Д.А. Клепинин
Рецензент
Рекомендовано
научно-методическим
советом РосНОУ
Программа одобрена распределенной кафедрой психолого-педагогических дисциплин Российского нового университета.
Протокол №4 от 18.12.2006
Для студентов Российского нового университета
00.0433
© Д.А. Клепинин, 2007
© РосНОУ, 2007
Содержание
История гипнологии и современные подходы к гипнозу. 5
Ощущения в трансе. 32
Техники гипноза. Классика и современные подходы. 44
Классический гипноз. 44
Незаметное погружение в гипнотический транс. 45
Техника «5-4-3-2-1». 47
Техника «поднятой руки». 48
Техника по С. Горину. 49
Алгоритм релаксации с элементами транса. 50
Техника наведения транса по Росси. 55
Методика "зомбирования". 57
Эриксоновский гипноз. 59
История гипнологии и современные подходы к гипнозу.
Для определения таких основных понятий как гипноз и внушение, прибегнем к работам В.М. Бехтерева. Внушение, по его мнению, представляет собою один из способов воздействия одного лица на других, которое намеренно производится со стороны воздействующего лица, и притом незаметно для внушаемого или же с его ведома и согласия. Испытуемый же может воспринимать воздействие на него другого лица непосредственно, без всякого размышления, критики и сосредоточения на предмете, а, так сказать, пассивно, в состоянии рассеянности и отвлечения. В таком способе воздействия одного лица на другое заключается сущность того влияния, которое оказывает на человека применение внушения. Поэтому последнее можно определить как прививание внушаемых лицу тех или других состояний и поступков помимо активного отношения самого внушаемого к предмету внушения и, что заслуживает особого нашего внимания, при отсутствии суждения и критики. Внушенное, будучи пассивно воспринятым, большей частью осуществляется затем без сопротивления, иногда даже с непреодолимой навязчивостью.
«Таким образом, внушение сводится к непосредственному прививанию тех или других психических состояний от одного лица к другому, прививанию, происходящему без участия воли воспринимающего лица и нередко даже без ясного с его стороны сознания». Я пояснил при этом, что «в этом определении содержится существенное отличие внушения как способа психического воздействия одного лица на другое от убеждения, производимого всегда не иначе как при посредстве логического мышления и с участием личного сознания».
Наряду с внушением нередко действует и самовнушение, когда человек сам верует в чудодейственную силу какого-либо средства. Так, путем самовнушения объясняется, например, действие многих так называемых симпатических средств, оказывающих нередко то или другое целительное действие. Ferrarus, например, излечивал лихорадку с помощью бумажки, на которой были начертаны два слова: «Против лихорадки», и больной должен был каждый день отрывать по одной букве. Известны случаи целебного свойства «хлебных пилюль», «невской воды», просто «наложения рук» и т. п. И это объясняется тем, что у некоторых лиц благодаря их необычайной внушаемости, по одному слову, произнесенному достаточно внушительным тоном, можно производить все те превращения в параличных, хромых и бесноватых, которыми так богата история древних и, особенно, средних веков, благодаря распространенной, в то время, вере в бесовскую силу. Поэтому у внушаемых лиц легко производить и исцеления теми или другими безразличными по существу средствами.
Однако, пишет Бехтерев, следует иметь в виду, что, хотя внушаемость при некоторых условиях, например в толпе и при соответствующей обстановке, может повышаться, все же легкая внушаемость в состоянии бодрствования составляет исключение из общего правила. В силу этого современная медицина пользуется для внушения гипнотическим состоянием, в котором, как показывает опыт, внушаемость всегда повышается до значительной степени, причем делаемые в этом состоянии внушения могут оказывать и оказывают соответствующее воздействие и на послегипнотическое время, осуществляя нередко так называемые чудесные исцеления.
Под гипнотическим состоянием, или, проще, гипнозом, понимают состояние, близкое к сну и напоминающее в живой природе так называемую мнимую смерть, или некое «замирание», оцепенение. Такого рода состояния обнаруживаются у всех вообще животных при внезапных внешних воздействиях. С другой стороны с гипнозом можно сравнить всем известное засыпание при нежных или слабых, но однообразных и длительных раздражениях (например, журчание ручья, тиканье часов, шум мельничного колеса и т. п.).
