ни души. После того, как я приготовила себе джин с содовой, у меня уже не было желания возвращаться к сестрам, я принялась бродить по дворцу брата и вскоре оказалась в его кабинете, расположенном на нижнем уровне дома.
Меня охватило детское любопытство, и я начала копаться среди личных вещей брата, сделав для себя открытие, которое сначала озадачило меня, а потом изрядно позабавило.
Я открыла маленький пакет, лежавший на его письменном столе, и с определенным любопытством ознакомилась с гарнитуром нижнего белья, купленным моим братом во время последней поездки в Гонконг.
К трусам прилагался тонкий лист бумаги с написанными на нем инструкциями, и я не без интереса ознакомилась с ними:
Чудесное белье: поздравляем вас с покупкой нового чудесного белья! Предмет туалета, купленный вами, следует носить ежедневно. Это белье гарантирует его обладателю улучшение половой потенции.
Секрет этих чудесных трусов заключался в их «стратегическом» кармане, который обеспечивает половым органам нужную температуру и оптимальные условия.
Чудесное белье рекомендуется для всех мужчин, особенно для тех, кто ведет активную половую жизнь и занят на сидячей работе.
Я захихикала, и в меня вселился злой дух. Тонкий полиэтиленовый пакет с трусами и инструкцией я запихнула под свое длинное платье. Пока я еще не знала, что сделаю с этой вещицей, но у меня возникло отчаянное желание во что бы то ни стало поделиться секретом с Каримом. Почувствовав себя как в годы моего детского соперничества с Али, я с радостью представила себе моего братца, судорожно рыскающего по дому в поисках волшебных трусов!
Сестер я встретила на лестнице и по их глазам поняла, что успеха в разговоре с женой Али они не достигли.
Нада покидала Али.
В отличие от бедной Римы Наду не беспокоил вопрос о детях, она не волновалась, что Али заберет их, поскольку нашего брата очень мало занимали его отпрыски женского пола. Он открыто заявлял жене, что дочери не представляют для него никакой ценности, и он позволит им жить с матерью.
Я уехала, не попрощавшись. Джин с тоником я смаковала в машине. Кража личных вещей Али вызвала во мне давно забытые эмоции. Я чувствовала себя так, как может чувствовать принцесса из дома аль‑Саудов, несущаяся в автомобиле по улицам Эр‑Рияда и наслаждающаяся алкогольным напитком.
Я спросила Сару, почему Нада собралась покинуть полную соблазнов жизнь члена семьи аль‑Саудов, ведь у нее родословная была довольно сомнительной. Ей будет довольно трудно воспроизвести жизнь, полную такой роскоши, которую она знала, будучи женой Али. Такого невероятно богатого мужа Нада сумела заполучить благодаря своей замечательной красоте, а не семейным связям.
Нура сказала, что, насколько она поняла, причиной развода Али с Надой, оказывается, стал вечер любви.
Нада со слезами на глазах призналась сестрам в том, что все три раза причиной развода был секс. Али хотелось, чтобы она удовлетворяла его в любое время дня и ночи, для чего он часто будил ее, когда ему вздумается. За неделю до этого Нада отказала мужу в близости, но Али продолжал настаивать, говоря, что жена никогда не должна оказывать мужчине сопротивление, даже если она едет верхом на верблюде! Она настояла на своем, и тогда Али развелся с ней.
Сара сказала мне еще об одном удивительном признании Нады. Если остальные жены Али были Наде симпатичны, то прижитые с наложницами дети утомляли ее. Наш братец был отцом семнадцати законных детей и двадцати трех незаконных. Владения, которые Нада называла своим домом, кишели наложницами мужа и их детьми.
При упоминании о половой активности брата, которая дала жизнь столь обильному потомству, я невольно вспомнила о «чудесном белье» Али и смеялась так долго, что по моим щекам побежали слезы. Поделиться с сестрами причиной моего веселья я не могла, и они стали опасаться, что события дня отрицательно отразились на моем психическом здоровье.
Эпилог
О Господи, пусть конец моей жизни станет самой лучшей ее частью,
А лучшие мои дела – ее завершением,
А лучшим из моих дней – день моей встречи с Тобой.
