Мое утверждение о том, что перед тем, как войти в траву и преследовать раненого леопарда, я проверил, заряжено ли мое ружье и исправен ли механизм, может показаться странным охотнику, учитывая, что минутой ранее я подходил к только что убитому мной леопарду и, очевидно, не стал бы делать этого с незаряженной винтовкой, не будучи до конца уверен, жив леопард или мертв. Что же мне было сомневаться, заряжена ли моя винтовка или нет? Я поясню, почему я так поступал — не только в этот раз, но и каждый раз, когда моя жизнь зависела от того, заряжено было оружие или нет. По счастью, этот урок я получил, когда был еще сравнительно молод, чем и объясняю то, что я жив и могу поведать вам эту историю.
Вскоре после того, как я начал работать в Мокамех-Гхате, о чем писал в «Моей Индии», я пригласил двоих друзей отправиться со мною на охоту в Каладхунги. Оба парня, Сильвер и Манн, лишь недавно приехали в Индию и никогда еще не охотились в джунглях. На следующее утро после их приезда я повел их охотиться. Пройдя пару миль по дороге на Халдвани, я услышал, как в джунглях справа от дороги леопард убивает читала. Зная, что мои друзья не смогут подкрасться к леопарду, я решил, что один из них заберется на дерево около места убийства, и сказал, чтобы они тянули жребий. У Сильвера была винтовка 500-го калибра, которую он у кого-то одолжил, а у Манна — винтовка 400-го калибра, заряжавшаяся черным порохом и тоже взятая на время. Я был вооружен магазинной винтовкой калибра 275. Хотя Сильвер был немного старше и лучше вооружен, Манн благородно отказался участвовать в жребии, и мы втроем отправились на поиски убитого животного. Читал, красивый самец, еще агонизировал, когда мы его нашли, и, выбрав дерево для Сильвера, я велел Манну помочь ему туда взобраться, а сам двинулся в сторону леопарда, чтобы отвлечь его и помешать увидеть, как Сильвер карабкается на дерево. Леопард был очень голодный и не испытывал ни малейшего желания куда-то уйти; однако, делая зигзаги перед ним, я вынудил его отойти и затем вернулся к жертве. Сильверу никогда прежде не доводилось лазать по деревьям, и выглядел он очень несчастным. Вряд ли его настроение улучшилось, когда я сказал, что мы имеем дело с крупным леопардом-самцом, и предупредил, чтобы он целился тщательно. Затем, сообщив, что ждать придется не дольше пяти минут, я ушел, забрав Манна с собой.
В сотне ярдов от убитого читала проходила пожарная просека, пересекавшаяся с дорогой на Халдвани под прямым углом. Выйдя через джунгли к этой просеке, мы с Манном успели пройти совсем немного, как Сильвер два раза подряд выстрелил. Возвращаясь по своим следам, мы увидели леопарда, стремительно мчавшегося через просеку. Сильвер не знал, попал он в зверя или нет, но, подойдя к месту, где мы с Манном заметили пересекавшего просеку леопарда, мы обнаружили следы крови. Я отправился на поиски леопарда, сказав компаньонам, чтобы они остались и ждали меня. В этом не было ничего героического, как раз наоборот, поскольку, когда преследуешь раненого хищника, необходимо сосредоточить внимание именно на преследовании, а это трудно, когда на хвосте у тебя идут другие охотники, держащие пальцы на спусковых крючках задранных вверх ружей. Когда я уже немного отошел, Сильвер двинулся за мной и предложил свою помощь, но когда я отказался, он стал умолять взять его ружье, сказав, что никогда не простит себе, если леопард нападет на меня, а я не смогу защититься своим легким оружием. Поэтому, чтобы его не обидеть, мы обменялись оружием. Сильвер ушел обратно на просеку, а я снова отправился на поиски леопарда, но перед этим я опустил боек и приоткрыл затвор: там было два патрона.