Когда в обществе возникают разговоры о гипнозе, он, чаще всего представляется чем-то загадочным, необыкновенным, подчас даже волшебным. Говоря о наиболее распространенных предрассудках, можно назвать такие как исключительность фигуры гипнотизера, врожденный характер его способностей, наличие людей, неподдающихся гипнотическому воздействию. Исследуя проблему гипнотического воздействия, мы, вместе с читателем, оценим насколько эти, и другие стереотипы соответствуют действительности.
Понимание природы и сущности гипноза по-разному осуществляется в разные культурно-исторические эпохи. Когда гипнотическими практиками занимались шаманы, этот способ воздействия приписывался их сверхъестественным способностям. Гипнотические ритуалы, существующие во всех мировых религиях, редко отождествляются верующими с фигурой священника, муллы или раввина. Обращаясь к современному гипнотизеру, клиент, чаще всего, оценивает процедуру гипноза с позиций собственной степени внушаемости.
Мы проследим историю развития научных представлений о гипнозе, чтобы понять роль гипнологии в психотерапевтической практике и ее значение для общества на разных отрезках времени.
В XVIII веке австрийский врач Франц Антон Месмер, отталкиваясь от идеи о том, что планеты оказывают воздействие на людей посредством магнитных сил, выдвинул представление о «животном магнетизме» как особой естественной силе, «заряжаясь» которой от планет и излучая ее на других людей, человек способен воздействовать на течение их физиологических процессов и изменение поведения. Разработанное на этой основе учение, получившее название «месмеризм», способствовало формированию научных представлений о гипнозе. 28 июля 1774 года – день, оставшийся в жизнеописаниях Месмера. В этот день он вернулся к врачебной практике после длительного увлечения искусством, и сразу же наткнулся на непонятный для него случай. Его пациентка фройляйн Эстерлайн, страдавшая от головных болей, судорог, частичного паралича, бредовых состояний, непрерывных рвот, не получала облегчения ни от одного из предписывавшихся ей Месмером лекарств. И врач решился на эксперимент, основанный лишь на преклонении Месмера перед теориями Теофрастуса Бомбастуса Гухенгеймского, чаще называемого Парацельсом.
Утверждали, что Парацельс обладал секретом вечной молодости и нашел философский камень, превращавший обычные металлы в золото. Эти слухи, впрочем, несколько противоречат фактам из биографии Парацельса, говорящим о том, что однажды он бежал через окно от разгневанной квартирной хозяйки, которой задолжал за проживание. Да и умер он, не дожив до пятидесяти лет. Но Парацельс был поистине великим врачом, смело использовавшим и столь же смело опровергавшим опыт древнейшей медицины. Среди идей Парацельса Месмера особенно привлекала одна – всемерно использовать при лечении болезней магниты.
Как только у Эстерлайн начался очередной приступ, Месмер наложил ей на грудь несколько сильных магнитов. Последствия были ужасными – фройляйн забилась в бешеных судорогах. Через несколько мгновений, однако, приступ окончился, хотя обычно он продолжался часами.
Во время следующего приступа Месмер уже смело использует магниты. По прошествии нескольких сеансов пациентка выздоровела, и Месмер имел возможность показать свой способ лечения известному ученому, члену Королевского общества в Лондоне Яну Ингенхаузу. Член академии был весьма доволен увиденным, что, впрочем, не помешало ему опубликовать о методе Месмера ругательную статью.
Месмер, однако, вовсе не был обескуражен таким приемом у академических ученых. Он открыл клинику, куда со всех сторон стекались истеричные женщины, жаждущие лечения. Месмер даже разработал стройную, на его взгляд, теорию «животного магнетизма», которая легко и просто объясняла причины заболеваний и рекомендовала способы их лечения. По этой теории вся Вселенная и все живые организмы пропитаны «магнетическим флюидом», правильный ток которого в теле человека и определяет его отменное здоровье. Любое нарушение сказывается в том, что течение магнитных линий искажается, в нем проявляются не предусмотренные идеальной схемой омуты и водовороты. Для исправления положения, подгонки его к идеальной смехе и следует применять магниты, которые способны направить магнитный флюид по нужному руслу.
Забавно, но, как часто бывает в истории науки, то, что сперва вызывает улыбку по прошествии веков потом снова выходит на авансцену. Современное изучение магнитных полей в медицине – яркое тому свидетельство.