О Господи, пусть смерть станет самым лучшим из тех собьипий, которые мы не выбираем для себя сами,
Но которых ждем;
А могила – лучшей обителью, в которой обоснуемся,
И лучше смерти пусть будет то, что следует за ней.
Молитва паломника
C тех пор, как мы оставили в Монако наши семьи, прошла неделя. Через два дня наши мужья и дети должны были вернуться в Саудовскую Аравию.
В эту ночь все десять дочерей моей матери собрались в доме Нуры. Мы были счастливы, что и Рима тоже была с нами. В это утро она была выписана из клиники и приехала погостить к Hype до тех пор, пока ее здоровье окончательно не поправится.
Случай, сведший нас вместе, был одновременно и горек, и сладостен. В этот день мы отмечали двадцатилетие со дня смерти нашей дорогой матери. Это стало нашей ежегодной традицией, о которой мы никогда не забывали, ибо даже по прошествии двадцати лет нам очень недоставало матери. Раньше память о ней мы отмечали воспоминаниями о любимых детских историях, рассказанных ею. Мы делились друг с другом мыслями о том, какое влияние она оказала на нашу жизнь. В этот вечер обычная приподнятость общего настроения от милых детских воспоминаний была омрачена трагедией, происшедшей в жизни Римы, и нам не хотелось веселиться.
– Двадцать лет! – размышляла Сара. – Неужели прошло уже столько лет с того дня, как мы в последний раз смотрели в лицо нашей матери?
Оказалось, что годы летят быстрее, чем нам хотелось бы.
Внезапно меня осенила мысль, что сейчас восемь из десяти дочерей были старше, чем наша матушка, когда умерла. Исключение составляли только Сара и я. Когда я сказала об этом вслух, раздались стоны, и на меня зашикали.
А Нура велела:
– Султана! Ничего не гсзори! Пожалуйста! У Нуры уже были внуки, и возраст нашей старшей сестры в последнее время стал запретной темой для разговора.
Рима попросила нас всех замолкнуть, она сказала, что у нее была в запасе одна короткая история о нашей маме, которой она с нами никогда не делилась, так как боялась, что я могу обидеться.
От удивления и любопытства у меня разгорелись глаза, и я дала слово, что ничего из того, что расскажет Рима, не вызовет у меня обиды и я не подниму шум.
– Ты должна обещать, Султана! И, пожалуйста, какие бы чувства ни испытала, постарайся сдержать слово!
Я рассмеялась и согласилась. Мое любопытство еще больше усилилось.
Однажды, когда мне было всего восемь лет, мать позвала к себе в спальню Риму и попросила дать ей торжественное обещание. Мысль о том, что она одна будет знать какой‑то особый секрет, которым хотела поделиться мать, привела Риму в благоговейный трепет. Испытывая страшное волнение, она пообещала, что никто не будет знать об их разговоре.
Мама сказала ей, что сделала одно открытие, касавшееся Султаны, которое очень встревожило ее. Мать сказала Риме:
– Султана – воришка!
От удивления у меня вылезли на лоб глаза, а мои сестры разразились громким смехом.
Рима взмахом руки призвала нас к тишине, чтобы закончить историю.
Мать не раз заставала младшего ребенка в тот момент, когда та брала без спроса личные вещи других обитателей дома. Матушка сказала, что ловила меня, когда я таскала чужие игрушки, книжки, конфеты, печенье, а также вещи, которые не были мне нужны, как, например, коллекция пластинок Али. Мать сказала Риме, что перепробовала все средства и наказания, но ничто не возымело успеха, видимо, я была ребенком, которого невозможно пристыдить и заставить слушаться мать. Теперь для спасения моей души мать нуждалась в помощи Римы.
Мать заставила Риму поклясться, что та до конца своих дней будет молить Аллдха о том, чтобы он защитил, направил и простил Султану.
