Проблема лжи в этике.
Поскольку люди – существа словесные, то вполне обоснованным может считаться следующее суждение: между производными, или вторичными, добродетелями самою важною следует признать правдивость как по ее специально-человеческому характеру, так и по ее значению для общественной нравственности.
Слово есть орудие разума для выражения того, что есть, что может и что должно быть, т.е. правды реальной, формальной и идеальной. Обладание таким орудием принадлежит к высшей природе человека, а, потому, когда он злоупотребляет им, выражая неправду ради низших, материальных целей, то он совершает нечто противное человеческому достоинству, нечто постыдное. Вместе с тем слово есть выражение человеческой солидарности, важнейшее средство общения между людьми; таким может быть только правдивое слово; поэтому когда отдельный человек употребляет слово для выражения неправды ради своих эгоистических (не индивидуально-эгоистических только, а и собирательно-эгоистических, например, семейных, сословных, партийных и т.д.) целей, то он нарушает права других (так как слово есть общее достояние) и вредит общей жизни. Если ложь, таким образом, будучи постыдною для самого лгущего, вместе с тем обидна и вредна для обманываемых, то, значит, требование правдивости имеет двоякое нравственное основание: во-первых, в человеческом достоинстве самого субъекта и, во-вторых, в справедливости, т.е. в признании права других не быть обманываемыми мною, поскольку я сам не могу желать, чтобы меня обманывали.
Вместе с тем эта добродетель правдивости служила и еще служит поводом особых споров между моралистами различных направлений. В качестве примера рассмотрим позиции Канта и Владимира Сергеевича Соловьёва (1853 – 1900).
Аргументы Канта против моральной допустимости лжи как пример реализации категорического императива.
· Для Канта является неприемлемой следующая формула: «Говорить правду есть обязанность, но только в отношении того, кто имеет право на правду». Само выражение: иметь право на правду – лишено смысла. Во-первых, вследствие его неточной формулировки, ибо истина не есть владение, право на которое предоставляется одному и отнимается у другого (различение «моего» и «твоего» не имеет здесь смысла), а во-вторых, в особенности потому, что обязанность говорить правду (о которой здесь только и идет речь) не делает никакого различия между теми лицами, по отношению к которым нужно ее исполнять, и теми, относительно которых можно и не исполнять; напротив, это безусловная обязанность, которая имеет силу во всяких отношениях.
· Имеет ли человек право быть неправдивым в тех случаях, когда он не может уклониться от определенного «да» или «нет»? Не обязан ли человек в показании, к которому его несправедливо принуждают, сказать неправду, с тем чтобы спасти себя или кого другого от угрожающего ему злодеяния? Ответ Канта чёток и ясен – нет, не имеет права. Это – священная, безусловно повелевающая и никакими внешними требованиями не ограничиваемая заповедь разума: во всех показаниях быть правдивым (честным).
· Правдивость в показаниях, которых никак нельзя избежать, есть формальный долг человека по отношению ко всякому, как бы ни был велик вред, который произойдет отсюда для него или для кого другого. Хотя тому, кто принуждает меня к показанию, не имея на это права, я не делаю несправедливости, если искажаю истину, но все-таки таким искажением, которое поэтому должно быть названо ложью, я нарушаю долг вообще в самых существенных его частях: т.е. поскольку это от меня зависит, я содействую тому, чтобы никаким показаниям (свидетельствам) вообще не давалось никакой веры и чтобы, следовательно, все права, основанные на договорах, разрушались и теряли свою силу; а это есть несправедливость по отношению ко всему человечеству вообще. Таким образом, определение лжи, как умышленно неверного показания против другого человека, не нуждается в дополнительной мысли, будто ложь должна еще непременно вредить другому. Ложь всегда вредна кому-нибудь, если не отдельному лицу, то человечеству вообще, ибо она делает негодным к употреблению самый источник права.
· Это была бы только чистая случайность, что правдивость твоего ответа повлекла за собой какие-то печальные последствия. Более того, если ты своею ложьюпомешал замышляющему убийство исполнить его намерение, то ты несешь юридическую ответственность за все могущие произойти последствии. Но если ты остался в пределах строгой истины, публичное правосудие ни к чему не может придраться, каковы бы ни были непредвиденные последствия твоего поступка. Ведь возможно, что на вопрос злоумышленника, дома ли тот, кого он задумал убить, ты честным образом ответишь утвердительно, а тот между тем незаметно для тебя вышел и, таким образом, не попадется убийце, и злодеяние не будет совершено; если же ты солгал и сказал, что его нет дома, и он действительно (хотя и незаметно для тебя) вышел, а убийца встретил его на дороге и совершил преступление, то ты с полным правом можешь быть привлечен к ответственности как виновник его смерти. Ибо, если бы ты сказал правду, насколько ты ее знал, возможно, что, пока убийца отыскивал бы своего врага в его доме, его схватили бы сбежавшиеся соседи и злодеяние не было бы совершено. Итак тот, кто лжет, какие бы добрые намерения он при этом ни имел, должен отвечать даже и перед гражданским судом и поплатиться за все последствия, как бы они ни были непредвидимы; потому что правдивость есть долг, который надо рассматривать как основание всех опирающихся на договор обязанностей, и стоит только допустить малейшее исключение в исполнении этого закона, чтобы он стал шатким и ни на что не годным.
Критика Владимиром Соловьёвым позиции Канта в «Оправдании добра».