Более кратко основная суть теории животного магнетизма «по Месмеру» изложена в его «Письме иностранным врачам» (1775). Из двадцати семи положений, выдвинутых Месмером, наибольшего внимания заслуживают следующие:
1. Существует взаимовлияние между небесными телами, землею и живыми существами.
2. Некий флюид, повсюду распространенный и наполняющий все настолько, что не допускает нигде вакуума; настолько тонкий, что его не с чем сравнивать - флюид, который по своей природе способен к восприятию, размножению и передаче впечатлений движения, - является проводником.
3. Это взаимодействие подчинено механическим законам, неизвестным до настоящего времени.
4. От этого воздействия происходят чередующиеся следствия, которые можно рассматривать, как прилив и отлив.
5. Благодаря именно этому действию (наиболее универсальному из тех, которые природа на нас распространяет) возникают связи взаимодействия между небесными телами, землею и составляющими ее частями.
6. Свойства материи и органических тел зависят от этого действия.
7. Животное тело испытывает на себе чередующееся воздействие этого агента; путем проникновения в субстанцию нервов он непосредственно действует на них.
Такая сложная личность, как Месмер, не могла не стать предметом дискуссий: у Месмера были как восторженные сторонники, так и рьяные хулители. Однако какой бы критики он ни заслуживал, надо признать, что он первым предпринял экспериментальное исследование психотерапевтических отношений, до тех пор использовавшихся только в магических опытах. При этом не надо забывать, что в XVIII веке, веке энциклопедистов, ещё процветали суеверия, чародейство, колдовство и множество других эзотерических занятий. Ещё сжигали на кострах колдуний, последнее такое сожжение датируется 1782 г.
Месмер, будучи человеком просвещенным, предложил теорию, которую считал физиологически обоснованной и рационалистической. Он утверждал, что существование «магнетического флюида» столь же реально и материально, как, например, действие магнита.
Теория получила некоторое признание, и у Месмера появились приверженцы и последователи. Так, эдинбургский врач Джеймс Грахам открыл в 1780 году в Лондоне оздоровительное заведение под пышным названием «Замок здоровья», провести ночь в котором стоило 100 фунтов стерлингов – бешеные по тем временам деньги.
Эта «входная плата» позволяла пациенту проспать ночь в «Звездной постели» – диковинном ложе, поддерживаемом с помощью сорока намагниченных колонн и увенчанном фигурами Амура и Психеи, под звуки ненавязчивой музыки, в ритме которой кружились неподалеку танцовщицы.
Венский кабинет Месмера не мог идти ни в какое сравнение с «Замком здоровья». Впрочем, и с кабинетом, и с клиникой Месмеру вскоре пришлось распрощаться. Все началось с того, что в число пациенток Месмера попала восемнадцатилетняя фаворитка императрицы Марии Терезы, названная в честь нее Мария Тереза Парадис, слепая с четырех лет. Лечение «магнетизмом» принесло плоды. Слепая прозрела. Однако комиссия медицинского факультета Венского университета нашла, что она не излечена, а возвращение зрения ей лишь внушено. Фактом остается то, что девушка опять ослепла. Разразившийся при императорском дворе скандал вынудил Месмера собрать, как некогда поступил Парацельс, пожитки и покинуть родину и свой кабинет на Загородной улице, 261.
Некоторое время он скитался по Швейцарии, по Баварии и через год с лишним обосновался на Вандомской площади в Париже, еще не украшенной тогда знаменитой колонной. В своей клинике Месмер оборудовал удивительное устройство «бакэ» – чан из дубовых досок, в котором размещены бутылки с «намагниченной водой». Из бутылей, в свою очередь, радиально расходились от чана железные прутья, призванные донести «магнитный флюид» до пациента. Курс лечения проводился при приглушенном свете и мягкой музыке. Сам Месмер одевался в фиолетовую тогу и, плавно взмахивая жезлом, скользил вдоль круга своих пациентов, пристально вглядываясь в их глаза. Обычно после таких сеансов пациенты утверждали, что им стало лучше.
Мода на Месмера с невероятной скоростью захлестывала Париж. В числе его пациентов было много влиятельных людей, известных писателей и аристократов. Золото текло к Месмеру рекой. Основными же его пациентками были восхищавшиеся его мужественной внешностью и манерами дамы из высшего света, страдавшие истерией.