Рима посмотрела на меня и с тщательно скрываемым смехом в голосе сказала:
– Султана, я уже устала волноваться из‑за твоего греховного поведения. Данное мной обещание оказалось тяжелой ношей, поскольку я не только произношу пять обязательных молитв в день, но также молюсь во многих других случаях. Я держу слово, данное мною нашей дорогой матушке, и никогда не смогу нарушить его, так что мне придется молиться за тебя до самого своего последнего вздоха. Но сейчас я благодарю Господа за то, что ты больше не воровка и мои молитвы были услышаны!
Комната наполнилась голосами восьми остальных сестер. Они, повизгивая и всхлипывая, заходились от хохота. Когда же наконец наступила тишина, было сделано интересное открытие. Оказывается, с такой просьбой матушка обратилась к каждой из сестер и от каждой из них получила согласие! Каждая из них была уверена в том, что является единственным ребенком в семье, кому доверена тайна о маленькой воровке! И на протяжении двадцати лет никто и словом не обмолвился о данном обещании. Когда нам открылась истинная ситуация, от нашего хохота сотрясались стены дворца Нуры.
Я испытала острое чувство облегчения. Наверняка меня хранили многочисленные небесные ангелы, потому что все мои благоверные сестры ежедневно возносили за меня молитвы.
Тогда в шутливой манере Тахани прямо в лоб спросила меня:
– Султана, нам бы хотелось знать, услышал ли Аллах наши молитвы. Со времен своей юности взяла ли ты что‑нибудь, тебе не принадлежащее?
Я видела, что мои сестры ждут от меня отрицательного ответа, потому что и представить себе не могли, что до сих пор я являюсь мелким воришкой. Губы у меня задергались, и я не могла сдержать улыбки. Вспомнив о «чудесном белье» Али, спрятанном среди моих вещей, в комнате, которую занимала, я беспокойно задвигалась.
Удивленная моей заминкой, Нура окликнула меня:
– Султана!
– Подождите минуточку, – сказала я и побежала к себе, чтобы принести предметы туалета, которые стащила из дома Али.
Сестры мои не могли поверить своим глазам, когда я вернулась в комнату в трусах Али и с инструкцией в руках. Когда я зачитывала инструкцию, положив в специальный «стратегический» карман два банана, Нура попыталась твердо выразить свое неодобрение, но истерический смех сестер заглушил ее слова; трем пришлось выскочить из комнаты, а еще одна призналась, что даже обмочила трусики.
Своего веселья мы не могли сдержать и тогда, когда во дворец опрометью прибежали слуги, услышав из дальних уголков сада такой дикий шум.
Как только воцарилась тишина, зазвонил телефон, и паши мысли приняли более серьезное направление. Звонила Нашва, она попросила пригласить к телефону свою мать, Сару. Оказывается, она звонила из Монако, чтобы пожаловаться матери на свою кузину Амани. В Монако кузина ни на шаг не отставала от нее, называя себя единоличной представительницей «комитета морали и борьбы с социальным разложением».
Нашва кипела от негодования, поскольку Амани зашла слишком далеко. Она забрала у кузины косметику, лак для ногтей и солнцезащитные очки, утверждая, что пользование такими вещами делает Нашву нарушителем исламской морали!
Нашва сказала матери, что если на Амани не найдется управы, то она подговорит своих французских подружек, чтобы они вечером проследили за ней и где‑нибудь в общественном месте, где полно туристов, сорвали с нее всю одежду, оставив в одном нижнем белье. Может быть, тогда пуританский ум Амани найдет для себя жругое занятие, более важное, чем нравственность Нашвы.
Вечерняя беседа с темы трусов Али перешла на другую. И все мы не могли не видеть иронии судьбы в том, что дочь Султаны была охвачена религиозной горячкой, в то время как дочь Сары счастливо проводила время на дискотеках.
Я вышла из комнаты, чтобы позвонить Кариму и рассказать ему о конфликте между нашим ребенком и ее двоюродной сестрой. Муж уведомил меня, что уже предпринял меры, решив никуда не отпускать от себя Амани до тех пор, пока они не вернутся в Эр‑Рияд, поскольку в этот день наша дочь повздорила с менеджером отеля в Монте‑Карло, требуя, чтобы тот обеспечил отдельными лифтами мужчин и женщин, так как, указала она, не связанные родственными узами представители разного пола не могут находиться вместе в столь ограниченном пространстве.