Поверхность на протяжении сотни ярдов была относительно открытой, а потом след вел в густые заросли. Дойдя до этого места, я по звукам понял, что леопард где-то передо мной, и на секунду подумал, что он готовится к атаке. Однако звук не повторился, поэтому очень осторожно я вошел в заросли и через двадцать ярдов обнаружил место, где он лежал и откуда уходил, что я и услышал. Теперь надо было снова двигаться шаг за шагом, и я был счастлив, когда через полторы сотни ярдов следы вновь вышли на более открытое место. Здесь я мог идти побыстрее. Я прошел очередную сотню ярдов и, подойдя к большому дереву адины, заметил кончик хвоста леопарда, свисавший с правой стороны дерева. Обнаружив, что его выслеживают, леопард совершенно правильно решил, что наилучшая позиция для нападения — забраться на дерево; а что он нападет, я больше не сомневался.
Решив, что для меня будет выгодна встреча с ним лицом к лицу, я подвинулся влево от дерева. Когда голова леопарда оказалась в поле зрения, я увидел, что он лежит распластавшись, опустив подбородок на вытянутые лапы. Его глаза были открыты, а кончики ушей и усы подрагивали. Леопард мог прыгнуть на меня в тот момент, когда я обогнул дерево, но он не шевельнулся, и это заставило меня не стрелять. В мои намерения не входило изуродовать его голову с расстояния в несколько футов, но, напротив, стрелять в туловище и таким образом избежать порчи трофея Сильвера. Посмотрев внимательнее, я увидел, что его глаза закрыты, и я решил, что леопард мертв, что в действительности так и оказалось: он умер, когда я смотрел на него. Чтобы убедиться в правильности своего вывода, я кашлянул, и когда ответа не последовало, я поднял камень и кинул ему в голову.
На мой крик подошли Сильвер с Манном, и перед тем как вернуть Сильверу ружье, я открыл патронник, извлек два латунных патрона и, к моему ужасу, обнаружил, что оба были пустыми. Многие охотники пострадали из-за того, что нажимали на спусковые крючки незаряженных ружей, и не задержись я, продираясь сквозь густые заросли, то стал бы очередной жертвой. С того дня, когда я выучил этот урок, к счастью без ущерба для себя, я никогда не подходил к опасному месту, не убедившись, что мое оружие заряжено. Если я бывал вооружен двустволкой, я перекладывал патрон из одного ствола в другой, а если это было оружие с одним стволом, я вытаскивал патрон, чтобы убедиться, что затвор работает плавно, и лишь затем возвращал его обратно.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Кунвар Сингх, о котором я писал в книге «Моя Индия», не любил охотиться в джунглях близ Каладхунги, говоря, что там слишком много ползучих растений и поэтому трудно спасаться от ретивых егерей или свирепых тигров. Он предпочитал браконьерствовать в лесу поближе к Гаруппу. Хотя Сингх был редким знатоком леса и превосходным стрелком, чем я восхищался, но он был лишен чрезмерного спортивного азарта, — возможно, оттого, что в местах, где он охотился, дичи было полным-полно. Зная все тропинки, прогалинки и опушки, где можно было повстречать оленя, Кунвар Сингх даже не пытался подкрасться к дичи незаметно, соблюдая тишину. И случись ему спугнуть оленя на какой-либо поляне, он с полным хладнокровием говорил, что на другой наверняка их будет больше. Тем не менее я многому от него научился и остаюсь ему благодарным за то, что Сингх помог мне избавиться от многих моих тогдашних страхов перед неизведанным. Одним из этих страхов была боязнь лесных пожаров. Зная о том, как они опасны, и не раз встречая их последствия в лесу, я подсознательно все время боялся, что когда-нибудь такой пожар застигнет меня и я сгорю заживо. Именно Кунвар Сингх развеял мои опасения.
В деревнях в предгорьях Кумаона каждый интересуется делами и жизнью соседа. Для людей, которые не читают газет и жизнь которых более или менее ограничена лесом, окружающим их деревню или группу деревень, каждая крупинка новостей интересна, обсуждается и добросовестно передается из уст в уста, и при этом не теряются даже мельчайшие подробности. Неудивительно поэтому, что Кунвар Сингх был наслышан о том, как я убил леопарда в Фарм-Ярде, прежде, чем тот успел остыть. Верный своим охотничьим принципам, он пришел меня поздравить. Он знал о винтовке, одолженной мне старшиной, но не думаю, что он верил в мою способность пользоваться ею, до тех пор пока я не убил леопарда. Однако теперь, получив такое конкретное доказательство, он обнаружил ко мне и к ружью живой интерес. Прежде чем он покинул наш дом в тот день, я пообещал встретиться с ним наутро в пять часов на четвертой миле дороги на Гаруппу.