Однако полное благополучие невозможно – и неприятности не заставили себя ждать. Группа членов Парижской медицинской академии прошла один из курсов лечения Месмера и заявила, что никто из них не почувствовал ничего, кроме нервного опустошения и болей в области желудка. Кроме того, все они публично осудили Месмера и даже изгнали (или чуть не изгнали) из своей среды профессора, вздумавшего защищать Месмера.
Тогда Месмер решил придать своим работам солидность научных исследований. Для этого он поселился на Монмартре (тогда это был бедный район) и стал лечить пациентов, принадлежащих по большей части к бедным слоям Парижа. Но в смысле техники он пошел гораздо дальше – он «намагничивал» теперь уже целые деревья, парки и леса. Он опять приобрел авторитет, но не там, где ему хотелось бы, хотя в числе активных поклонников Месмера оказались сам король Людовик XVI и королева Мария-Антуанетта. Вскоре, правда, они начали охладевать к Месмеру и поручили Академии наук и медицинскому факультету проверить действенность его лечебных методов.
В комиссию по проверке вошли весьма известные лица: в первую очередь Бенджамен Франклин (не удивляйтесь, этот знаменитый ученый был в то время американским послом в Европе); Антуан Лавуазье – человек, открывший кислород; Жан Байи, астроном, а также некий доктор Ж. Гильотен, изобретатель приспособления, позже названного его именем.
Высокая комиссия вынесла следующий вердикт: «Все определяется самим человеком, магнетизирующим пациентов. Если к каждому следующему появлению магнетизера они лежали полностью истощенными, то взгляд или голос магнетизера вскоре выводят их из этого состояния. Здесь, несомненно, действует некая сила, сила, управляющая действиями человека и подчиняющая их себе. Это – сила самого магнетизера».
Этот правильный вывод, однако, был побочным и упомянут вскользь. Главная же задача комиссии – опровергнуть существование «животного магнетизма». Вывод был категоричным: никакого животного магнетизма не существует. Человеческому организму магнетизм не свойствен. Все достигнутые Месмером эффекты определяются силой внушения, причем последствия их, по мнению комиссии, ужасны – больных впоследствии ждет суровая участь. Их ждут конвульсии, уродливое потомство. Академия запретила своим членам практиковать месмеризм.
Решение комиссии крайне интересно и с точки зрения иллюстрации неумолимых законов диалектики. Было ли это решение правильным? Для своего времени – да. То было время быстрого развития науки. Вера в возможность полного и окончательного познания всех явлений владела членами комиссии. И они не хотели признавать ничего такого, что нельзя было бы измерить, пощупать, объяснить, доказать с помощью известных им опытов. Поэтому лишь некоторые выводы комиссии, имевшие для нее частный характер, остались правильными и по сей день:
• магнит действует прежде всего на нервную систему, а не на ткани и внешние органы;
• магнит хорошо помогает при таких нервных заболеваниях, которые характеризуются усиленной работой нервной системы, например, при судорогах, конвульсиях, головных болях и пр.
Последующие исследования подтвердили правильность выводов, основанных на многих экспериментах. Однако некоторые выводы комиссии страдают категоричностью. Нужно было, наверное, оставить лазейку: «При теперешнем состоянии знаний, измерительной техники... » Что же касается месмеризма, или, как потом его стали называть, гипнотизма, то здесь комиссия не оказалась на высоте, и прежде всего потому, что в то время психология как наука была в состоянии младенческом, не допускавшем и мысли о том, что с помощью столь простых средств можно делать столь сложные вещи. Комиссия Парижской академии отвергла «животный магнетизм», как отвергла в свое время пароход Фултона, громоотвод Франклина да и многое другое.
Вердикт академии вызвал раздражение у многих, в том числе и у представителей ученого мира. Ж. Б. Бонфуа из хирургической коллегии Лиона в резкой форме протестует в печати против решения Комиссии. В другой брошюре - «Doutes d'un provincial» - анонимный автор обвиняет комиссию в профессиональном высокомерии: «Недостаточно, господа, если ваша мысль поднимается выше предрассудков эпохи. Нужно уметь забывать интересы своего сословия ради всеобщего блага».