Соловьёв чётко формулирует моральную дилемму с убийцей. «Когда кто-нибудь, не имея других средств помешать убийце, преследующему свою невинную жертву, скроет преследуемого у себя в доме и на вопрос убийцы, не находится ли здесь такой-то, ответит отрицательно, а для большей убедительности «отведет ему глаза», указав на совсем другое место, то одно из двух: солгавши таким образом, он поступил или согласно с нравственным долгом, или противно ему. В первом случае – оказывается позволительным нарушать нравственную заповедь не лги, чем отнимается у нравственности ее безусловное значение и открывается дверь для оправдания всякого зла; а во втором случае выходит, что нравственный долг правдивости обязывал его на деле стать решительным пособником убийцы в его злодеянии, что одинаково противно и разуму, и нравственному чувству. Средины же при такой постановке дела не может быть, ибо само собою разумеется, что отказ этого человека в ответе или ответ уклончивый только подтвердил бы предположение убийцы и окончательно выдал бы ему жертву».
Русский мыслитель считает, что в самой постановке дилеммы есть что-нибудь неладное, раз оба члена её одинаково приводят к нелепостям. Такие моралисты как Кант отождествляют сферы ложного и лживого. Моё заявление может оказаться формально-ложным, то есть противоречить тому факту, к которому оно относится, однако это не делает его безнравственным. Заявление только тогда нравственно ложно (лживо), когда происходит из дурной воли, намеренно злоупотребляющей словом для своих целей. Дурная воля состоит в противоречии не какому-нибудь утверждаемому нами факту, а должному. Проявления нашей воли безнравственны лишь тогда, когда мы утверждаем или принимаем что-нибудь постыдное (подчиняем дух нашей низшей природе), или что-нибудь обидное (пренебрегаем уважением к подобным нам самим – другим людям), или что-нибудь нечестивое (пренебрегаем нашей преданностью Высшему началу мира). После такого замечания Соловьёв предлагает по-иному взглянуть на кантовский пример с человеком, отводящем глаза (утверждающем ложь) убийце ради предотвращения ужасных последствий и спасения укрывающейся жертвы. Нельзя, утверждает Соловьёв, как Кант видеть в таком поступке презрение к человечеству в виде убийцы, который также является человеком и не должен терять ни одного из человеческих прав. К человеческим правам вовсе не относится право личности на пособничество в совершении убийства. Не усматривать в указанном примере такого подтекста означает лишь некоторого рода извращение. Ошибочно предполагать, что при своём вопросе о местонахождении жертвы убийца думает об истине, интересуется знать её и, как любой другой человек, имеет право на точный ответ со стороны знающих эту истину. Каверзный вопрос убийцы по сути не содержит в себе никакой любознательности насчёт фактического местонахождения его жертвы (фактическая истина), а является лишь частью ряда событий, составляющих вместе покушение на убийство (нравственное зло). Ведь нельзя, зная преступный план убийцы, отделять вопрос этого человека и решающий судьбу несчастной жертвы ответ на него от действительного положения вещей, на которые нас отсылает эти вопрос и ответ. Утвердительный ответ укрывающего у себя жертву будет лишь пособничеством в страшном злодеянии, а не проявлением общей для всех обязанности говорить правду.
Моё отношение к позициям Канта и Соловьёва.
На мой взгляд, Соловьёв своим аргументом сделал очень хитрый ход против кантовского взгляда на правдивость. Кантовский взгляд на всеобщую обязанность говорить правду не взирая на обстоятельства очень холоден, не человечен, является сухой «околоюридической» формулировкой (а как мы знаем, буква закона не терпит каких-либо исключений, кроме заранее обговорённых в ней самой). Что уж говорить, в своей статье «О мнимом праве лгать из человеколюбия» Кант действительно связывает эту обязанность с метафизикой права. Принимая такой взгляд на правду, мы вынуждены будем вслед за Кантом усматривать в «лжи из человеколюбия» недопустимость и неуважение к человеку и его правам. Чтобы как-то опровергнуть такую точку зрения, необходимо было поменять угол зрения на проблему, по-новому проинтерпретировать проблемную ситуацию. Это и сделал Соловьёв своим различением сферы лжи и сферы лживости и новым подходом к нашему примеру с убийцей, прячущейся жертвой и несчастным ответчиком. Нам необходимо считать конкретную ситуацию не очередным случаем, на который распространяется кантовский непреложный закон, а особой проблемной ситуацией, где важно различать понятия истины как факта и истины как нравственной категории, конкретные замыслы участников и конкретные последствия их конкретных решений. В такой новой системе взглядов нет места случаю (как оправданию негативных последствий соблюдения общего правила), есть лишь множество похожих и не очень проблемных ситуаций.
Источники:
1.Кант «Основы метафизики нравственности»
2. Кант «О мнимом праве лгать из человеколюбия».
3. Соловьёв В.С. Оправдание добра. Часть I. Глава V. О добродетелях. Пункт VI.
4. Гусейнов, Апресян Этика: Учебник, М.: Гардарики, 2000.
5. Разин А.В. Этика: Учебник для вузов, М.: Академический проект, 2006.
6. История философии: Учебник для вузов / Под ред. В.В. Васильева, А.А. Кротова и Д.В. Бугая. — М.: Академический Проект: 2005.
7. Асмус В.Ф. Иммануил Кант, М.: Наука, 1973.