Стояла кромешная тьма, когда я, выпив чашку чая, приготовленного Мэгги, отправился на встречу с Кунвар Сингхом, имея не меньше часа времени в запасе. Мне много раз приходилось ходить этой пустынной лесной дорогой, и темнота меня не пугала. Подойдя к четвертому мильному столбу, я увидел неподалеку, под деревом у костра, самого Кунвар Сингха, который пришел раньше меня. Когда я присел к огню, чтобы согреться, мой спутник заметил: «Смотри-ка, ты так спешил, что позабыл надеть брюки!» Я пытался было убедить его, что дело не в забывчивости, а в том, что я впервые надел на себя новомодное изобретение под названием «шорты», но это не возымело действия. Хотя Кунвар Сингх ограничился лишь краткой репликой о том, что трусы — не самая подходящая одежда для джунглей, весь его вид показывал, что одет я неприлично и что он постеснялся бы появиться со мной на людях. После такого неудачного начала атмосфера оставалась напряженной до тех пор, пока с соседнего дерева не донесся крик петуха кустарниковой курицы, при звуке которого Кунвар Сингх загасил костер и предложил трогаться, так как путь предстоял неблизкий.
Джунгли пробуждались. Мы вышли из-под дерева и зашагали по дороге. Петух, криком возвестивший о наступлении утра, разбудил волну звуков. Каждая птица, большая и малая, пробудясь от дремы, вплетала свой голос в нарастающую мощь лесного оркестра. Хотя наш петух и подал голос раньше, первым слетел на землю не он. Первого червяка в то утро поймал гималайский свистящий бюльбюль, известный больше как «синяя птица». Бесшумно перепархивая на своих крыльях с дерева на дерево в полумраке, он оглашает лес своим дивным пением, которое невозможно забыть, услышав хотя бы раз. Этот певец провожает уходящий день или встречает новый. Утром и ночью он всегда исполняет свою песнь на лету, а днем часами сидит в густой кроне деревьев, высвистывая в минорном ключе своим нежным, сладким голосом нескончаемую мелодию. Следующим встречает рассвет ракетохвостый дронго, а еще через мгновение — павлин. После того как он издал свой пронзительный крик с вершины гигантского симула, в джунглях уже никто не смеет спать. Ночь умерла, настал день, и тысячи пульсирующих глоток лесного оркестра заливают джунгли все нарастающим потоком мелодий.
Задвигались и звери. Небольшое стадо читалов пересекло дорогу прямо перед нами, а в двухстах ярдах впереди прямо у обочины пощипывает короткую траву самка замбара со своим малышом. Вот к востоку от нас подал голос тигр, и все павлины в пределах слышимости завопили ему в унисон. Кунвар Сингх полагал, что тигр был от нас на расстоянии четырех полетов пули, в сухом русле, где его когда-то и повстречал сам Кунвар Сингх, что чуть было не окончилось для него плачевно. Очевидно, на этот раз тигр возвращался после охоты и не собирался скрываться. О его присутствии возвестили каркер, два замбара и, наконец, целое стадо читалов. Мы добрались до Гаруппу, когда солнце уже касалось верхушек деревьев. Перейдя деревянный мост и вспугнув более полусотни кустарниковых курочек, кормившихся на лужайке у разрушенного каретного сарая, мы свернули на тропинку, приведшую нас через полосу невысокого подлеска к сухому руслу, через которое и был переброшен тот мост, по которому мы только что прошли. Русло оставалось сухим почти всегда, кроме сезона муссонных дождей, и поэтому служило дорогой для всех зверей, желавших утолить жажду у кристально чистого источника, бьющего прямо из сухого русла тремя милями ниже. Позднее это сухое русло стало излюбленным местом моей охоты с ружьем или камерой, потому что тянулось оно среди мест, кишащих дичью, где человеческий след на поверхности мог бы стать предметом столь же серьезных раздумий, как след Пятницы на острове Робинзона Крузо.