Нотки сомнения послышались даже из официальных инстанций. Один из членов комиссии, ботаник Жюсье, уже после вынесенного решения высказывал мнение о том, что вопреки невозможности признать существование флюида, осязаемого или воспринимаемого любым из человеческих органов чувств, логично допустить существование такого агента, «который может переноситься с одного человека на другого и часто производит на этого последнего видимое действие».
В 1784 г., когда Парижская академия громила Месмера, один из пламенных его сторонников – граф Максим Пюисегюр опубликовал книгу, озаглавленную: «Доклад об излечениях, полученных в Байонне с помощью животного магнетизма, адресованный господину аббату де Пуланзе, советнику-секретарю при парламенте в Бордо», в которой весьма объективно и вполне доступно сообщались данные об экспериментальном воспроизведении сомнамбулизма, т. е. гипноза. И хотя Месмер был дипломированный врач, а граф Пюисегюр лишь дилетант-энтузиаст «животного магнетизма», спокойное, объективное изложение собственных опытов и неоспоримых фактов достигнутого гипноза выгодно отличает ученика от учителя. Общественные скандалы продолжались еще несколько лет. Вполне серьезным публикациям Пюисегюра о состояниях сомнамбулизма, вызываемого искусственно, внушением, суждено было породить в свою очередь целую волну излишеств и уродливых искажений. Удивляться особенно нечему. Ведь в какой мере лунатики на протяжении веков поражали всех своей способностью не просыпаясь, с закрытыми глазами, влезать на крыши и уверенно ходить по узким карнизам, так и «медиумы», т. е. лица, поверженные в сомнамбулизм внушением гипнотизеров, не могли действовать на воображение зрителей иначе как прямое доказательство волшебства и живой связи с потусторонним миром.
Наиболее замечательным был его случай гипнотического сна. Пюисегюр в своем поместье Бюзанси начал лечить месмеризмом, его крестьяне стекались к магнетизированному дереву в надежде получить исцеление от своих болезней. Однажды 23-летний крестьянин Виктор, привязанный, как обычно, к магнетизированному дереву, под влиянием «пассов» Пюисегюра вместо ожидавшегося «кризиса» неожиданно впал в глубокий сон. Пюисегюр очень удивился, но приказал Виктору, находившемуся во сне, отвязать самого себя от дерева и идти домой. И вот, не открывая глаз, крестьянин развязал веревки и также с закрытыми глазами пошел между деревьями парка к выходу. Он выполнял все приказания графа в точности, автоматически, не раскрывая глаз и находясь как бы во сне.
Так неожиданно для самого себя Пюисегюр открыл феномен искусственного сомнамбулизма, т.е. гипноза. Известие это быстро распространилось по всей Франции, привлекая живой интерес, и проникло в Германию, где быстро завоевало много сторонников среди немецких писателей-романтиков и философов, в том числе Хейнриха фон Клейста, Е. Т. X. Хоффмана, Клеменса фон Бретано, Людвига Тик, Шлегеля и Фихте. Даже Гуфеланд, лейб-медик и президент прусской Академии наук, который вначале явно не доверял опытам Месмера, отнесся вполне одобрительно к сомнамбулизму Пюисегюра и признал последний как официальный метод лечения. Оставался только один шаг, чтобы гипнотическим состоянием воспользовались хирурги для обезболивания производимых ими операций.
Одним из первых это начал де Потель по совету Пюисегюра. Его примеру последовал Рэкамье, считавшийся знатоком раковой болезни во Франции, и, наконец, профессор хирургии Жюль Клоке (Jules Cloquet, 1790-1883).
Имитационная теория Месмера является не чем иным, как попыткой объяснить действие внушения, значение которого Месмер смутно предугадывал, но не смог определить. За него это впоследствии, в 1843 г., сделал Джеймс Брейд (James Braid, 1795-1860). Хотя раппорт и присутствовал в опытах Месмера, он им не занимался. Его интересовала только физиология. Когда маркиз де Пюисегюр в 1784 г. сообщил Месмеру о своем открытии провоцированного сомнабулизма и возможности входить в словесный контакт с субъектом, Месмер недооценил значения этого феномена.
О существовании подобных явлений он уже знал, но не задерживал на них своего внимания, не желая выходить за рамки физиологии. Вот почему Месмера можно считать родоначальником физиологического течения в объяснении гипноза. Психология была для него продуктом воображения и как таковая представлялась трудной для изучения.