В течение полумили русло тянулось через джунгли, перемежавшиеся кустарником, а потом проходило через полосу травы шириной в четверть и длиной в многие мили. Местное название этой травы — «нал». Это травянистое растение типа бамбука, достигающее высоты четырнадцати футов и состоящее из полых колен. Если заросли нала оказываются неподалеку от какой-нибудь деревни, то жители часто используют ее при строительстве хижин. Когда жители Гаруппу принимаются выжигать окрестные леса, чтобы дать место пастбищам для скота, вся окрестная дичь обычно укрывается в зарослях нала, потому что трава эта растет на влажных почвах и остается зеленой круглый год. Но в исключительно засушливые годы, случается, высыхает и может вспыхнуть и нал. Заканчивается это ужасающим пожаром, поскольку стволы нала обычно густо оплетены ползучими растениями, а каждое колено нала при нагреве взрывается со звуком, напоминающим пистолетный выстрел. Оглушительный шум от одновременного выстреливания тысячи колен слышен за милю и более в округе.
Когда мы с Кунвар Сингхом в то утро шли по руслу, я увидел черное облако дыма, и вскоре до моего слуха донеслись отдаленный рев и треск большого пожара. В этом месте протока шла прямо на юг, и пожар, бушевавший на восточном, левом берегу русла, быстро приближался к нам, движимый сильным ветром. Кунвар пошел впереди, бросив мне через плечо, что нал загорелся первый раз за последние десять лет. Он шел точно по прямой, и на повороте взору нашему открылась вся картина пожара. Его отделяло от русла не более сотни ярдов. Огромные языки пламени взвивались к небу и закручивались в кольца черного дыма по краям. А на границе этого пожарища сотни скворцов, сизоворонков, дронго, minas вовсю кормились летающими насекомыми, захваченными потоками горячего воздуха. Спасаясь от птиц, многие насекомые пытались найти убежище на песчаном дне русла, но здесь их подстерегали павлины, кустарниковые куры и черные куропатки. И среди всей этой пернатой братии стадо из двадцати читалов невозмутимо поедало красные цветы, сорванные обжигающим ветром с верхушки гигантского симула.
Я впервые наблюдал лесной пожар и сильно испугался, что отношу на счет обычного человеческого страха перед неизвестным. Но, видя, как рядом с бушующим пламенем беззаботно поглощают пищу птицы и звери, я понял, что, кроме меня, никто не боится и что причина страха — в моем невежестве. Следуя за Кунвар Сингхом по руслу, я чувствовал соблазн повернуть обратно и сбежать. Меня останавливало только то, что Кунвар Сингх мог счесть меня трусом. И вот я стою на песчаном дне высохшего ручья шириной около пятидесяти ярдов, прислушиваюсь к нарастающему треску приближающегося огня и смотрю на черные облака дыма, клубящегося над головой. Мы ждем, когда из охваченных пожаром зарослей нала выбежит зверь, которого можно будет подстрелить. Я почувствовал, как страх покидает меня, уходит навсегда… Жар от пожара ощущался все сильнее. Теперь уже олени, павлины, кустарниковые куры и кеклики перебрались на правый берег и скрылись в джунглях. Мы вернулись к своим следам и пошли обратно в Гаруппу.
Травяные пожары доставили мне массу захватывающих впечатлений и в последующие годы. Прежде чем рассказать об одном из них, напомню, что нам, тем, кто живет у подножия Гималаев, правительство разрешает выжигать траву в лесах, не входящих в число заповедных, для того чтобы использовать выжженные пустоши под пастбища. В этих лесах трава бывает нескольких видов, а поскольку каждый из них начинает сохнуть не одновременно, то и выжигают их поэтапно, начиная с февраля и заканчивая в июне. Все это время огонь можно встретить на любой опушке, поскольку каждому дозволено чиркнуть спичкой, проходя мимо высохшего травянистого участка.
Вместе с Уиндхемом мы охотились на черных куропаток в Биндукере близ Тераи. Однажды рано утром Бахадур, мой старый друг, тридцать лет бывший старостой нашей деревни, и я отправились в двадцатипятимильный путь к нашему дому в Каладхунги. Мы преодолели около десяти миль по территории, на которой большая часть травы была уже сожжена, но кое-где встречались иногда отдельные уцелевшие участки зеленого покрова. Когда мы приблизились к одному из них, прямо на дорогу со старой колеей от телег, по которой мы шли, вышел зверь и долго стоял, повернувшись к нам боком. В глаза нам светило яркое утреннее солнце, но по расцветке и размерам мы решили, что это был тигр. Однако, когда зверь пересек дорогу и вошел в заросли, по длине хвоста мы поняли, что это был леопард. «Сахиб, — обратился ко мне Бахадур, — жаль, что сахиб уполномоченный со своими слонами находится в десяти милях отсюда. Ведь это самый крупный леопард в Тераи, и стоило бы его подстрелить».
В том, что на леопарда имело смысл поохотиться, я не сомневался. И несмотря на то что Уиндхем со слонами действительно был далеко, я решил рискнуть. Зверь шел со стороны загона для скота, и, судя по тому, что шел он не скрываясь, охота его была удачной. Когда я изложил свой план — выкурить леопарда из травяных зарослей, — Бахадур выразил готовность мне помочь, хотя он и сомневался в успехе. Для начала следовало определить, насколько велик был участок травы, где скрылся леопард. Сойдя с тропы, мы двинулись по кругу и обнаружили, что участок имел форму конуса площадью около десяти акров. Колея проходила вдоль его основания.
Ветер был благоприятным. Дойдя до самого дальнего края участка, отстоящего от тропы на двести ярдов, я срезал два пучка травы, зажег их и, вручив один Бахадуру, послал его поджечь участок справа. Сам я поджег траву с левой стороны. На участке росла так называемая «слоновья трава», доходившая высотой до двенадцати футов, сухая, как трут. Так что через минуту все вокруг пылало. Бегом вернувшись к колее, я залег в ней и, прижав к плечу свое ружье модели «Риджби-275», стал следить за внешним краем дороги, держа прицел на такой высоте, чтобы пуля попала в тело леопарда, когда он попытается дорогу пересечь. Я лежал в десяти ярдах от границы травы, приблизительно в пятидесяти ярдах от того места, где леопард вошел в ее заросли. Ширина дороги составляла не более десяти футов, и единственным шансом попасть в леопарда было спустить курок в ту же секунду, как он появится. Я был уверен, что зверь решится покинуть траву в самый последний момент и будет стараться сделать это на большой скорости. При этом я никак не должен был задеть Бахадура, так как велел ему залезть на дерево, стоявшее достаточно далеко от дороги, после того, как он подожжет траву на своей стороне.
Выгорела уже половина участка. Огонь грохотал, как экспресс, мчащийся по эстакаде. Вдруг около своего правого плеча я заметил босую человеческую ногу. Подняв голову, я увидел человека, в котором по одежде и внешности узнал Махомедана, пастуха, искавшего, возможно, пропавшего буйвола. Приподнявшись, я повалил его, прошептав на ухо, чтобы он лежал тихо. Для верности я забросил на него свою ногу. Огонь приближался, и когда до него оставалось всего двадцать пять ярдов, леопард ринулся через дорогу. Нажав курок, я только и заметил, как взметнулся хвост зверя. Трава слева от нас была выжжена несколько дней назад, и в лесу обгоревших стеблей я видел уходящего леопарда и по его движению понял, что он ранен. Но по тому, как при выстреле взлетел кверху его хвост, я не мог с уверенностью сказать, что рана зверя была смертельной. Я поднялся с земли и, крепко держа пастуха за руку, побежал вместе с ним по дороге через густые клубы дыма. Языки пламени угрожающе извивались над нашими головами. Мы увидели лежащего на земле леопарда, только подойдя к нему почти вплотную. Не теряя времени, ибо жара была чудовищной, я подбежал и вложил хвост леопарда в руку пастуха, положил сверху свою, и вместе мы поволокли зверя прочь от огня. Вдруг, к моему ужасу, леопард открыл пасть и оскалил клыки. На наше счастье, пуля прошла через шею и парализовала зверя, и к тому моменту, когда ярдов через пятьдесят мы остановились, леопард был уже мертв. Но как только я разжал свою руку, мой невольный помощник отпрыгнул от меня в сторону, как если бы я его ударил, и, сорвав с головы свой бурнус и прижимая его к себе, бросился бежать так, как не бегал до него еще ни один местный пастух.