В последствии английский хирург Джеймс Брейд (James Braid, 1795-1860) заменил в 1843 г. термины «животный магнетизм» и «месмеризм» на «гипнотизм», попытавшись объяснить природу метода с позиций психоневрологии. Это, впрочем, не устранило полностью противоречий между сторонниками физиологического и психологического направлений в учении о магнетизме.
Однако Брейд сам не был свободен от смешения психологического и физиологического, практикуя некоторое время гипнофренологию и считая гипнотизера механиком, способным путем фиксации внимания пациента на одной идее вызвать в его мозгу нейрофизиологический процесс, вводящий его в сомнамбулическое состояние, позволяющее заменить вызвавшую болезнь "идею-фикс" на иную, способствующую исцелению. Идеи Брейда получили преимущественное распространение во Франции, где к 1880-м гг. сложились две школы гипнотизма: Нансийская А. О. Льебо и И. Бернгейма и Сальпетриерская Ж. М. Шарко. Крупнейший невропатолог своего времени Шарко обратился к гипнозу в процессе исследования истерии, и его понимание гипнотических явлений основывается на аналогии с этим заболеванием. Считая гипноз болезненным явлением, Шарко полагал, что в случае гипноза врач, возможно, имеет дело с функциональным нарушением в нервной системе больного. Эксперименты с гипнозом позволили Шарко сделать вывод о том, что, хотя истерия и предопределена наследственно, настоящей ее причиной является мысль, а потому симптомы истерии (и других нервных болезней, не связанных с органическими поражениями) могут сниматься только в особых (гипнотических) состояниях. В противоположность Шарко, Бернгейм полагал, что сущность гипноза состоит в наведении особого психического состояния повышенной внушаемости, и сопоставлял гипноз с нормальным сном, а не с болезнью. В ходе знаменитого эксперимента Бернгейм приказывал пациенту, находящемуся в состоянии гипноза, выполнить по выходе из этого состояния некоторое действие, и когда его приказ исполнялся, добивался от пациента правильного ответа на вопрос о причине его поступка. Способность пациента вспомнить полученный в состоянии гипноза приказ подтверждала не только связь гипноза с внушением, но и связь обычного состояния сознания с гипнотическим.
Практика гипнотизеров и магнетизеров была обобщена в ряде теорий психики, соперничавших с теорией Фрейда, а затем оказавших влияние на становление национальных школ П. Выдвинутая П. Жане теория подсознания тесно связана с пониманием гипноза в Сальпетриерской школе, к которой он и принадлежал. Жане полагал, что, в силу диссоциации сознания, помимо поступков, совершаемых под контролем верхнего уровня сознания (нормальная личность, "я"), человек совершает "подсознательные действия", контролируемые нижним уровнем сознания (вторая личность), представляющим собой множество других личностей, связанных между собой только по принципу диссоциации. Другие личности, присутствие которых проявляется в автоматических поступках, раскрываются в гипнотических состояниях и настолько независимы от нормальной личности, что в ходе обсуждения теории подсознания М. Принс предложил использовать для описания другой личности термин "со-сознание". Гораздо более тесная связь между сознанием и подсознанием постулировалась теорией английского психолога Ф. Майерса, отождествлявшего сверхпредельное "я" с личностью, а запредельное "я", или подсознание, с индивидуальностью, и описывавшего последнее как убежище для множества других сознаний, тесно связанных между собой и способных оказывать влияние на сверкпредельное "я". Связь между врачом и пациентом, пугавшая своей интенсивностью магнетизеров и гипнотизеров, которые зачастую пытались отнести ее к физиологическому процессу, объяснялась, т. о., тем, что в ходе лечения врач устанавливал контакт и с другим сознанием пациента. Однако статус этого другого сознания оставался неопределенным еще и потому, что, помимо лечебного применения, магнетизм стал причиной появления спиритизма и оказал влияние на формирование новых церквей ("Христианская наука").