Жаль, что я не видел, как он добежал до пункта своего назначения. Индийцы — большие умельцы рассказывать байки о своих приключениях, и рассказ моего приятеля о том, как он спасся из лап сумасшедшего англичанина, наверняка мог привлечь немало слушателей. Бахадур видел все со своего «насеста» и, присоединившись ко мне, сказал: «Этому человеку много лет будут рады у всех бивуачных костров. Но никто не поверит в его историю».
Если условия неблагоприятны для того, чтобы подобраться к так называемым опасным зверям на расстояние выстрела, чаще всего их выгоняют из зарослей, пользуясь услугами слонов или загонщиков либо тех и других вместе. Три таких охоты живы в моей памяти. Они стоят того, чтобы их описать хотя бы потому, что первые две были организованы с минимальным числом участников, а третья преподнесла мне урок, при воспоминании о котором у меня и сегодня замирает сердце.
Случай первый
Робин, наш шпрингер-спаниель, и я отправились как-то утром прогуляться по пожарной просеке в полумиле к западу от моста через реку Боар. Робин бежал впереди. У места, где наша малохоженая тропка пробегала между чахлой порослью травы, он вдруг остановился, принюхался и оглянулся на меня через плечо. Подойдя ближе, я не увидел никаких следов и знаком показал, чтобы Робин шел по запаху, который уловил. Он с готовностью повернул налево, добежал до края просеки и снова тщательно обнюхал траву. Затем он снова быстро на меня оглянулся, как бы говоря: «Все точно, я не ошибся». После этого Робин нырнул в траву, доходившую здесь до восемнадцати футов. Шаг за шагом пес шел по запаху, пока ярдов через сто, там, где была небольшая впадина с влажной землей, я увидел, что Робин преследовал тигра. Обследовав траву вдоль утоптанного места, он обнаружил пятно крови. По опыту, который я приобрел, выслеживая подраненных кем-то зверей, знаю, что пятна крови на следе тигра могут быть тревожным знаком. Однако в данном случае опасения могли быть излишними, так как кровь была явно свежей, а выстрелов в этой стороне в то утро слышно не было. Значит, тигр просто волок за собой тушу оленя или большой свиньи. Еще чуть дальше был участок, густо поросший клеродендронами и занимавший площадь около пятидесяти ярдов, дойдя до которого Робин снова остановился, ожидая дальнейших инструкций.
Я опознал тигра по отпечаткам его лап на мокрой земле. Это был крупный зверь, устроивший себе логово в густых зарослях на противоположном берегу реки Боар, тот самый, который доставил мне немало неприятностей с тех пор, как тремя месяцами раньше мы спустились с гор. Две дороги и одна просека, по которым мы с Мэгги имели обыкновение прогуливаться по утрам и вечерам, проходили как раз через эти заросли, и несколько раз, когда я отсутствовал, пути Мэгги с Робином и этого тигра пересекались. И всякий раз зверь обнаруживал все меньшую готовность уступить путь. Дело дошло до того, что Робин уже не мог считать, что Мэгги в безопасности, когда находится на дороге без меня, и категорически отказывался сопровождать ее дальше моста. Опасаясь, что однажды может случиться непоправимое, я решил при первой возможности застрелить тигра, и теперь этот самый зверь залег рядом со своей жертвой в зарослях. Вот она, возможность, которую я ждал. Робин шел за тигром по ветру, а я, сделав широкий полукруг, подобрался к клеродендронам с противоположной стороны. Когда между нами было ярдов тридцать, Робин остановился, поднял морду, понюхал воздух, несколько раз мотнул головой вверх и вниз и снова посмотрел на меня. Отлично. Тигр в логове. Мы вернулись на просеку и зашагали домой.
После завтрака я послал за Бахадуром. Рассказав ему о тигре, я попросил его разыскать двух наших арендаторов — Дханбана и Дхарманада. Оба они были надежные парни в том смысле, что могли точно выполнять указания и умели лазать по деревьям не хуже нас с Бахадуром. К полудню они поели и пришли к нашему коттеджу на совещание. Убедившись, что в карманах у них нет ничего, что могло бы греметь, заставив их снять обувь и вооружившись винтовкой калибра 400/450, я отправился в путь. Индийцы знали лес не хуже меня, и когда я объяснил им, где залег тигр и что они должны делать, они охотно согласились выполнять приказания. Я хотел рассадить всех троих на деревья с трех сторон от зарослей, а сам караулить зверя с четвертой. Бахадур должен сидеть на дереве напротив меня. По моему сигналу — крику леопарда — он начнет постукивать по ветке. Если тигр направится не в мою сторону, ближайший к нему человек должен захлопать в ладоши. Главное, сохранять тишину, потому что между людьми и тигром было около тридцати — сорока ярдов и малейший шум на подходе к выбранным деревьям или во время подъема мог испортить все дело. Усадив Дханбана и Дхарманада на землю там, где Робин впервые учуял запах, я вначале проводил Бахадура и посадил его на дерево, стоящее в двадцати ярдах от зарослей и напротив того места, где решил засесть сам. Затем, по очереди, я отвел обоих мужчин на их места слева и справа от Бахадура. Все трое видели друг друга, и сверху им был хорошо виден участок клеродендронов и они могли следить за любыми перемещениями зверя, но от меня их закрывала полоса деревьев. После того как последний из моих помощников бесшумно разместился на дереве, я вернулся на просеку и прошел по ней сотню ярдов до того места, где она пересекалась с другой, опоясывающей подошву длинного низкого холма. Эта вторая просека и была границей зарослей с четвертой стороны. Напротив дерева, на котором засел Бахадур, по склону холма сбегал мелкий и узкий овраг. В нем водилось много дичи, и я был уверен, что потревоженный тигр направится сюда. На правом краю оврага, ярдов на десять возвышаясь, стояло большое дерево джамун.[16]Планируя охоту, я предполагал, что буду сидеть на нем и выстрелю в тигра, когда он будет подниматься по оврагу. Но, подойдя к дереву, я понял, что не смогу на него взобраться с тяжелым ружьем в руках. Других деревьев поблизости не было, и я решил устроиться на земле. Итак, расчистив корни дерева от сухих листьев, я сел, опершись спиной о его ствол.
Я решил кричать леопардом не случайно. С одной стороны, это был понятный сигнал для Бахадура, а с другой — такой крик не должен был вызвать у тигра подозрений. Удобно устроившись на земле и сняв ружье с предохранителя, я подал сигнал. Через несколько секунд Бахадур начал стучать. Едва только раздался этот шум, как кусты раздвинулись, величественный тигр вышел на просеку и остановился. Десять лет я пытался заснять тигров на пленку, и, хотя я неоднократно видел их вблизи, ни разу мне не удавалось осуществить задуманное. А теперь на открытом месте в двадцати ярдах от меня, не закрываемый ни единым листочком или травинкой во всем сиянии освещаемой ярким солнцем шкуры стоял в своем зимнем наряде изумительный зверь. Случалось, что я выслеживал зверя часами и днями, а подобравшись, вскидывал ружье, прицеливался и вдруг нарочно спугивал его взмахом шляпы, доставляя себе удовольствие видеть, как животное удаляется невредимым. И сейчас я сделал бы то же самое с большим удовольствием, но это вряд ли было бы правильно. Дело было не только в Мэгги. Шер Сингх и другие мальчишки пасли свой скот в этих джунглях, а деревенские женщины и дети собирали там хворост. Этот тигр пока еще не нападал на людей, но его демонстративное поведение внушало страх и настораживало — так было недалеко и до несчастья.