Практика гипнотизеров и магнетизеров была обобщена в ряде теорий психики, соперничавших с теорией Фрейда, а затем оказавших влияние на становление национальных школ психоанализа. Выдвинутая П. Жане теория подсознания тесно связана с пониманием гипноза в Сальпетриерской школе, к которой он и принадлежал. Жане полагал, что, в силу диссоциации сознания, помимо поступков, совершаемых под контролем верхнего уровня сознания (нормальная личность, "я"), человек совершает "подсознательные действия", контролируемые нижним уровнем сознания (вторая личность), представляющим собой множество других личностей, связанных между собой только по принципу диссоциации. Другие личности, присутствие которых проявляется в автоматических поступках, раскрываются в гипнотических состояниях и настолько независимы от нормальной личности, что в ходе обсуждения теории подсознания М. Принс предложил использовать для описания другой личности термин "со-сознание". Гораздо более тесная связь между сознанием и подсознанием постулировалась теорией английского психолога Ф. Майерса, отождествлявшего сверхпредельное "я" с личностью, а запредельное "я", или подсознание, с индивидуальностью, и описывавшего последнее как убежище для множества других сознаний, тесно связанных между собой и способных оказывать влияние на сверхпредельное "я".
Сходным образом протекали споры о "бессознательном" и в философской среде. Ф. В. И. Шеллинг, описывая бессознательное как скрытую необходимость, замечал, что поскольку в свободном действовании "я" выявить бессознательное невозможно, постичь его удастся только в акте эстетической рефлексии. А. Шопенгауэр, подобно Шеллингу, называвшему абсолютное тождество извечным бессознательным, утверждает, что мировая воля трансцендентальна и проявляется не в действии вещей, но в их существовании и сущности. Познающему сознанию, выступающему в качестве самосознания, доступна только своя свободная воля; но когда оно выступает как познание других, воля доступна ему только в качестве организма. Э. фон Гартман в своей "Философии бессознательного" (1869), следуя Шопенгауэру, считает категории бессознательными структурами действия безличного разума в человеческих индивидуумах. Бессознательность действий безличного разума объяснима "телеологическим расколом" воли и разума, расколом, которому предшествовало их единство в бессознательном. В XIX в. споры вокруг понятия "бессознательное" объединили крупнейших философов и психологов, подвергавших сомнению как те или иные определения бессознательного, так и саму необходимость введения такого рода понятия. Своеобразный итог этим спорам, среди участников которых следует упомянуть И. Г. Гербарта, Г. Л. Гельмгольца, Г. Т. Фехнера, В. Вундта, Ф. Брентано, Т. Липпса, подвел Гартман, классифицировав типы понимания бессознательного. Гартман выделял гносеологически-бессознательное (неизвестное и непознаваемое), физически-бессознательное (лишенное сознания), психически относительно бессознательное (не сознаваемое определенным образом или определенным уровнем сознания), психически абсолютно бессознательное (не сознаваемое ни одним из уровней сознания) и метафизически-бессознательное (не сознаваемая индивидом универсальная деятельность Абсолюта). Резонно отметив, что некоторые из этих типов понимания бессознательного традиционно обсуждаются в философии под другими именами, Гартман подчеркивает значение исследования психически абсолютно бессознательного, определяющееся тем, что в противостоянии психически-бессознательного и метафизически-бессознательного (аналогичном противостоянию лечебного гипноза и спиритизма) скрыт вопрос о природе и сущности бессознательного. Варианты решения этого вопроса, ведущие к разработке учений о вытеснении и сублимации, предлагались уже некоторыми философами XIX в. (Ф. Ницше, И. Тэн, Г. Тард и др.) Так, рассматривая в качестве источника морали восстание рабов, утверждающее волю к власти слабейшего, Ницше писал о вытесненной ненависти, о вытесненной жреческой мстительности, возвышенных и преображенных в христианской морали, которым он противопоставлял радикальную волю к познанию. Хотя эти философские споры о понятии бессознательного незначительно повлияли на возникновение П., оказав куда большее влияние на его дальнейшее развитие, все же сам ход этих споров подтверждал необходимость исследования отношения между культурным и природным бессознательным в человеческой психике.
Официальная медицина, в рамках которой начинал свою карьеру Фрейд, была далека как от гипнотизма, так и от споров о бессознательном. Фактически общепринятой в психиатрии была сформулированная Э. Крепелином т. зр., в соответствии с которой всякая психическая болезнь вызывалась органическим поражением. Первоначально Фрейд принял эту т. зр., но скоро она перестала его устраивать. Теориям своих непосредственных учителей и коллег (Э. Брюкке, Г. Нотнагель, Т. Мейерт, Ф. Брентано, 3. Экснер и др.) Фрейд обязан целым рядом положений (энергетическая теория функционирования нервной системы, теория инстинктов, понимание роли коры головного мозга в психических процессах и т. п.), наложивших печать на формирование не только терминологии, но и стиля мышления психоанализа.
Осознание того, что общепринятое объяснение происхождения нервного заболевания неприменимо к истерии, заставило Фрейда искать иные объяснения психогенных неврозов, что и привело его во второй половине 1880-х гг. сначала к Шарко, а затем - к Бернгейму Знакомство с их опытами позволило Фрейду в сотрудничестве с И. Брейером разработать катартический метод лечения психогенных неврозов. С точки зрения Брейера, усматривавшего причину истерии в гипноидных состояниях (совмещавших грезящее сознание и аффект), для исцеления больных истерией необходимо под гипнозом вернуть их к вызвавшему болезненный симптом аффекту. Воспоминание о болезнетворном аффекте в состоянии гипноза вызывает катарсис и исчезновение симптома. К тому моменту, когда в 1895 г. вышла в свет совместная книга Брейера и Фрейда "Исследования истерии", Фрейд, признавая значение регрессии в излечении истерии, серьезно сомневался в теории гипноидных состояний, а равно и в необходимости гипноза для исцеления неврозов. Опыт Бернгейма, свидетелем которого он был, доказывал, что регрессия возможна и без гипноза.
Сальпетриерская школа интерпретировала гипноз как исключительно патологическое явление, усматривая сходство между гипнозом и истерией, что негативно сказалось на отношении к гипнозу во Франции вплоть до призывов о его запрещении.
Представители Нансийской школы (A.Liebeault, А. Bonn, H. Bernheim) высказывали противоположные воззрения на сущность гипноза: это психологически нормальный феномен, вызванный внушением и наблюдаемый не только у больных истерией. Указанная позиция, в конечном счете, восторжествовала. Исследования Нансийской школы во главе с H. Bernheim побудили врачей из различных стран к исследованию гипноза для лечения многих заболеваний.
Мнение о том, что гипноз является методом, ослабляющим энергию личности было высказано с особой решительностью еще P. Dubois. Это утверждение вызвало много откликов.
Следует в этой связи назвать французского аптекаря E. Coue, поскольку с некоторого времени начали даже говорить о «куэизме» как о новой Нансийской школе. Лозунг куэизма: нет внушения, есть только самовнушение. E. Coue исходил из положения, что побудителем наших действий является не воля, не сознание, а сила воображения. Это положение он пытался подтвердить рядом примеров, обнаруживающих, что будто из двух сущностей, составляющих наше «я» (сознательной и бессознательной), более могущественным фактором человеческих поступков является именно бессознательная, которая в свою очередь находится под сильным влиянием воображения. Например, многие алкоголики и клептоманы очень хотели бы избавиться от своей слабости, но не могут этого сделать только потому, что, как считает E. Coue, воображение говорит им о невозможности такого шага. E. Coue считал, что многие болеют только потому, что воображают себя больными: они могут излечиться, если внушат себе, что избавились от болезни. Внушение и самовнушение воздействуют не на волю, а воспитывают силу воображения. Непременным условием успеха E. Coue считал применение сознательного самовнушения, состоящего в том, что пациент сначала ежедневно, затем реже и реже сосредотачивается на мысли, повторяемой примерно двадцать раз: «С каждым днем мне становится во всех отношениях лучше и лучше»; на словах «во всех отношениях» делается ударение с целью создания представления о телесном и душевном здоровье.
Несколько позже немецкий психотерапевт J. Shultz предложил метод, который он назвал «аутогенной тренировкой». Сущность метода заключается в том, что больной систематически приучается погружать себя в особое состояние, напоминающее легкую дремоту. Сам J. Shultz полагал, что, если при проведении гипноза у больного появится чувство тепла, а затем тяжести в теле, то, идя обратным путем, от чувства тяжести к чувству тепла, можно вызвать изменение сознания больного, аналогичное состоянию гипноза. Чтобы добиться этого чувства тяжести и тепла в своем теле, больной должен расслаблять мышцы, а вместе с ними и сосуды. Благодаря работам J.Shultz и его многочисленных учеников и последователей во всех странах аутогенная тренировка получила широкое признание в первую оч