Стоя на просеке, тигр минуту или две то смотрел по сторонам, то оглядывался в сторону Бахадура. Потом он лениво пересек просеку и двинулся вверх по склону вдоль левой стороны оврага. Я сопровождал его, держа на прицеле с того момента, когда голова тигра раздвинула кусты, и нажал на спуск, как только она оказалась на одном со мной уровне. Не думаю, что тигр успел что-то подумать или услышать выстрел. Лапы зверя подогнулись, он осел назад и затих у моих ног.
Случай второй
После смерти его высочества магараджи[17]Джинда, ушедшего в расцвете сил и всеми любимого, Индия лишилась одного из лучших своих охотников. Магараджа управлял территорией в 1299 квадратных миль, на которой проживало 324.700 жителей. Имея огромные доходы от сдачи земель и угодий в аренду, магараджа был одним из самых непритязательных людей, с которыми мне посчастливилось встречаться. Он увлекался выучкой охотничьих собак и охотой на тигров. И в том и в другом деле ему практически не было равных. Когда мы впервые повстречались, на его псарне насчитывалось четыреста собак. Я не уставал восхищаться его терпением и добротой, когда он их обучал, а потом натаскивал в поле. Лишь однажды я слышал, как магараджа повысил голос и ударил собаку арапником. Вечером за обедом магарани[18]спросила магараджу, все ли собаки работали в поле хорошо, на что он ответил: «Нет, Санди не слушался, пришлось задать ему хорошую трепку».
В тот день мы с магараджей охотились на птиц. По длинной полосе джунглей, перемежавшихся кустарником, развернутым строем двигались люди и слоны. Производя максимальный шум, они гнали дичь в нашем направлении. В конце этой полосы был открытый участок шириной около пятидесяти ярдов. Мы с магараджей стояли на его краю неподалеку друг от друга, а позади нас росла невысокая трава. Слева от магараджи в ряд сидели три молодых лабрадора — золотистый Санди и два черных. Загонщики подняли черного кеклика, и магараджа, подстрелив его над открытым пространством, послал за птицей одну из черных собак. Тут низко над нашими головами пролетела кустарниковая курица, и я уложил ее на траву позади себя. Вторая черная собака бросилась за ней. Неожиданно откуда-то вылетели несколько павлинов; услышав выстрелы, они метнулись влево и скрылись из виду. Из своего укрытия выскочил заяц и бросился прямо на магараджу, который в тот момент отвернулся, чтобы что-то приказать слуге. Заяц круто повернул под прямым углом и промчался прямо передо мной. Подождав, когда он отбежит как можно дальше, так как, когда охотишься с молодыми собаками, нежелательно портить дичь, я выстрелил. Заяц развернулся и, проскакав перед нами, упал в тридцати ярдах справа от магараджи. Как только он упал, Санди рванулся вперед. «Санди, Санди», — пытался удержать его магараджа, но пес ничего не слышал. Два его товарища принесли птиц, и теперь он считал, что настал его черед. Ничто не могло его остановить. Пес мигом домчался до зайца и принес его мне. Потом он снова вернулся на место у ног хозяина. Но ему было приказано взять зайца снова с того места, куда я его положил, и отнести магарадже. Магараджа не принял зайца. Он заставлял Санди класть все правее и правее от того места, где стоял, до тех пор, пока заяц не оказался на той же точке, откуда собака взяла его первый раз. Тут Санди было приказано положить добычу на место. С обвисшими ушами Санди снова вернулся к хозяину, и за зайцем послали другую собаку. После этого магараджа отдал свое ружье слуге, взял у него арапник, взял Санди за загривок и «задал ему трепку». Правда, эта трепка была не для Санди, поскольку ни один удар ему не достался, а для травы вокруг него. Когда вечером магараджа рассказывал жене о прегрешениях Санди и наказании, которое тот понес, я взял у интенданта блокнот (магараджа был совершенно глух) и написал: «Хотя Санди сегодня посмел вас ослушаться, это лучшая собака Индии, и он выиграет следующий открытый чемпионат среди охотничьих собак». В конце того же года я получил телеграмму от магараджи, которая гласила: «Вы были правы. Санди выиграл открытый чемпионат».